Город сестёр

Тут заскрипела калитка между участками. В двери постучали.

Пашка, сидевший лицом к двери, снял пистолеты с предохранителей.

Бабка откликнулась.

— Да заходи, Фукс! Чего ты, как не родной?!

Зашел начальник полиции, а следом парень, маленький, крепенький, лысенький.

— О-о! — удивилась Бабка, — Чека явилось. Привет Савва, привет.

Мелкий расплылся в улыбке.

— Зраааствуйте! А вы тут чайком балуетесь?!

Скорый встал, освободил стул.

— Я уже всё. Сейчас ещё одно сиденье принесу.

Фукс отмахнулся:

— Не надо, я уже ухожу. Поговорите тут с человеком…

И упылил по–английски.

Савва прихлёбывал чай, прикусывал шоколадную конфетку, жмурился от удовольствия.

Бабка объявила:

— Это начальник следственного отдела Евгений Алексеевич Стенин. Прошу, как говорится, любить и жаловать.

Савва сидя раскланялся.

— А у вас, я вижу, пополнение личного состава. Не познакомишь?

Бабка затыкала пальцем.

— Это Зоя Александровна Кривонос. Позывной «Игла». Она из Черновки. Врач. Это Мария… Маша, как тебя?

— Мария Максимовна Карманова.

— Да. Она тоже из Черновки. Позывной «Беда». Она была соседкой вот этого молодого человека. Это Дугин Павел Дмитриевич. Позывной «Скорый». Он…

— Оо! — подскочил Савва. — Это же тот боец, что в одиночку взял в плен двести внешников? Точно он! Я очень рад, поверьте — очень.

Следователь вскочил и затряс Пашкину руку. Все уставились на Савву с вытянутыми лицами.

Тот забеспокоился:

— Что, я ошибся? Это не тот?

— Вообще–то тот… — ответила за всех Бабка. — Но двести человек?!… Откуда люди что берут?!

— Их всего было двадцать девять, — признался Скорый. — Пленных всего четверо. Остальные умерли.

— Но сам факт захвата колонны одним человеком имел место?

— Ну, да. Имел. — пожал плечами Пашка.

— Да и наплевать, двадцать человек, двести человек. Всё равно приятно увидеться с живой легендой.

Наконец следователь успокоился.

— Я, честно сказать, по работе к вам. Тут на улице пять покойничков образовалось. Людишки, право слово, никчёмные. Дрянь, людишки. Поубивали друг друга… Парочку пришлось людям Фукса успокоить…

— Оо! Да! Мы слышали! Такая пальба! — подтвердила Бабка.

— И всё бы ничего, — продолжал Савва, — но свидетели утверждают, что они вышли вот из тех ворот, — он ткнул пальцем, — то есть от вас…

— Да, Савва, они от нас ушли.

— А вы не можете мне подсказать, — чего это они вдруг так расстроились, что начали друг друга дырявить? Это же одна банда… Ну, была… У меня информация точная. Может вы им сказали что–то нехорошее? Обидное? Они, на эмоциях, и не поладили… Ну, так… Не для протокола.

— Они пришли якобы от Гвоздя. Потребовали двести чёрных жемчужин.

— Ах, они суки! — взвинтился Шило.

Савва его попытался успокоить:

— Молодой человек, позвольте нам с Милой Львовной поговорить.

Но Шило уже завёлся.

— А мы тоже в её команде. Мы её семья. Понял, следак? Когда ты…

Савва перебил:

— Не «следак», а «господин следователь».

— Господин?!… Господин?!!… Да какой ты мне «господин», бля!!

Бабка рявкнула.

— Шило! Закрой рот!

Шило насупился, но замолчал.

— Иди в своё купе, и сиди там, пока мы не закончим!

Шило поднялся, глянул исподлобья и пошёл в свою комнату.

— И не вздумай мне дверью грохнуть!

Шило тихонько прикрыл дверь.

Савва оттопырил нижнюю губу.

— Строго тут у тебя. Прямо — военная дисциплина.

— Мы тут все на войне. Так вот… У меня с Гвоздём нормальные отношения. Если бы я ему понадобилось, он бы сам пришёл. А тут эти… Я сразу поняла, что это разводка. Не знаю, на что они рассчитывали…

— И ты им отказала, — продолжил Савва. — А они так обиделись, что решили устроить массовый перекрёстный суицид.

