Хозяйка Монстрвилля. Чудовищная уборка

Запись 14. Конец ремонта

Гномы, конечно, самые невозмутимые и самые лучшие существа на свете.

Несмотря на все случившееся, они не перестали радостно и возбужденно горланить. Да и что случилось-то? Подумаешь, хозяин дома прихлопнул в своем шкафу жирного паука!

Туда ему и дорога!

Дохлого паука они вытащили в холл и, недолго думая, расколошматили его кувалдой на куски.

Точно так же, как и старую ванну.

Грязи, конечно, развели немерено. Слизь, черная паучья крови, кишки — все вперемешку.

Но гномы были не из брезгливых.

Да и свой пылеглот — промышленный! — у них был.

Им они обычно засасывали строительную пыль и мелкий мусор после демонтажа.

И с паучьими кишками он тоже справился.

Деловито надраивая пол до блеска, гномы вмиг привели холл в порядок.

Радостно гыгыкая, они побросали раскромсанные останки паука в пылающий камин. И туда же засыпали пару лопат сушеных мух и мотыльков, чтоб горело веселее.

— Здорово! Здорово! — орали они, дружно сгребая метелками, лопатами и даже мастерками кучу сухих останков букашек и кидая их в пламя. — Вот это мы понимаем — утилизация!

Для верности потыкав в пылающего паука кочергой, гномы очень долго радовались, что он мертв, а потом принялись срезать его алмазную паутину своими жуткими щипцами.

В хозяйстве все сгодится.

Они даже залечили наши с Маркизом раны, посыпав их своим ускоряющим порошком. Раз — и порезы зажили. Моя рука и его ляжка были как новенькие.

Тело мое было исцелено, но не моральные травмы.

Предоставив гномам разбираться с бедламом, мы с принцем отправились на кухню.

Ну — как, отправились…

Практически он втащил меня туда на себе.

Я тряслась и рыдала. После всего пережитого, когда опасность отступила, на меня накатил вдруг жуткий страх, и я никак не могла успокоиться.

И даже поднесенный мне стакан воды в этом не помог.

Мои зубы цокали о его край.

Я нервно стискивала розовый бриллиант, который нам ничем не помог, и заклятья не снял.

И рыдала.

Бобка с Маркизом жалостливо на меня смотрели, а принц безутешно молчал.

— Я очень хотел бы поцеловать тебя сейчас, — глухо произнес принц. — Обнять, прижать к себе. И утешить. Но вид у меня не самый подходящий. Да и сердца, к которому можно было б тебя прижать, нету.

— Есть, — хлюпая носом и цокая зубами о край стакана, ответила я. — У тебя самое большое сердце на свете!

— Мы даже видели, какое, — хмыкнул принц.

Я рассмеялась сквозь слезы, стало немного легче.

— Ты не испугался такого жуткого монстра и полез меня выручать, — всхлипнула я.

— Иначе и быть не могло, — твердо ответил принц. — Ты ведь тоже… полезла меня выручать. Теофила не побоялась. Разве мог я тебя оставить этому пауку после всего, что ты для меня сделала?

Мы снова рассмеялись — я с облегчением, а принц немного натянуто, за компанию, так сказать.

И стихли, молча глядя на огонь в печи.

Гномы продолжали орудовать в доме.

Вот уж кто абсолютно непрошибаем! Точно говорят, что лбы у них каменные.

Они с воодушевлением, грохотом и визгом срезали абсолютно все трубы в ванной странной и жутковатой пилой.

Вместо них, проржавевших и ненадежных, напаяли новых, аккуратно и ровно, как по линеечке. Кажется, они хвастались, что вместо паяльной лампы у них огненная железа, вырванная из глотки ужасного злобного дракона!

Пламя из ванной вырывалось алыми лентами, когда гномы проводили сварочные работы. Накалившийся металл трещал и шипел. В доме стало жарко.

— Наверное, нам лучше выйти, погулять, — произнес принц. — Ужасно душно становится, да еще и пыльно. Кроме того, я не хотел бы, чтобы эти умельцы спалили мой дом вместе с нами.

Ну, и мы пошли.

Перед уходом все-таки в ванную заглянули.

Вся она была черна, словно пещера дракона после битвы.

И гномы порядком закопчены, с красными щеками и носами.

Но трубы были на месте, щель для оплаты и счетчики на воду перенесены на уровень глаз, а сами гномы снова замешивали раствор и закидывали стены штукатуркой — выравнивали.

— Ускоритель! — орали они, размазывая штукатурку равномерно и гладко.

Гном с волшебным порошком только и успевал сдувать желтую пыль во все заштукатуренные места. Щеки его раздувались, как подушки безопасности в авто, штукатурка сохла и светлела на глазах.

— Грунтовку и гидроизоляцию! — верещали возбужденные гномы, еле поспевая выровнять штукатурку до идеальной гладкости. — Живее!

— У них дело идет споро, — заметил принц. — Этак к утру они закончат?! Ну, надевай свою шляпу.

На улице, и верно, было лучше.

Октябрьская таинственная лунная ночь была прекрасна, и в самом разгаре.

Я глотнула холодного ветра. Плакать мне больше не хотелось.

Принц предложил мне руку, я взяла его под локоток.

Прижалась к его куртке, спрятала лицо от ветра.

Приветливо горели фонари вдоль аллей парка, в сосновых ветвях.

Мы неспешно брели.

Бобка бегал по газонам и рылся в пожухлой траве, и я вдруг отчетливо поняла — сегодня моя последняя ночь в Монстрвилле.

Потому что мое заступничество и моя помощь не помогли. И больше не понадобятся.

Я отыскала бриллиант. Вот он, в моей руке. Но расколдовать принца ему было не под силу.

И как бы я ни мыла полы, как бы ни терла пыль — это уже не поможет.

