Год Мамонта

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. ПУТЕШЕСТВИЕ В АСТАФИЮ

Разгром Колонии не произвел на Нико, казалось, никакого впечатления. Он вообще его не упоминал в разговоре. Бранту, которому хотелось помолчать и послушать тишину, и, возможно, разобраться хоть как-нибудь с невеселыми своими мыслями, так надоели бесконечные рассказы Нико о доблестных подвигах и невиданных приемах, что в конце концов он остановился и сказал:

— Ну, что ж, давай помахаемся.

— А? — не понял Нико.

— Помахаемся давай.

Брант вытащил меч.

— Не делай этого, — с осуждением сказал Нико. — Не делай, Брант. Я могу, конечно, с тобой просто поиграть, но я давно не тренировался, ненароком убить можно. Подумай, Брант.

— Вынимай меч, — сказал Брант.

— Зря ты, — сказал Нико, сожалея.

— Вынимай.

Нико обнажил меч, уронил его, поднял снова, взял в захват, и встал в странную, асимметричную стойку.

— Ну, давай, — сказал он. — Только если что, не взыщи.

Он сделал несколько странных па и вдруг произвел совершенно абсурдный выпад. Брант легким движением выбил меч из руки Нико.

— Эх, давно не практиковался, — сказал Нико, усмехаясь. — Поступь не та. Но я тебя щажу, учти.

— Учитываю, — сказал Брант.

Нико встал в ту же стойку. На тот раз Брант атаковал сам. Он десять лет подряд брал уроки у лучшего воина Колонии и всегда выигрывал все турниры. Нико об этом не знал. Он вообще не знал, что в Колонии бывали турниры.

Брант еще раз выбил меч у него из рук.

— Ладно, — сказал Нико. — Живи. Повезло тебе, что не в кулачном бою сошлись.

— Драконоборцам известен кулачный бой? — осведомился Брант. — Драконов кулачим? Или кентавров?

— Я всему обучен, — с достоинством ответствовал Нико.

— Что ж, давай в кулачном посоревнуемся.

Нико неожиданно ударил Бранта в челюсть. То есть, он думал, что ударил. На самом деле в тот момент, когда его кулак должен был соединиться с челюстью Бранта, Брант уже стоял у него за спиной.

Нико обернулся, и Брант сбил его с ног не очень сильным, скользящим ударом.

— Всю квалификацию растерял за время скитаний, — сказал Нико, поднимаясь на ноги. — Надо восстанавливать.

— Восстанавливай, — сказал Брант. — А я пока посплю. Не очень шуми.

Он примостился между корней старого вяза, завернулся в плащ, и закрыл глаза.

— Брант, — сказал Нико. — Слушай, Брант.

— Заткнись, — сказал Брант. — Заткнись и спи. Завтра на селение набредем.

Весь следующий день Нико тренировался, восстанавливая квалификацию, и к концу дня подвернул ногу.

— Совсем негоден стал, — сказал он. — Тяжело настоящему ниверийцу в этих лесах дурацких, славских.

— Мы давно в Ниверии, — проинформировал его Брант.

— Все равно, славская местность.

— Какой же ты драконоборец, если для тебя территория имеет значение, — сказал Брант. — И вообще, все драконы живут нынче в Стране Вантит, а там такие леса, что Славии не снились. Непролазные, как частокол.

— То Вантит, — сказал Нико. — В Вантите своя специфика. Там надо слова знать.

— И выражения, — добавил Брант.

— А?

— И выражения надо знать. Слова и выражения.

— И выражения, — согласился Нико.

— Ну, положи руку мне вот на это плечо. Обопрись. Пошли!

— Я тебе этого не забуду, — сказал Нико. — Драконоборцы хорошее не забывают.

— А плохое?

— Плохое никто не забывает, — сказал Нико. — Люди вообще по натуре злопамятны.

Время от времени им попадались ручьи. Ночевали, забравшись на дерево и привязавшись к веткам, хотя Нико уверял, что умеет издавать специальные звуки во сне, отпугивающие ночных хищников. Ели мало, экономя припасы.