— Да ну тебя, Женька. Не иронизируй. Дослушай сначала… Ну вот… Нам удалось их разделить. Двоим я сказала, что отдала жемчуг первой тройке, и они, мол, ушли. А трём другим наоборот. Что двое забрали жемчуг и свалили. Вот видимо на этой почве у них и попёрло.

Савва помотал головой, посмеялся:

— Так и знал, что это ты мужиков стравила. Ох Милка… — Он погрозил пальцем.

— Женя, я что — нарушила какие–то законы?

— Да упаси Господь! Я знаю твою законопослушность. Но я также знаю твою изворотливость. Так что… Да ладно!… Всё… У меня почти все вопросы.

— Почти?

— Меня вот что интересует, — продолжил Савва, — ты ведь обещала подумать. Тогда, когда найдёшь для Анечки лекарство… Насколько мне известно — ты его нашла.

— Ох, Женя! Нашла… Едва ушла… Теперь я две «белых» Алмазу должна. Представляешь? Я слово дала. Что, максимум, через год рассчитаюсь.

Следователь сморщился как от кислого.

— Женя, ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Но, выскочив за тебя замуж, я не смогу заработать такие суммы. И ты мне помочь ничем не сможешь. У тебя работа. Так что…

— Значит — год? Ну ладно, два года ждал, ещё год подожду. Спасибо за чай. Досвиданья.

И, огорчённый, ушёл.

Беда насела на Бабку:

— А у вас с ним, что — роман? Он же тебя любит. Правда–правда. Он такой миленький, такой лысенький, такой интеллигентный. На какого–то артиста похож. Я бы на твоём месте…

Бабка перебила:

— Ты, Беда, не на моём месте… Шило! Слышишь, Шило! Иди сюда!

Шило вышел из комнаты, сел на свой стул.

— Шило, ты почему такой несдержанный?

— А чего он?!

— Ты же прекрасно знаешь, что одним единственным словом можно испортить большое, хорошее дело. Знаешь ведь?

— Знаю…

— Тогда зачем эта клоунада?!

— …

Бабка горько вздохнула.

— Как ребёнок, честное слово!… Давайте продолжать. Кто у нас остался с проблемами. Шило и Ванесса? Выкладывай Шило, что у тебя.

Шило подумал, пожал плечами.

— Да вроде — ничего. Меня всё устраивает.

— Ладно. Надумаешь что — сразу говори.

— Хорошо. Надумаю — скажу.

— Теперь ты Ванесса.

— Я бы хотела поэкспериментировать с Коротким, с Шилом и… Ну и со Скорым. Попытаться разобраться в принципах одарённости. Если, конечно, они согласятся. Мне кажется очень важным понять закономерности взаимодействия имунных и Улья. На ферме у меня не было такой возможности. А тут… Возможно, я смогу найти связь между причинами и следствиями. Тогда можно будет целенаправленно формировать способности.

— Ну, это ты с ребятами будешь говорить. А относительно бригады? Есть соображения, вопросы?

— Да, есть. Я что не пленная? — посмотрела на Пашку.

Скорый попросил:

— Я хочу, чтобы мне объяснили, какие тут законы, и что здесь вообще происходит с пленными.

Ванесса спокойно объяснила:

— Закон говорит, что тот человек, или группа, которые взяли в плен преступника, распоряжаются его судьбой. До определённых пределов, конечно.

— А что я имею право с вами сделать?

Ванесса всё так же без эмоций поясняла.

— Убить, изнасиловать и убить, использовать как раба. Нельзя истязать. А остальное, всё считается в пределах законодательства. Нельзя освободить. Если я сбегу, то вас, Павел Дмитриевич, накажут.

— Но вы же, Ванесса Витольдовна, не собираетесь сбегать.

— Нет. Для меня этот путь отрезан. Но я попрошу вас мне помочь. Вас всех. Надо в городе встретиться с некоторыми людьми, и передать кое–какую информацию. Это, примерно, через декаду. От этого зависит жизнь сотен людей.

Достала блокнотик, посмотрела.

— Точнее, дней через пятнадцать. Так что вы решили? — и снова уставилась на Пашку.

— Я бы хотел обсудить это с Шефом.

— Обсуждай, — разрешила Бабка.

— Я не знаю, насколько Мазур можно доверять. И второй вопрос — она что, член команды?

Бабка со значением покивала.

— Можно, Скорый. Можно доверять. И — да. Она член команды. Если ты не против.

