Год Мамонта

ГЛАВА СЕДЬМАЯ, В КОТОРОЙ АВТОР ВЫНУЖДЕН СМИРИТЬСЯ С НЕОБХОДИМОСТЬЮ СДЕЛАТЬ КРАТКИЙ ОБЗОР СОБЫТИЙ, ПРОИЗОШЕДШИХ В ПОСЛЕДУЮЩИЕ НЕСКОЛЬКО ЛЕТ

По всем меркам, и Фалкон, и конунг Кшиштоф, были политиками крупного калибра, действующими в соответствии со своими, очень разными, темпераментами, и условиями, в которых проходила их деятельность.

Фалкон, человек сомнительного происхождения с темным прошлым, усмирял и подчинял Ниверию, изменяя так, как ему было удобно, общий менталитет населения. Кшиштоф, принимавший как должное покорность его воле в своих границах (просто по праву рождения) подчинял себе все, до чего мог дотянуться. Это не значит, что Кшиштоф, например, растерялся бы при первом же внутреннем заговоре против него, а Фалкон не воспользовался бы возможностью захвата ранее не принадлежавших ему территорий. Но на акции этих двух политиков влияла среда и обстановка.

Армии Кшиштофа легко подавляли междоусобицы темпераментных славских князей, и Кшиштоф смотрел дальше, за перевал. Там была Артания, дикая, степная, суровая и всегда враждебная. Там были золото и серебро, там были земли, пригодные для возделывания, которые не возделывались, и там же, под вековыми пластами глины, песка, и почвы, укрыты были милые его сердцу археологические артифакты. Летописцы стараются, как могут, обходить капризы великих полководцев, уверяя других и себя, что забота о благе и процветании страны, патриотизм, и недоверие к врагам, движут завоевателем. Но, например, в случае Кшиштофа, археология была чуть ли не главным стимулом. Он, конечно, не рекламировал этот аспект, не обращался к своим всадникам с призывом пролить кровь ради его научных изысканий. Даже самые близкие ему люди расценивали его страсть просто как хобби.

Дивизии его, специально обученные переходу через горы, делали постоянные вылазки в Артанию, и, в случаях попыток нападения на Славию кем-то из артанских князей, совершали карательные экспедиции. И если артанцы, со своей репутацией дикости и бесстрашия, презрительно отзывались о Фалконе (когда вообще знали это имя), то Кшиштофом в Артании матери пугали детей. Экспедиционные корпуса Кшиштофа торчали одновременно в нескольких точках Артании, разбив палатки, а иногда, реже, строя дома (подручного материала было мало), и по соседству с ними группы странных людей орудовали лопатами. Политики Троецарствия знали об этом, но не принимали всерьез. Меж тем здесь было над чем задуматься. Например, Кшиштоф давно мог бы взять столицу Артании, если бы не был по какой-то причине уверен, что ничего общего с исторической Арсой современная Арса не имеет, город этот относительно новый, четверть зданий построена Зодчим Гором, и ничего, интересного археологу, в окрестностях Арсы нет.

В Висуа по-прежнему правила неутомимая Забава, убежденная в своем провидческом даре и не получавшая доказательств обратного — им неоткуда было придти. По городам и весям ездила она в карете или на роскошной речной ладье, всюду ее приветствовали парадно одетые лучшие люди местности, кормили сытно. Однажды, в особенно неурожайный год, довелось ей увидеть, по случаю, семью кузнеца в каком-то отдаленном селении — детей, тощих как пруты, жену, качающуюся от голода, и самого кузнеца с бессмысленными от истощения глазами. Это возмутило Забаву и, вернувшись в Висуа, она написала и подписала закон, согласно которому региональные власти должны были следить за тем, чтобы семьи кузнецов ели полноценный обед каждый день. Проворные курьеры в несколько дней разнесли приказ во все концы Славии и прибыли обратно, заверили правительницу, что приказ принят к сведению и показали подписи получивших. Весть разнеслась по Висуа и восхищенные горожане на улицах, в домах и тавернах одобряли и радовались сердоболию Забавы. Тем временем в провинции приказ либо завяз в болотах и лесах и вскоре был забыт, либо выполнялся своеобразно — еду для обедов кузнецов просто отбирали у фермеров, плотников, портных, и мельников. Некоторые либерально настроенные князья несколько раз пригласили к себе в замки срочно найденных для них кузнецов, кормили их в комнате слуг, куда захаживали сами — посмотреть, и, отправив накормленных восвояси, считали инцидент полностью исчерпанным.

Фалкон терпел в своей стране славских шпионов, выученных и подготовленных людьми Кшиштофа (Забава вообще не знала об их существовании) и наводнял Славию своими шпионами. Фалкон также терпел присутствие пускающих корни артанцев во многих городах Ниверии, рассчитывая создать со временем целые центры разведчиков, которых можно было бы подсылать к любому из артанских князей. Дальновидный Фалкон совершал в этом случае ту же ошибку, что и недалекая, тщеславная Забава — он верил докладам, когда доклады соответствовали его ожиданиям. Сама идея мирного сосуществования с представителями иной веры была для артанцев совершенно неприемлема, и часто вместо верных цивилизованной Ниверии разведывательных сил в провинциях просто крепла и утверждалась пятая колонна, постоянно конфликтующая с населением.

