Грядущая буря

Глава 18

— Прошу на борт, Чин-лу. Приятно видеть Вас снова.

— И мне Вас тоже, Хонор, — ответил Чин-лу Андерман, герцог фон Рабенстранге, тепло пожав протянутую руку.

Андерманский адмирал, приходящийся также двоюродным братом императору Густаву, был человеком невысокого роста — не намного выше Жака, дядюшки Хонор. И так же, как и у Жака Бентон-Рамирес-и-Чоу и у самой Хонор, у него были темные раскосые глаза. В тот момент, когда они стояли в приемной части адмиральских апартаментов на борту КЕВ «Император», эти глаза светились неподдельной теплотой — под стать его словам, а рот его расплылся в широкой улыбке. Нельзя сказать, что он и Хонор всегда были в таких отличных условиях.

— Я рада, и на самом деле удивлена, что они смогли вернуть Вас сюда так быстро. — продолжила она, и герцог пожал плечами. Из андерманской столицы в звездной системе Нового Потсдама до двойной звезды Мантикоры шесть дней пути на курьерском судне при использовании сетевого терминала Грегор. Чтобы добраться сюда так быстро — меньше одного полного дня после прибытия Бенджамина Мейхью — Рабенстранге должен был вылететь не позднее двадцати четырех стандартных часов после прибытия к императору Густаву курьера от Элизабет.

— Не буду притворяться, что путешествие на борту многолюдного плебейского почтового судна это именно то, что подходит представителю моего возвышенного аристократического рода, но это предоставляет преимущество добраться к месту назначения в спешке. Однак, — улыбка Рабенстранге слегка увяла, — возможно не в такой спешке, с какой бы отправились другие люди, если бы дело не касалось обоснованности существования «полосного двигателя».

Его голос был приподнят немножко на последнем предложении, почти (но не совсем) превращая его в вопрос, и настала очередь для Хонор пожать плечами.

— Все, что я могу Вам сказать, так это то, что, насколько уверен Нимиц и другие древесные коты, Симонс говорит то, что сам считает правдой. И насколько уверены адмирал Хемпхилл и другие технические специалисты, рассказанное им объясняет многое из случившегося. Согласно общим впечатлениям наших разведывательных служб, вся предоставленная им техническая информация выглядит достоверной и теоретически непротиворечивой.

Рабенстранге пристально взглянул в ее глаза, затем кивнул одобрительно, и Хонор почувствовала его удовлетворение ответом. Она, конечно, не могла быть стопроцентно уверенной, но ей показалось, что он был удовлетворен на нескольких уровнях. Как минимум, ее словами.

— Это именно то, что я ожидал услышать. — ответил он спустя некоторое время.

— Вы ожидали услышать, что я полагаю, что он сказал правду, или что я, как хороший и преданный Королеве офицер, скажу Вам в любом случае, что он сказал правду? — спросила она с чуть более кривой, чем обычно, улыбкой.

— Ожидал услышать, что Вы мне скажете то, что Вы лично считаете правдой… и Вашу оценку того, что может быть воспринято реалистически, а что нет. — ответил он.

Брови Хонор взметнулись от такой откровенности его ответа (или, по крайней мере, недипломатической прямоты), и она фыркнула от изумления.

— Хонор, Вы никогда не станете хорошей обманщицей, — сказал он ей, — и только дурак, коим Императрица Элизабет конечно же не является — будет ожидать от Вас успехов на этой дорожке. Я вполне уверен, что именно поэтому она пожелала, чтобы я сначала поговорил с Вами, прежде чем она поговорит со мной.

— Ну почему все постоянно говорят мне, что я неумелая лгунья? — слегка жалобно спросила Хонор. — Я признаю, что не имела так много практики, как, например, профессиональный дипломат или продавщица подержанных аэрокаров. Но все же…

— В этом нет ничего личного, — ответил ей Рабенстранге с утешающей улыбкой, — никто не может быть совершенен во всех областях. Вы были слишком заняты изучением способов превращения звездных кораблей в груды металлолома, и у Вас не было времени на освоение искусства двуличия и уверток. — Он погладил ее по руке. — Не воспринимайте это слишком серьезно.