Да и Теофил теперь вряд ли сможет исполнить данное обещание. Дом он мне не подарит. И я принца, конечно, никуда не выгоню.

— Ты можешь продать бриллиант, — угадав мои мысли, произнес принц. — Он ведь чертовски дорогой и красивый. Ты… я даже высказать не могу, как ты станешь богата.

— Нет, — вздохнув, ответила я. — Чтоб его распилили и раздробили? Не могу отделаться от мысли, что это твое сердце. Нет, я не смогу его продать. Лучше…

Мы дошли до каменного коротенького мостика через ручей.

Совсем крохотного, в четыре шага.

Но он был тяжелый, черный, с массивными старинными замшелыми перилами из старого прочного камня.

Мы неспешно взошли на мост, и я глянула в несущиеся под ногами воды.

Ручей под нами был бойкий, быстрый, холодный и глубокий.

— Что, выкинешь алмаз?! — изумленно спросил принц.

Я глянула в холодную воду.

— Могу отдать тебе. Ты его продашь. Распилишь.

— Собственное сердце? Ну уж нет.

— Тогда в воду. Пусть течение его унесет куда-нибудь… где лучше.

Принц молча кивнул.

— Пусть будет так.

Я вынула из кармана камень и кинула его вниз.

Бульк! И он исчез в черных водах.

— Остановитесь!

По освещенной фонарями дорожке бежал Теофил.

Он выглядел ужасно нелепо, потому что был не одет по погоде. Замерз так, что приседал, да еще и щеголял полуголыми ногами.

Ветер трепал его завитые фальшивые локоны, леденил тощие икры, обтянутые тонкими белыми чулками, насквозь продувал черные одежды придворного-интригана.

И он был совсем не страшным.

Теперь я видела — он не опасен.

Потому что потерял самое главное свое оружие — возможность заполучить сердце принца и обратить его в монстра почище плотоядного паука.

Теофил от злости чуть не плакал. Он был непередаваемо жалок. Но все же старался сохранить лицо.

— Чего тебе? — неприветливо и неуважительно сказал принц.

Теофил, задыхаясь от бега, встал у моста, заслоняя нам путь.

— Я… — выдохнул он. Ого лицо цвело пунцовым цветом. — Я… У меня есть договор! Магический договор!

— Да и что же, — так же грубо ответил принц.

— По нему, — проорал Теофил, зеленея от злости, — вы обязаны освободить дом, ваше высочество! И отдать его мне в безраздельное пользование, потому что все в случае вашего проигрыша принадлежит мне — а уж я передам этот дом в дар победительнице!

— Анжелике? — с усмешкой уточнил принц. — Я еще на вас обоих в суд подам. За то, что меня ограбили.

Теофил топнул тощей ножкой.

— Вот этой девице! — проорал он, тыча в меня пальцем. — Причем тут Анжелика?! Вы же хотите получить дом, дорогая? Вы же ради него старались? Это будет честно! Ваши права скреплены магическими узами! Дом ваш! Я буду честен с вами и отдам вам вашу награду!

— Если?.. — угодливо подсказала ему я.

— Если найдете и отдадите мне Сердце Принца!

— О, мы его нашли, — ответил принц. — Оно кусалось и брыкалось, а теперь догорает в камине. Желаете — можете выгрести золу.

Теофил даже дышать перестал.

— Что-о-о?! — протянул он.

— Ну, вы же оставили своих карманных монстров. Так мы их вывели. Перед смертью оно сказало — это мерзкое чудище, — что оно мое сердце. В общем, мне оно не понравилось, и мы его сожгли в камине. А что, не надо было?!

Теофил скукожился, покраснел, натужился, присел, сжал кулаки и издал звук закипающего чайника, раздавленного прессом.

— Но она не могла справиться с пауком, черт ее дери! — прокричал он, наконец. — Паук должен был уничтожить любую горничную, любую!

— Чтоб никто не мог выиграть и забрать свой приз? — возмутилась я. — Ну вы и жук!

— А кто отдаст на блюдце корону Монстрвилля?! — желчно ответил Теофил. — Я, вообще-то, за нее борюсь!

— Я вашего паука убил, — просто ответил принц. — Не горничная.

— Свое сердце?! — захохотал Теофил. — И до сих пор жив?! Какая гнусная ложь!

— Наверное, это не то, что поддерживало во мне жизнь, — заметил принц. — Да и ваш бриллиант, как оказалось, тоже какой-то фальшивый.

— Бриллиант! Вы и его нашли?! Что вы с ним сделали?! — проорал Теофил, терзая свои завитые волосы. — О, нет! Быть не может! Вы мне врете! Вы бы уже передрались из-за него и поубивали друг друга! Вы на нашли его, не могли найти!

— А, еще одно испытание, — заметил принц.

— Его тоже больше нет, — ответила я. — Бриллианта.

— Это невозможно! Это все неправильно! — визжал Теофил. — Все не так, как я задумывал! Вы все портите и ломаете! Вы идее против правил! А в моем контракте, в договоре, просто уйма сложных и трудных правил! Много препятствий! Вы не могли просто взять, и все разрушить! Эти условия необходимо соблюсти, слышите, вы! Чтобы победить, вы должны выполнить все пункты!

— Так поищи на этом договоре мою подпись, — грубо ответил принц.

— Она там есть! — торжествуя, выкрикнул Теофил, выхватывая из внутреннего кармана конверт. — И вам придется подчиниться!

Но в конверте, как мы помним, были только обгрызки бумаги с разрозненными буквами.

Мой милый таракан, спящий сном невинного младенца под моим воротником, славно закусил этими сложными правилами.

Теофил заорал не своим голосом, когда кучка бумажной пыли высыпалась ему на ладонь. Он перебирал пальцам кусочки бумаги, но тщетно: там не было ни одной золотой буковки.

