Хроники новуса

Глава 2

Похороны… Уже вторые в моей жизни. Я знал, что меня ждет. Придет хранитель корней, проговорит погребальную речь, взмахнет веткой осины, получит плату и уйдет. Потом приковыляет старуха Умара, и вот уж она сделает всё, как надо.

Умара знала всех в деревне, потому в причитания-плач вплетала всё хорошее, что было в усопшем. Слушая ее, даже злейший враг покойника бы не смог не прослезиться. За это старухе насыпали целый мешок всякой снеди, совали отрезы тканей, иногда давали пустые горшки, если уж совсем больше ничего не было. А потом, едва старуха выходила за порог, ее окружали детишки, чтоб выпросить угощение. Умара никогда не скупилась, щедро раздавала пироги и яйца, приговаривая: «Да что ж вы, мои хорошие… Кушайте-кушайте, мои маленькие.»

Я тоже когда-то выплясывал перед ней, протягивая ручонку, а потом, ухватив кусок, убегал в сторону и жадно пожирал его. Ни разу не донес до дому. Даже когда мы с матерью жили вдвоем, и в закромах не было ни крупинки зерна.

Если б не соседи, я б так и просидел возле мертвого отчима. Я не рыдал, нет. Что толку? Думал, как дальше жить. Сам собрать весь урожай я не сумею, попробую сговориться с соседями, отдам им часть собранного зерна. Осенью придется резать скот, оставлю одну корову да десяток кур, тогда и корма на зиму заготавливать меньше, и зерна больше останется. Весной мой надел отберут, оставят лишь лоскут земли. Ну, а чего? Я всё равно не сумею его один вспахать.

И зачем только мать с отцом бросили своих родных и перебрались жить сюда? У всякого, помимо родителей, есть и деды-бабки, и тети-дяди, а я тут один, как перст. Мать вон, даже когда отец помер, не захотела возвращаться в отчий дом, и мне не сказала, откуда она родом. Да еще второго мужа такого же бобыля приглядела.

Когда я начал раздумывать, на сколько хватит нынешних припасов, пришла травница, увидала мертвеца, всплеснула руками и выскочила наружу. После этого ввалились соседи, глянули на меня и тут же забыли, начали обсуждать, какую домовину делать да сколько запросит хранитель корней. Под вечер пришла Филора, соседка, чтобы помочь со скотиной, а заодно угостила меня кашей. И только тогда я расплакался. Каша была точь-в-точь как мамина: мягкая, рассыпчатая, со сладким запахом масла.

На другой день я встал рано, глянул на мертвого отчима, что так и лежал на своей лавке, разжег очаг, задал корму скотине, выгнал коров к стаду, затем затеял болтушку, сразу побольше. Этого котла мне на три дня хватит, отчим же есть не будет, а он всегда ел за троих.

К полудню пришли мужики, притащили крепкую домовину и уложили в нее отчима. Бабы помогли омыть его тело, одели в чистое. Весь в зеленом появился и хранитель корней. Он встал в изголовье домовины и скучно, без души, забормотал:

— О, Древо Сфирры, священное и могущественное,

Твоя тень укрывает нас в час утраты.

Мы приходим к твоим корням с заблудшими душами,

Собираемся, чтобы почтить память ушедших.

Ты, источник жизни, силы и света,

Прими их, как ты принял всех нас.

Наполни их сердца миром и покоем,

И дай им силы пребывать среди духов природы…

У меня самого не было ни единого медяка, и я со страхом ждал, чего же хранитель потребует в оплату, но тут я увидел, как Харт что-то вложил в его руку. Хранитель мельком глянул, кивнул и удалился.

С трудом переставляя больные ноги, прихромала старуха Умара. С самого порога она завела свою песнь. И я с любопытством ждал, что хорошего она расскажет про умершего отчима. И там оказалось ого-го сколько!

И работник он золотой, и сердце у него преогромное, смогло вместить не только вдову, но и ее сына. Уж он-то меня не обижал, растил как родного. Да что там! Не всякий родной отец так заботился, как он: не бил, не колотил, голодом не морил, трудами излишними не изводил. И думал-то он не о себе одном, а обо всех, как и заповедало древо Сфирры, что кормит и поит нас. Даже в последний час он не бросил общее стадо на погибель кровавому зверю, а встал на защиту, хоть и неравны силы. И теперь вся деревня, каждый двор обязан великому Таргу, ведь корова — это наша кормилица.

Бабы рыдали навзрыд, даже мужики утирали скупые слезы. Да я и сам того… разнюнился. Мой отчим-то герой! Защитник деревни! Ничуть не хуже новусов, которые должны охотиться на кровавых зверей. Но лучше б он всё же сбежал. Ну, задрал бы волк несколько коров, зато сам бы отчим жив остался.