— Постараюсь запомнить это. — ответила она с ответной улыбкой.

— Хорошо.

— Но я все еще заинтересована услышать Вашу интерпретацию того, почему Элизабет послала Вас сперва ко мне.

— Это очень просто, вообще-то. Элизабет желает заверить меня в том, что она и Причарт сказали правду императору Густаву, прежде чем мы сядем обсуждать с ней детали. Она хочет утвердить это в моей голове таким образом, чтобы я воспринимал все ее последующие предложения без сомнений относительно истинности их мотивов.

— Понимаю.

Хонор приподняла задумчиво голову. Элизабет не сказала ей точно, почему же она хотела, чтобы с Рабенстранге поговорила сперва Хонор. О, Императрица упомянула несколько причин, в том числе профессиональные и личные отношения между Хонор и Рабенстранге, которые сложились за эти годы. Но все же Хонор чувствовала, что это не все, что Элизабет имела ввиду. Теперь, вспоминая уловленные мыслесветы Императрицы во время того разговора, она решила, что слова Рабенстранге имеют смысл.

— Хорошо, если Вы правы относительно этого, — сказала она, — я полагаю, что мы должны двигаться вперед и обговорить остальное расказанное Симонсом и МакБрайдом. Но сначала присаживайтесь.

Она указала на удобное кресло, и Рабенстранге кивнул. Они оба пересекли приемную, сопровождаемые майором Шиангом Шенком и капитаном Спенсером Хоуком. Шенк, чей рукав украшала нашивка элитного гусарского полка Андерманской империи «Мертвая Голова», технически был старшим военным помощником герцога Рабенстранге — но это было всего лишь вежливое прикрытие. В действительности, служащие «Мертвой Головы» были ответственны за личную безопасность членов Андерманской династии, вследствие чего между Шенком и Хоуком сложились доверительные отношения, базирующиеся на взаимном уважении и профессионализме. Ни один из них не был вполне счастлив фактом наличия оружия на бедре у охранника противоположной стороны, но они были вынуждены мириться с этим, поскольку оба были ответственны за защиту подопечных, которым по закону была положена постоянная вооруженная охрана.

Это ограничение и так в большинстве своем могло бы сделать ситуацию неловкой, но все становится еще хуже в ситуации с Рабенстранге, даже несмотря на его личную дружбу с Хонор. Вообще, ситуация могла бы стать даже невозможной, если бы император Густав не сделал для Хонор специфическое исключение из всеобщего правила, согласно которому никто, кроме назначенных андерманских сотрудников безопасности, не имеет права находиться при оружии поблизости от членов Андерманской династии. Частично это стало возможным потому, что представители андерманской службы безопасности были в курсе наличия встроенного пульсера в искуственной руке Хонор, которую ей было бы несколько затруднительно оставить дома ради социального мероприятия. Но это было также признаком особого доверия к ней, и она часто задавала себе вопрос, насколько тяжело Рабенстранге постоянно иметь дело с маниакальной подозрительностью окружения императора.

Которая, кстати, имеет определенное отношение к сегодняшнему разговору, сказала сама себе Хонор.

Рабенстранге сел в одно кресло, а Хонор — в другое, напротив него. Нимиц, наблюдавший за прибытием андерманца со своего насеста, спрыгнул вниз и неторопливо прошествовал через всю комнату к гостю. Он сначала поднял глаза на мгновение, задумчиво склонив голову, а затем вспрыгнул на колени к Рабенстранге, и герцог улыбнулся, когда кот, стоя на своих четырех задних конечностях, протянул правую переднюю лапу.

— Я тоже рад тебя видеть, Нимиц, — сказал он и пожал протянутую лапу. Герцог и древесной кот были старыми знакомыми, поэтому Нимиц вмостился удобно у него на коленях.