Подписи принца там не было.

— Да как это возможно?! — проорал Теофил, присев от страха. — Ты подписывал мои условия, мальчишка! Ты мне должен!

— Наверное, нет, — весело ответил принц.

Налетел ветер, вырвал из его пальцев кусочки магического договора.

И самого Теофила, немного полетав кругом, ветер тоже решил забрать с собой, развеяв его на мелкие-мелкие черные частицы.

Миг — и от него остались одни башмаки, стоящие в октябрьской подмерзшей траве.

— А ведь он проиграл, — заметил принц, пошкрябав в костяной голове сквозь шапку. — Ну, пусть он нанес мне серьезный ущерб, а ведь все равно проиграл!

— Слава тараканам! — прошептала я.

Вернулись в дом мы под утро. Часов в пять.

Гномы всю ночь трудились и очень преуспели в уборке и ремонте.

К нашему возвращению они уже починили лестницу и даже покрыли ее лаком.

Натерли до блеска перила.

А также вернули на место вычищенный мной ковер и прикрепили его к ступеням рейками.

В ремонтируемом помещении труженики года выложили плиткой пол и с пыхтением втаскивали ванну.

Вдвоем.

Она встала точно и ровно от стены и до стены. В зазор между ее бортами и стенами вряд ли можно было и иголку протиснуть. Ведь все просчитано до муллиметра!

— Положим сейчас плиточку на стены, замажем затирочкой, и будет красота! — прокомментировал гном-прораб преображение санузла, потирая радостно руки.

Он взял очень маленькую влажную тряпочку и любовно, очень аккуратно и неспешно, протер каждую напольную плитку, стирая грязные следы.

Милота какая.

Еще несколько гномов сновали по дому и лопатой и веником, собирали мусор в мешки.

Один гном катался на своем огромном промышленном пылеглоте и драил до блеска все, что видел.

Второй, упираясь ногами в пол, толкал пылеглот и сворачивал по команде пылеглотящего налево или направо.

Дом был намного чище, чем в тот момент, когда мы его оставили.

От такой внезапной гномьей трудолюбивости я остолбенела.

С чего бы вдруг этим пройдохам, торгующимся за каждый грош, вдруг добровольно начать убираться за бесплатно?

— Это все алмазная паутина, — подсказал Маркиз, объявившийся из ниоткуда. — Вещь дорогая и редкая. Я не хотел отдавать, но они настояли. Сказали — за нее вылижут дом до блеска.

И Маркиз виновато посмотрел на меня.

— Сказали — будут ударно трудиться в две смены, — пояснил он. — И не лягут спать, пока не вымоют и не отчистят все. Паутина-де этого стоит. Она и в самом деле необычная. Они ею перепилили огромное бревно в один миг. Очень ускоряет их работу. Я вот думаю — не продешевил ли я? Наверное, не стоило ее отдавать.

— Да что такого! — вскричал гном-прораб. — Мне частенько отдают ненужные материалы, оставшиеся от ремонта! Бесплатно!

— И как часто вам перепадают алмазы, дражайший?

Гном услышал этот вопрос, но отвечать на него не стал.

Мастерски сделал вид, что занят.

А заниматься ему было чем.

Его подручные быстро-быстро, ловко и удивительно ровно клали плитку на стены.

Они замешивали совсем крохотные порции клея, и гном с волшебным мешком сыпал туда по щепотке своего ускоряющего порошка.

Пять минут — и корыто с раствором пустело, а плитка на стенах сидела прочно, так, что не отодрать.

Ванная комната преображалась. Она становилась какой-то очень уж большой, светлой, как бальный зал для танцев, и абсолютно мраморной.

Принц лишь покачал головой.

— Это же мавзолей какой-то! Впрочем, тут мне и место…

Гном-прораб воспринял это как похвалу и довольно захехекал.

— К восходу закончите?

— О, намного раньше! — потер гном ручки.

— Ну, значит, в моих услугах вы больше не нуждаетесь, — легко заметила я. Преувеличенно легко. Хоть на душе у меня кошки скребли. — А значит, я могу считать свою работу завершенной.

— Да, — хрипло выдавил принц через силу. — Очень жаль…

— Возница ведь отвезет меня? Он же остановится у этого дома?

— Даже если и не остановится, у тебя есть птица, — так же неохотно ответил принц. — Она донесет тебя домой. Ее-то совершенно точно нужно вернуть обратно.

— О! Действительно… А расколдовать ее как?

— Очень просто, — ответил принц. — Надо всего лишь выдернуть перо из ее зада.

И он порывисто вдруг взял меня за руки.

Сжал мои ладони в своих, костяных.

— Я не хочу, чтоб ты уезжала! — с отчаянием воскликнул он. — Ты же понимаешь, что это… все?

— Я могу возвращаться сюда каждый день, если ты захочешь, — слабо предложила я. — Навещать тебя и ходить в гости со штруделями… Я не оставлю тебя, слышишь?

Его горячность и отчаяние грели мне сердце.

И я все ждала, когда он скажет главные слова — да и сама готова была их сказать.

Но вместо этого он отчаянно замотал костяной головой.

Так, что шейные позвонки захрустели.

— Если б я был самым красивым и благородным молодым человеком в округе, — произнес он трагично, — да даже если б я был прежним, до колдовства, я тотчас бы предложил тебе руку и сердце! Но я шут гороховый; куча костей, оживленная на потеху зевакам! И не могу даже позволить себе мысли, что ты потратишь свою жизнь на то, чтоб быть со мной… с таким!

Ах, какое разочарование! Объяснений в любви не случилось!

Но умом-то я понимала — он прав.

Что за отношения такие, когда один — скелет?.. Даже если он самый славный парень в округе.

— Я обязательно буду приезжать в гости, — пообещала я.

Но он с тоской опустил голову.