В Артании же юный князь Улегвич, наследовавший умершему от подхваченного в славских снегах туберкулеза отцу, начал проявлять качества, присущие большим политикам.

На севере Славии Князь Йон вел тайные переговоры с молодым Улегвичем Артанским, соблюдая строгую конспирацию. Он очень боялся, что о переговорах узнает Конунг Кшиштоф и принимал двойные меры предосторожности. Оказалось — успешно. Кшиштоф действительно ничего не знал. Зато знал Фалкон, люди которого подкупили одного из курьеров Улегвича Артанского, проявившего двойную степную хитрость — взявши золото, он передал информацию и скрылся в неизвестном направлении. Больше о нем не слышали. Готовился план совместных действий Йона и Улегвича против конунга.

— Дураки, — сказал Фалкон, не любивший славского правителя но уважавший в нем достойного оппонента. — Кшиштоф вколотит их в землю, а потом пройдет поганой метлой по княжеству этого Йона. Многие, конечно, попытаются бежать к нам. Пусть не пытаются — я их всех выдам Кшиштофу. Не люблю предателей. А Йону следовало искать союза не с дикарями, а со мной.

В столице Артании, пыльной, семи ветрами продуваемой Арсе, становящийся всесильным Улегвич собрал совет артанских князей. Двоих казнили по подозрению в связях с Ниверией в обход воле Улегвича, и еще одного из-за доказанных связей с верным Кшиштофу князем. После чего Улегвич объявил себя верховным правителем Артании Великой. Это не понравилось нескольким мелкопоместным, и их тоже казнили. После этого с помпой и общенародной радостью в Арсе снесли все здания, построенные по ниверийским и славским проэктам. Оставили только артанские постройки, не зная, или делая вид, что не знают, об изначальном неартанском их происхождении. Так, старинный ниверийский храм, возведенный (по данным Кшиштофа) Ривленом Великим, и впоследствии обредший языческую башенку сверху, идолов внутри, и потерявший фронтон над входом, оставили нетронутым. Также оставили нетронутой варварски роскошную резиденцию Улегвича в Арсе, с изящными карнизами, уходящими ввысь арками, стройными высокими окнами и бальным залом, построенную, как хорошо помнили предпочитавшие молчать старожилы, самим Зодчим Гором. Не в башенке же жить повелителю Артании Великой, глупо. В бальном зале теперь по частым праздникам отворяли все окна и разводили в двух огромных жестяных тазах ритуальные костры под звуки огурцеобразных барабанов, но меблировку спален, кабинетов, и гостиных Улегвич оставил нетронутой, а в солидной библиотеке подолгу сидел сам, запрещая туда входить кому бы то ни было под страхом позорной смерти, и изучал, как он объяснял, менталитет и замыслы врагов по их подлым записям, разлагающего влияния которых не вынес бы ум менее крепкий и верный, чем ум верховного правителя.

Шутливый Фалкон послал Улегвичу курьера со стопкой новых фолиантов, которых не могло быть в библиотеке резиденции. Улегвич демонстративно сжег фолианты на площади вместе с курьером и его лошадью, но Фалкон был уверен, что, несмотря на непреклонность, свойственную неопытным молодым политикам, Улегвич тайно отобрал себе несколько томов.

Бывший Первый Наследник, а ныне Великий Князь Бук, увлекался женщинами и искусством, и в политику не вмешивался. Фалкон, весьма благосклонный к искусству (хоть и своеобразно — он считал, что всякое искусство обязано работать на укрепление верховной власти) часто руководствовался рекомендациями более искушенного Бука в выборе книг, театральных представлений, и музыкальных новшеств. Они прекрасно ладили. Сын Зигварда был не просто похож характером на отца — он был, по мнению Фалкона, даже лучше. У Зигварда проявлялись иногда чисто политические замашки. Сын этим недостатком не страдал.

Рядилище подчинялось Фалкону всегда и безусловно. Старая аристократия, основательно прочесанная и потрепанная Главой Рядилища, дрожала и заискивала перед ним. Народ, несмотря на жестокие наказания за малейшую провинность, его любил, возможно из страха — не любить было опасно. С воспитанием молодого поколения дела обстояли хуже. Время было относительно мирное, и молодежь скучала, а когда молодежь скучает, недовольство растет. В возможность скорого нападения со стороны Артании Фалкон не верил. Самому соваться в Артанию было бы глупо — конкурент Кшиштоф был на пике силы и славы и мог воспользоваться случаем, ударив в тыл. Пик нужно было переждать. Год, два, три. Но молодежь тем временем разлагалась и сочиняла гнусные пародии на патриотические песнопения, включая святая святых, «Ого-го-го, ступенчатые гребни».

С описанных нами в начале нашего повествования событий прошло тем временем ни много, ни мало — семнадцать лет.