Хроники новуса

Глава 30

В трапезной я посмотрел на тот угол, где прежде ел, стиснул зубы и сел за дальний край стола, в нескольких шагах от моих «собратьев».

— Псина совсем обнаглела, — прошипел взбешенный Фалдос. Он до сих пор не угомонился после проигрыша брату Арносу. — Пшел вон! Сегодня обойдешься без обеда!

— С чего бы? — я встал. — Я такой же новус, и ты мне не указ.

— Такой же? Да ты грязь под моими ногами! В своих землях я б тебя запорол до смерти только за эти слова!

Меня чуток затрясло, ушибы от его палки всё ещё ныли, но отступать уже поздно.

— У тебя больше нет земель. Ты всего лишь новус без рода и титула!

Фалдос взревел и бросился на меня в точности, как это делал Ломач. И я привычно вломил кулаком поддых. Ударил и замер от эдакой неожиданности. Руками-то мне сподрубнее бить, чем палкой или мечом, вот я и не сдержался. Но удивлялся я не своей глупости, а ответу Фалдоса: вместо того, чтобы кашлянуть и влупить мне, он скрючился, побагровел и глупо хватал ртом воздух, будто выброшенная на берег рыба. Также кряхтели и разевали рты рыхлые лавочники, что никогда не дрались.

Что же делать? Треснуть Фалдоса еще раз или удрать в келью? Но я ведь еще не поел…

Слуги внесли здоровенный котел с тушеным мясом, и я решился. Подскочил к котлу, схватил несколько крупных кусков мяса, второй рукой смял нарезанные ломти хлеба и удрал вверх по лестнице. В келье я бросил схваченную еду, скинул одеяла со скамьи и поволок ее к двери. Как смог, подпер, подергал за ручку — вроде держится. Но если скамья скользнет по камням, всё будет без толку. Я глянул на пол и увидел, что ребро скамьи твердо уперлось в какую-то выщербину. И то была не простая выщербина, не случайная. Видать, кто-то нарочно выдалбливал камни, чтобы упереть скамью и не дать войти к себе в келью.

Хорошо! Для начала сойдет. Я плюхнулся на пол и начал жевать мясо с хлебом.

Эта мера сгодится для перерывов меж занятиями и для ночи, теперь никто не сможет ворваться, пока я сплю, и изгадить мою одежду. Поспать можно и на полу — нестрашно, я и не к такому привык. Но что делать, когда меня нет в келье? Замков на дверях нет, были засовы снаружи, да их убрали сразу после того, как мы съели ядра. Радовало, что собратья новусы не могут меня запереть, но что им помешает войти в келью без меня? Они также могут испортить мою одежду, украсть последние монеты или оставить без одеял.

Попросить помощи у брата Арноса? А он поможет? Он и так прикрывает меня в оружейной зале, учит, лично избивает, чтоб я стал крепче…

В дверь кто-то ударил. Потом еще раз. Попробовали толкнуть, но скамья крепко держалась в выщербине и не сдвинулась с места.

— Открывай, псина! Иначе хуже будет!

Я сам сглупил, вновь сложил всё ценное в одно место. Уж казалось бы, Сентимор должен был научить меня осторожности, с чего бы в культе быть иначе? Надо убрать всё ценное из кельи, попрятать монеты в укромных уголках. Правда, если меня выкинут из культа, я вряд ли смогу их забрать, но тогда, скорее всего, и скарб из кельи не позволят сохранить. По меньшей мере, мое добро не достанется кому-то вроде Фалдоса, что уже хорошо.

— Открывай! Всё равно же выползешь рано или поздно!

И снова глухой удар в дверь.

— Жрать захочет — откроет!

А еще я узнал, что Фалдос плохо держит удар. Ломач бы от такого разве что хекнул. Или я стал сильнее, всё-таки я съел второе ядро и каждый день колотил что было мочи по столбу.