— Ты разве не понимаешь, что возница тебя не пустит обратно? — тихо произнес он. — Да он и не поедет больше в сторону Монстрвилля. И не повезет тебя, как бы ты не просила. Да и в город вой больше не заедет. Магический договор Теофила уничтожен. Сам Теофил испарился. Уборка завершена; к утру дом будет чист. И на этом все.

— Но я хочу еще раз увидеться с тобой! — в отчаянии вскричала я. Сердце мое забилось сильно-сильно, и я чуть не разрыдалась от несправедливости этого мира. — Я хочу видеться с тобой так часто, как взбредет мне в голову! Я хочу навещать тебя и ночью прогуливаться по Монстрвиллю! Мы ведь так многого не увидели, и так много мест не посетили! Да хоть бы и пирожки гномихе стряпать, но вместе!

— Это невозможно, — ответил принц хрипло. — Это нельзя. Если ты останешься здесь, возница будет в ярости. И кто знает, куда он завезет тебя в наказание. А он обязательно увезет… Силой. Это очень опасно. Я не могу этого допустить.

— Но выход быть должен! Я не верю, что все должно закончиться так! Это… несправедливо!

— Я не знаю такого выхода, — уныло ответил принц. — Попасть из одного мира в другой — это ведь чудо. А чудеса не свершаются, как какие-то будничные дела.

Меж тем часы на башне начали бить, и я вздрогнула от звука колокола.

— Пора, — произнес принц. — Я провожу тебя до повозки.

И мы пошли.

Несчастные, потерянные, и почти мертвые от горя.

Бобка шел, опустив голову, и подвывал.

Птица шлепала по октябрьской траве чуть живее и веселее нас. Она хотела домой и наделась, что для нее кошмар закончится.

И возница, остановивший повозку у дома принца, казалось, был ничуть не удивлен нашему появлению.

Он приоткрыл дверцу своего Экспресса для меня, а птице указал на крышу повозки, как будто всю жизнь только тем и занимался, что возил огромных толстожопых птиц.

— Прощай, — мертвым голосом произнес принц, и я порывисто обняла его. И поцеловала его костяную щеку.

— Я не забуду тебя никогда!

Возница недовольно хмыкнул, и мне пришлось спешно залезть в Экспресс.

Дверца за мной закрылась, и мы покатили прочь от моего любимого, самого дорогого дома на свете!

Рыдала и убивалась не я одна.

Анжелика тоже была заревана.

Тушь потекла, румяна тоже сползли с набеленных щечек. И девушка походила на оставленную под дождем старую, разрисованную фломастерами куклу.

— Довольна?! — прокричала она, утирая сопливый нос и некрасиво искривленные губы. — Добилась своего? Завершила уборку? На что я теперь жить буду-у-у-у?

И она завыла, подняв мокрую мордашку к потолку.

Да так громко и печально, что Бобка задрал лохматую морду и завыл с ней вместе.

А таракан вздрогнул и проснулся.

И выглянул посмотреть, что происходит.

Зато ее подруги были невероятно счастливы.

— Зато теперь можно не ездить на бесконечную уборку! — радостно воскликнула одна. — Контракт истек, слава богу!

— Пять лет ночами мыть полы — это чудовищно, — согласилась вторая. — Никуда не сходить, ничего не видеть… Можно, наконец-то, отоспаться и подумать о другой работе. Поинтереснее. И днем, а не ночами.

— Дуры! — вскричала Анжелика. — Чему радуетесь?! Нас теперь засудят!

И она нервно кинула в девиц скомканным письмом.

Кажется, это был судебный иск.

И писал его, разумеется, не принц.

Он же все время был со мной.

Значит, к этому приложил свою лапку Маркиз…

Но девиц это письмо не напугало.

— Не нас, а тебя, — небрежно заметила одна. Та самая, что мне подарила таракана. — Такие письма нам не приходили. Мы-то, конечно, собирали монетки и красивые камешки, но это было дозволено контрактом. А вот ты, дорогая, тащила все, что было плохо приколочено. И что хорошо приколочено — тоже. Так что отдуваться тебе придется одной.

Анжелика, услыхав это, снова взвыла, подняв вверх заплаканную мордашку.

— Ну почему именно я! Почему-у-у?! Придется мотаться на суд в этот проклятый Монстрвилль! — выла она.

— Я бы делала это с удовольствием, — заметила я грустно.

Девицы обернулись ко мне.

— Понравилось там? — недоверчиво спросили они.

Я лишь кивнула.

— Не знаете, как можно… ну, обмануть систему?

Они переглянулись.

Одна неуверенно пожала плечами.

— Только с возницей, — ответила она.

— Только по чрезвычайно важному делу, — ответила вторая.

— Один раз? — уточнила я.

Девицы снова переглянулись.

— Ах, — ответили они. — Если б ты смогла один раз проторить свою дорожку, то тогда второй раз не был бы для тебя проблемой! Но пойми — Монстрвилль не обмануть. Он не пустит тебя сам, если дело будет не важное. Ради какой-нибудь чепухи нет, не пустит. Обмануть его не удастся. Да и что за неотложные дела могут быть у уволенной горничной?

Никаких.

Ровным счетом никаких дел.

Я это понимала.

Значит, никак…

Возница дал мне много-много денег в качестве вознаграждения.

Так много, что эта пачка с трудом помещалась в карман.

Но душу она не грела.

У нашего дома, у самого подъезда я вспомнила, что птицу надо освободить, и бесцеремонно дерганула ее за хвост.

Перо легко выпало, и вместо птицы на дорожке оказалась растрепанная соседка с задранной юбкой.

Взгляд у нее был самый ненормальный.

— Вы за это ответите! — прокричала она и замахала руками, подпрыгивая на месте.

Взлететь у нее не получилось.

