Хозяйка Монстрвилля. Чудовищная уборка

Запись 7. Очень чистая история

— Я думал, ты сбежала! С моим золотым! — выл кот, заламывая лапы. — Где ты была?! Где тебя носило всю ночь?!

— Так прям и сбежала, — посмеиваясь, ответила я, затаскивая в дом покупки. — А где меня носило… так я ходила по лавкам, чтобы купить все необходимое для уборки.

— Только для уборки? — уточнил кот, принюхиваясь.

— Нет, — усмехнулась я. — Есть кое-что и для тебя!

И я вытащила из бумажного пакета за хвост рыбину и продемонстрировала ее коту.

У того глаза на лоб вылезли. А морда приобрела вовсе ненормальное выражение.

— Рыбовое, — как в бреду, под гипнозом, произнес кот. — Вкусновое…

А рыба была замечательная. Подозреваю, что настоящая семга.

Она была потрясающе свежая, прекрасно выпотрошенная.

Ее шкура блестела, а жирок выступал под ножом маленькими прозрачными капельками.

— Ми-и-а-а-ау! — взвыл кот, теряя всяческий разумный облик.

Он заметался у меня под ногами, как самый обычный неразумный кот, ластясь и одновременно пытаясь выдрать у меня рыбу из рук.

Но я отнесла ее на кухню и там честно поделила на куски.

По куску на каждого кота, и на Сиськасоса небольшой ломтик.

— Рыбовое! — хищно выл и фыркал котище, получив свой кусок и стараясь удрать куда-нибудь от таких же воющих и рычащих сородичей.

Сиськасос привычно сделал мамке подсечку, завалил ее и попытался впиться в сиську. Но запах ломтика рыбы, который я покрутила у котенка перед физиономией, перебил это желание.

И Сиськасос тоже принялся за еду, воя и урча.

Верному Бобке достались мои бутерброды. Коты почему-то не посмели их тронуть без меня.

А теперь, после жирной свежей рыбы, бутерброды котам и даром не были нужны.

— Ну, с этим справились, — я отряхнула руки. — Теперь займемся кухней.

Я могла бы устроиться в чистом холле, улечься на шторы и поспать.

Но соблазн опробовать новый пылеглот был слишком велик.

Да и после веселой ночи я была слишком возбуждена, чтобы спать.

Так что приступила к уборке.

Очень кстати оказался подаренный летучий фонарик.

Конечно, наступило утро, но окна тоже были плотно покрыты тараканьим трупами, так что лучи солнца не могли пробиться сквозь них.

Не видно было ни единого места, куда можно было б установить свечи.

А фонарик парил прямо над моей головой и освещал все впереди и вокруг меня.

Собрать пылеглот мне удалось с первой попытки, хоть и с трудом.

Все же, у меня не было такого большого опыта, как у продавца. И головорезом я не так уверенно орудовала.

Но все вышло.

И я даже залила хвойное чистящее средство в тыкву.

Следующим шагом я налила воды в большой медный таз и добавила туда радужных универсальных пузырей.

В инструкции к ним было сказано, что нужно было взбить пену щетками-трещетками. Что я и сделала.

Пена вышла пышная, белая. Пузыри с шипением лопались, а щетки вдруг как-то незаметно глазу, но очень сильно завибрировали. Да так нестерпимо, что ладони зачесались.

Я щетки и выпустила.

И они тотчас взмыли вверх из таза с моющим, визжа, как ракеты шутихи.

И набросились на кафель, отчищая его с поистине огромной скоростью!

Они шоркали и терли так, что брызги летели в разные стороны.

Пена текла вниз, стены на кухне становились все светлее.

И оказалось, что они белые, с тонким синим рисунком.

Красиво.

Щетки ныряли и ныряли в таз с пузырями. Яростно драли и плитку, и окна, и рамы, и огнеупорный кирпич, из которого была сложена печь.

Черная мыльная вода текла вниз, смывая пыль, сажу, паутину и тараканьи трупы.

Я и глазом не успела моргнуть, как на кухне, на полу, образовался мыльный потоп.

— Пылеготь! — гавкнул Бобка, спасаясь от потопа на табуретке.

И я запылеглотила!

Тыкводжек с воем поглощал мыльные потоки, трясясь и раздуваясь все больше.

Грязь на полу раскисла, растворилась в воде, и Тыкводжек-050 ее радостно и со свистом всосал.

Стало намного чище.

Щетки метались, сдирая тараканьи трупы со всех поверхностей.

Одна из них надраивала раскачивающуюся под потолком лампу под тонким фарфоровым абажуром, а вторая толкала по полу грязную и мокрую кучу мусора и тараканьих трупов.

Я только и успевала пылеглотить все это!

Поливала стены, намыленные щетками, смывая пену, и высушивала насухо, проходя щеткой пылеглота, до скрипа.