— Зря я меч взял, — сказал на третий день Брант. — Надо было арбалет взять. Вон сколько птиц, и все съедобные.

— Могу сделать лук, — сказал Нико. — Нас специально обучали.

— Сделай лучше книксен.

— Что такое книксен?

Брант не ответил. Живот схватило. Он присел под дубом. Нико залез на соседний дуб.

— Вижу селение, — сказал он.

— Это хорошо, — отозвался Брант и злобно выругался.

— Близко. Много домов. Над трубами дымок, — сказал Нико и упал с дуба.

— Мутное Дно, — догадался Брант, кряхтя.

— Кажется, я сломал ногу. Или руку, — сказал Нико.

Брант не ответил. Воспоминания были неприятны и смешивались с недавними впечатлениями. Здесь жили люди, чей правитель уничтожил дом Бранта.

— Ну и названия у славов, — сказал Нико.

— Мы давно в Ниверии, — закричал Брант. — Мутное Дно! Ниверийский город, орясина!

— Чего ты орешь? — удивился Нико. — Не ори, а то у меня реакция сработает. Меня специально учили — как орут, так сразу в ухо даю. С разворотом и закрутом.

Брант вздохнул и зашагал к городу. Нико, ворча и прихрамывая, двинулся следом.

Мутное Дно показалось Бранту дико провинциальным. Ни одной достойной постройки. Люди говорят очень громко и бессвязно. Таверна, впрочем, пришлась очень кстати. Брант и Нико наелись до отвала и завалились спать. Через два часа у обоих схватило животы. Оба выбежали на двор, и затем снова выбежали, а потом кое-как уснули. Наутро съели суп из баранины и, за дополнительную плату, хозяин принес им один глендис на двоих.

Брант пересчитал деньги. У него не было привычки экономить. Все семнадцать лет, что он провел в Колонии Бронти, золотые монеты пересылались Зодчему Гору на содержание ученика, как он недавно узнал, из Висуа. Гор не уточнял, кто именно занимается в Висуа благотворительностью в пользу Бранта, а Брант не спрашивал. Переводы были очень щедрые, а Гор был человек честный. Теперь от всей значительной суммы, накопившейся за эти годы, у Бранта остался один мешок с трехстами золотых. Все остальное было либо выкопано землекопами, либо похоронено под тлеющими обломками. В Колонии он обычно тратил около тысячи золотых в год, редко в чем-то себе отказывая. Теперь придется научиться отказывать. А тут еще Нико. Правда, Нико уверил его, что любое ночное заведение с радостью возьмет его охранником, а любая военная школа инструктором, но у Бранта были свои соображения по поводу способностей Нико найти какой-либо заработок. Нико не мог даже налить в кружку журбы, не пролив половину на стол.

У пародии на ратушу стояли несколько замшелых и потертых экипажей бурого цвета. Пока Нико объяснял одному из кучеров, чему и как учат в секретной школе драконоборцев, Брант сговорился с другим. За пять золотых тот брался довезти путников до Кронина.

Недавнее посольство из Висуа (возможно, то самое, взаимовыгодное, результатом которого был разгром Колонии) принесло ощутимую пользу — Фалкон распорядился, и дороги вокруг Кронина на много верст были очищены от разбойников. Метод применялся простой и эффективный. В обычный дорожный экипаж садились восемь человек из элитных войск, двое прыгали на козлы, и карета ехала по ночной дороге до тех пор, пока на нее не нападали. Тогда охранники выскакивали из кареты, давали залп, а потом рубили оставшихся стоять в капусту. Так погиб легендарный Максвел по кличке Пряжка, посещавший самые престижные салоны в Кронине и Астафии и пользовавшийся успехом у той части аристократии, которая не попадалась ему на больших дорогах.

Кронин встретил путников приветливо. Восстановленный центр и заново отстроенные примыкающие к нему улицы не могли похвастать былой живописностью, зато выглядели относительно чисто и даже ухоженно. Новое здание Университета так понравилось Бранту, что он решил его нарисовать, на память.

— Это что, ихний рынок? — брезгливо спросил Нико.

