Исход

XIII МАЛО ИЗБРАННЫХ

правки ночью или утром

Жирный дым поднимался в покрытое темными тучами небо Кесарии. На улицах и площадях лежали трупы. Скверы и парки были покрыты гниющими останками растений и странных чудищ, разграбленные дома нелюдей и приверженцев неоптиматских конфессий зияли выбитыми окнами, домашний скарб, признанный погромщиками бесполезным, устилал тротуары и громоздился на ступенях крылечек и в проемах выбитых дверей. Тут и там можно было видеть пьяные компании бродяг и нищих, роющихся в хламе. Этим было плевать на Ночь Святого Фарадея — они просто пришли поживиться, как крысы или стревятники, которых на городских улицах теперь тоже водилось в достатке…

Представители городского дна порскнули в стороны, когда увидели большой отряд, почти войско, состоящее из мрачных всадников под черными знаменами, которые на рысях пересекали тонущую в хаосе Торговую сторону.

— В Кесарии проживало сорок тысяч популяров, — проговорил Разор, поправляя рукой в латной перчатке свой шлем-морион. — И десять тысяч ортодоксов. Это уже — десятая часть населения города. А еще ведь есть Гетто… Тысячи гномов и орков, сотни эльфов! Масштабы резни сложно себе представить!

— Орра, слушайте, но кхазады и Дети Степей дали погромщикам по зубам! — откликнулся Патрик. — И ортодоксы — дали! Ортодоксы были готовы! Ремесленная сторона сражается, жилые кварталы превращены в крепости, на баррикадах идут бои! Мы видели с моста…

— Но сколько там погибших… — раздался чей-то голос.

— Намного меньше, чем было бы, если бы Аркан не вмешался. Он предвидел! — Разор усмехнулся. — Мой квартирмейстер — хитрый и продуманный сукин сын. Лучший герцог в мире! Я почти начинаю переживать за оптиматов, когда я представлю себе, как развернутся события дальше…

— А как? Как они развернутся? — осмелился спросить тот самый румяный дружинник.

Он держался молодцом, хотя и не мог считаться ловким наездником. Спасала только смирная кобылка из конюшен Благородной стороны, которую присвоили себе люди Аркана вместе с остальными скакунами.

— Для оптиматов — весьма прискорбно, — хмыкнул Разор. — Квартирмейстер обдерет их до нитки, а потом еще и унизит…

Аркан велел своим людям не церемониться и считать Кесарию театром боевых действий. Прямой приказ Синедриона на убийство популяров и ортодоксов, дворяне во главе бесчинствующих толп — все это вполне могло считаться объявлением войны, и превращало столицу Империи в поле боя, а участников погромов — во врагов. Прежде чем покинуть Благородную сторону, ортодоксы из Бурдока, объединившись со всеми людьми Аркана, кто проник в Кесарию тайным образом, спаянным отрядом прошлись по усадьбам, дворцам и особнякам местных вельмож-фанатиков, которые запятнали себя участием в злодеяниях, и выволокли их обитателей на улицы, убивая тех, кто оказывал сопротивление. Таких было немного: часть погибла при штурме Бурдока, другие, ошеломленные жестокостью сопротивления ортодоксов, ушли искать добычу полегче. Никто и подумать не мог, что воины Аркана сами перейдут в наступление!

Убежище выжившим оптиматам — в основном, женщинам, детям и старикам, ортодоксы предложили искать в храмах и монастырях, посвященным Фениксу. Пусть те, кто вверг город в пучину безумия, теперь спасают невинных… Деньги, драгоценности, все, что могло поместиться в переметные сумы лошадей, забирали с собой, остальное — поджигали. В три часа ночи на Благородной стороне было светло от пожаров: догорали усадьбы, гостиницы и таверны ортодоксов и популяров, подожженые фанатиками-оптиматами, живо полыхали дворцы оптиматской знати, до которой добрались люди Аркана.

Такая же участь постигла и Торговую сторону: агенты Гавора Коробейника наперечет знали купцов-оптиматов, которые спонсировали погромы, выделяли оружие, питание и людей для участия в грабежах и убийствах. Все эти дома теперь пылали — черные всадники под страшным знаменем с Красным Дэном проходили по улицам как нож сквозь масло, пуская в ход мечи при встречах с погромщиками, и забрасывая дома своих врагов факелами и склянками с ворванью.

Дикая скачка по городу остановилась лишь раз — у моста между Торговой и Ремесленной сторонами. Буревестник, который все это время держался во главе своих людей, сжимая в руках древко своего штандарта, как и подобает баннерету, с удивлением рассматривал рогатки, выставленные поперек улицы, городских стражников — пусть и слегка потрепанных, но деловитых и собранных, и молодого командира, который руководил выстраиванием обороны.

