Федор Годунов. Интервенция

Глава 9

22 апреля 1609 года от рождества Христова по Юлианскому календарю.

— Этого не может быть! Как Ходкевич здесь смог оказаться?

Голицин не ответил, проигнорировав вопрос большого воеводы, застыл в коленопреклонённой позе, что-то высматривая под копытами моего коня. Вокруг, плотным кольцом окружив вернувшийся из дозора десяток, сгрудились рынды с боярами, подъехал ехавший следом со своими рейтарами Ефим.

Впрочем, меня ответ на этот вопрос интересовал значительно сильнее, чем остальных. Очень уж неожиданной оказалась эта встреча с польско-литовским войском на полпути к Карачеву, слишком оперативно отреагировал Ходкевич на моё внезапное отступление на Восток, вместо громогласно декларируемого намерения выйти навстречу врагу. Я ведь о том даже никому из своих ближников не сообщил, поставив перед фактом за час перед выступлением из Брянска. Мне что теперь самого Пожарского прикажите начать подозревать⁈

— Откуда здесь, Ходкевич? Он же сейчас только к Брянску подходить должен. И как ты сам здесь оказался, Андрюшка?

— Прискакал намедни вечером из Брянска городовой казак. Васяткой назвался. О чём с ним гетман говорил, того не ведаю, а только на утро мы с брянской дороги свернули и этот Васятка нас напрямую через лес сюда вывел да брод на реке указал. Я же, государь, — поднял князь голову, — ещё в Литве к войску гетмана пристал. Всё случай искал, чтобы с пользой к тебе, государь, перебежать. Вот и ускакал навстречу твоим дозорным, чтобы упредить. Уж лучше на Руси голову на плахе сложить, чем на чужбине от тоски подыхать.

— Ой ли? — недовольно засопел за спиной Шереметев. — А не подсыл ли ты Ходкевича, Андрей? Может он тебя затем наперёд послал, чтобы ты наше войско посреди чистого поля задержал да за стенами Карачева укрыться не дал?

Я лишь мысленно усмехнулся, пряча от боярина кривую улыбку. Не любит Шереметев Голицыных. Сильно не любит. И возвращению одного из них совсем не обрадовался. А вот я сведениям князя склонен доверять. Просто в той, прошлой жизни Андрей Голицын поляков с литвинами довольно сильно недолюбливал, возглавив в Семибоярщине антипольскую партию. За что и был ими сначала взят под стражу, а потом, и убит. Да и в этой истории он в Литву вслед за братом, от безысходности сбежал. Боялся, что и с него за убийство моей матери Васькой Голицыным спрошу.

— Что скажешь, Архип?

— Всё так, царь-батюшка, — склонил голову десятник. — Мы только в лес въезжать начали, а тут князь навстречу скачет. А за ним погоня. Насилу оторвались.

— Здесь ляхам сражение дадим, — хмуро пробасил Пожарский. Вытянувшиеся почти на версту войско уже начало сжиматься, стягивая отряды к невысокому холму на берегу реки Снежети. — Обратно к лесу отойти не успеем, — пояснил он мне. — Догонят гусары в чистом поле, стопчут. А так, хоть с Севера нас река прикроет, рогатки выставим, может и отобьёмся.

Я с неожиданным для самого себя ожесточением стиснул руками поводья коня, глубоко вздохнул носом, с трудом сдерживая рвущийся с губ резкий ответ.

Отобьёмся! В чистом поле, сидя в глухой обороне, битвы не выигрывают! Но и ломиться самим в атаку, рискуя нарваться на встречный удар тяжёлой гусарии, то же не вариант! А всё этот антиСусанин недоделанный! Добрались бы до Карачева, как Пожарский запланировал, совсем другой разговор бы был. Осадный наряд с собой Ходкевич вряд ли притащил; слишком быстро для этого его войско движется, а гусары при штурме пусть даже деревянных стен, совсем не пляшут.

— Тимошка! Грязной!

— Я здесь, государь.

Новоиспечённый окольничий низко поклонился, избегая глядеть в глаза. Ещё бы! Я к своим ближникам в последнее время если не с «вичем», то, по полному имени называя, обращаюсь. А тут, Тимошка. Сразу понятно, что царь сильно не в духе.

— Когда супостатов побьём, что хочешь делай, но того Васятку, что Ходкевича сюда короткой дорогой провёл, непременно найди. Не люблю лютовать, но этого изменника на куски порежу!

— Как повелишь, царь-батюшка, — Тимофей Грязной переглянулся с сыном. — Непременно сыщу.