Я открыла перед ней дверь в подъезд, и она помчалась по ступеням, все так же хлопая руками по ляжкам и идя на взлет.

— Удачи, — пожелала я ей, и мы с Бобкой вошли следом.

Дома было тихо, темно и тепло.

Но даже здесь все напоминало о принце!

Шампунь в ванной, купленный специально для него.

Остатки угощения на кухне.

Расправленный диван, где он отдыхал.

Я заметалась, плача, не зная, как успокоиться и где спрятаться от своей безжалостной разлуки.

И Бобка провожал меня жалобным взглядом.

— Бобка, может, ты меня проводишь до Монстрвилля, а?! — умоляюще произнесла я.

Бобка только чихнул.

— Дела! Важного! Нет! — четко ответил он.

— А было б — ты нашел бы дорогу?! — умоляюще произнесла я.

— Идти! Долго! — ответил Бобка. — Но найти можно!

Ну да. Он же не знает, что это невозможно…

Ох, как я вертелась, ох, как я напрягала воображение, чтоб найти хоть какую-то причину, по которой Монстрвилль пустил бы меня! Но не находилось ни одной.

— Как в Монстрвилль попасть? — спросила я у таракана.

Надежда на него была, чего уж.

Он, все-таки, существо оттуда.

Но он был призраком.

А призраки не принадлежат ни одному из миров.

И таракан лишь развел лапами. И полез доедать штрудель.

Деньги? Что деньги. Эту толстую пачку я шлепнула на тумбочку, и тотчас же о ней забыла.

Даже не пересчитала. Если б было возможно, я б все их отдала за обратный билет до Монстрвилля. Но в кассах такие билеты не продавались.

Что делать, что делать?

Я измучилась и почти заболела, все время думая и думая о том, как бы вернуться.

Присев на кухне на табуретку в уголок, я, помешивая остывший чай, кажется, задремала. Как вдруг…

— Миау.

Сказано было нагло и вызывающе, я б сказала.

От этого звука я вздрогнула и проснулась. Ложечка громко звякнула о стенку стакана.

В прихожей, где я повесила свой плащ и шляпу, из кармана ведьминского одеяния, торчала голова юного толстого Сиськасоса. Фонарик мой обеспокоенно летал над ними, заглядывая в детское кошачье лицо.

Но Сиськасосу было это безразлично.

Он щурил свои молочно-голубые глаза, и его толстая морда выглядела недовольной.

— Миау, — нахально повторил он, зевнул во всю свою младенческую розовую пасть с тонкими иголочками новых зубов и принялся выбираться из кармана.

— Сиськасос! — вскричала я, пораженная в самое сердце. — Ты какого лешего тут делаешь?! Ты с ума сошел?!

Юный толстый карманник мне не ответил.

Он осторожно спустился с моего плаща, цепляясь коготками, дрожа коротким волосатым хвостом, и неуклюже спрыгнул на пол, как умеют прыгать только трогательные котята.

Потянулся, выгибая спинку, и снова со смаком зевнул, совершенно спокойный и самоуверенный.

— Миау, — повторил он с вызовом.

Присел на жопку, оттопырив хвост, и напустил лужу прямо на пол.

Нагло глядя мне в глаза.

Я так и ахнула!

Разумеется, я могла оставить котенка у себя. Это не проблема.

И научить его ходить на горшок с опилками — тоже пустяк.

Но…

Это же не просто котенок! Черт его дери! Это сын Маркиза!!!

Зачарованный маленький сын Маркиза!

— Ты зачем забрался ко мне в карман?! Маркиз с ума сойдет, когда поймет, что ты потерялся! — дрожащим голосом произнесла я. — Ты об отце подумал?! На его месте я б тебе выдрала весь зад!

Котенок чуть откинулся назад, поднял свою жирненькую мордочку и посмотрел на меня синими глазами, как… на кучу наивысшего волнения.

Высокомерно и презрительно. Как и полагается аристократу.

Мол, его не касаются наши волнения и тревоги.

И делает он ровно то, что хочет.

Папе пламенный привет.

— Неотложное важное дело?! — возбужденно гавкнул вдруг Бобка. — Это оно? Вернуть! Маркизу! Дитя! Это важно!

Я так и подпрыгнула!

Это ведь действительно не просто котенок, это юный маркиз! Сын Маркиза! И он должен быть дома!

Вот он, наш важный пропуск в Монстрвилль!

— Сиськасос! Ты нарочно это сделал?! Для меня?!

Сиськасос молчал, разглядывая мой дом.

— Мы идем обратно к принцу?! — прошептала я, не веря своему счастью.

— Всегда готов! — гавкнул Бобка.

Но легко сказать. А сделать как? Как добраться?

Бобка уверял, что идти далеко.

— Я добегу! — уверял он, подпрыгивая.

А я?!

Первой моей мыслью было пойти и купить лыжи!

Парк-то уже порядком припорошило снегом.

На лыжах всяко быстрее.

Но как перебираться через покрытые асфальтом дороги? Травяные кочки?

То ли лыжи не едут, то ли я…

Да и лыжница из меня так себе, если честно.

— Миау, — сказал снова Сиськасос, взобравшись на одежду и пытаясь играться с рукавом моего ведьминского плаща.

А оттуда выглядывало сияющее и переливающееся золотом перо феникса!

Константина Феникса!

— Что, снова пленить соседку?! Но она-то откуда знает дорогу?

— Ехала! На крыше! Экспресса! — ответил Бобка.

— Да она могла не запомнить! Перепуганная, уставшая…

Бобка запрыгал.

— Я! Побегу! Вперед! Покажу!

Я лишь всплеснула руками.

— Тогда надо ее уговорить… Но не думаю, что она согласится… — промямлила я.

— Миа-а-ау! — преступным голосом протянул Сиськасос, щуря синие глазки.