— Тогда, Ванесса Витольдовна, вы не пленник.

— И ещё, — продолжила Ванесса, — мне нужны хирургические инструменты. И какое–нибудь помещение, для амбулатории. Я не имею права терять квалификацию. Да и польза от меня, как от хирурга, больше, чем как от рейдера. Но я понимаю, господа, что это вопрос не завтрашнего дня. И не настаиваю.

— Ладно, — подвела итог Бабка. — Значит так, — всё, о чём мы сейчас говорим это строгий секрет.

— Конфиденциальная информация, — вставил Короткий.

— Вот именно. Первым делом едем в Отрадный.

— Нет, шеф. Извини, что перебиваю. Сначала — оружие. Подствольники, гранаты к ним, патронов побольше. В самое пекло лезем. Знал бы, на чёрном острове загрузился бы патронами под завязку.

— Жемчуг есть, — успокоила Бабка, — купим. Значит так. Беда и Игла пошли к Ольге. Там и останетесь. Посидите с Анечкой. Мы с мужиками — по магазинам, по лавкам. Когда вернёмся, позовём. Вперёд.

— А чё это ты, только их забираешь?! — Возмутился Шило. — Я, блин, тоже хочу на Анютку посмотреть!

И Бабка увела всех через калитку.

* * *

В доме пахло жаренной рыбой. Бригаду встретила Ольга.

— Давайте за стол.

— Ой, нет, спасибо Оленька. Мы только что.

— Чё это «только что»? — снова возмутился Шило. — Я лично не откажусь.

Ольга увидела обновлённую Ванессу.

— А у вас новенькая? Где вы такую красавицу взяли?

Тут по лестнице скатилась Анечка. Одетая в полосатую футболку, джинсовые шортики и коротко стриженная, она больше походила на мальчика, чем на девочку. Ребёнок замер перед бригадой и первым делом спросил.

— Тетя Вана, а что у тебя с лицом?

Все оторопели от такой детской проницательности. Бабка крякнула:

— Вот тебе и конспирация!

Взяла Анечку на руки.

— Тётю Вану плохие дядьки хотят обидеть. И она поменяла лицо. Теперь её никто не узнает.

— За ней, что — муры охотятся? — обеспокоилась девочка. — Надо дяде Фуксу сказать. Он их убьёт.

Бабка почмокала Анютку по личику.

— Хорошо. Мы так и сделаем. Ты моя умница. Ты моя рассудительная девочка.

Ольга с удивлением смотрела на Ванессу.

— Так это, что — Ванесса?

— Да, это я.

— А… Как ты… Впрочем ладно, в Улье всё возможно. Пошли, я вас жареными карасями угощу.

Пока все ели рыбу, Шило быстренько сметнул своё и завозился с Анюткой. Он скакал по гостиной с девочкой на закорках, орал «И–го–го», фыркал и «рыл землю копытом». Ребёнок верещал от восторга и с энтузиазмом погонял «лошадку».

Анечка буквально за один день заметно поправилась и перестала походить на скелетик.

— Кушает всё подряд, — рассказывала Ольга, — суп — так суп, каша — так каша. Дорвался ребёнок до еды. Я её сегодня взвесила — пятнадцать двести. Я сначала боялась, что она растолстеет. Но она же просто реактивная. Ей нравится, что не надо силы экономить, она и носится как шемела. Вчера помогала мне рыбу чистить, уколола пальчик плавником. Всплакнула. А потом, минут через пять, мне показывает — всё зажило. Значит регенерация работает. Её бы куда–то в детский коллектив. Да только где же его здесь возьмешь.

Беда спросила:

— А что, тут детей совсем нет?

— Почти нет. Только вот наша Анечка… у Алмаза — Вовик и Даша, и у Векселя несколько ребятишек. Точно никто не знает. Там же у него секретность кругом. И всё… Бабы в Улье детей не рожают. Страшно.

Ванесса–Зоя добавила.

— В Улье, врачи особо не котируются. У нас тут две узкие специализации — пришивать оторванные конечности и делать аборты.

— Так. Ладно. Спасибо Оля, мы пойдём, — решила Бабка.

— А куда вы?

— По магазинам пошаримся. Надо кое–что купить.

Все, поблагодарив, вышли в гостиную.

На диванчике сидели рядом Шило и Аня. Анечка крутила в руках АПС и о чём–то шепталась с товарищем по играм.