— Но вы же осознаете тот факт, что я понимаю, что вдвоем вы устанавливаете двойное преимущество в силах по сравнению со мной? — спросил Рабенстранге, смотря с улыбкой на Хонор.

— Если здесь и устанавливается какое-то двойное преимущество, то это его идея, а не моя, — возразила она. — С другой стороны, возможно, Вы правы. Он настолько бесстыжий любитель манипулировать окружающими его двуногими, что я никогда такого среди древесных котов не видела. Чертовски хорош в этом.

— Да, он таков, — согласился Рабенстранге, а затем кивнул, когда в приемную вошел Джеймс МакГиннес. — Ах! Неповторимый — и неоценимый — мистер МакГиннес!

— Ваша Светлость, — ответил МакГиннес, чуть-чуть кланяясь. — Позвольте поинтересоваться, могу ли я подать Вам и Ее Светлости что-либо перекусить?

— Вообще-то, если у вас есть ваш воистину великолепный кофе, я бы убил за чашечку. — Рабенстранге отрицательно покачал головой. — Мы делаем много хороших вещей в Новом Потсдаме. К сожалению, заваривание кофе не относится к их числу.

— Конечно, Ваша Светлость, — подтвердил МакГиннес с мелькнувшей едва заметной улыбкой на лице, после чего обратился к Хонор, — А вы, Ваша Светлость? — осведомился он невинно.

— Если герцог фон Рабенстранге готов пить ваш кофе, тогда я счастлива за вас, Мак, — заверила его она с игривой серьезностью. — В моем же случае, однако, я полагаю что предпочла бы «Старый Тиллман».

— Конечно, — пробормотал он еще раз и удалился в свою буфетную комнату.

— Вы слишком хорошо изучили меня и мой зверинец, чтобы я чувствовала себя спокойно, Чин-лу, — сказала Хонор, и он усмехнулся.

— Возможно, — признал он, но потом его улыбка исчезла. — Возможно, — повторил он более мягким голосом, — но у меня не было еще возможности выразить Вам свое сочувствие по поводу полковника ЛаФолле. Я знаю, насколько он был Вам дорог.

— Спасибо. — Хонор сглотнула подкативший к горлу комок, затем прокашлялась. — Спасибо, — повторила она, — но я не единственная, кто потерял тогда близких людей.

— Нет, не единственная. Что, боюсь, и подводит нас к самой актуальной проблеме, с точки зрения моего двоюродного брата.

— Безусловно, подводит. — кивнула Хонор. — Но, боюсь, что на данный момент не смогу предоставить Вам положительной уверенности относительно того, что поведанное нам Симонсом является достоверным.

— Но у нас сложилось такое впечатление в Новом Потсдаме. — Рабенстранге покачал головий. — Конечно, у Его Величества и у меня было слишком мало времени, чтобы основательно изучить посланную императрицей Элизабет документацию, прежде чем я оказался на борту того жалкого почтового судна. Однако я имел больше времени для ознакомления во время путешествияи сюда, и мне кажется, что «положительная уверенность» в даном случае… труднодостижима, учитывая обстоятельства. Что ставит нас в то, что писатели, полагаю, называют «деликатным положением».

— Я получила инструкции от императрицы Элизабет и президента Причарт проинформировать вас, что вы можете, по вашему желанию, лично допросить доктора Симонса, если, конечно, имеете на это полномочия. Впрочем, если желаете, можете задействовать на ваш выбор экперта из разведки. Мы также готовы предоставить древесного кота, который сможет подсказать вам, говорит Симонс правду или нет, отвечая на какой-либо конкретный вопрос. — Хонор пожала плечами. — Я понимаю, что это будет НАШ древесной кот, но это лучшее из того, что мы можем использовать в качестве детектора лжи без риска задействовать какие-либо спрятанные в нем суицидальные механизмы.

— Эта озабоченность также объясняет, почему он не был допрошен при помощи некоторых, скажем так, фармацевтических средств, — Рабенстранге добавил.