— Выследим! И поймаем! — поддержал его Бобка.

Целый день я выслеживала соседку.

Да что там — я нарывалась на соседский гнев, как никогда!

Я терлась возле их машины.

Я громко хлопала дверями своей квартиры.

Я выгуливала Бобку без поводка!

Но тщетно. Черт бы подрал этих трусов!

Сосед пару раз мелькнул на балконе, посмотреть, кто там трогает его ласточку, отчего сигнализация заливается.

Но, увидев меня, он ретировался и не осмелился крикнуть ни единого слова с высоты своего положения.

— Не хотят, — развела я руками.

— Миа-а-ау! — злобно заметил Сиськасос, выглядывая из моего кармана.

— Надо! Сесть! В засаду! — гавкнул Бобка.

И мы сели.

Я сделала вид, что зашла домой, громыхнула дверью.

Шляпу с привязавшимся к ней фонариком оставила дома.

А сама тихо-тихо, на цыпочках, прокралась к выходу из подъезда, и замерла там, в тишине и темноте.

Выйти в магазин незадачливая соседка осмелилась только к ночи.

Когда было темно и тихо.

Есть-то хотелось, как ни крути.

Ее осторожные, тихие шаги я услышала только тогда, когда она прокралась до второго этажа. И замерла у моей двери.

Подслушивала.

Не услышав ничего подозрительного, она рванула со всех ног вниз.

К свободе и еде в круглосуточном супермаркете.

Но у самого входа перед ней встала я.

И намерения мои были более чем понятны. В моей преступной руке было перо.

— Нет-нет-нет-нет! — забормотала соседка, отступая, тряся головой и прижимая к груди черный мешок для покупок.

— Да! Да! Да! — гавкал Бобка, наступая на нее и подпрыгивая.

— Один разочек, — уговаривала я, занося руку с пером, как кинжал возмездия.

— Нет! — проорала соседка в ужасе.

Мне стало ее жаль.

— Да, — жестко сказала я, подавляя всякую жалость ради достижения цели. Надо было бы — и я б ее взнуздала, как коня, и поскакала б верхом. — А взамен расскажу, как избавиться от тараканов.

Мой верный призрачный питомец сидел у меня на плече и скалил ужасные зубы.

Соседка была порядком покусана его сородичами, и таракана это веселило. Он хохотал мультяшным тонким голосом, некультурно показывал на нее пальцами и валялся на спине.

— Тоже твоих рук дело?! — взвыла несчастная, разом начав чесаться.

Я лишь качнула головой.

— Это твой муж принес, — ответила я. — Он виноват. Чужие вещи не надо портить и ломать. Никогда не знаешь, что внутри. Ну?

— А-а-а-а! — проорала соседка в отчаянии и обернулась ко мне задом.

Я деловито подцепила Бобку к рулетке и ткнула пером в соседку, не глядя.

— За ним полетишь, — кратко велела я ей.

Ох, как долго бежал Бобка по заснеженным темным полям на длинном поводке!

И соседо-птица летела вслед за ним, низко-низко над землей!

Я уж было отчаялась. Рука моя, удерживающая рулетку с длинным поводком, замерзла.

Но Сиськасос сидел молча, уверенно и непоколебимо глядя безжалостными блестящими глазами вниз, на бегущую собаку, и я повторяла про себя, как заклятье:

— Он не знает, что это невозможно! А в Монстрвилль нам попасть необходимо, чтоб вернуть Сиськасоса отцу!

Вскоре мне показалось, что внизу проплывают какие-то знакомые пейзажи.

Фонари… Дорожки меж сосен… Заснеженный парк…

Дом!!!

— Бобка нас вывел! — прокричала я во все горло, увидев знакомую крышу, сосны и ели во дворе! — Монстрвилль! Я тут! Я вернулась!

— Ми-и-иа-а-ау! — проорал Сиськасос, растопырив лапы, словно провернул самое трудное дело в своей коротенькой жизни.

— Сиськасос, ты что… ты это нарочно сделал?!

Котенок отвернул свое круглое рыльце и сделал самый циничный вид, на какой был способен. Он тут был совершенно не причем!

Вот и разбери их, этих котов!

Дом стоял торжественный, яркий, словно его драили с порошком и мылом щетками.

Яркие оранжевые кирпичи, яркая черепица, белые оконные рамы… Гномы на славу потрудились. Надо ж, как отдраили.

Птица уселась во дворе, около знакомой ей таблички, неуклюже вбитой в землю.

— Я сейчас! — шепнула я, соскользнув с ее перьев. — Можешь спрятаться от непогоды в холле, кстати!

В доме было светло.

Гномы как будто бы еще и электричество провели. Холл был залит светом, на кухне пылали лампы, и над лестницей сияла люстра, будто ждали гостей к празднику и балу.

— Ну, иди к отцу, — я вывалила Сиськасоса из кармана на пол. — Он точно сходит с ума. Успокой старика!

Котенок прыснул по лестнице, а я, распуская шарф и пуговицы на плаще, шагнула в сторону ванной.

Чисто машинально.

Правда, было интересно, что с ней сотворили гномы.

Дом, кстати, выглядел очень прилично. Ну, еще бы — если они драили его впятером целые сутки!

— О, господи!

Навстречу мне, из прекрасных деревянных дверей ванной, окрашенных а-ля Прованс, в клубах горячего белого пара, вывернул задумчивый, печальный господин, натирая махровым полотенцем свою широкую и сильную спину.

Его великолепный во всех смыслах этого слова перед был не защищен, обнажен и открыт перед моим обалдевшим взглядом.

Господин этот был молод, высок, мускулист и великолепен во всех смыслах этого слова.

Его черные, длинные, волнистые и пышные волосы были связаны в жгут и повязаны синей намокшей лентой.

Его белая кожа сияла, как фарфоровая.

