Ортодоксальные владетели снова собрались в особняке Фрагонара. Снова Патрик в адъютантской обдирал до исподнего доверенных лиц Фрагонара, Бергандаля, Корнелия и Аквилы. Только обстановка в отличие от первой встречи был куда как менее напряженной. Теперь здесь точно собрались союзники и единомышленники! Вино и закуски на столе, а также — расслабленные позы собравшихся говорили именно об этом.
Аркан считал вслух:
— Всего — шестьдесят четыре. Одиннадцать — у популяров, то есть — у Вермаллена. Тридцать восемь — у оптиматов, но тут что получается: двадцать две у кесарийцев, которые, скорее всего, проголосуют за Краузе или за Вайсвальда — не важно, и шестнадцать — у сторонников разлюбезного Антуана. А у вас… — Рем глянул на переглядывающихся мужчин. — У вас семь. И у Аквилы — одна. И у меня…
— … семь, — Фрагонар хлопнул по столу ладонью. — Это ты, брат мой герцог, конечно, проиозвел фурор. Каков Аркан, а? Чисто аркановская дичь… С другой стороны, все логично: Децим захватил Лабуа, Монтрей — твой зять, Корхонены тебе многим обязаны, их новый ручной медведик, кунингас Ярвинен — дядюшка говорил, вы с ним вместе тянули лямку?
— Сидели за одним веслом на галере у гёзов, — Буревестник потянулся к блюду с закусками, взял горсть южных фисташек и принялся чистить их, одну за одной, и отправлять в рот. — А что касается Смарагды — так я теперь доктор естествознания и с ректором ручкаюсь. Про гнилые местечки — умолчу, я слово давал.
Аскеронским герцогом овладело некое странное фаталистическое спокойствие после того, как он увидал Феникса. Теперь он не испытывал и тени сомнения в правильности своих действий.
Сколько людей жило в Империи? Пятьдесят миллионов? Последняя перепись проходила тридцать лет назад, тогда эта цифра была процентов на пять-семь больше, но, учитывая нарушение многих логистических цепочек, хозяйственный упадок и разгул феодальной вольницы в подавляющем большинстве бывших имперских провинций, а еще — эпидемии, регулярные вторжения орков с Востока и бесчинства фоморов и химер в последние месяцы, человеческая популяция в Раваарде явно сокращалась… Особенно — среди оптиматов.
Тем не менее — как минимум тридцать миллионов человек молились Фениксу и смотрели в рот иерархам Синедриона, постепенно скатываясь в скотское состояние. Еще около десяти миллионов считали себя популярами. Северо-Восток с его многолюднымий городами, каменноугольными и железными шахтами и плодородными почвами, купеческие, портовые и ремесленные кварталы крупных городов по всей Раваарде — последователи учения Саймона Самромара занимали прочные позиции и уступать их не собирались. Конечно, были еще Юг и Север — их население оценить не представлялось возможным, но суровый край саами не мог прокормить более трех миллионов человек, да и вечно воюющий Юг при всем буйстве природы и изобилии ее плодов давал прибежище вряд ли большему числу черноволосых и голубоглазых орра.
Он, Рем Тиберий Аркан Буревестник, принадлежал к преследуемому и презираемому на большинстве бывших имперских земель племени. Ортодоксы — фундаменталисты и фанатики, хуторяне и мастера, воины и строители — по самым приблизительным оценкам составляли не более десяти процентов всех людей, то есть — около пяти миллионов. Не считая новообращенных северян, конечно. И рассчитывать на то, что в полномасштабной войне разделенные сторонники старых обычаев смогут победить оптиматов было бы как минимум опрометчиво. Семьсот тысяч ортодоксов жило в Аскероне — герцогстве развитом и густонаселенном, единоверцы Аркана составляли там три четверти населения, остальные аскеронцы придерживались, в основном, оптиматской конфессии. Еще три миллиона или около того образовали плотный анклав на Юго-Востоке, вокруг старой столицы — Первой Гавани. Там и размещались владения Фрагонаров, Бергандалей, Корнелиев. Остальные же были рассеяны по всей Раваарде. И едва ли не двадцать тысяч проживало в Кесарии, на Ремесленной стороне…
— Маэстру, мы не выдержим войны с объединенными оптиматами, — Буревестник обвел взглядом присутствующих. — Более того… Эта война, или, если хотите — Крылатый Поход, она начнется не со сбора феодального ополчения, пришивания крылышек на шлемы и молебна в монастыре Белых Братьев с торжественным миропомазанием лидеров угодного Фениксу военного предприятия, как это было в прежние времена. Нет! Война начнется прямо здесь, на улицах Кесарии.