Это был единственный отряд городской стражи, увиденный ортодоксами на улицах. Остальные или прятались в казармах на Казенной стороне, или, переодетые в цивильное, участвовали в бесчинствах. Эти же, у моста — они были заняты делом, охраняли что-то, или — кого-то…

— Лантье? — изумлению Аркана не было предела. — Лантье, будь я проклят! Лучше бы ты сидел дома… Никому не двигаться, я разберусь с этим!

Он тронул пятками бока коня и Негодяй, изгибая шею и кося дурным глазом, зашагал вперед. Увидев одинокого всадника с весьма характерным знаменем, и целое небольшое войско за его спиной, стражники засуетились. А тот самый лейтенант Колен дю Лантье подошёл к рогаткам с внутренней стороны и проговорил:

— Маэстру, здесь нет проезда. Мы не пустим вас этой дорогой, — утверждать такое, имея за спиной не более чем восемь десятков стражников, было либо храбростью, либо безрассудством.

— Действительно, лейтенант? — свет от факелов, наконец, упал на лицо Аркана и офицер-стражник отшатнулся. — Мы перейдем на ту сторону, чего бы это нам ни стоило. Сколько вас тут — полстони, сотня?

— Ваше высочество… — Лантье коротко поклонился. — Вы можете воспользоваться мостом, как вам будет угодно. Я не пущу вас сюда, в этот квартал.

— Вот как? — такая решимость нравилась Аркану. Он прищурился, оглядывая молодого офицера: — Почему ты не остался дома, как я тебе советовал? Какая-такая нужда заставила тебя выйти на улицу в Ночь Святого Фарадея?

— Я говорил вам, ваше высочество, что в страже Кесарии не все — бесчестные люди? Мы выполняем свой долг, и будем выполнять его так хорошо, как только сможем… И ни один подонок не пройдет, пока мы живы, верно я говорю, парни? — он оглянулся на своих людей.

— Да, лейтенант! — откликнулись стражники. Они приободрились, поняв, что прямо сейчас им не придется драться с многочисленными и хорошо вооруженными ортодоксами.

— Если ты не преграждаешь нам путь, то, пожалуй, мы и разойдемся миром, — убивать дю Лантье Аркану не хотелось. — Но скажи на милость, что там, в этом квартале?

— Сиротский приют при обсервации толкователя Пеггама, — нехотя ответил лейтенант, не отводя, впрочем, взгляда. — Две сотни популярских детей. У меня жена из популярской семьи, работает здесь воспитательницей… Дети-то в чем виноваты, а?

— Патрик! — Аркан обернулся к своим людям. — У тебя есть с собой кошелек?

— Орра, монсеньор, почему опять я? Попросите кошелек у Оливьера, у него точно есть, а я… — начал по своему обыкновению балагурить южанин.

— Маэстру Доэрти, дайте этому лейтенанту пятьдесят золотых! — в голосе герцога сквозило раздражение. — Когда все закончится — детей нужно будет чем-то кормить, а продовольствие вырастет в цене… Очень вырастет!

Патрик приблизился и передал стражнику-оптимату кошель с золотыми монетами.

— Даю вам второй и последний совет, Лантье, — Аркан взмахнул знаменем. — Убирайтесь из города вместе со своими парнями и с этими сиротками. Идите вверх по течению Рубона, на Север, к пределам саами, или — на Запад, до самого Аскерона. Назовите мое имя — и вас примут. Не оставайтесь в Кесарии! Храни вас Бог, Лантье, если вы сказали мне правду, и будьте вы прокляты, если солгали и защищаете какого-нибудь толстосума, а не детишек. За мной, маэстру, за мной, нас ждет Ремесленная сторона!

— Ваше высочество! — окликнул развернувшего коня герцога Лантье. — Есть еще кое-что…

— Ну же? — склонился в седле Буревестник.

— На рассвете в город войдут войска Краузе при поддержке сил Вайсвальда и Роттерланда… Я слыхал еще про экспедиционный корпус из Туринн-Таура, но в связи с сегодняшними убийствами и нападением на Консульство, из этого союза вряд ли выйдет что-то путное. Вам тоже не следует оставаться в городе, ваше высочество!

— О! Я и не намерен. Меня тошнит от Кесарии… — усмехнулся Буревестник. — Благодарю вас, лейтенант!

