Проблемы, посыпавшиеся на нас, каждая сама по себе мелкая и вроде бы легко решаемая, заслонили мир. Их за час насыпалось столько, что получилась гора, вершиной царапающая небо, и таких гор вырастало бесконечно. Я сочувствую мальчишкам, которым пришлось записать каждый. И казначею — именно он предлагал варианты решения, а Гарет либо одобрял, либо предлагал подумать ещё.
Какие налоги желает собирать господин?
Можно ли взять участок леса в долгосрочную аренду? А в среднесрочную?
Дозволено ли рыбачить в принадлежащих господину водах?
Откроет ли господин бесплатную лечебницу? А позволено ли целителям начать частную практику?
А где почитателям богини Виорены проводить ритуалы поклонения?
Вопросы, иногда важные, иногда странные, иногда откровенно глупые, хотя и напрягали порой, беспокойства не вызывали. Да, прямо сейчас Гарету нечего сказать про налоги. Ну и что? Достаточно объявить, что мы не будем их собирать в первый год. Уж за двенадцать месяцев посчитаем, с кого и сколько брать
Гарету пришлось даже судьёй выступить:
— Почему казначей поселил нас с женой и двумя сыновьями, которым скоро жениться, в двухэтажный домик, а тёмной эльфийке отдал особняк? — спросил бородач, складом фигуры напоминающий гнома, но гораздо выше.
— После женитьбы ваши сыновья смогут отселиться, — пообещал Гарет.
Казначей крякнул, и я поспешно добавила:
— Если на момент женитьбы свободных готовых домов не будет, то вашим сыновьям будет даровано право на строительство.
— Щедрая вы, госпожа, — пробормотал казначей.
Гром грянул на следующий день.
Мы с Гаретом продолжали разгребать дела и решать миллион организационных вопросов в минуту. Ладно, преувеличиваю… в миллион раз.
Я откладываю очередное прошение в стопку “не удовлетворить”. Я не понимаю, с чего некий Шен Дикко решил, что в праве претендовать на шлюпку, в которой спаслась команда корабля. То, что им она вряд ли когда-нибудь послужит, не означает, что мы отдадим единственную лодку случайному просителю.
Потянувшись, я наклоняю голову сначала к одному плечу, потом к другому, разминаю шею и, наконец, делаю глоток бодрящего отвара. Не кофе, но сойдёт.
— Запиши, — обращаюсь я к личной помощнице, — в список неважных и несрочных дел узнать, есть ли в мирах Золотой Плеяды кофе?
— Да, госпожа.
В дверь раздаётся стук и, не дожидаясь ответа, врывается племянник казначея, мальчик-Суета, как я мысленно его называю. К своему стыду я никак не могу запомнить его имя, хотя помошница озвучивала мне его трижды. Хорошо, хоть её запомнила — Лиара.
— Госпожа, — выдыхает мальчишка, — там гости!
— Какие гости? — уточняю я.
— Принц Людвиг лично! Господин сказал, что его высочество сын брата императора, и нужно встретить его высочество…
Ох, настолько быстро?!
Мы недооценили Медведя. Точнее, его связи. Слишком уж быстро дошло сообщение. В совпадение я не верю. Да, император мог прислать свадебный подарок, всё же Гарет граф Оттонский, титулованный аристократ, пусть и опальный. Но отправлять к опальному графу принца — слишком уж. Достаточно было бы прислать курьера с коробкой. Но если цели не вручить подарок, а разведать обстановку…
— Госпожа, ваше платье!
— Его высочество приближается, — перебивает мальчишка.
Наверное, император и члены его семьи не обязаны предупреждать о своём визите, но ведь есть и… хороший тон, не так ли?
Я понимаю, почему нас не предупредили, но считаю, что нет причин суетиться из-за тряпок. Да, я не при параде. Его высочество… обойдётся.
Догнать Гарета мне удаётся только в холле. Мы переглядываемся, и всё, караульные распахивают створки. Чеканя шаг, входит облачённый в белоснежный мундир принц Людвиг. На вид ему лет сорок, лицо прорезано редкими, но глубокими морщинами. У рта жёсткие складки. Волосы коротко подстрижены, статус обозначен узким серебристым обручем.
Слуга несёт за принцем меховую шубу…
Я отмечаю, что мундир пошит из тёплой ткани. Принц явно рассчитывал на холода, а попал в тропическую жару. Даже жаль его немного. Принц держит лицо, но льёт с него ручьями.
— Ваше высочество принц Людвиг, — приветствует принца Гарет.
От меня слов не требуется, только реверанс, который у меня получается скорее неуклюжей пародией.
— Граф, графиня, — кивает принц после очень долгой паузы.
Если бы не рука мужа, я бы не встала из реверанса, а позорно завалилась. Но мне удаётся опереться и выпрямиться. Я снова смотрю принцу в лицо.
Что я только что услышала?
Ответ то ли на грани грубости, то ли за гранью. Вероятно, зря, но я ожидала ледяной вежливости и изощрённых уколов, а получила прямолинейную демонстрацию. Я разочарована. Интересно, это общий столичный стиль или проявился характер принца?
— Ваше высочество, я распорядился подготовить для вас покои, а пока приглашаю вас в гостиную.
Гарте говорит то, что должен, а вот то, что он делает шаг в сторону, открывая принцу дорогу, становится ошибкой.
Демонстративно оглядевшись, его высочество наигранно удивляется:
— Покои? Граф, с чего вы взяли, что я задержусь дольше необходимого? Мой визит сугубо деловой и срочный, — и принц устремляется по лестнице вверх.
— Ваше высочество! — окликает Гарет.
Ха…
В наших планах было закрыть тронный зал, только вот мы его не заперли. Принц хорошо понимает архитектуру дворца. Куда он устремился — очевидно.