— Господи Боже, вы о чем, Рем? — откинулся на кресле Бергандаль. — Маэстру, братья! Что говорит этот аскеронец? Принцепс электор — неприкосновенны! Любой человек, который нарушит этот обычай, умрет в страшных муках. Носителя виц убивать нельзя!
— Да ладно? — Аквила положил кулаки на стол и вперил в него свой стальной взгляд. — Ты ведь сам только что все пояснил, князь ты мой прекрасный! Пока мы держатели виц — никто ничего начинать не будет, да? После выборов… Правильно Аркан? Только пройдут выборы — и тут начнется резня. Черта с два кто-то из ортодоксов покинет Кесарию! А лично нас придут убивать эльфы. А? Ты ведь сам только что сказал: «любой человек»… Туринн-Таурцы — не люди! Линейная логика, маэстру Бергандаль! Аркан нас тут уже неделю вокруг всего этого водит кругами, пытается, чтобы мы сами своим умом дошли, до того, к чему он готовится уже многие месяцы.
— Проклятье! — Фрагонар потер лицом ладони. — Диоклетиан тоже постоянно докладывал о мутных движениях в Кесарии. Белые Братья, призывающие к убийствам ортодоксов, какие-то маргинальные маги, какой-то башелье Беллами и зеленые насаждения… Я оставил все это в его ведении, мне казалось — самое важное сейчас это выборы! В конце концов, Империя Людей это ведь… Империя была всегда! А тут… Дьявольщина! Теперь вы двое говорите такие вещи! Как вы себе это представляете?
— Я себе это очень просто представляю: чудовищная провокация. Любая, — подал голос молчавший до этих пор Корнелий Гаста. — Например… Да хоть бы убийство Вайсвальда, все ведь знают что мы с ним лютые враги! Или — Антуана дю Массакра, у Арканов на него зуб. А потом — подать это под соусом подлости ортодоксов и мученичества за веру.
— Чтоб я сдох, — сказал Аквила. — Антуан дю Массакр. Идеально! Он ведь не принцепс электор! Они избавятся от конкурента и одновременно с этим…
Ортодоксы переглянулись. Это было чертовски логично, и потому — вполне могло оказаться правдой. В комнате повисло тяжелое молчание.
— И что мы можем в связи с этим предпринять? — озадаченно проговорил Фрагонар.
Вообще, Аркан стал подозревать, что Люциан Фрагонар если и не является в прямом смысле этого слова тугодумом, то уж точно — не смог бы защитить в Смарагдском университете даже магистерскую диссертацию. Он был хорошим человеком и популярным правителем, а еще — красивым мужчиной с отличным голосом, но… Широты кругозора и воображения ему не хватало. По всему выходило: Диоклетиан Гонзак, он же — Гонорий Фрагонар, брал на себя много, очень много рутинной государственной работы. И, как выясняется, подкладывал на рабочий стол своему племяннику и господину соответствующие документы, но тот от них просто отмахивался!
— Что мы можем предпринять? — в глазах Буревестника как будто загорелись адские огни. — О! Я могу это сказать вслух, маэстру. Только, думаю, вам мои идеи не придутся по сердцу…
— Ну же, Аркан! Когда дерьмо случается, нет никого лучше вашей чертовой семейки, кто мог бы придумать самый сраный и самый странный план по его разгребанию… — Вергилий Аквила, похоже, окончательно решил поддерживать Рема, и тот был ему за это безмерно благодарен.
— Давай, выкладывай, — сказал Корнелий Гаста.
— Итак, как говорит его превосходительство-высочество… — Буревестник кивнул в сторону южанина. — Есть линейная логика, да? Вот ее и применим. Исходя из того, что звучало здесь, за столом — все в общем-то согласны, что нам не сладить с единой Империей Оптиматов, назовем ее так. Мы разделены чисто географически. Гипотетический альянс из Аскеронской Деспотии, Юго-Восточных княжеств, допустим — Севера и, допустим, Юга, натыкается на чертову географию. Наши земли представляют собой полумесяц, в центре которого находятся бескрайние равнины Запада…
Он встал и подошел к карте на стене, широкими жестами иллюстрируя свой рассказ.
— Мне нравится идея Союза… — кивнул Фрагонар. — Считаю, мы должны ее проработать.
— Конфедерации, — по-волчьи оскалился южанин Аквила.
— Союз ли, Конфедерация ли… — Корнелий Гаста рубанул ладонью воздух. — Будущая Империя.