— Совершенно верно. — Хонор вздохнула. — Проблема в том, Чин-лу, что он наш единственный разведывательный актив, связанный с Выравниванием. Мы возимся з ним в бархатных перчатках, потому что не можем позволить себе потерять его.

— Понимаю.

МакГиннес вернулся с чашкой кофе, глиняной кружкой охлажденного пива и блюдом с ломтиками сыра, фруктами и сельдереем. Рабенстранге принял кофе, благодарственно кивнув, и снова обратился к Хонор, как только стюард покинул приемную:

— Я понимаю, с какими ограничениями вы столкнулись, — сказал он, — именно поэтому я не думаю, что приму щедрое приглашение императрицы и президента лично допросить доктора Симонса. Вместо этого я хотел бы, чтобы сотрудники нашей разведки просмотрели записи его допросов. И давайте не будем делать ничего, что может ухудшить его и так довольно стрессовую ситуацию.

— Я уверена, что они оценят это, — искренне сказала Хонор, но она тоже подняла голову вопросительно, и он пожал плечами.

— Разговаривая с ним напрямую, я вряд ли почерпну какую-либо новую информацию, которой бы не было в записях допросов. Я понимаю также мотив предложения — продемонстрировать, что представители вашей разведки являются откровенными перед нами, насколько это возможно, и что все прямые допросы только подтвердят то, что он уже рассказал вам.

Хонор медленно кивнула, и Рабенстранге задумчиво отпил кофе, расфокусированно глядя в течение нескольких минут на что-то, видимое только ему. После этого он слегка встряхнулся и снова посмотрел на Хонор.

— Таким образом, принимая во внимание все сделанные вами оговорки, верите ли вы в заявленное МакБрайдом?

— Верю ли я?

— Пожалуйста, Хонор! — Рабенстранге осуждающе потряс указательным пальцем. — У вас было значительно больше времени, чем у меня, чтобы подумать обо всем этом, и у вас был более широкий доступ не только к Симонсу, но и к капитану Зилвицкому и офицеру Каша, и это слегка касается того, что чуть не произошло с вами на борту этого самого корабля. Его палец напрягся и указал на палубу, и выражение герцога стало более серьезным. Мне извествно, что вы были близки с лейтенантом Меарсом, поэтому я знаю, как тяжело было вам его потерять, особенно таким образом. Поверьте, так же само было больно принцу Хуангу потерять полковника Хофсшюльте и своего младшего сына. Для Хуанга — и для меня — это дает вам то, что, полагаю, мы оба могли бы назвать особой перспективой.

Рот Хонор напрягся, но она кивнула в знак понимания. Она молча сделала глоток «Старого Тиллмана», потом посмотрела на него.

— Все что я могу сказать, так это то, что и капитан Зилвицкий, и офицер Каша оба полагают, что как минимум большинство информации от МакБрайда, в том числе и связанной с нанотехнологическими убийствами, было правдой с точки зрения веры самого МакБрайда. В это же верит и доктор Симонс, хотя он не имел ни малейшего представления о тайных операциях Выравнивания. Подтвердив это, Симонс выступил явно предвзято в пользу МакБрайда. Практически можно сказать, и Нимиц согласится со смной в этом, что МакБрайд, возможно, был единственным другом Симонса во всем мире на то время, как они оба решили дезертировать. Я лично не думаю, что МакБрайд каким-либо образом манипулировал им в целях дезинформации, но, положа руку на сердце, не могу полностью исключить такой возможности.

Хонор остановилась на время, неуклонно посмотрев на Рабенстранге, и почуствовала его медленный ментальный кивок и удовлетворение тем фактом, что она старается быть максимально честной с ним.

— Очевидно, мы все желаем выведать все возможное из МакБрайда наряду с Симонсом. В некотором смысле, едва ли не больше разочаровывает наличие у нас фрагментов картины без подтверждения, чем если бы и дальше оставались в полном неведении. Тем не менее, все что мы могли проверить, мы проверили, и Симонс верит что он говорит правду, и данное им подробное описание принципов работы нанотехнологии согласуется с тем, что я лично видела на примере лейтенанта Меарса.