— Встань, князь, — выделил я интонацией последнее слово. — За то, что упредил о враге, опалу с тебя снимаю. Только не обессудь, до конца сражения людишки Никифора за тобой присмотрят. А пока ответь; сколько воинов гетман с собой привёл, ведаешь ли?

— А как же, царь-батюшка! — Голицин даже не пытался скрыть охватившей его радости. — Всё как есть обскажу. Так вот. Если не считать оставленные во Ржеве, Можайске и Калуге гарнизоны, то у Ходкевича здесь под рукой три тысячи тяжёлых гусар и столько же панцирной конницы будет. Да и две тысячи литовского кварцяного войска из тех же панцирных состоят, — добавил князь и продолжил: — Ну, и окромя этого, ещё две с половиной тысячи набранных из казаков и мелкопоместной шляхты лёгкой конницы да пять сотен немецких рейтар добавить нужно. То конница, государь, а из пехоты гетман в поход шесть тысяч наёмников нанял да ещё пару тысяч охочих людишек по всей Литве собрал, — боярин было замолчал и тут же спохватившись, продолжил: — А ещё под Ржевом к гетману полковник Зборовский с полуторатысячным отрядом присоединился и восемь пушек с огненным боем у Ходкевича есть.

— Двенадцать тысяч конницы и восемь тысяч пехоты, — моментально посчитал один из моих бояр, Фёдор Татев. — Изрядно!

— У нас тоже войско немалое! — возразил ему Шереметев.

Ну да, немалое. Русское войско под командованием князя Пожарского могло выставить на поле боя десять тысяч конницы: четыре тысячи кирасиров Тараски, три тысячи лёгкой конницы князя Дмитрия Трубецкого, тысячу рейтаров Ефима и две тысячи поместной конницы и городовых казаков под командованием Шереметева, а также восемь тысяч пехоты: пять тысяч стрелков, две тысячи двести копейщиков и восемь сотен гренадеров под командованием Кузьмы Кривоноса. Ну и артиллерия, куда же без неё? Шестнадцать 6-фунтовых и семь 24-фунтовых пушек под командованием Мизинца. Гаврила, не приняв участия в авантюре Кердыбы, сумел спастись, вовремя покинув город с полусотней городовых казаков и нагнав моё войско уже на марше в Карачев.

Так что в чём-то Шереметев безусловно прав. Если сравнивать общую численность двух армий, то их силы примерно сопоставимы. Вот только биться нам придётся в выбранном для этого Ходкевичем месте и нормально приготовится к этому сражению, мы уже не успеваем.

Я со вздохом посмотрел на кипящую впереди работу. Воины сноровисто стаскивали с телег высокие, заострённые в сторону врага испанские козлы, выставляли их полукругом в сторону реки, вбивали в землю клинья, надёжно фиксируя к земле возводимые заграждения. За ними, ставили в ряд опустевшие телеги, связывали импровизированные укрепления цепями. Ну да, на полноценный гуляй-город всё это может и не тянет, но с наскока нас теперь не возьмёшь. Тем более, что мы и весь запас чеснока, не жалея, по периметру высыпали. Но вот что в долгосрочной перспективе? Не думаю, что Ходкевич нам спокойно до подхода армии Скопина-Шуйского здесь даст простоять. Не для того он сюда так спешил.

Подъехали к реке, дав напиться коням. Я с сомнением посмотрел на пусть и не широкую, но полноводную реку, перевёл взгляд на сотню воинов князя Трубецкого, переправляющихся, держась за коней к другому, густо заросшему кустарником берегу.

— Дмитрий Михайлович, — окликнул я суетящегося неподалёку воеводу. — Ты зачем на тот берег людишек послал? Или войско в лес, — кивнул я на берёзовую рощу, стоящую сразу за кустарником, — увести хочешь?

— Нет. Река может и не широкая, а глубоко, — зло сплюнул в воду Пожарский. — Для того, чтобы много воинов утонуло, хватит. И обоз с артиллерией тогда придётся бросить. Так пусть там хоть сотня за нашим тылом присмотрит. Сунутся к реке ляхи, хотя бы упредят.

— А если с той стороны переправу наладить? — не оставлял я надежды вырваться из западни. Нам бы только до леса добраться. А там Ходкевич со своей конницей не сильно разгуляется. Там совсем по другому битва пойдёт. — Там и нужно всего лишь несколько деревьев свалить да клади через реку сложить.