— Школа, — сказал Брант. — Там преподают науки.

— Типа центра астрологов?

Брант отмахнулся.

В лавке, торговавшей тут же за углом всякими студенческими принадлежностями, он купил квадратный кусок грунтованного холста, несколько угольных палочек, и бесцветный лак. Встав под углом к зданию университета, он разложил холст прямо на земле, присел рядом, и стал набрасывать углем основные линии. Нико стоял тут же, подавая дельные советы. Вскоре их окружила толпа. Советы посыпались, как груши из бочки.

— Перспективу надо выдерживать, — сказал какой-то студент.

— Дело не в перспективе, — сообщил другой. — Сначала надо было наметить композицию. Он не наметил, и теперь, сколько не рисуй, все пойдет прахом.

— Нет, он знает, что делает, — сказал третий. — Вот только уголь — это не его материал. Ему надо или тушью, или маслом. А лучше темперой.

— Где ты нынче возьмешь хорошую темперу? Тушь и ту негде купить. Про масло я уж и не говорю.

Брант видел в давешней лавке и тушь, и темперу, и масло, и подумал, что студенты просто ворчат и капризничают, по старой студенческой традиции, и вообще они бездельники. Используя вместо растушевки собственный манжет, он обозначил основные тени и детализировал колоннаду, шедшую вдоль фасада, отметив попутно, что, хотя Университет был восстановлен по старому проэкту Гора, некоторые детали потерялись, а ионические колонны были заменены дорическими, что и убило всю прелесть и пикантность постройки.

Готовый рисунок он залил лаком и, совсем оторвав манжет, легкими движениями разгладил слой по всей поверхности холста. Только теперь он спохватился, вспомнив, что следовало сначала нанять комнату для ночлега, а уж потом рисовать. Рисунок пришлось нести на вытянутых руках. Нико шествовал впереди, наклоняя торс и освобождая путь. Комната нашлась в одной из таверн у главной площади и стоила бешеных денег. Брант разложил рисунок на полу для просушки и вместе с Нико вышел обратно в город.

С удивлением Брант обнаружил, что помимо некоторого количества студентов из Славии в городе наличествовала также артанская прослойка. Резкая артанская речь, начисто лишенная сглаживающих дифтонгов, была неприятна его уху, а смысл разговоров артанских студентов совершенно его шокировал. Ниверийские свиньи, дураки-ниверийцы, и сраная Куявия звучали повсюду, и было странно, что люди с таким злобным пренебрежением к стране вообще тут живут, да еще и учатся, а страна эта, ими ненавидимая, их принимает и терпит. Нико, не знавший никаких языков и наречий, кроме северного ниверийского, оказалось, прекрасно понимал настроения и радовался.

— Настоящие враги, — сказал он, шагая чуть впереди Бранта. — Не то, что славы. С этими драться — честь великая, так они тебя ненавидят. А славы от нас мало чем отличается. Волосы чуть темнее — подумаешь! Ниверийцы тоже русоволосые бывают.

Брант хмыкнул. Русоволосый Нико всегда очень рьяно самоутверждался в своем ниверийском происхождении, и белокурого Бранта это смешило.

Побродив по городу, они зашли в театр, где только что началось представление.

Театр был без крыши, с несколькими ярусами. Партерные стулья отсутствовали — в партере просто стояли. Просцениум выдавался слишком далеко вперед, заходя за ближние ложи, и сидящие в этих ложах следили за действием сбоку.