Лицо его, приятное и красивое, было точно породистым.

А голубые глаза под соболиными черными бровями сияли как топазы. Или даже турмалины Параиба! А то и аквамарины.

— А-а-а-а! — заорала я, уставившись на наготу этого красивого, но незнакомого мне господина.

— А-а-а-а! — заверещал и он, мгновенно и стыдливо драпируя свой живот и все, что ниже, махровым полотенцем.

Его невероятные аквамариновые глаза смотрели с таким изумлением, что я присела с перепуга.

Господи, куда я попала?!

Это точно Монстрвилль?

Может, Бобка ошибся?!

Куда он меня притащил?! В чей дом я вломилась со ссаным котом маркизом-младшим?! Он уже оформляет кучу под входной дверью?!

— Ирина?! — недоверчиво произнес меж тем красивый, но абсолютно голый молодой человек до ужаса знакомым голосом. — Ты… как ты смогла вернуться?! Ты не уехала?! Что… как… почему?!

— Константин?! — заорала я, как ужаленная, поняв, наконец, кто вырулил мне навстречу из горячей ванной.

— Принц Константин Феникс, — с достоинством ответил он мне и изящным жестом закинул полотенце себе на влажное и широкое сильное плечо.

— Ваше Высочество! — взмолилась я. — Наденьте трусы, что ли! Вы ведь уже не скелет!

— Ты вернулась ко мне!

Принц подхватил меня на руки, крепко прижал к себе, и мне осталось только ногами дрыгать.

— Оденься сию минутку! — шипела я.

А он радовался, как ребенок, разглядывая и меня, и себя.

— Ты меня расколдовала! У тебя вышло! — демонстрируя мне свою руку, вертя ее и так, и так, радостно повторял он.

— О, да, вышло! — сварливо отвечала я. — И ты сейчас стоишь посреди дома без штанов!

— Да и черт с ними, со штанами!

Он в радости стиснул меня обеими руками и закружил по холлу, а его голый зад отражался во всех зеркалах.

Откуда-то сверху, на лестнице, раздался быстрый топоток каблуков.

— Ваше Высочество! — орал взволнованный голос Маркиза. — Он нашелся! Я же говорил, что он найдется! Ох, как я рад!

И Маркиз объявился, волоча за руку прелестного мальчишку лет шести, в черном бархатном костюмчике, в штанишках-тыковках, и в берете с черным страусовым пером.

У мальчишки были плутоватые глаза, вздернутый прелестный носик и кудрявые волосики до плеч.

Он спрятался за отца и показал мне язык.

А Маркиз, разодетый в бархат вельможа, немного неуклюжий, с круглым лицом, но все еще довольно молодой, лет около сорока, всплеснул руками, увидев принца, и без сил опустился на ступеньку — поплакать от радости.

— Ваше Высочество… — хлюпал он. — Вы свободны, Ваше Высочество!..

— И ты тоже, Маркиз, — весело ответил принц.

Но моим плащом все-таки прикрылся.

— Ваши штаны, Ваше Высочество!

Девица, что их принесла вместе с целой стопкой одежды, от чулок до сюртука, была черноволоса, юна, стройна и красива.

Но потому, какие хитрые рожи она строила, и по тому, как заводила блестящие наглые глазки к потолку, я безошибочно определила, кто это.

Да у меня даже сомнений не возникло.

— Чума?! — изумленная, спросила я.

— Дочка Маркиза! — одернул меня принц. — Да, это она.

Маркиз подскочил, как ужаленный, выдрал из рук дочери королевскую одежду, и грудью встал, ограждая свое дитя от картин разврата.

А сбежавшая вниз дама наградила Чуму подзатыльником и утащила, хихикающую, вон, сконфуженно бормоча извинения.

— А это, полагаю, жена Маркиза?!

— Она самая.

Принц поспешно впрыгнул в штаны — а те, признаться, были не так уж плохи и легкомысленны, вполне пристойные бриджи, — и запрыгал на одной ноге, натягивая чулки.

Между делом он подпрыгивал ко мне, обхватывал, прижимал к себе и страстно целовал, смеясь и радуясь своему освобождению.

И я смеялась, глядя, как он преображается, становится все ярче и наряднее.

И все больше походит на сказочного принца…

Когда дело дошло до башмаков, в дверь громко постучали.

По своему обыкновению принц помчался открывать, но Маркиз поймал его за полу и сделал укоризненные глаза.

— Ва-аше Высочество, — произнес он, стыдя принца. — Зачем самому-то?.. Тем более вы неодеты… Ну, не к лицу вам! Не к лицу!

— Да, в самом деле, — согласился принц. — Что это я. Откройте вы, Маркиз.

Маркиз обождал, пока принц приведет в порядок одежду и повяжет кружевной галстук. И только после этого неспешно открыл дверь.

— Чего-с угодно? — высокомерно спросил он, задрав нос, так странно похожий на кошачий пятачок.

— Маркиз! Вы… расколдовались?! Но как давно?! И почему ничего не знаю?!

— А должна знать? — съязвил Маркиз. — Извините, я не получал никаких распоряжений касательно того, что должен поставить вас в известность!

— Ой, да бросьте! Хватит хамить, драный котяра!

Этот голос, полный изумления, я бы не спутала ни с каким другим.

За дверями стояла Анжелика, на удивление скромно одетая, с волосами, собранными в простую коску, безо всяких кудрей и воздушных бантов.

Двое бравых гвардейца были при ней.

Точнее, при сундуке, что она жестом велела внести в дом принца.

— Это что еще такое? — строго спросил Маркиз, указав на сундук.

— Это же деньги, — ядовито ответила Анжелика. — Которые суд меня обязал вам вернуть по вашей… клеветнической жалобе!

Губы ее дрожали.