Подкованные конские копыта загрохотали по узким улочкам. Брат Мартелл в какой-то момент нагнал Аркана и проговорил:

— Неожиданно. Оказывается, среди них тоже есть порядочные люди… Он не врал, стражники действительно защищали детей. Может быть, и не всех оптиматов после смерти ждут вечные муки…

Они как раз приблизились к одному из мостов, объединявших Торговую и Ремесленную стороны. Здесь, на набережной, растянутое на веревках меж двух фонарных столбов висело грузное тело человека в изорванном парчовом кафтане и спущенных до лодыжек ярких атласных штанах пузырями. Мужчина явно умирал тяжело, на его груди, животе, бедрах и ягодицах остались следы множества побоев и издевательств. На лбу у несчастного виднелась выцарапанная ножом или кинжалом надпись «ЕРЕТИК». При жизни он был хорош собой и богат, и считался одним из самых могущественных популяров Империи. Звали его Жан Майлар — прево вольного города Тимьян, Аркан встречался с ним на приеме во дворце.

— … но при жизни они точно обрекли себя и всех своих единоверцев на страшную месть и бесконечную войну, — закончил ортодоксальный священник. — Ни популяры, ни ортодоксы не простят того, что произошло в Кесарии.

— Брат Мартелл, вы еще не поняли? — улыбка Аркана была горькой. — Именно нас и представят злодеями. Нас обвинят вот в этом… Обвинят во всем!

Он взмахнул рукой, обведя ширикоим жестом ад, творящийся в Кесарии.

— Миллионы и миллионы людей и нелюдей уже через полгода будут уверены, в том, что ортодоксы и популяры сорвали выборы, сожгли Кесарию, напали на иерархов и эльфийское посольство, злым колдовством помутили разум добрых жителей столицы, и съели десять тысяч младенцев и изнасиловали пятьдесят тысяч девственнниц! Я не удивлюсь даже, если популяры выкрутятся, плюнут на погибших здесь единоверцев и заключат с новым Синедрионом какую-нибудь тошнотворную унию, и мы останемся в одиночестве.

— Но зачем тогда… — глаза брата Мартелла расширились. — Зачем все эти терпыхания? Зачем было ехать в Кесарию и участвовать в выборах, зачем вся эта история с Беллами, алхимией, эльфами, голосованием за дю Массакра? Только для того, чтобы спасти как можно кесарийских ортодоксов? Это благородно, это почти подвижничество и близко к мученичеству, и мы, служители церкви, полностью одобряем, но… Это безумие! Для чего, ваше высочество?

— О! — из горькой усмешка Буревестника превратилась в зловещую. — Если уж и придется сражаться со всей Империей — то нам просто необходимо исправлять статистику в нашу сторону, всякий раз, как только предоставляется такая возможность.

Аркан пришпорил Негодяя и вырвался вперед, крупной рысью пересекая мост и оказываясь на многострадальной Ремесленной стороне.

— Статистику? — удивился священник. — О чем он говорит?

— Нас ждут великие дела, маэстру! — откликнулся Разор. — Я говорил, что мой квартирмейстер — хитрый и расчетливый сукин сын? Да? Теперь у его хитрости и расчетливости масштабы не корабельные, а герцогские, и у статистики — тоже… Дай Бог нам такого Императора, маэстру… Или наоборот — не дай Бог?

Чем погромы и беспорядки отличаются от правильного боя? В первую очередь — отсутствием дисциплины и четкого плана. У погромов есть только общая идея: круши всех, кто не такой как мы! Этой идее оптиматские иерархи и их союзники постарались придать стройности, дать буйной энергии толпы четкое русло для изливания.

Отряды наемников дю Ритёра должны были стать лоцманами и проводниками ненависти… Но опытные ландскнехты оказались сами заражены этой бациллой: Черные Птицы Эадора сработали отменно, их диверсии и саботаж привели к ожидаемому резулльтату. В каждом встречном люди дю Ритёра и маги из отщепенцев видели теперь угрозу.

А после того, как слух об убийстве чуть ли ни десятка иерархов Синедриона облетел город, лучшие наемники Запада сорвались с цепи: они подхватили и раздули эту новость, и направили гнев оптиматской черни и дворян-фанатиков не только на еретиков — но и на нелюдей! И да, гномы и орки попали под горячую руку, но — кто будет разбирать? Лес рубят — щепки летят! Офицеры дю Ритёра были удивлены: как оказалось, у них есть союзники — отряды некого Ромула Беллами, которого никто не видел, но все о нем говорили. С этими людьми пришел сумасшедший алхимик, у которого имелись средства против природной магии тъялери, и карта, на которой были отмечены зеленые насаждения, которые эльфы могли использовать для нападения на любого, злоумышляющего против Туринн-Таура! Что это как не доказательство заговора — магическое оружие нелюди в центре Кесарии? Воистину все силы зла собрались вместе, чтобы погубить детей Феникса, и воистину правы были те, кто решил бить на упреждение!