— Ваше высочество! — я тоже пытаюсь его остановить. — Пожалуйста, налево.
Я позволяю себе не самый добрый тон.
— О? Я слышал, что в графстве стоит скромный дом. Никак не ожидал увидеть подлинный дворец. Интерьеры поражают, но вы почему-то не желаете позволить мне взглянуть. Ваше право, графиня. Но впечатление однозначное. Будто вы что-то скрываете. Вы не хотите, чтобы я вошёл в зал, который обычно устраивают как тронный? Кстати, нужна особая смелость, чтобы возвести дворец, превосходящий императорский и в размерах, и в роскоши. Что вы имели в виду, граф, возводя его? А может быть, рассказывая о ледяном пустыре, вы лгали?
— Ваше высочество, — Гарет замолкает.
— Вам нечего сказать, граф? По какой же причине? Неужели я прав?
— Ваше высочество, ответы на ваши вопросы не могут быть короткими. Я готов их дать, но приглашаю вас в гостиную или в кабинет, как вам будет удобнее.
— Хм? Что же, кабинет вполне подойдёт.
Сурово. Меня удивляет, что принц рвётся в конфликт, а ведь мог согласиться на отдых в гостиной, пусть и в одиночестве, затем в подготовленных покоях сменить мундир на что-то более лёгкое и не страдать от жары в парадном зимнем костюме.
Его удар не хватит? Что мы будем делать, если принцу станет плохо?
Зря волнуюсь, потому что его высочество устраивает очередную провокацию. Он входит в кабинет первым и, потеснив Гарета, который, впрочем, даже не пытался состязаться в ловкости, занимает кресло за рабочим столом. Место, принадлежащее хозяину.
Мы с Гаретом остаёмся перед столом, будто мы тут просители, не больше. Или меньше — нерадивые слуги, которым сейчас устроят разнос. И если односложное приветствие было всё же на грани то, то, что происходит сейчас, уже даже не грубость, а оскорбление, да ещё и при свидетелях. Казначей, как и моя помощница, в коридоре, но ему прекрасно слышно. Другим слугам — тоже. Сопровождающий принца пепельный блондин, по пути куда-то девший не только шубу принца, но и свою, обходит стол, встаёт за спиной его высочества.
— Это… — начинает Гарет.
— Граф, — прерывает принц, — именем императора приказываю объясниться.
Вот как?
— Безусловно, я дам объяснение. Сразу после того, как узнаю, почему вы считаете оскорбление приемлемым тоном для ведения беседы?
— О, так вы желаете моих объяснений? Что же, ваше сиятельство, извольте. Ваши росказни о ледяном пустыре оказались вопиющей ложью. Цветущие клумбы вместо снежных сугробов мелочи по сравнению с тем, что якобы нежилой край кипит жизнью. Пока я шёл от портала сюда, я видела достаточно, граф. Я видел некую особу, передвигающуюся на огромном змеином хвосте, и как принц этой империи, я со всей ответственностью могу утверждать, что у короны не было таких подданных.
Не было.
Теперь есть.
Это же… хорошо? Через торговлю с мирами Золотой Плеяды империя обогатится… буквально всем. Новые подданные, новые знания, новая магия, новые товары… Безусловно, есть и опасность вторжения, но ведь контролировать арку не так уж и сложно, она узкая, пропускает одиночек, но никак не армию.
— Не было, — соглашается Гарет, — однако…
— Только что, граф Оттонский, без какого-либо принуждения, добровольно признались в том, что самовольно приняли под свою руку сотни иностранцев? Впрочем, вероятно, иномирцев. Я прав? Вы позволили себе дипломатические отношения за спиной императора?
— Не могу назвать их дипломатическими, ваше высочество. Всего лишь торговая сделка.
— Граф, вы утверждаете, что стали участником работорговли?
Подбивая Гарета на возрождение графства, я понимала, что мы переступаем черту дозволенного, что мы бросаем вызов императорской власти, но тогда я чувствовала за собой правоту. Если император послал Гарета погибать в ледяных скалах, то мы превратим их в цветущий сад. Правильно? Да! К тому же император казался мне далёким, почти что нереальным. Он в столице, в резиденции, которую я никогда не видела даже на картинке, а демоны под боком. Но разве мы могли поступить иначе? Господыня Оти помогала нам за слёзы солнца, но её посыл был очевиден — она желала, чтобы мы пустили корни в нашем мире, а не бежали прятаться среди простолюдин. Ну да, она желает, чтобы слёзы продолжали капать в её ладонь.
Есть шанс, что она поможет нам?
Едва ли.
— Нет, ваше высочество. Я никогда не утверждал, что соприкоснулся с работорговлей. Я принял иномирцев как беженцев.
Ого! А я бы не сообразила, как вывернуть ситуацию.
Выдыхать рано. Принц, судя по его жёсткой усмешке, не примет никакие объяснения.
Только вот он, как бы парадоксально это ни звучало, всего лишь принц-племянник… Не он принимает окончательное решение. Да, пусть его свидетельство много значит, пусть его слово в разы весомее слов опального графа, и пусть формально именно он прав.
Выход в другие миры даст империи преимущество перед другими странами. Нам всего-то нужно убедить императора.
Да, ничего особенно страшного…
Принц вынимает из внутреннего кармана круглую печать на короткой цепочке, перехватывает так, чтобы она легла ему в ладонь, и печать вспыхивает.
— Правом данным мне императором я, принц Людвиг Бейтский, обвиняю вас, граф и графиня Оттониские, в государственной измене и приговариваю к смертной казни с безотложным приведением в исполнение, — он поднимает руку, в которой продолжает зажимать светящуюся печать, и над его головой начинает проступать образ воздетого к небу призрачного меча.