Бабка закомандовала:

— Игла и Беда остаются. Неча красивым новикам–бабам по городу шастать, местных кобелей в соблазны вводить. Шило, ты с нами?

— Конечно. Мне кое–что обязательно надо купить.

Анечка протянула ему Стечкина. Шило отмахнулся:

— Поиграй пока. Отдашь, когда вернусь.

Но Аня строго ему выговорила:

— Дядя Рома! Улей — очень опасное место! Бери, — сунула Шиле ствол.

Ольга подняла брови — вот так вот, мол. Ребёнок серьёзно к жизни относится. В отличие от некоторых.

Скорого остановила Ванесса.

— Павел Дмитриевич, у меня сейчас идея возникла. Напомните мне, пожалуйста. Думаю, нам следует поговорить.

И банда подалась в город, на шопинг.

В Полисе продают всё. Правда, не всё покупают. Но, при желании, можно приобрести что угодно. От нитки, до ткацкого станка. От табуретки, до деревообрабатывающей линии. От пистолета, до танка. Государственных ограничений — никаких. Да и какой смысл вводить запреты, если любой, достаточно рисковый гражданин, может найти на нестабильных просторах Улья всё что угодно.

Во многих магазинах и лавочках Бабку хорошо знали.

Скорый спросил:

— Ты что, в каждой лавке что–то покупала?

Она усмехнулась.

— Нет, друг мой, я каждому лавочнику что–то продавала… Вообще–то мы идём к конкретному человеку, в конкретное место. Это я для тебя по магазинам шастаю. Для общего развития, так сказать. Это полезно. Шопинг, блин.

В конце–концов пришли в неказистую лавочку без вывески, притулившуюся между двумя огромными ангарами. Продавец, жгучий красавец–брюнет, забегал вокруг Бабки, отпуская комплименты с пулемётной скоростью. У мужиков в глазах зарябило, а женщина чувствовала себя прекрасно и ориентировалась замечательно.

— Гоги, вот этот молодой человек скажет — что ему нужно. У тебя, кстати, водички не найдётся попить.

Гоги метнулся за двери и вышел торжественно с подносом, на котором стоял стакан и кувшин с апельсиновым соком.

— Зачем вода? Для тебя, бесценная моя, всё самое лучшее. Всё, что пожелаешь.

Бабка засмеялась.

— Прямо, таки, всё? А вдруг я тебя пожелаю?

Скорость изречения комплиментов тут же возросла раза в два. Видимо Бабка слегка использовала свой дар нимфы. А может быть, просто сказывался дефицит женского населения в Улье. Но дело шло к тому, что Гоги вот–вот начнёт предлагать руку и сердце.

— Подожди, джигит. Давай сначала о делах насущных, а уж потом о делах сердечных.

— Как скажешь, красавица моя! Всё, что прикажешь! Моё сэрдце в твоих руках. И это — самое насущное дэло.

Бабка погрозила пальцем.

— Ух, соблазнитель… Говори Скорый, что нам надо.

— Подствольники к калашам шесть штук. Гранаты к ним… Дай вспомнить… А! Воги! Штук пятьдесят. Бабка, у нас оплатить хватит?

Бабка криво усмехнулась.

— У нас хватит половину этой лавки купить.

Пашка оглядел пустые полки. Пожал плечами.

— Что ещё? — подтолкнул продавец.

— Патроны, семь шестьдесят две на тридцать девять. Пачек пятьдесят.

— Они в цинках, — уточнил Гоги.

— А сколько в цинке штук?

— Шестьсот шестьдесят.

— Тогда два цинка.

Гоги, записал информацию в блокнотик золотой авторучкой.

— Магазинов акээмовских штук двадцать. Патронов девятимиллиметровых к макару пять сотен. Обоймы к стечкину есть?

— Канэчно есть, дарагой. Но, патроны все в цинках. Девять на восемнадцать — тысяча дывести восемьдесят. Записываю?

— Записывай.

— Тогда — двенадцать обойм к «Стече». Патроны для дегтяря двенадцать и семь. Желательно БэЗэ. Сколько их в цинке?

— Восемдэсят, дарагой.

Скорый посмотрел на Бабку.

— Десяток возьмём?

— Бери, бери. Это же к Корду? Это же — наша безопасность. Наша, можно сказать, жизнь. Бери, не спрашивай.

— Значит десять цинков. И два пустых короба для Корда и, соответственно — пару лент. Ну, если есть, конечно.

— Обижаешь, дарагой!