Шла очень модная пьеса очень модного славского автора в переводе одного из местных профессоров языкознания. Действие происходило в теперешние времена, в Висуа, и было построено вокруг вялого банального романа какого-то славского аристократа с девушкой из народа. В данном переводе уличные славские фразы звучали глупо (Брант автоматически искал, и, несмотря на присущее ему временами тугодумство, быстро находил, ниверийские эквиваленты), а речь аристократа была нестерпимо напыщенна. Несколько раз упоминалась Ниверия, иногда с уважением, иногда с презрением, и каждый раз упоминание вызывало смешки среди зрителей. Актеры и актрисы играли неплохо, но чувствовалось, что многие из них просто не понимают, о чем речь. Публика понимала лучше. Но даже публике не приходило в голову, что, например, «костистая яйценосная рептилия» означает просто «костлявый мудак», «мутон из Артании» — «тупые артанские бараны», а «зачем так бледно ваше женственное лицо еще с вечера» просто — «ну и рожа у тебя, девушка, после вчерашнего». А в общем, пьеса была глупая, претенциозная, с фальшивой моралью, с давно всем опостылевшими извращенными идеями о терпимости к иным классам и культурам, и прочей расхожей и властями одобренной атрибутикой. Главной целью автора было желание подлизаться к прогрессивной народничающей прослойке аристократии, имевшей большое влияние в стране и в артистических кругах. Они обожают простой народ, эти тщательно и нарочито просто одетые господа и госпожи, но предпочитают обожание свое прятать в стенах дворцов, временами слезно сочувствуя с мраморных, украшенных свежесрезанными тюльпанами, балконов. Впрочем, вспомнил Брант, тюльпаны в Висуа — редкость. Хорошо, пусть не тюльпанами. Астрами.

Под конец пьесы герой, раздосадованный упрямством и невежеством девушки, с презрением следил, как она готовится к свадьбе с себе подобным. Пьеса не кончалась ничем и вообще, как вычислил Брант, была ни о чем. В обширной библиотеке Колонии Бронти он прочел в свое время несколько таких пьес, славских и ниверийских авторов. Возможно, публика не расслышала и не разглядела фальш именно потому, что пьеса была иностранная.

Манера игры актеров показалась Бранту непривычной. Они слишком скандировали, слишком нарочито-отрешенно жестикулировали, слишком играли в показное хладнокровие и скрытую ярость, пытались сыграть красиво и стильно, а получалось манерно и скучно.

Нико, хоть и ворчал и критиковал, был, очевидно, в полном восторге. Брант заподозрил, что только что присутствовал при первом в жизни Нико посещении театра и вдруг пожалел своего безалаберного спутника. Явно из простых, явно нищий с рождения, Нико был неприхотлив и любопытен. И, как оказалось, успел, пока шлялся по территориям, много прочесть! Где? Когда? На каких же это дорогах, от Мутного Дна на севере до Теплой Лагуны на юге, от Кникича на западе до Гладких Озер на востоке, стоят на обочине библиотеки или лотки книготорговцев? После представления Нико с большой точностью указал влияния других авторов, не только драматургов, в пьесе, и современных и старых. В своей критической речи он заодно упомянул главные события в истории Кронина до пожара, и упомянул так, как мог их упомянуть только человек, много времени проведший за фолиантами ради собственного интереса, а не по заданию. Брант задумался.

Придя в таверну и заказав две кружки журбы, себе и Нико, Брант спросил напрямик:

— Откуда тебе все это известно?

— На это, друг мой Брант, я скажу тебе две вещи, — веско предупредил Нико.

Как водится, в своем монологе он не добрался даже до первой вещи, и вскоре речь пошла о драконоборческих приемах и уходе змейкой. Брант махнул рукой.

— Пошли спать, — сказал он.

— В комнате я видел крысу, — сообщил Нико.

— Она с тех пор выбросилась из окна, — сказал Брант. — Как подумала, что ей опять придется тебя лицезреть, так и кинулась.

Нико засмеялся, радуясь тому, что понял смысл шутки. Он вообще за время путешествия начал понимать юмор, хоть, пока что, только самый простой.

Кроватей по счастью было две. Нико имел привычку кидаться с боку на бок во сне. Возможно, это тоже был какой-то особый драконоборческий прием. Например, ты спишь, и вдруг влетает дракон, и так далее.

Наутро Брант почувствовал, что если так дальше пойдет, начнутся неприятности, и спустился в столовое помещение попросить мокрое полотенце. К его удивлению, трактирщик предложил ему за дополнительную плату воспользоваться ванной залой. Осмотрев залу и сообразив что к чему, Брант бегом поднялся обратно к себе, разбудил Нико, и потащил его с собой мыться.