— Это надо же, быть такими мелочными! — воскликнула Анжелика, решительно переступая через порог, хотя ее никто не приглашал в дом. — Отнять у девушки все средства к существованию! Вот, даже укладку сегодня не на что было сделать. Если так дальше пойдет, то мне и голову нечем будет мыть!

— Хороши мелочи, — весело отозвался принц, когда гвардейцы откинули крышку сундука и обнаружили золотые монеты, наполнявшие его под завязку, вперемежку с драгоценными камнями. — Килограмм тридцать золота? Больше? А ведь это еще не все. Когда, кстати, я получу остальное?

Увидев принца, Анжелика остолбенела.

Ее хорошенькое личико сначала покраснело, потом побледнело, как мел.

А затем она своим чарующим голосом, глядя прямо в голубые глаза принца, произнесла с чувством:

— Здравствуй, Константин. Давно не виделись.

По ее расчету принц должен был тотчас позабыть все обиды и очароваться ею.

И, вероятно, отказаться от притязаний на сундук с золотом.

И даже вернуть его ей обратно, в качестве подарка. Чтоб загладить свою вину перед Анжеликой, вынужденной тащиться сначала в суд, а потом — в его дом, с этим самым сундуком.

Но пребывание в жалком скелетированном виде, а главное созерцание собственного разграбленного санузла, научили принца не вестись на эти женские уловки.

Он словно прививку получил от Анжеликиных прелестей.

И остался так же беспечен и весел.

И даже не вздохнул украдкой по потерянной любви.

— И не увиделись бы еще дольше, если б не Ирина, — он шагнул ко мне и приобнял меня за талию. — Так что там с остатками долга?

У Анжелики губы задергались, словно она готова была вот-вот разреветься.

— А ты стал жадным, — заметила она.

— Когда не даёшь ворам себя грабить — это жадность? — уточнил принц. — Ты обчистила мой дом сверху и донизу.

— Ты не знаешь, как дорого стало жить! — выкрикнула Анжелика, нервно хрустя пальцами. — Платья… салоны красоты, парикмахеры… Я должна быть всегда на высоте! На все на это нужны деньги, и немалые! А я всегда думала о том, что однажды ты вернешься, а я встречу тебя прежней, красивой и ухоженной, самой лучшей девушкой в Монстрвилле!

— Я тебе не верю, уж прости, — перебил ее принц. — Если б ты хотела меня освободить, ты бы сделала это за три дня.

— Я старалась! — выкрикнула Анжелика. — Я невиновата, что не угадала условий Теофила!

— Условия были просты: я должен был быть тебе нужен. Без денег, без красоты и короны. Просто так. Безвозмездно. Но я был не нужен.

Анжелика натянуто рассмеялась.

— Ты веришь в эту чушь? Что ты нужен кому-то просто так?

— Я знаю это, — мягко ответил принц.

— Неправда! — выкрикнула Анжелика. — Безвозмездно?! Спроси-ка ее, сколько ей возница заплатил!

Принц глянул на меня.

— Сколько? — спросил он.

— Я не знаю, — смутилась я. — Я не считала. Да и вообще, не тем была голова занята. Я положила деньги на стол… кажется… Я думала о том, как попасть сюда. К тебе.

— Пусть еще скажет, что ни гроша не потратила!

— Ни гроша! — гавкнул возмущенный Бобка.

Анжелика даже зарычала от злости.

Она-то наверняка тотчас побеждала бы по магазинам и салонам красоты, заполучив на руки крупную сумму! А весь остальной мир мог подождать, пока идет ее единение с деньгами.

К принцу на крыльях любви она полетела бы… когда-нибудь потом.

И уж совершенно точно Анжелика знала б, сколько ей заплатили.

— Блаженная дурочка какая-то! — выкрикнула она зло.

— Зато ты очень умна, — уже зло отчеканил принц. — Вот теперь и примени весь свой разум, чтоб вернуть мне долг.

— Ты мог бы проявить снисходительность! — заспорила Анжелика голосом, каким базарные торговки отстаивают свою правоту. — Ты мог бы быть щедрым и простить мне долг, а не писать жалобы в суды! От тебя такого я не ожидала!

— Это я написал, — встрял Маркиз. — Я точнее помню перечень всех украденных ценностей.

Анжелика так и вспыхнула от злости.

— Я ведь тоже должна была на что-то существовать! Ты со мной флиртовал, Константин, ты обещал жениться на мне, а вместо этого исчез! Ну, и на какие средства я должна была жить, по-твоему?! Кто обо мне должен был заботиться?! Еще скажи, что тебя это не интересует!

— Меня это не интересует, — покладисто согласился принц. — Жду полного возвращения моего имущества!

Анжелика позеленела.

— Ты не можешь со мной так поступить! Где я должна взять эти деньги, по-твоему?! Я же на них жила!

— Неплохо так жила, — проворчал Маркиз. — Золота-то было очень много.

— Да это не твое дело, драный кошак! — закричала Анжелика в отчаянии. — Но этих денег у меня нет! Где я их, по-твоему, должна взять?!

— Устройся на настоящую работу? — предположил принц, пожав плечами. — На что-то настоящее, не связанное с мародерством?

— Со мной так нельзя! — кричала Анжелика, когда принц кивнул, и гвардейцы подхватили ее под руки и потащили прочь из дома. — Я благороднейшая девушка в Монстрвилле!

Но двери за ней закрылись, и крики ее стихли.

— А что теперь? — спросила я немного испуганно.

— А теперь, когда я свободен, богат и вполне себе жив, я могу сделать тебе предложение.

Принц вдруг опустился на одно колено, взял меня за руки, и с чувством произнес:

— Выходи за меня? Теперь между нами нет преград. Даже магия уступила и пустила тебя в Монстрвилль. Ведь наверняка не зря?

— Не зря! — просияв, ответила я.