— Как так? — осторожно спросил Рабенстранге.

— МакБрайд был агентом спецслужб, а не ученым. — тон Хонор стал резким. — Он не смог бы объяснить реальные механизмы, но, честно говоря, мы все уверены, что он утаивал детали, которые надеялся использовать в дальнейшем в качестве козыря для торговли с нами. И, в первую очередь, как дополнительные стимулы для Зилвицкого и Каша чтобы помочь ему с Симонсом выбраться. — Она чуть-чуть пожала плечами. — И я не вижу, как любой разумный человек мог бы обвинять его в этом, учитывая обстоятельства.

— Во всяком случае, согласно его объяснениям, Выравнивание разработало невероятно сложную, базирующуюся на вирусах органическую нанотехнологию. Лично я считаю, что это свидетельство того, насколько они безумны, но это, возможно, говорит во мне выходец из Беовульфа, и они, по-видимому, уверены в своей способности контролировать вирус и оберегать его от мутаций. Надеюсь, что они правы.

Рабенстранге слегка кивнул, и Хонор продолжила:

— МакБрайд сказал — я видела записи, предоставленные им капитану Зилвицкому, и я прослежу, чтобы вы получили копии — что нанотехнология должна быть специально разработана под свою жертву. Они сначала должны получить в свои руки образец генетического материала целевого человека, а затем построить нанниты вокруг этого материала. Если МакБрайд прав, это наверняка главная причина отсутствия каких-либо доказательств со стороны судебно-медицинской экспертизы. Нанниты разрушаются сразу после выполнения своей функции, а их остатки помечены как законный компонент собственного тела цели.

— МакБрайд или не знал, или не сказал точно, насколько изощренным может быть «программирование» наннитов, но наша лучшая оценка, основанная на том, что он сказал, что это должно работать как что-то вроде перенесенной мышечной памяти.

— Прошу прощения?

— Перенесенная мышечная память, — повторила Хонор. — Оффис разведки флота привлек моего отца к консультациям в качестве ведущего нейрохирурга Звездной Империи сразу, как только они начали изучать заявления МакБрайда, — Хонор не упомянула, что он был вызван также потому, что имел личную связь с ней, и это автоматически предоставляло ему высшую степень допуска к секретной информации, но она и не должна была этого делать, — и я обсуждала это лично с ним. Он не любит делать скоропалительных выводов, но подтвердил, что это как минимум теоретически возможно. На самом деле, он полагает, что существует, вероятно, некоторое сходство между принципами работы этой нанотехнологии и перенесенной мышечной памятью.

Хонор подняла свою искусственную левую руку и согнула пальцы.

— Когда я училась обращаться с этим, мне пришлось переучивать всю мышечную память с помощью новых нервных связей — связей, которые значительно отличались от тех органических, которые я всегда имела. Очевидно, если прав мой отец, все что они делают, так это используют человека в качестве… давайте назвем это «хозяин» за неимением лучшего определения, для «тренировки» наннитов в значительной степени так же, как я тренировала мой протез и мой собственный мозг. Опять же, предполагая что он прав, они могут приучить его выполнять только ограниченный и, вероятно, очень конкретный набор физических действий. Это не значит, что физические действия не могут быть сложными, согласно моему отцу, но что они, вероятно, могут соединить их только в конкретные сочетания, и что есть определенное ограничение по хранению данных — вероятно, довольно серьезное — которое определяет что они могут в действительности упаковать в нанниты. Например, я просматривала видеозапись событий на мостике в тот день, когда был убит Тим.

Ее голос вдруг стал резким, губы напряглись, глаза потемнели, и Хонор сделала паузу, прежде чем снова продолжить.