Оказалось, какой-то здешний профессор вывел лет десять назад теорию, что ежедневное мытье предохраняет от многих болезней. Брант усомнился в правильности учения, а Нико вообще только усмехнулся, но ванный зал пришелся очень кстати.

Восемь больших лоханей расположились асимметрично по помещению. Четыре печи обеспечивали подачу свежей горячей воды. Каждая лохань имела водосток, заткнутый пробкой. Слитая вода стекала по наклонному полу в идущий вдоль стены желоб и, очевидно, по трубе выливалась на улицу. Бранту и Нико выданы были белоснежные простыни и кружки с жидким мылом. Мыла Нико никогда раньше не видел.

После ванны Брант почувствовал небывалый прилив сил.

— Слушай, Нико, — сказал он, облачаясь в свежее белье. — Давай еще один день здесь побудем.

— Давай, — сказал Нико. — Хотя, конечно, оно того…

— Чего того?

— Много всякой швали кругом. Говорят по-иностранному. Тяжело настоящему ниверийцу в Кронине.

— Да, наверное, — согласился Брант. — Наверное, так оно и есть. Я бы хотел поболтаться по городу один. И тебе рекомендую. Только не потеряйся. Знаешь, вот тебе четыре золотых. Не напивайся в усмерть. Встретимся тут вечером, а наутро опять помоемся и — в Астафию.

— Да, — сказал Нико неопределенно. — Когда мы ходили в Вантит…

На углу улицы лоточник предложил им свежие абрикосы, доставленные недавно с юга. Брант попробовал и тут же купил две дюжины. Подошла какая-то женщина, купила три абрикоса, и спросила у Нико:

— Вы тоже их любите?

— Да, — сказал Нико, — но люди моей профессии предпочитают все-таки яблоки и огурцы.

— А что же это за профессия?

— Я не имею права вам об этом рассказывать, — сказал Нико. — Скажу только две вещи. Скажу, что…

Брант оставил их вдвоем.

Какие-то бродячие музыканты давали на площади импровизированный концерт. Ритм их песнопений был ровный, монотонный, а мелодия примитивная. Контрапункт вообще отсутствовал. Брант вслушался. Ранее он предполагал, что Колония Бронти отстала и остановилась в музыкальном развитии из-за своей удаленности от цивилизованных центров. Здесь, в Кронине, он решил, что это не так. Он не очень хорошо разбирался в музыкальных тонкостях, но было похоже, что за последние семнадцать лет музыка не изменилась вообще. Странно. Кто-то из знающих в Колонии Бронти сказал ему как-то, что кардинальные изменения в музыке должны происходить приблизительно раз в десять лет.

Неподалеку обнаружилось живописное, стилизованное под старый, до пожара, Кронин, студенческое кафе. Над входом красовался старого образца матерчатый навес с эмблемой, изображающей выпускника университета, склонившегося над фолиантом. Туда и направился Брант в надежде услышать сплетни и пересуды.

Он не ошибся. Тут и там за столиками, по двое и по трое, студенты пили кто журбу, кто просто воду, и трепались. У противоположной входу стены располагался большой стол, за которым, оживленно болтая, сидела целая группа — человек десять — студентов.

Стены давно не крашены. Двое слуг топчутся за стойкой со скучающим видом. Пол грязный.

Брант шагнул к большому столу и водрузил мешок с абрикосами точно в центр.

— Кто хочет абрикос, берите, — сказал он. — Я тут купил по случаю, очень вкусно.

— Садись, садись, — сказали ему. — Как тебя звать?

— Брант.

— Откуда прибыл?

— С севера. Хочу поступить учиться.

— Возможно шпион, — предположил кто-то.

— Тебе везде шпионы мерещатся. А даже если и шпион. Абрикосами угощает.

— Ну, сразу испугались, — сказал один из студентов, длинный и тощий. Все сразу умокли. Очевидно, он был здесь лидером. — Надо же, до чего эта сволочь Фалкон довел страну. Чуть что — все пугаются и тараторят, чтобы скрыть испуг. Брант, не обращай внимания. С севера, говоришь?

— Из Беркли.

— Ого! Земляк Великой Неприступницы, — сказал кто-то.