— Не успеем, Фёдор Борисович, — кивнул Пожарский в сторону показавшихся из леса всадников. — Уже не дадут.

— Не дадут, — нехотя согласился я. — Но ты всё же пошли кого-нибудь из людишек Трубецкого вдоль реки. Может брод сыщут.

Князя Дмитрия Трубецкого я поставил во главе отряда вместо Подопригоры во многом от безысходности. Доверить командование своей лёгкой конницей одному из тысячников, я просто не решился. Слишком свежи ещё были в памяти ошибки Глеба, Кердыбы, того же Якима. А князь Дмитрий, всё же опытный воевода. И теперь, учитывая полученные из Москвы вести, довольно лояльный.

А куда ему теперь деваться, когда у бывшей царицы Марии Шуйской девочка родилась? Может к самозванному Петру податься или на выкликнутого во Пскове королевича Владислава ставку сделать? В общем, нет теперь моему царскому величеству в Русском царстве достойной альтернативы. Поневоле о том, как мою к себе милость вернуть, думать станешь. А всё Тимоха Грязной, будь он не ладен! Напился на радостях, что я его за принесённое известие шубой со своего плеча и чином окольничего пожаловал и давай языком трепать. К утру об этой новости весь Брянск судачил! А я лишь глубокомысленно молчу и эту «новость» никак не комментирую. И Валуев вместе с моими рындами молчит. С брянским воеводой я на этот счёт серьёзный разговор имел, а рындам Никифор строго-настрого об услышанном трепаться запретил. Он хоть и сам трепло страшное, а дисциплина у него железная. Так что ни Трубецкой, ни остальные бояре, потом, когда выяснится вся правда о родившемся ребёнке, меня во лжи уличить не смогут. Сами и виноваты, раз пьяному болтуну поверили!

Бой начался уже на закате, когда Солнце довольно низко опустилось к горизонту, почти касаясь верхушек деревьев. К тому времени Ходкевич уже вывел свои войска в поле и, не став окружать импровизированную крепость со всех сторон, расположил свои силы вдоль берега реки. Первыми в нашу сторону, как и ожидалось, тронулись пехотинцы; медленно, не спеша, неотвратимо.

— Ты погляди, государь! — откровенно удивился Никифор. — Среди них копейщиков совсем нет. Одни стрелки. И не боятся же, что наша конница наскочит и всех порубит.

— Как же, порубишь их, — не согласился со старшим рындой Ефим. Он последний из воевод, ещё не отъехал к своему отряду, затесавшись среди рынд. — Только сунься к пехоте и под удар гусарских хоругвей попадёшь. Наверняка наготове стоят.

Гусар за стеной панцирной конницы практически не было видно, но я тоже не сомневался; стоят. И Ходкевич, верный своей тактике, всеми силами будет стараться выманить нас под их удар. Поэтому преследовать даже «разбитого» и «запаниковавшего» врага, мы не будем. Знаю я эту излюбленную хитрость гетмана. Пусть сам себя преследует. А вот восемь тысяч чистых стрелков — это сильно! И если верить, одетой в начищенные латные нагрудники первой шеренге, они все ещё и колесцовыми мушкетами вооружены. Это где же Ходкевич столько денег взял, чтобы услуги восьмитысячного, прекрасно экипированного отряда наёмников оплатить? Польский сейм настолько расщедрился или из собственных средств доплатил?

Я мысленно заскрипел зубами, гоня прочь дурные предчувствия. Много. Восемь тысяч выстрелов, это очень много. Особенно, если учесть, что мои пехотинцы в ответ только четырёхтысячным залпом ответить смогут. В том преимущество наступающих и состоит, что Ходкевич ничего не опасаясь, всю свою пехоту в одной точке может сосредоточить, а Пожарскому во все стороны кроме реки поглядывать нужно и хоть минимальное число копейщиков со стрелками по всему периметру держать. Иначе обойдут, прячась под дымовой завесой, что накроет поле боя и никакой чеснок с рогатками их уже не остановит. Придётся, видимо, князю Михаилу, сразу с козырей начинать.

Словно услышав меня, одна за другой рявкнули пушки, плюнув в сторону наступающего врага картечью.

— Рано, — выдохнул я, пытаясь хоть что-то рассмотреть, сквозь поднявшуюся пелену густого дыма. — Поспешил Мизинец. Ближе нужно было подпустить.

— Ничего, — не согласился со мной Никифор, провожая взглядом отъехавшего Ефима. — Пока пушки перезарядят, они как раз ближе подойдут.