В полчаса половина кухни была выметена и выскоблена дочиста!

Печь, которую неугомонная щетка помыла даже изнутри, алела свежеотдраенными и красными кирпичами. Ее изразцовый бок сиял, наполированный.

Сквозь надраенное до невесомой небесной прозрачности стекло окна были видны ели во дворе и серое утро.

Кафель на стене был изумительно красивый.

А дубовые доски пола были темны и пахли деревом.

Тонкий хвойный аромат моющего носился в воздухе.

Вторая половина кухни на контрасте с отмытой была чудовищна. Она топорщилась сушеными крыльями тараканов и казалось филиалом Ада на Земле.

Щетки-трещотки трепыхались на дне опустевшего таза, как рыбки на мели.

— Что ж, совсем недурно, — произнесла я, переводя дух и рассматривая плоды своих трудов.

— Вот! — сунулся под руку котище. — А ты боялась. Разводи еще пены и домывай тут все быстренько. А потом можно сварить кофейку и позавтракать…

Он облизывался и был очень доволен.

— Позавтракать?! — вскричала я. — А кусок рыбы только что?! Это что было?

— Ужин, — отрезал кот. — Ну, чего время зря теряешь? Тебе еще посуду мыть.

И он кивнул на раковину, доверху забитую грязной заплесневелой посудой.

— Вот мерзость, — прошептала я, содрогаясь.

— Никакой мерзости! — ответил кот. — Налей побольше пены, той, что пахнет хлоркой, и щетки сами все отмоют. Тебе останется только сполоснуть.

Что ж. Мне осталось только покориться.

На этот раз в таз я налила воды чуть не доверху.

Вылила туда же чистящее для посуды.

И долго и тщательно взбивала пену, заводя щетки.

А потом отпустила их, и отправилась домывать кухню пылеглотом.

Без помощи щеток сражение с тараканьими трупами шло намного медленнее. Но все равно шло. И мне даже удалось добиться такой же чистоты, как со щетками.

А щетки тем временем перемывали гору посуды.

Тонкие фарфоровые тарелки и глубокие суповые миски.

Серебристые вилки и почерневшие сковороды.

Медный чайник и чашки для кофе.

Я лишь время от времени подливала в таз еще воды да доливала моющего, чтобы щетки не останавливались.

И они терли, терли и терли.

Да так, что черная сковородка превратилась в блестящую, а в чайнике можно было увидеть свое отражение.

Под конец щетки яростно вцепились в мойку и в кран. Они драили их так, что металл нагрелся и засиял.

Брызги летели в разные стороны, на полу расплывалась огромная мыльная лужа.

Я то и дело отвлекалась от мытья стен и собирала пылеглотом воду с пола под мойкой чтоб не протекла в подвал.

Пол уже отмылся до первозданной чистоты.

А щетки все терли и терли мойку, швы между плиток на стене.

Мыльная вода текла в канализацию и бурлила в трубах.

Тарелки зазвенели, когда щетки столкнули их в мойку и окатили водой в последний раз.

Деревянные шкафы, лакированные старинные полки и буфет для посуды были подвергнуты такому же немилосердному отмыванию.

Из них я собрала все керамические банки, все глиняные горшочки для запекания, солонки, перечницы и прочие изящные, но запущенные и грязные вещицы, липкие от застарелого жира.

Всю эту посуду я свалила в таз, в пузыри, и щетки заверещали, надраивая керамику до блеска.

Мне пришлось вручную налить на пыльные, грязные полки моющего средства, и натереть пузырями старые скрипучие дверцы цвета темной лежалой пыли.

После того щетки накинулись на мебель как оголодавшие собаки на еду.

Они терли и шоркали с такой силой, что казалось — шкафы кто-то распиливает циркулярной пилой.

Зато мебель оказалась красивой, с резными дверцами, из красного благородного дерева.

А рядом, под грудой мешков, обломков досок и старых газет обнаружился прелестный маленький диванчик на гнутых ножках.

Правда, совершенно неясен был цвет его обивки. Да и подушки превратились в серые твердые камни.

Но я направила на него щетки, полив моющим для мебели, и они мигом надраили его так, что от пены он стал походить на весенний сугроб, серый и тающий.

Пришлось окатить его из пылеглота кипятком и пропылеглотить как следует, пока Тыкводжек не высосал всю воду и грязь из обивки.

И оказалось, что диванчик-то тоже из красного дерева! Да с высокой спинкой и пышными подлокотниками!

Он был обит крепким нарядным гобеленом.

А подушки и вовсе бархатные, с золотыми кистями.

Я пустила струю горячего воздуха, просушивая влажную ткань, пока щетки натирали до блеска столовое серебро.

— Вот, будет где отдохнуть, — проворчала я, возясь с диваном.