Все засмеялись.

— Кто такая? — осведомился Брант.

— Княгиня наша вдовствующая. Вдова Зигварда. Вот был человек! — веско сказал тощий лидер. — Меня зовут Боар. Эти — Чита и Вудпекер. Остальные не в счет.

Все опять засмеялись. Брант улыбнулся.

— Великий человек был Зигвард, — продолжал Боар. — Не зря его Фалкон убил, не зря. Зигвард — настоящий правитель был, смелый, добрый, справедливый, дальновидный. И, заметим, народ до сих пор о нем помнит. Кое у кого даже портреты висят, а некоторые амулеты носят. Инструктор — не истории, математики, представьте — домой к себе меня приглашал — я смотрю, висит портрет Зигварда. Мы молча переглянулись.

— А Фалкон его убил? — спросил Брант недоуменно.

— Ну, по официальной версии, Зигварда убила оппозиция, которую Фалкон тут же казнил, благо случай представился, всю, до последнего человека. Но это же элементарно — сам убил, сам свалил на фракцию. Такая хитрая сволочь этот Фалкон. А Неприступница с ним заодно, это я вам точно всем говорю. В обратном меня никто не убедит. Все знают, что она его любовница в свободное от бабьей однополой любви время, только делают вид, что это не так. А дочь ее шлюшка. Вообще, если подумать, кто стоит во главе, противно становится. Бук, который якобы Великий Князь… фу, даже выговорить противно… Великий Князь Бук, сын Зигварда… фу… вообще ничем не занят, только фалконовы приказы оглашает да жрет в три горла. И с бабами путается.

Интересно, подумал Брант. У них тут не оппозиция, у них тут открытое непризнание властей. Может, не ехать в Астафию? Чего я там забыл? Там, наверное, строгие порядки, там Фалкон, там казни. А здесь вон как весело и свободно. А строить можно и здесь. Репутация Зодчего Гора везде распространена, стоит только сказать, чей я ученик, и заказы посыплются.

— А что ты думаешь об архитектуре? — спросил он, обращаясь к Боару.

— Я ее изучаю, — сказал Боар. — Именно в нашем распрекрасном заведении, в поганом гадском университете, который зачем-то восстановили.

Все опять засмеялись.

— Будешь зодчим?

— Не знаю. Может быть.

— Знаком с проэктами Гора?

— С проэктами Гора? — презрительно переспросил Боар. — Какая гадость. Кому нужно все это обветшалое, тяжелое старье! Гор — бесстыжий старый эклектик — консерватор, ничего в архитектуре не смыслит. Строить надо легко, просторно, воздушно. И если строишь жилой дом, к примеру, нужно строить так, будто здание состоит из одних окон! чтобы стены вообще не чувствовались! И чтобы внутри было сказочно просторно! По всему периметру окна, никаких эркеров, и чтобы пространство между окнами было уже самих окон!

Брант хотел было возразить, что в таком доме, если его строить к северу от Астафии, нужно будет в каждом помещении устанавливать по три камина и топить их круглосуточно даже летом, но промолчал. Иногда молчать полезнее, чем говорить.

Мало по малу, общий разговор восстановился.

— Слушай, Брант, — сказал Боар. — Все, что ты здесь услышишь, детские игрушки. Поезжай в Астафию. Я тоже, по окончании, поеду. Подвинь мне чернильницу, вон стоит. Дам я тебе сейчас один адрес в Астафии…

Чита толкнул Боара локтем.

— Отстань, — сказал Боар. — Я хороший психолог. Брант — свой парень, не выдаст.

Он написал адрес на клочке бумаги. Брант сунул адрес в карман.

— Там собирается настоящая оппозиция. Там не дилетанты, там люди суровые, деловые. А тут только треп.

Что-то произошло в кафе, отчего все посетители одновременно притихли. Брант, сидевший у стены, посмотрел в направлении входной двери и сразу положил левую руку на ножны меча под столом.