— Перезарядят! — зло передразнил я его. — А то, что картечных зарядов едва по десятку для каждой пушки осталось, забыл? Всё на пехоту истратим, чем конницу будем встречать?

Я в сердцах махнул рукой, не в силах сдержать рвущегося наружу раздражения густо замешенного на волнении и тревоге. До чего же всё же трудно, вот так почти со стороны за начинающимся сражением наблюдать. Наверное, гораздо проще самому в схватку кинуться!

Дым, наконец, рассеялся, открыв картину продолжающей движение пехоты. Если первый пушечный залп и нанёс какой-то урон врагу, то неудачники остались где-то там, позади сомкнувших ряды товарищей. И вновь им навстречу рявкнули пушки.

В этот раз вслед за залпом донеслись многочисленные крики раненых. Но наёмники не остановились, продолжая быстро сближаться и сквозь начавшийся рассеиваться дым я увидел изготовившись к стрельбе стрелков. Слитный залп полутысячи мушкетов опередил их буквально на мгновение, практически выкосив первую шеренгу. Место отстрелявшихся тут же заступили другие, ставя мушкеты на сошки. Вот только и враг не дрогнул. Пережившие за свою жизнь не одну битву, бывалые наёмники сделали шаг вперёд, оставляя за спиной погибших товарищей и, в этот раз, в этой своеобразной дуэли опередили они, ударив свинцовым шквалом уже по моим воинам.

В дальнейшем сражение превратилось в перестрелку незрячих. Всё более нестройные залпы, грохот пушек, стоны, всхлипы, проклятия, всё это потонуло в плотной дымовой завете не дающей никакой возможности хоть что-нибудь рассмотреть. Сражающиеся стреляли наугад, просто направляя оружие в сторону, где предположительно находился противник и затем либо отступали назад, уступая место другим, либо падали, возводя уже третий оборонительный барьер из собственных тел.

— Пушки смолкли, государь, — проорал, пытаясь перекричать грохот выстрелов Никифор. — Неужто всех пушкарей побили⁈

— Да нет, — отмахнулся я, кусая до крови губы. Когда же этот ад кончится? Кто-то же должен первым дрогнуть? — Мизинец и так половину зарядов уже израсходовал. Видимо, оставшееся решил поберечь.

Бешеный рёв, тут же сменившийся жалобным ржанием лошадей и воплями раненых, заставил развернуться в сторону южной части нашей импровизированной крепости. Как и ожидалось, воспользовавшись клубящимся над полем пороховым дымом, лёгкая конница врага сместилась в сторону, решив зайти с другой стороны. И тут же налетела на разброшенный перед рогатками чеснок.

— Что, не нравится! — скривил я губы в злорадной усмешке. — Вот только лошадок жалко!

Впрочем, чеснок рвущегося к телегам врага не остановил. Всадники продолжили напирать, осыпая защитников градом стрел и пистолетных выстрелов, из-за их спин выскочил несколько сотен разномастно вооружённых воинов, кинулись к испанским козлам, пытаясь сдвинуть их в стороны. Слитный залп из сотни пищалей опрокинул их, заставив откатиться прочь, но возле рогаток уже закрутились всадники, в упор расстреливая копейщиков.

— Как бы не прорвались, государь, — оглянулся на меня Никифор, сжимая саблю в руках. Было видно, что если бы не обязанности по охране меня любимого, рында с готовностью бросился бы туда, в самую гущу боя. — Тяжко ратникам приходится.

Я в ответ промолчал, скрежеща зубами от бессилия. А что тут можно сказать? Не я этой битвой руковожу. Князь Пожарский, в отличие от меня, воевода опытный. Раз помощь не посылает, значит, могут ещё держаться, не пришёл ещё момент новые силы в бой вводить.

Впрочем, словно опровергая мои же доводы, в западной, ещё не атакованной части лагеря, раздвинули обозы и обогнув его по дуге, в тыл нападающим ударила тысяча Ефима. Пистолетные залпы закрутивших привычный караколь рейтар, изрядно проредил не ожидавших такой подлости казаков, заставил их дрогнуть, резко снизив напор на рогатки. Но закрепить успех не удалось и рейтары поспешно ретировались, избегая столкновения с надвигающейся панцирной конницей противника.

— Вот теперь самое пекло и начнётся, — процедил я, вглядываясь в монолитный, пятитысячный конный отряд надвигающийся к нашим позициям на смену откатившимся черкасам. — Эх! Кирасиров бы им навстречу бросить! Глядишь и успели бы смять до того, как к ним гусары на помощь подоспеют.