— Я просматривала запись с мостика, — ее сопрано стало очень резким, так словно она еще раз переживала эти события, — и кроме выхватывания пульсера Саймона и открытия огня, он однако, не сдвинулся с места после того момента, как что-то взяло его под свой контроль. Он просто стоял на одном месте, держа взведенным курок, и ведя огонь через мостик. Смотря на съемки систем безопасности того момента, когда водитель хевенитского посла стрелял в адмирала Вебстера, вы увидите такую же картину. Он вынул свое оружие, открыл огонь — попав в трех других людей, не только в адмирала — и просто стоял, пока его не застрелили в ответ. Никакой попытки побега, никаких усилий чтобы укрыться или уклониться от ответного огня, ничего. У нас не было возможности посмотреть на записи ваших служб безопасности во время инцидента с полковником Хофсшюльте, так что я не могу сказать, насколько он вписывается в эту последовательность, но мы видим определенный шаблон в этих случаях.

— Теперь, снова же согласно словам моего отца, там должен быть еще один компонент — что-то вроде органического искусственного интеллекта, как его можно было бы назвать. По его догадке, он должен расположиться где-то в уголке мозга жертвы, но это не обязательно должно быть именно там, поскольку он имеет доступ к центральной нервной системе. Предположительно, искусственный интеллект работает с набором спусковых критериев, которые он мониторит, прежде чем активировать «мышечную память», заложенную в наннитах. Очевидно, что эти критерии не могут быть слишком сложными.

Рабенстранге снова кивнул. Надеждам древней кибернетики достичь полномасштабной чувствительности «искусственного интеллекта» так и не суждено было сбыться. Огромные успехи были достигнуты в разработке «блестящих программ», которые могли бы имитировать интеллект, отсюда и дальнейшее использование термина «искуственный интеллект» (хотя это было технически неверно), но все эти программы могли реагировать только на параметры, которые программист мог предвидеть. Способность различать срабатывание критериев в чем-то настолько сложном, как обычное человеческое взаимодействие, было чрезвычайно трудно, пока программист не выберет очень специфический срез взаимодействий, которые могут возникнуть, или встроить в механизм программу, чтобы получить дополнительную информацию и экстраполировать ее. Например, искусственный интеллект, созданный для обработки запросов в сфере обслуживания, или для работы воздушного такси, имеет возможность прояснить ситуацию и желания клиента, задавая уточняющие вопросы, что может дать невероятно убедительную имитацию подлинной чувствительности в пределах своей компетенции. Однако, оказавшись за пределами своей компетенции, и не имея возможности расширить информационную базу, ситуация для искусственного интеллекта становится совершенно другой. И если доктор Харрингтон был прав, исскусственный интеллект в этом случае не будет иметь возможности задавать «уточняющие вопросы», прежде чем начать действовать.

— Во всяком случае, согласно мнению моего отца, искусственный интеллект срабатывает только в определенной ситуации. На самом деле, он, возможно, сбоит, не срабатывая в нужных ситуациях, даже если это означает упущенные возможности — с целью избежания несчастных случаев, которые могли бы сподвигнуть кого-то призадуматься над тем, какого черта здесь происходит. И конкретные действия, которые могут быть запущены, выбираются только из множества тех, что могут быть переданы жертве с помощью «наложенной мышечной памяти». Итак, предполагая что он прав, эта технология не может заставить кого-либо, скажем, ввести компьютерный код, находящийся в памяти жертвы, а не в памяти наннитов. И она не может получить доступ к ее знаниям или вынудить находящийся в сознании мозг делать что-то против его воли — например, вынуждая его лгать с целью обойти системы безопасности, или придумать свой собственный план для какого-либо убийства или саботажа. Отец говорит, что это, вероятно, будет возможно с помощью, скажем так, некоторой предварительно записаной в наннитах лжи — однако он не знает, как это буде звучать — как голос жертвы, или голос того, кто проектировал мышечную память для наннитов. Но это не что-то вроде… гипноза или психической настройки. Эта технология не может вынудить жертву предоставить верный код или пароль, если только тот, кто программировал ее, не раздобыл верный ответ с самого начала.

— Но если программист имел с самого начала пароль или компьютерный код, он может вынудить жертву ввести его? — спросил Рабенстранге, прищурив глаза.