Аркан смотрел на них с радостным удивлением. Неужели всё получится? Неужели союзу — быть?Он нарочно не акцентировал внимание на этом вопросе, упомянув его как бы вскользь, да и теперь считал, что время для этого пока не пришло, а потому повысил голос:
— Я отдам свои вицы Антуану дю Массакру, — сказал он. — Вы слышали? Я ПРОГОЛОСУЮ ЗА АНТУАНА ДЮ МАССАКРА!
— Что-о-о⁈ — глаза самых могущественных ортодоксов Империи того стоили!
Немая сцена продлилась секунд пять, не больше, а потом Аквила громогласно расхохотался:
— Линейная логика! А-ха-ха-ха-ха! Если Антуан победит — Синедрион никогда этого не признает и будет выглядеть плохо, очень плохо. И… Мы можем получить Королевство Запада, друзья мои! Ка-а-акая красота, Аркан! Аркан — ты настоящий, матерый злодей! Распоследний негодяй! Иди, обниму тебя, дорогой ты мой человек! Передай своему старику от меня спасибо за воспитание сыночка! А-а-а-а, как же мне все это нравится!
— Это что получается? Семь наших, восьмой Аквила, и семь аркановских виц — это плюс пятнадцать… Это что — он и вправду может победить⁈ — Фрагонар снял с головы свой княжеский обруч и изо всех сил принялся чесать голову.
— Вот и выясните, — Буревестник радостно осклабился. — А я пойду к Антуану, делать ему предложение от которого он точно не сможет отказаться.
— А я — к Вермалену, — поднялся Бергандаль. — У меня с ним хорошие отношения. Предложу ему подложить свинью Синедриону. То-то они насрут себе в рясы, когда поймут, к чему всё идет! За работу, маэстру! На приеме во Дворце мы должны уже иметь на руках все козыри!
— Стойте, маэстру, стойте! — Рем поднял вверх ладони. — Это еще не всё. Есть и вторая часть моего плана… И вам она может показаться неприемлемой, но я должен ее изложить, и готов поклясться именем Творца, что не предам вас и не обману.
Четыре тяжких вздоха раздались почти одновременно.
— Выкладывай, — сказал Аквила.
— Я думаю, вам нужно передать свои вицы мне и покинуть Кесарию сразу после приема, инкогнито. Или, если хотите — сразу после выборов. Пока ещё есть время подыскать пару скоростных речных лихтеров, чтобы вас забрали сразу с дворцовой стороны.
— Но-о-о-о…
— Мне нужны будут только ваши люди на Ремесленной стороне. Ваши воины. Погодите протестовать! Если убьют меня — Деспотия выстоит. Мой отец, Децим, Флавиан и Монтрей справятся. Кто из вас может сказать то же самое про свои владения? — жесты Буревестника были рубленными, нервными. — Более того… Здесь будет резня, я вас уверяю. И я не намереваюсь щадить бритые бошки и всех, кто с дрекольем и факелами придет жечь Бурдок или дома моих единоверцев. Улицы Кесарии будут красны от крови, и все будут знать, кто виновен в этом. Или — Рем Тиберий Аркан Буревестник, Черный Герцог Аскерона, воплощение зла и сын самого дьявола, или мы все — сборище негодяев и кровавых маньяков. Решать вам! Я — Аркан. Я готов, нам не привыкать брать на себя роль вселенского зла. Готовы ли вы — вот в чем вопрос. И вопрос этот — не в вашей смелости или других моральных качествах. Это, как говорит дорогой Вергилий Аквила — вопрос линейной логики.
Это было довольно странно — подкарауливать дю Массакра у нужника. По большому счету, во всем выделенном для проживания принцепс электор квартале не было более уединенного места, чем нужник гостиницы. Он представлял собой деревянное строение во дворе, разделенное на секции — по одному сидячему месту в каждой. Для оптиматского города такая конструкция могла считаться невиданным прогрессом, обычно никаких перегородок, а уж тем более — отдельных кабинок, не предусматривалось. Но для благородных господ местные расстарались: отхожее место сколотили из свежих досок, яму под ним выкопали буквально накануне Имперских выборов. Тут даже почти не воняло.
Так что, завидев фигуру Антуана, который с фонарем в руке пробирался по выложенной камнем дорожке к нужнику, Аркан спрятался за углом и, дождавшись пока дю Массакр выберет себе кабинку, мигом забежал в соседнюю и захлопнул дверь.
Судя по звукам, сей славный оптиматский рыцарь уже сделал все свои дела и теперь приводил в порядок одежду, завязывая шнурочки и расправляя материю.