После причитаний домовину прикрыли небеленым полотном. Мужики взвалили ее себе на плечи и понесли к кладбищу. Там уже подготовили и яму, и росток дерева. Бабам обычно сажают липу или яблоньку, помершим в младенчестве — орешник, мужикам — дубы, у благородных какие-то свои деревья. А для отчима принесли росток ясеня, будто он был не простым пахарем, а воином. Ну, старшим виднее, конечно. Может, потому что отчим помер не от хвори или голода, а в бою с кровавым зверем?

Домовину опустили в яму и начали закапывать. Я видел, как чистую ткань марали комки грязи, как едва видные очертания тела отчима скрылись под слоем земли. А потом своими руками посадил поверх могилы подготовленный росток. Если ясень приживется, значит, древо Сфирры приняло душу отчима, а если не приживется… Что ж, отчим не особо заботился о боге и молитвах, так что древо вполне могло ответить ему тем же, хоть оно и считается всепрощающим.

Вернувшись с кладбища, я увидел в доме накрытый стол — соседушки принесли поминальные угощения. И пироги с рыбой, и каши, и вареные яйца, а одна даже расщедрилась на курицу.

— А то гляжу, одна не несется совсем. День, второй, третий… Сколько ждать-то? Кормить ее задаром нечего, к тому же вдруг околеет? Я всё ждала, для чего-то же она захворала. А теперь ясно для чего. Чтобы поминальный суп сварить, — поясняла баба свою щедрость.

Мне, как родственнику, досталось крылышко. И я проглотил его, почти не распробовав, обсосал каждую косточку, разгрыз каждый кусочек. Так давно не ел курятины! С зимы, наверное.

Поначалу застольные разговоры шли через силу, но после нескольких кружек хлебного варева гости перестали скромничать.

— Ты, паря, не боись. С тебя ни медяка не возьмем, — говорил Харт, обдавая запахом скисшей опары. — Шкура кровавого волка стоит немало. Продадим ее, оттуда и заберем твой долг: и за хранителя, и за домовину, и за стол, и за холстину. Так что, считай, Тарг сам себе похороны оплатил.

Я кивал и думал, что шкура кровавого зверя явно стоит больше, чем все поминальные хлопоты, а оставшиеся монеты соседи заберут, обо мне и не вспомнят.

— Там, конечно, поболее будет, но оно пойдет на корову взамен той, что зверь задрал. Видишь, ты при своей скотине останешься! Да, Тарг изрядно о тебе позаботился. Хороший был человек.

Да-да, он хороший. Ты хороший. Все хороши. Только мне-то как дальше жить? Корову он мне оставил. А как бы он ее забрал? Она ведь не по дурости или лености пастуха померла! Ее не обычный волк загрыз, а кровавый! Кто из них сумел бы забить кровавого зверя одним лишь кнутом? Да никто!

Я с трудом удержался от гневной брани, лишь отвернулся, будто снова слезы накатили. А они всё сидели да судачили, мол, когда приедут новусы да останутся ли, а если останутся, то надолго ли. Еле-еле дождался, пока они наедятся и уйдут.

Как только ушел последний гость, я подскочил на месте и оглядел дом так, будто никогда его прежде не видел. Пока обряжали да обмывали усопшего, мне вдруг подумалось, что у отчима должны быть какие-то монеты. Не всё же он отдавал господам да хранителям, явно что-то припрятывал для себя. Холстину мы покупали, горшки, еще чего-то, а осенью продавали убоину. Да, кое-что попросту выменивали на зерно и мясо, но я был уверен, что деньги у отчима есть.

Где бы я спрятал кошель? Не на виду, это и дураку ясно. Я ощупал лавку, где обычно спал отчим, проверил соломенный матрас, осмотрел шкуры, заглянул в каждый горшок, хотя утварью занимался сам, проверил щели в стенах. Немного подумал и сбегал за заступом. Если нет ни в тряпках, ни в стенах, значит, где-то под землей.

Первым делом, я расковырял пол возле порога. Утоптанная почва была как камень, даже заступ еле-еле брал. Потом возле отчимовой лавки. Потом за очагом…

К ночи я взмок, как загнанная лошадь, а земляной пол во всем доме был взрыт и перекопан. И только тогда меня осенило: коли бы отчим запрятал монеты в полу, так в том месте земля была бы мягче. Не стоило копать везде, довольно было лишь проверить на утоптанность.

Вторая умная мысль: с чего бы отчим вообще стал прятать монеты в доме? Я же всегда поблизости кручусь. А куда он меня не пускал? Верно, в кладовую, где хранились все припасы.