— А это чего? — оборвал мои сетования Грязной. — Никак вои Трубецкого обратно с того берега к нам плывут.

Оборачиваюсь, холодея, в сторону реки, пожираю глазами плывущих через реку всадников. Неужто Ходкевич и с этой стороны атаковать решил? Так, то дурость несусветная! Здесь мы любой вражеский отряд ещё в реке уполовиним, а остальных на берегу встретим.

Позади взревели панцирные, в едином порыве накатываясь на так и не сдвинутые ещё рогатки, но я уже тронул коня в сторону нависшего над мокрым сотником Пожарского. Сил никаких просто нет посреди лагеря без дела торчать! Хоть узнаю, что на противоположном берегу стряслось.

— Литвины, — опередил мой вопрос большой воевода. Сотник согласно затряс головой, разбрызгивая холодные капли во все стороны. — И вроде ещё пушки Тимоха видел.

— Какие ещё пушки⁈ — изумлённо взревел я. — Совсем ополоумел, сотник⁈ Как они их через лес протащат⁈

Пролетевшее над головой ядро, гулко ухнуло в изготовившихся к бою кирасиров, круша всё на своём пути. Следующий выстрел собрал свою жатву уже с отряда Трубецкого, оставив за собой кровавую просеку.

— Протащили же как-то! — выдохнул Никифор, схватив за узду моего коня. — Уходить нужно от берега, государь! Не приведи Господи, попадут супостаты.

— Да куда уходить? — взревел я в ответ. — Тут и десятка сажаней до супостатов не будет. Они в любую часть нашего лагеря ядро закинуть могут. Ну, Васятка, сволочь! Чую, без этого Иуды тут не обошлось!

С появлением вражеских орудий на другом берегу, наше положение резко ухудшилось, поставив на грань катастрофы. Каждое вражеское ядро находило свои жертвы, внося смятение в ряды защитников, на смену всё же отступившим мушкетёрам появились рейтары, начавшие увлечённо расстреливать остатки моих стрелков. Те огрызались потерявшими монолитность залпами, но и сами несли большие потери. На южном участке обороны панцирные хоругви так же взялись за пистолеты и луки, прикрывая спешившихся казаков, уже отодвинувших рогатки на одном из участков.

Мы ещё пытались бороться. Мизинец, развернув в сторону леса все 24-фунтовые пушки, лупил по деревьям безжалостно расходуя и без того невеликий запас разрывных гранат. Вновь раздвинули телеги, всё же выпуская в бой кирасиров. Выдвинулась к месту намечаемого прорыва поместная конница Шереметева.

Но вражеские пушки не смолкали, продолжая вносить сумятицу, а из лагеря Ходкевича уже стронулись с места гусарские хоругви, постепенно набирая ход.

— Государь, — подъехал ко мне Пожарский. — Не выстоять нам. Побьют супостаты. Я Трубецкову велел с его конницей через реку прорываться и во что бы то ни стало врага с того берега сковырнуть. Там судя по всему полк Зборовского рядом с пушками. У князя Дмитрий воинов вдвое больше. Должен сдюжить. А тогда и ты со своими стремянными следом уходи.

— Ты предлагаешь мне войско на погибель бросить, князь?

— Я предлагаю тебе, государь, землю русскую спасти, — твёрдо ответил Пожарский. — Ещё одно войско у князя Скопина-Шуйского есть. А нужно будет и ещё соберём. А сгинешь ты, и вновь борьба за престол начнётся. То-то ляхи рады будут.

Я заскрипел зубами, сознавая правоту воеводы. Сознавая, но не имея сил с ней смириться.

— Государь! Фёдор Борисович! — буквально взвизгнул в этот момент Никифор, поднимаясь на стременах. — Никак подмога со стороны Брянска скачет! Неужто князь Михаил на помощь спешит!

Скопин-Шуйский? Почему со стороны Брянска? Хотя, если мой гонец с повелением идти к Карачеву до князя не добрался, мы могли с ним и разминуться. Но ничего! Зато теперь мы ещё посмотрим, кто в итоге победу праздновать будет!

Я вытянул шею, до рези в глазах вглядываясь в показавшееся вдалеке войско. И, в этот момент, вечерний ветерок развернул стяг на древке знаменосца.

— Да какой же это князь Михаил? — растерянно пробормотал Пожарский. — То Андриевич с остатками своих черкасов вернулся.

Я оглянулся, встретившись с потухшим взглядом большого воеводы. Ну, вот и всё. Похоже, это точно конец.