— Антуан дю Массакр, это я, Аркан, — чувствуя себя полным идиотом проговорил Рем. — Странное место и странные обстоятельства, но у меня есть предложение, от которого ты не сможешь отказаться!
— О, дьявол! — сдавленно проговорил молодой барон. — Хорошо, что я уже закончил, а то ты помог бы мне облегчиться с такими заявками посреди ночи! Вы, Арканы, точно — ненормальные… Но голос я твой узнал, узнал, враг мой. Это точно ты. Я помню, как ты поносИл меня у стен Риохи.
— Дивное было время, да? Мы возились в Аскеронской песочнице, и думали, что на герцогстве свет клином сошелся. А теперь — вот где мы встретились! — Буревестник не мог сдержать глумливых ноток в голосе, все же место для рандеву на самом деле не выдерживало никакой критики.
— В нужнике кесарийской гостиницы! — ухмылка слышалась и в тоне дю Массакра. — Говори скорей, а то меня придут искать. У меня дворецкий — жуткий педант, подумает, что меня пронесло и заставит завтра есть один рис на воде и запретит пить вино… Все же, стоит признать: и нужники, и вино у вас, аскеронцев, куда как приличнее, чем на Западе. Так что там, Аркан? Какую гадость ты хочешь мне предложить?
— О-о-о, враг мой, я хочу тебе предложить подраться завтра на дуэли — это первое…
— Ха-а-а! Это я с дорогой душой! — оживился Антуан. — Но ты — принцепс электор, и…
— До первой крови. За оскорбления, что я нанес тебе как раз у стен Риохи, м? Сцепимся с тобой завтра на приеме во Дворце!
— Идет, — Антуану, видимо, было чертовски скучно в Кесарии, раз уж он согласился так быстро. — Если ты убьешь меня вопреки уговору — тебя растерзают, знаешь?
— Меня растерзают в любом случае… — мрачно проговорил Рем. — И именно поэтому я хочу предложить тебе кое-что еще…
— От чего я не смогу отказаться? — иронии в голосе барона было более чем достаточно.
— О, да. Как насчет того, чтобы стать Императором? — рубанул с плеча Рем.
— Зараза… — и без того гнетущая атмосфера нужника стала еще более тревожной. Дю Массакр спросил: — И как ты намереваешься это провернуть?
— Вполне легально. У меня пятнадцать голосов в кармане! Семь моих — ты ведь был на площади, и знаешь что к чему. И ещё восемь — от моих единоверцев.
— Ах-х-х-х… — барона, похоже, проняло. — Но и этого ведь…
— Сейчас кое-кто говорит с Вермаленом и с Тимьянским прево. Скажу сразу — мы хотим таким образом подбросить кучу говна Синедриону, Белым Братьям и эльфам. Ни я, ни Фрагонар, ни Вермален при всех возможных раскладах — мы никогда не сможем занять престол. А ты, при поддержке рыцарей Запада и вооруженном нейтралитете со стороны ортодоксов и популяров, вполне сможешь надрать задницы столичным хлыщам… — Аркан старался быть максимально убедительным.
— Но мы с тобой ведь…
— А мы с тобой будем лениво воевать за три приграничных деревни и поносить друг друга последними словами. Я даже громогласно заявлю что ты, Антуан — бесчестный сукин сын, и не заплатил мне те тридцать сребреников, за которые я продал тебе вицы. И между нами — месть, смерть и преисподняя, до конца наших дней… Так что и ты, и я — мы оба получим официального страшного врага, на которого так удобно…
— … спихивать проблемы внутри страны! Да-а-а-а! О, да, враг мой Аркан. Да. — голос дю Массакра стал решительным. — Я думаю, что обменяться клятвами мы сможем во время завтрашней дуэли, верно?
— Верно, верно… И вот еще что… — Аркан сомневался, стоит ли отдавать такой козырь в руки Антуана. — Я располагаю информацией о том, что тебя захотят убить эльфы. Держи рядом с собой вооруженную охрану, а еще лучше — обратись в Кесарийскую Башню Магов — у них есть специалисты, которые страсть как не любят ванъяр и Синедрион. Имена называть не буду — подумаешь еще, что я хочу приставить к тебе шпиона.
— А ты не хочешь, Аркан? — с ехидцей в голосе спросил Антуан.
— Думаешь, я еще не приставил, Дю Массакр? — парировал Буревестник.
Приглушенный гогот из нужника напугал одного из вельможных пьянчуг, который шатающейся походкой шел справить малую нужду.
— А-а-а, ну б его нахрен! — проговорил уже не вяжущий лыка дворянин и отправился за угол гостиницы — там всяко было привычнее и спокойнее.