Собратья, наконец, угомонились и затихли, может, притаились за дверью и ждали, пока я выйду. Я же съел все, что притащил, обтер руки, разложил притащенные монеты по мешочкам, переоделся в высохший балахон, видать, слуги принесли, пока мы были в оружейной.

Хотя… что это я? Если в моей келье есть выщербина для скамьи, может, найдется и тайник для монет? И я принялся внимательно осматривать каждый камень на стенах и полу. Вот же дурак! У меня была целая неделя, когда я не знал, чем заняться. Нет бы осмотреть келью, так я лежал на скамье и маялся глупостью.

Я проверил каждый камень в стене, докуда доставала рука, каждый обстукал, общупал, попытался подцепить ногтями, и нашел лишь одно укромное местечко, куда могли поместиться все монеты разом. Схрон был сделан хитро. Сначала прежний обитатель кельи выковырял камень из стены, а потом выскреб в его задней стороне глубокую выемку. Сколько же времени ему понадобилось для этого? Скорее всего, он не сглупил, как я, и готовился к этому с самого начала, с той самой ленивой недели, когда всего-то и нужно, что повторять verbum.

На этом я не остановился. Уже должен был начаться урок по истинному языку, и мне стоило поспешить туда, но я решил не торопиться, чтобы собратья наверняка ушли из-под моей двери. Теперь нужно проверить камни в полу. Вдруг там тоже что-то есть?

Простукал и обсмотрел всю келью — ничего. Осталось лишь одно местечко — там, где стояло поганое ведро. Оно было там, когда я впервые зашел в келью, и слуги все возвращали его туда же. Да мне и самому было удобнее ставить его в дальний угол от скамьи, чтобы вонь не мешала спать. А ведь там искать будут в последний черед! Вот как я сейчас.

Отодвинув ведро в сторону, я проверил камни в том углу. И впрямь! Длинный узкий схрон, рука ушла вглубь аж до локтя, явно не под монеты сделано. А подо что? Для меча коротковато, а чего еще может быть такого ценного? Я одернул широкие рукава балахона, которые всё время перекручивались вокруг запястий, оглянулся на свой скарб, разбросанный по полу и догадался: тот схрон для одежки! Для красивого гамбезона, для белых тонких рубах, для теплого балахона. Сразу же запихал туда портки, запасную рубаху и кое-что из старых вещей. Когда слуги вернут гамбезон, первым делом спрячу его там. А остальное… Ну да, будет жаль одеяла, я ж его сам выбрал и купил в Сентиморе, и свечей, и всего-всего, но это я как-нибудь переживу. И вообще, чем меньше вещей, тем меньше украдут и отберут. А шкура? Шкура зарастет.

Успокоившись, я заложил схрон камнями, вернул поганое ведро на место, тихонечко убрал скамью, кое-как набросал на нее тряпки и открыл дверь. В проходе никого не было. Все ушли. И я поспешил в учебную комнату.

Брат адептус ничего не сказал насчет моего опоздания, лишь глянул мельком и продолжил говорить. Я подошел к своему столу и увидел, что и скамья, и лист бумаги напрочь залиты чернилами, все бутыльки пусты, а гусиные перья переломаны. Честно говоря, я немного опешил. Ну ладно, набить морду, загадить келью, но вот такое мелкое пакостничество разве к лицу благородному господину, к тому же на десять лет старше меня? Что ж будет потом? Фалдос начнет швыряться навозом?

Я поднял руку.

— Что у тебя? — нетерпеливо спросил брат адептус.

— Весь мой стол и бумага перепачканы чернилами. Тут нечем и негде писать. Да и сидеть тоже нельзя.

— Надо раньше приходить на урок!

Мда, этот адептус не жаловал меня так, как брат Арнос. Но я не сдавался:

— Тогда если я приду пораньше, то смогу испортить все столы и разлить все чернила? И никакого наказания не будет?

Брат адептус хмыкнул, осмотрел новусов и сказал:

— Ты — вытри ему скамью. Ты — вытри стол. Ты, ты и ты — дайте по одному перу. Ты и ты — по пузырьку чернил. Ты и ты — оторвите по половине листа бумаги.