У дверей стояли трое. И без характерных нашивок на плащах было понятно, просто по взглядам и осанке, что они сюда не пить и есть пришли. Один из них, среднего роста, жилистый, с приплюснутым носом, шагнул к столу и, встав неподалеку от Боара, сказал внятно и спокойно:

— Кто из вас Боар? Мне нужен Боар. Остальных я не трону.

Брант понял, что жилистый знает, кто Боар. Остальные не поняли.

— Так, — сказал жилистый. — Тишина завибрировала. — Я буду перерезать глотки всем по очереди, пока мне не выдадут Боара, или пока он сам не признается.

Очень точным, легким движением он вынул меч из ножен и свободной рукой схватил за волосы сидящего к нему спиной Читу. Чита взвизгнул.

— Ну? — спросил жилистый спокойно.

Брант быстро подтянул колени к подбородку и обеими ступнями пихнул стол. Ребро стола угодило жилистому в середину бедра. Он побелел от боли и ярости. Брант опрокинул стол на него, и жилистый упал. Перепрыгнув стол и жилистого, Брант выхватил меч. Двое других охранников тоже обнажили мечи и бросились на него. Брант парировал выпад, увернулся от рубящего меча, и ткнул острием одного из охранников в предплечье. Тот выронил оружие. Тут же Брант оглушил второго ударом плашмя. Возле уха свистнула миниатюрная стрела. Брант оглянулся. Жилистый поднимался с пола. По выражению его лица было видно, что он, во-первых, не принимает геройство Бранта всерьез и, во-вторых, Бранту конец.

— Боар, беги! — крикнул Брант. — Беги же!

Боар рванулся к двери. Жилистый рванулся было за ним, но Брант преградил ему путь.

— Смелый юноша, — сказал жилистый. — Мне очень жаль, но вы сами напросились.

Он отбросил миниатюрный арбалет и пошел на Бранта, не примериваясь и не вставая в стойку, с опущенным мечом. Брант был прекрасно обучен всем приемам боя лучшими учителями, но ему не хватало практики, и он видел, что здесь с ним играть не будут. Боар уже исчез. Совершенно ни к чему было сейчас вот просто так дать себя убить.

Брант отступил на шаг, резко повернулся, одним прыжком заскочил на столик у окна, и всем телом ударил в раму и стекло. Рама была, к счастью, несерьезная, и он выпал наружу, перекатился, вскочил, и бросился бежать. Он повернул за угол, оступился, выровнялся, и добежал до следующего угла.

Жилистый не собирался за ним гнаться. Он подошел опять к большому столу, где все, кроме Боара, продолжали оставаться на своих местах, как покорно ждущие своей очереди животные на бойне.

— Кто такой? — спросил жилистый, оглядывая лица сидящих.

Помолчали.

— Я спрашиваю, кто такой.

— Брант, — сказало сразу несколько человек.

— Брант? Брант. Откуда?

— Из Беркли.

— Сомневаюсь, — сказал Хок. — В Беркли совсем другой выговор, господа студенты, изучающие наречия. Совсем другой. Ровнее, монотоннее, и больше в нос. Ну, ладно, этого вы, положим, можете не знать. Ну-ка, — он еще раз оглядел сидящих и наугад указал на Вудпекера. — Ты. Вставай и следуй за мной. Будешь заложником, пока не найдем Боара и Бранта. Не волнуйся, больше одного дня это не займет. Вставай, вставай.

Он брезгливо оглядел двоих охранников. Один лежал без сознания, второй сидел на стуле и сжимал предплечье.

— К медику, — сказал Хок, потирая приплюснутый нос. — А от медика пошлешь кого-нибудь подобрать этого. Вольно.

Он вышел, и Вудпекер покорно последовал за ним.

Податливый народ — студенты, думал Хок. Податливый, но очень безалаберный. Крикливый, агрессивный, трусливый. Их очень легко заставить подчиняться, но очень трудно заставить выполнять инструкции, они вечно чего-то путают и забывают, и все понимают не так.

В здание ратуши они вошли вдвоем. Хок остановил Вудпекера и сунул ему в руку два золотых.