— Хорошо. Машинка Ракова есть?

— Которая лэнты заряжать? Есть одын.

— Берём. Один бронежилет, пятого класса защиты, — пояснил группе. — Это для Ва… для Зои.

И уже продавцу.

— И один шлем пластиковый. — Посмотрел вопросительно на Короткого.

— ЗэШа, номер один, — подсказал тот, — чтобы у всех были одинаковые.

— Да. ЗэШа–один, одну штуку. И, если есть, один ака пятнадцатый… Всё.

Шило поинтересовался.

— Гоги, а игрушки у тебя есть?

Гоги стрельнул глазами в стороны. Зашептал.

— Тэбе что, дарагой, атомная бомба нужна?

Все слегка охренели. Скорый спросил, почему–то тоже шёпотом.

— А что — есть?

— Для моей Бабки Милы — всё есть, всё достану, хоть из–под зэмли.

Шило вышел из ступора.

— Да ну, Гоги, зачем нам атомная?! Я про детские игрушки. Ну… Куклы там, лошадки, мячики, плюшевые медведи.

Тут пришла очередь Гоги впасть в ступор.

— Нэт. У нас такого нэт… Зачэм в Улье, игрушки?

— Жалко, — вздохнул Шило.

Короткий вступил:

— Рации, переговорные устройства, наушники, микрофоны, гарнитуры, компактные ретрансляторы. Что посоветуешь?

— Э-э дарагой. Я тэбе кенвуд посоветую. Кенвуд, это рация — вэщь. Конфетка. Двадцать киломэтров достаёт свободно. Двое суток работает бэз пэрерыва. Но гарнитуры к ним отдэльно. А транслятор тэбе не нужен. Кенвуд хватит вот так, — он показал рукой «выше крыши».

— Шесть штук тогда. И рации и гарнитуры. У меня всё.

— Неси, — скомандовала Бабка.

— Посидите, — Гоги ткнул на диванчик, — я быстро.

Через пару минут в лавочку, через заднюю дверь въехала большая складская телега, которую толкал полуящер–получеловек. Пашка потянулся к апээсу. Бабка перехватила его руку.

Гоги спросил:

— Новик наверно? Успокойся дарагой. Это кваз.

— Уф, блин, — выдохнул Дугин, — предупреждать надо.

Бабка осмотрела кучу покупок, оценила объём.

— Мужики, а почему мы на пепелаце не поехали? Кто–нибудь может мне объяснить? Как мы всё это попрём? Шило, может ты пригонишь нашу машинку? А?

Шило пошел к выходу. Бабка ему вслед предупредила.

— Только не так, как в прошлый раз.

Шило кивнул и ушёл.

— А что было в прошлый раз?

— В прошлый раз пришлось заплатить три «чёрных», за его лихие поездки. Ну что Гоги, расскажи, как ты живёшь.

У Гоги акцент куда–то исчез.

— В принципе, нормально. Покупаю… Продаю… — он перешёл на шёпот, — хозяин только плохой. Зарплату задерживает, за каждый пустяк штрафует, нехорошо поступает.

— Вексель совсем обнаглел, — посочувствовала Бабка, — уж совсем себя хозяином Полиса возомнил.

Так они прошептались, пока не приехал Шило.

Загрузили купленное, расплатились и поехали дальше.

По дороге Шило попросил остановить у одной лавочки. Сложил ладошки молитвенно:

— Бабка, пятнадцать споранов. Пожалуйста.

— Ну, на. — Бабка удивлённо отсыпала Шиле горстку шариков.

Тот заскочил внутрь лавки и вышел оттуда с гитарой.

Бабка удивилась:

— На кой тебе гитара?

— Ну, шеф! Ессесно, я ей не орехи колоть буду!

Бабка пожала плечами, ну ладно, мол.

Потом затарились ещё женским бельём и покатили домой

Бабка с покупками отправилась к Ольге.

Короткий, сначала примастрячивал радиостанции к шлемам группы. Иногда отвлекая Пашку, проверяя на нём крепление наушников и микрофонов, настройку на частоты и качество связи. Закончив с переговорниками, Короткий убрёл в гараж и до самой темноты что–то там бухал–ковал. К ночи принёс три тесака, таких же, как у него. Из рессор. В самодельных ножнах, сделанных из пластиковой трубы с обшивкой из брезента и с креплением на бедро. Показал Пашке, как всё это крепится.