Именно поэтому первый удар по Ремесленной стороне — оплоту ортодоксов в Кесарии — не принес тех же результатов, что и действия в других частях города. Поэтому, а еще по причине очень простой: ортодоксы ждали. Вооруженные и готовые, они стояли на баррикадах и крышах своих домов, жгли факелы, грели масло, готовили топоры, копья и алебарды!

Так что после кровавого штурма Туринн-Таурского консульства, и сражений с ожившими деревьями и хищными растениями в парках и скверах, после первых стычек с сумасшедшими раскольниками-милитаристами оказалось, что идти погибать на баррикадах больше особенно никто и не хочет… Пока подошли отряды с Торговой и Благородной сторон, уже набившие карманы и напившиеся крови, пока подтянулись новые группы наемников — прошла половина ночи.

Командиры ландскнехтов прекрасно знали общий план: до рассвета нужно было закончить грязную работу, чтобы войска феодалов Центральных провинций вошли в Кесарию как спасители, не замарав рук. Именно для этого все и начиналось — чтобы император Карл Вильгельм из новой династии Краузе вступил на престол в силах тяжких и с незапятнанной репутацией миротворца. Но и тут выходила заковыка: императором, вроде как, избрали Антуана дю Массакра — на Западе человека весьма известного. Молодой барон среди воинской братии пользовался авторитетом как умелый воин и хороший военачальник, который один из немногих добивался успехов во время тяжелой и кровопролитной Аскеронской воины, окончившейся бесславно и трагически для многих и многих добрых оптиматов… Сомнения поселились в сердцах ландскнехтов. Офицеры и солдаты дю Ритёра взяли паузу, расположив силы кесарийских оптиматов у мостов на набережной Рубона Великого, взяв ортодоксальные кварталы в полукольцо, оставив еретикам возможность покинуть город только через Гетто — где тоже шли уличные бои…

Было принято решение: дожидаться войск Краузе. Пусть благородные маэстру сами решают, что делать с многотысячной и до зубов вооруженной бандой еретиков, засевшей в этом чертовом лабиринте улочек под названием Ремесленная сторона! Если им так хочется — пусть ведут штурм, теряют людей… В конце концов, одно дело — погромы, и другое — правильный бой! Вольная Компания дю Ритёра справилась бы и с этой задачей, но вместо гамбезонов на них были бы бригантины и барбюты, атаку прикрывали бы скорпионы и катапульты, и действовали бы они плечом к плечу с проверенными товарищами-ветеранами, а не со странным разношерстным сбродом! За осаду и штурм крепостей им денег здесь не платили…

Договорившись до этого, маги и офицеры, руководившие атакой на Ремесленную сторону, собрались разойтись по отрядам, чтобы передать им приказ держать позиции, как вдруг два события, произошедших практически одновременно, заставили их полностью пересмотреть планы на будущее.

Сначала — заполыхали причалы Портовой и Рыбацкой сторон и огромные зернохранилища на стороне Казенной. Рубон Великий наполнился сотнями и сотнями бортовых огней, движущихся вниз под течению. Чей это был флот? Кто мог напасть на Кесарию в эту проклятую ночь? Ответ прозвучал в виде одного из тех странных ортодоксальных псалмов, что поются фанатиками-фундаменталистами без всякой рифмы, странно и пугающе:

— Блажен муж, боящийся Господа, возлюбил он заповеди Его!

Сильны будут на земле потомки его, род праведных будет благословен!

Слава и богатство в доме его, и правда его пребывает из века в век… — мрачный хор голосов разнесся над великой рекой…

Оптиматы на берегу в смятении пытались осознать происходящее, спешно строились в боевые порядки, боясь атаки с двух сторон — с воды и суши. Тем более, стоящие на крышах своих домов кесарийские ортодоксы тоже услышали страшный хор, и пришли в небывалое воодушевление:

— Добрый щедро дает взаймы, будет оправдан он на Суде и вовеки не поколеблется.

Навеки памятен будет праведник, дурной молвы не убоится он! — песнопения раздавались над всей Ремесленной сторонй, и оптиматы предпочли стянуть свои силы в кулак, оголяя многие направления, но обезопасив при этом себя…

И сделали это очень вовремя — на мосту, соединявшем Торговую сторону с Ремесленной показались сотни всадников с факелами, над ними реяло страшное черное знамя с красным оскаленным черепом. Арканы!

— Сердце его уповает на Господа; непоколебимо сердце его, не устрашится он, взирая на врагов своих! — раздался громовой голос, и с моста, воды и суши откликнулись тысячи и тысячи: — С нами Бог! Виват, Аркан!