Щетки закончили с посудой и, окунувшись в дезинфицирующий едкий раствор, теперь толкали по полу гору дохлого тараканья.

А я терла щеткой пылеглота все вокруг, стирая влагу досуха.

И кухня становилась все чище и все свежее.

Примерно через час я, замученная, сидела на свежеотдраенном высоком табурете и вдыхала легкий свежий хвойный аромат.

В вычищенной печи весело потрескивали горящие дрова — обломки досок и старые желтые газеты.

Закипал, свистя носиком, прекрасный блестящий начищенный чайник.

В его металлическом боку отражалась вся кухня — светлая, свежая и чистенькая.

Щетки вымели даже лишние песчинки в кирпичной кладке печи. Собрали все красные кусочки покрошившегося кирпича. Натерли заслонку добела.

Занавеску на кухонном окне, белую, с синими кружевами и лентами, щетки драли вдвоем в тазу.

Отстирали до идеальной чистоты и кипенной белизны. А я просушила ее Тыкводжеком.

Всю посуду я расставила по шкафам, сковородки развешала на балке над длинным рабочим столом.

Столешницу на нем я оттирала и окатывала кипятком пять раз.

И обнаружилось, что она из благородного беленого дерева.

Очень красиво и стильно.

Есть я не хотела, но вот выпить в тишине чашку вкусного какао — да.

В отмытых керамических банках с плотно притертыми крышками оказались ароматные приправы и специи.

Корица, мускатный орех, сахар.

Я расставила их обратно по шкафам, где они поблескивали чистыми боками, на потемневших от воды полках.

— Красиво, — вздохнула я.

Какао в одной из таких белых банок тоже отыскалось.

Но у меня-то своя банка была. Честно купленная. И свежая к тому же.

И я заварила именно свое какао, в блестящем серебристом сотейнике.

Пока я размешивала венчиком мускатный орех и сахар в разогревающемся какао, на кухню просочился вездесущий кот.

— Ну вот, — довольно произнес он, щуря желтые глаза и разглядывая чистое помещение. — А ты боялась. Видишь, как легко, быстро и как чисто!

— Ага, легко, — передразнила его. — Потрудиться все-таки пришлось.

— Ничто не достигается без труда, — поучительно заметил кот.

А я задумалась.

— Интересно, — произнесла я, — а моя дневная уборка пойдет в зачет ночной? И найдут ли горничные сокровища? Или снова Монстрвилль им ничего не даст из-за меня? НИ монетки, ни камешка?

Кот презрительно фыркнул.

— Конечно, пойдет, — ответил он. — И, разумеется, они ничего не найдут, если по-прежнему будут лениться.

— Блондинка меня убьет, — задумчиво произнесла я, переливая какао в беленькую фарфоровую чашечку.

Грязный сотейник и венчик я отправила в мойку, где на них и накинулись неугомонные щетки.

Чрезвычайно полезные в хозяйстве вещи!

— Блондинка! — фыркнул кот. — Это Анжелика?

— Наверное, — неуверенно произнесла я. — Она мне не представилась.

— Как и ты, — напомнил кот. — Тебя тоже черт знает как зовут. А я — Маркиз.

Он сощурил хитрые глазки, гордо выпятил и распушил грудь.

— Очень приятно, — неуверенно ответила я. — Ирина.

— Ирина? — удивился кот. — Что за имя такое?

— Обычное имя, — ответила я.

— Ирина, Ирина… да странное имя! Как скрип старой калитки! — упорствовал кот.

— Маркиз — суп прокис, — передразнила я его.

— Ничего не прокис! — вскипятился кот.

— Да не важно, — отмахнулась я. — Так что там с Анжеликой? Откуда ты ее знаешь?

— Но ее все знают, — ответил кот. — Она должна была выручить Монстрвилль. Самая красивая и благородная девушка на всю округу. Спасти принца и соединить обе части города. Не спрашивай меня как. Я не знаю, что для этого надо сделать. Она тоже не знает. В общем, у нее не вышло. И вместо того, чтоб спасать зачарованного принца, она начала искать сокровища. Позабыла об изначальной цели. Захотела денег.

— А две других девушки?

— Ее подруги? Тоже. Но она ездит убирать дома уже давно. Не год и не два. А они поменьше. Сокровища Монстрвилля еще не стерли им память и совесть окончательно, как ей. Она позабыла о благородстве, о цели, и жаждет только денег. Теперь же Монстрвилль призвал тебя.

Кот внимательно посмотрел мне в глаза, да так, что стало жутко.

— Но я тоже не знаю, как вам помочь, — я развела руками.

— Не волнуйся, никто не знает, — ответил кот. — Но, кажется, у тебя получается. Я слышал салюты ночью. Они гремели в твою честь.