Продолжил поиски я уже с утра, когда выгнал скотину, собрал яйца и выпустил кур на травку. Мне изрядно мешала Филора, всё заглядывала и спрашивала, не нужно ли помочь с чем. Как будто отчим вот прям помогал мне с такими заботами? Будто у меня ни рук, ни ног нету. Хорошо, что Харт ее одернул, мол, не мешай мальчишке, он уже совсем взрослый, даром, что Сфирре пока дары не подносил.

Когда соседка отвлеклась, я протащил заступ в кладовую, сбегал за светочем, потому как кладовая утоплена в землю, и там ни единого оконца. Зерно хранится отдельно, но к лету оно обычно заканчивалось, так что я знал, что там не наберется и мешка. Отчим бы не стал прятать монеты там, так как после сбора урожая до земли не сразу и докопаешься.

Я оглядел наши скудные припасы, вздохнул и принялся за работу: залез в каждый горшок, прощупал каждую щель, заодно прибил пару мышей, заглянул в каждый мешок и в каждую бочку. Под конец осталось лишь одно непроверенное место — это двадцативедерная бочка из-под квашеной капусты. Самой капусты там осталось немного, но даже пустая бочка весила больше меня. Отчим славился своей силой. Где еще он спрятал бы монеты, как не под такой бочкой, которую мог сдвинуть только он?

Так что я поднатужился и пихнул бочку. Она даже не шелохнулась. Я уперся ногами и руками, закряхтел, толкнул что было сил. Ничего. Тогда… тогда сделаю иначе! Я взял заступ и начал рыть возле бочки так, чтобы она сама накренилась и упала. И сразу же понял, что верно угадал — тут копалось намного лучше, чем в доме.

Когда яма была готова, я снова навалился на клятую бочку. Ронять легче, чем двигать! И она со стуком наконец опрокинулась. Я схватился за заступ, наскоро раскидал землю, да там и немного было, едва ли с ладонь. Сверток! Хотел было его вытащить, да тяжело пошло, потому я стряхнул грязь, едва сдерживая нетерпение. Сколько же монет скопил отчим? Неужто сотню? Аккуратно развернул тряпицу и обомлел.

Это же… Нет, так не бывает. Не может быть!

Я протянул руку и коснулся холодного железа.

Меч! Настоящий меч! Откуда? Откуда он у обычного пахаря? Это ведь нельзя! За такое не то, что высечь, — казнить могут.

Но ладони сами потянулись к нему. Я обхватил жесткую шершавую рукоять и попытался поднять меч. Очень тяжелый! Острие оторвалось от земли, но взмывать вверх отказывалось напрочь. Потом руки затряслись, и я его выронил.

Это не просто меч! Меч для новуса, не меньше. Сколько такой стоит? Уж явно побольше всей нашей деревни. Я таких чисел и не знаю. Да вот беда — продать я его никак не смогу. Даже не знаю, кто бы его взял. К нам приезжают торговцы, только у них самих в кошелях одна медь. Много ли надо денег, чтоб купить мяса или зерна? В городе, может, и найдутся покупатели, те же новусы, к примеру, только им проще обвинить меня в воровстве и забрать меч задаром.

Я его закопаю обратно. И бочку сверху поставлю. Забуду напрочь о том, что лежит в моей кладовой. Есть такие богатства, которые лишь навлекают беду на людей, и меч как раз из таких.

Когда страх схлынул, и я чуток успокоился, вспомнил, что в свертке лежит не только меч, просто он сразу бросается в глаза и затмевает прочее. Пальцы всё еще тряслись, и я кое-как ухватил два кошеля. Один тяжелый, с медью, а второй, и я снова перепугался, — с серебром. Отродясь серебра не видывал. Тоже закопать и забыть. У крестьян не должно быть серебра.

В свертке также я нашел книжицу. Еще одна вещь, которой не должно быть у пахаря. Кто из нас знает грамоту? Во всей деревне лишь один умел читать и складывать слова — это хранитель корней. Но за книгу хоть не убьют! Так что я решил ее не закапывать. Может, торговцы возьмут ее за пару медяков? Или сколько такая может стоить? Вроде бы невелика, всего с ладонь, узоры в ней красивые, вон и рисунки есть.

И в последний черед я поднял небольшой комочек, завернутый в тряпицу, развернул и увидел ярко-красный камень величиной с горошину. Или то не камень? Под пальцами он немного проминался, будто свежий сыр. Тут уж у меня даже догадок не было, что это камень и для чего он.

Словом, отчим оставил щедрое наследство, вот только за большую часть с меня живьем сдерут шкуру, хотя бы чтоб узнать, откуда такое богатство у отчима и кем он был.