— Почему я? — возмутился один из новусов. — Я ничего не делал!

— Может, тогда скажешь, кто это натворил? — холодно спросил адептус.

Новус, конечно, знал, но опустил голову и промолчал.

— Если кто еще вздумает портить вещи культа, того выпорят во дворе перед всеми. И под «всеми» я подразумеваю не только вас, но всех новусов и адептусов культа. Споры следует решать в оружейной зале, а не здесь!

Я успел поймать насмешливый взгляд Фалдоса, как будто он не только не напугался, но еще и задумал что-то дурное. Неужто снова хочет испоганить мою одежду, чтобы меня выпороли за порчу?

— А пока они вычищают твой стол, встань перед всеми и отвечай, что запомнил на прошлом уроке. Назови все ранги в культе на истинном языке!

— Новус, адептус, сапиенс, кустодес.

— Это не все!

— А больше я не знаю.

— Еще есть omniscientes — всеведущий. Но до этого ранга добраться крайне сложно. Сейчас в Фалдории нет ни одного omniscientis, лишь из записей в старых книгах можно узнать о его могуществе.

Адептус поспрашивал еще немного, и я сумел ответить почти на все его вопросы, кроме тех, ответы на которые мы пока не слышали. Потом я вернулся за свой стол. Чернила до конца не оттерлись, но хотя бы не будет жирных пятен. Я взялся за отданное перо и приготовился вновь страдать из-за клякс и непослушных пальцев, что никак не хотели держаться правильно и вести перо так же ровно и гладко, как это делал наставник.

Новые буквы, новые слова… с каждым разом истинный язык становился всё труднее. К примеру, уже знакомый custodes оказался не просто хранителем, а хранителями. Если один, то нужно говорить custos. Для меня — это как запомнить не одно слово, а сразу два.

Адептус теперь не просто учил иной речи, но порой начинал говорить на истинном языке, и едва я угадывал слово, как он произносил еще десять. К концу урока моя голова разбухла от знаний и уже не могла вместить ни одного нового слова.

— Теперь вы знаете все буквы истинного языка и можете читать сами. Потому я дам вам эти книги, до завтра каждый должен выучить первый лист наизусть, чтобы потом пересказать.

Адептус раздал каждому по небольшой книжице, едва ли больше ладони. Я открыл ее и тут же захлопнул. Внутри всё было испещрено крошечными значками и буковками, каждая примерно с ноготь. Я-то на своем листе рисовал буквы в полпальца величиной, меньше у меня никак не выходило.

— Урок окончен!

Я засунул книжицу за пазуху и поспешил обратно в келью. Обойдусь сегодня без ужина! Сразу подпер дверь скамьей, разложил одеяла поудобнее, зажег свечу и очень медленно открыл первую страницу. Бумага казалась такой тоненькой, а пальцы до сих пор едва меня слушались. Не приведи древо Сфирры порвать хотя бы один листик!

Открыл и уставился, как баран на новые ворота. Буквы-то я знал. Вот эта — вырубка топором — читается как «в», вот эта — палка с точкой — «и», эта тоже знакома — уж в воде — «с». А как их сложить вместе? Что за слово выйдет?

Не сразу, но я слепил все три буквы в кучу, вышло «vis», а его я уже знал — это есть сила. Потом была коротулечка в две буквы, с ними я расправился мигом, только не знал, что это значит, а дальше шло бесконечно огромное словечище в восемь букв, которое я грыз очень долго.

Я забыл и о голоде, и о мести Фалдоса, и о том, что свеча скоро догорит, а про запас у меня всего одна, всё сидел и пыхтел над книжицей, запихивая в себя непослушные слова на истинном языке. Лишь когда свеча мигнула в последний раз и угасла, оставив лишь запах расплавленного воска, я понял, что уже давно стемнело и пора спать.

Лег в углу на кучу тряпок, а перед глазами буквы водят хороводы и не дают уснуть, хотя веки уже было не разомкнуть.