— Стечкин — вперёд. Так, чтобы когда ты сидишь, ствол лежал сверху. А нож — сбоку., рукоятка у самой задницы. Очень удобно. Я так уже полгода ношу.

Пашка сделал по рекомендациям, встал, выхватил ствол, вставил на место. Отлично получилось. Вытащил тесачину. Тоже, очень удобно. Полюбовался на изделие.

Лезвие, отполированное до зеркального блеска выглядело угрожающе. Наборная ручка из шершавого пластика лежала в руке как влитая. Пашка остался доволен. Может вещь и не блистает эстетикой, но очень удобная. Функциональная.

Шило закрылся с гитарой в своём купе и тихонько что–то брякал на своей новой игрушке. На ворчание Короткого, что Шило не занят делом, Скорый возразил:

— Не мешай, Аркаша, он занят очень важным делом.

Короткий посмотрел насторожено, но ничего не сказал.

Павел, остаток дня набивал магазины для автоматов и пистолетов, и рассовывал их по карманам разгрузок, присобачивал к автоматам подствольники. В подвале гаража пострелял из Стечкина для Ванессы, потом его чистил. Вспомнил, что в одной лавочке видел набедренную кобуру, сходил и купил её.

Достал из упаковки машинку Ракова и зарядил три пулемётные ленты по сто штук. Уложил это хозяйство в ленточные короба, отнёс в гараж и оставил в багажнике Багги.

Потом проверил ещё раз все оружейные механизмы. К вечеру пошел на кухоньку и, как–то… задумался, и нечаянно наварил пятилитровую кастрюлю борща, всё с той же тушёнкой.

Потом, когда все собрались в домике, то на ночь, по старой русской традиции, нахваливая, натрескались Пашкиного варева. И осоловевшие разбрелись спать.

Мария, видимо уставшая бояться, да и успокоенная Пашкиным «лечением», ушла в свою комнату. Пашка с наслаждением разделся, с наслаждением завалился в постель и с наслаждением закрыл глаза.

Но вот уснуть как раз не удалось. Только задремал, на улице тихонько запела гитара. Чисто и светло, с красивым перебором. Потом подключился голос.

Незатейливые слова простенького романса. Но голос! Голос! Голос страдал, тосковал и плакал. На ум пришло где–то услышанное — «трагический тенор».

— Целую ночь соловей нам насвистывал…

А гитара вторила, рыдала и обливалась кровью.

— Город молчал и молчали дома. Белой акации гроздья душистые…

Скорый вылез из постели и, как был в трусах, вышел в коридор.

У закрытой уличной двери толпилась вся бригада в неглиже. Даже сдержанная Ванесса.

Бабка тихо подсказала:

— Шило поёт. Он же музыкалку закончил.

Мария подняла глаза на Скорого. В них плескались слёзы восхищения.

Калитка между участками скрипнула, и гитара умолкла.

Ольга во дворе сказала:

— Шило, ты чего замолчал. Пой дальше.

— Извини, Оля. Извини. Я не хотел тебя будить.

Певец, с гитарой наперевес, вломился с улицы в гостиную. И наткнулся на группу голых поклонников.

— Вы чё тут?

Бабка взохнула:

— Мы тебя, Рома, слушаем. Может, споёшь ещё? Нет. Ну, тогда пошли все спать.

И неожиданный концерт закончился.

Среди ночи Дугин снова проснулся. Сначала не понял — от чего. Прислушался.

Где–то негромко разговаривали.

Он встал, взял один АПС, вышел в коридор. Бубнение шло непонятно откуда.

Первым делом проверил Марию. Заглянул в её комнату — кровать пуста.

Дугин замер, пытаясь сориентироваться. Разговаривали где–то наверху. Пашка вышел на улицу, обошёл дом и по приставной лестнице тихо поднялся к уровню крыши. Осторожно выглянул, поводя над краем стволом.

На коньковом брусе сидели Маша и Шило. Они прижались вплотную друг к другу и завернулись в одну плащ–палатку, спасаясь от ночной прохлады. Шило что–то говорил. Пашка прислушался.

Шило читал стихи!

…Я помню, любимая, помню

Сиянье твоих волос…

Парочка сидит ночью на крыше, смотрит на звёзды, и «он» читает «ей» стихи. Что это означает?

Да, Господи! Понятно, что…

Скорый, так же тихо, слез с лестницы, вернулся в дом, улёгся в постель и, с довольной улыбкой, уснул.