— Возможно. Ну, вполне возможно, в любом случае. — Хонор пожала плечами. — Мы снимаем в темноте, Чин-лу. Как вы говорите, у нас было больше времени, чтобы подумать обо всем этом, и мы имели более полную информацию — но без спецификаций, которые МакБрайд никогда не имел, либо никогда не предоставлял нам, все это лишь теория.

— Понимаю. — Рабенстранге откинулся в своем кресле еще раз, правой рукой поглаживая спину Нимица, и поморщился. — Понимаю, но это предоставляет почти столько же вопросов, сколько «теоретически» ответов, не так ли?

— Можно и так сказать. — Хонор улыбнулась без тени веселья. — С другой стороны, я лично думаю, что папа на верном пути. Если они могли бы на самом деле проникать в чужые мысли и воспоминания, им не нужны были бы убийцы. Они моглы бы просто программировать людей на ключевых постах, таких как премьер-министр или президент, чтобы вынудить их делать то, что им нужно. Или они могли бы нацелить кого-либо другого на Императора, кого-то кроме Тима, кто имел бы доступ к термоядерному реактору, гипер-генератору или любой другой из дюжин критически важных систем, находящихся под рукой. Натравить кого-либо, кто может, к примеру, уничтожить целый корабль, а не только убить меня. Но чтобы задействовать кого-то, способного сделать что-либо из перечисленного, нужно иметь доступ к информации, которой может не быть в наличии у программиста, и которую он, соответственно, не может встроить в механизм перенесения мышечной памяти.

— Не знаю, сколько уверенности готов вложить в это, но это звучит разумно, — сказал Рабенстранге задумчиво.

— Ну, существует одна вещь, о которой мы знаем — это то, что древесные коты чувствуют момент, когда происходит запуск нанотехнологии, — ответила Хонор. — И коты вызвались добровольцами для защиты «своих двуногих». Однако я не знаю, насколько мы преуспеем в убеждении кого-либо из них переселиться полностью в Новый Потсдам. Честно говоря, я думаю, что отделение от остальной части клана на постоянное местожительство в Новый Потсдам любого кота, не связанного узами с человеком, может привести его к психическому расстройству — так что я не уверена, что мы должны просить их об этом. Однако, на основании того, на что они уже вызвались добровольно, я уверена, что мы могли бы обеспечить «древеснокотовой системой раннего оповещения» любого должностного лица Андерманской империи или посла, — она улыбнулась однобоко, — здесь, в Звездной Империи или на службе где-либо с нашим флотом.

— Я вижу. — Рабенстранге посмотрел на Нимица, все еще поглаживая пушистую шкурку древесного кота, и кивнул. — Боюсь, у некоторых из моих андерманских коллег могут быть небольшие проблемы с этим. Они не знают какого-либо древесного кота так, как я знаю Нимица, и они, вероятно, не смогут понять, почему Елизавета не может отправить в Андерманскую империю любого «домашнего питомца», которого только пожелает. Его Величество, с другой стороны, вероятно, поймет.

— Ви так считаете?

— Я почти уверен. Я обсуждал с ним Нимица достаточно часто, чтобы он смог понять, что древесные коты такие же живые существа, как люди, во всяком случае. И несмотря на все заслуженные традиции Андерманского имперского высокомерия, мы понимаем, что не всегда можем заставить свободных граждан чужой звездной нации делать то, что мы пожелаем.

— Я рада услышать это. Одна из вещей, о которой я беспокоилась, честно говоря, будет ли наш отказ посылать кошек в Андерманскую Империю рассматриваться как какое-то преднамеренное неуважение или интрига. Или как если бы мы, затягивая решение, потаемся заставить Империю сделать то, что хотим.

— О, поверьте мне, это будет рассматриваться именно так почти всеми членами нашей аристократии! — Рабенстранге фыркнул. — Это не будет выглядеть так только в глазах Густава, Хуанга или меня, если уж на то пошло, и, честно говоря, это все, что действительно имеет значение в даном деле.

Они оба сидели молча несколько минут, затем Рабенстранге повернул голову к Хонор:

— Могу ли я спросить, что такое Элизабет планирует предложить мне? — герцог проверил свой хронограф, — два часа и двадцать семь минут?

— Я не думаю, что я… — начала Хонор.

— Ох, не будьте так глупы, Хонор! Неужели вы хоть на минуту подумаете, что я поверю, будто Элизабет собирается сделать мне предложение, не поручив сначала вам прозондировать почву? — Он покачал головой. — Она не настолько неуклюжа, чтобы сделать такую глупость!

— Ну, я полагаю, что нет, — призналась она.

— Тогда вы могли бы пойти дальше и сказать мне. Я собираюсь предложить Густаву свое дальнейшее решение, и я не вижу как возможность начать думать над ним перед тем, как я сяду разговаривать с Элизабет, может каким-то образом навредить.

Хонор могла придумать как минимум несколько сценариев, в которых это точно не помогло бы позиции Мантикоры, но она посмотрела на него задумчиво, затем пожала плечами.

— В принципе, я думаю, что она собирается предложить Андерманской империи занять эффективный нейтралитет в нашем противостоянии с Лигой. Имея поддержку Республики, мы не особо нуждаемся в ваших боевых частях для разборки с Филаретой, когда он заявится сюда. Мы не будем нуждаться даже в случае, если ситуация станет значительно хуже и мы окажемся в состоянии полномасштабного конфликта с солли. Не будем нуждаться до тех пор, пока солли не розродятся собственными подвесками с многоступенчатыми ракетами.

— Я вижу, где это может быть верным, но найдется много людей в Новом Потсдаме, которые зададутся вопросом, какой еще макиавелиевский план придумали эти гнусные манти на этот раз. Присоединение Андерманской Империи к союзу вынудит солли осознать, что их текущая политика является… опрометчивой, скажем так, и это имело бы большой смысл. С вашей точки зрения, по крайней мере.

— Если бы солли собирались делать какую-либо реалистическую оценку фактического баланса военных сил и средств, то они бы, в первую очередь, никогда бы не послали сюда Филарету. Не имеет смысла приводить логические аргументы кому-то, кто уже решил игнорировать непреложные истины, так что они бы скорее даже не заметили присоединение Андерманской Империи к союзу. — Хонор пожала плечами. — Поэтому Элизабет и президент Причарт решили, что имеет смысл вывести вас с линии огня, насколько это возможно. Это не значит, что они не могут предвидеть некоторые будущие обстоятельства, при которых появится смысл для вас пойти дальше и присоединиться к антисоларианскому альянсу, допуская наличие доброй воли со стороны Густава и что Колокольцев и другие Мандарины готовы зайти слишком далеко в развитии событий. Я полагаю, что они хотели бы оставить для вас некоторую возможность для маневра. Если на то пошло, они могут даже предполагать некоторые ситуации, при которых имеет смысл использовать вас как третью сторону — посредника.

— И это оставляет наши руки развязанными в отношении Мезанского Выравнивания, не так ли? — отметил Рабенстранге проницательно.

— О, я думаю, что вы могли бы принять как данность, что это именно та мысль, которая посетила их умы, — Хонор согласилась со слабым огонькем подлинного удовольствия. — Имейте в виду, Элизабет не из тех, кто разрешит кому-либо «заняться» Мезой, если она может сделать это сама, особенно после нападения на Явату. Но если так случится, что мы увидим наши руки полностью связанными Лигой, я полагаю, что может оказаться очень удобным, если «чисто случайно» найдется еще один современный флот со своими собственными подвесками, имеющий зуб на Мезу и всех, кто мог бы за нее заступиться.

Она наклонилась вперед и выбрала ломтик сыра с блюда, которое МакГиннес положил между ними, после чего невинно оглянулась:

— Вы случайно не знаете, где она могла бы найти такой флот, Чин-лу?