— Боара ты указал мне правильно. Место выбрал правильно. А вот Бранта ты за общий стол пустил совершенно зря. Надо было увести его в сторону, усадить за отдельный столик, и что-нибудь ему рассказать из тобою выученного. Не зря же в университете учишься.

— Но вы мне об этом…

— Иногда нужно уметь импровизировать. Сейчас ты пойдешь прямо, вдоль стены, потом повернешь налево. Там есть дверь, ведущая в боковой ход, через нее и выйдешь. Уйдешь к тетушке на окраину, заляжешь там, через три дня вернешься. Понял?

На всякий случай Хок незаметно пошел вслед за Вудпекером, который, да, проследовал вдоль стены, но потом повернул не налево, а направо.

— Стой! — сказал Хок тихо и веско.

Вудпекер вздрогнул всем телом и обернулся.

— Куда тебе было велено повернуть?

— А… не помню.

— Налево, дубина.

— Да, точно, — обрадовался Вудпекер.

— А ты куда повернул?

— Э… налево?

Хок вздохнул.

— Туда иди, — и показал пальцем. — Туда.

Сам он вернулся в вестибюль и взбежал, прыгая через три ступени, на второй этаж по мраморной парадной лестнице.

Из кабинета мэра можно было обозревать весь город. Помещался он в восьмиугольной башне на крыше.

В данный момент мэр принимал делегацию зажиточных окрестных фермеров. Они обсуждали новую дорогу, которая должна была задеть некоторые из их участков.

— Вон отсюда, — сказал Хок, входя. — Все вон.

— Но, господин мой, — сказал растерянно мэр. — Я…

— Государственное дело. Вон. Живо.

Перепуганные фермеры и мэр поспешно вышли из кабинета.

Было душно. Хок распахнул одно из окон и свежий ветер ворвался в кабинет, подняв и смахнув со стола ворох бумаг. Хок не стал их подбирать. Он уселся в кресло, налил в серебряный кубок холодной журбы (у мэра были большие ее запасы) и стал ждать.

Через двадцать минут дверь кабинета беззвучно открылась и вошедшая статная белокурая дама с чуть лошадиным лицом прошла почти мужской походкой к письменному столу.

— Здравствуйте, Рита, — сказал Хок, вставая.

— Сидите, сидите. Я в данном случае вовсе не дама, я просто ваш товарищ. Это журба? Гадость какая. Я предпочла бы кубок вина. Какие новости, друг мой?

— Вы еще более прекрасны сегодня, чем шесть месяцев назад, до моего отъезда из Висуа.

— А вы просто поразительны и несказанно притягательны. Очень мужественный вид. Шутки в сторону. Что нового?

— Великий Князь Бук брыкается.

— Он и раньше брыкался. Убивать не будем?

— Нет, — сказал Хок. — Слишком послушная кобылка. Так, просто, капризы иногда. Но. Хотели мы с Комодом засесть за придумывание новой оппозиции, а оказалось, что она есть, и придумывать ничего не надо. Целая свора молодых аристократов и огромное количество черни. Никаких тюрем не хватит, людей придется казнить сотнями.

— Так. Еще?

— Вдовствующая Великая высказала Фалкону в очередной раз, что она о нем думает. Старик был в ярости и едва удержался, чтобы самому не спуститься в пыточные камеры и не взяться за плетку, крючья, зажимы, и прочее. Разбил в раздражении вазу об стену. Влепил по роже одному из охраны.

— Все?

— Вроде бы все. Что ж у вас, прекрасная дама?

— Зигвард женился на Забаве.

Хок мигнул. Потом опять мигнул. Потом встал.

— Я не сплю ли? Тише, тише. Еще раз. Медленно.

— Зигвард. Женился. На. Забаве.

Хок опять сел в кресло, поднял кружку, и снова поставил ее на стол.

— Пять лет работы в дымоход, — сказал он. — Кошмар. Сто тысяч леших и одна нетрезвая русалка. Жуть.

— Ну, не совсем так. Шпионы, и в особенности шпионки, продолжают работать и существовать. За семнадцать лет наш славный малый наплодил в Висуа и окрестностях целый батальон побочных детей. Но Забава в конце концов прибрала его к рукам. Кшиштоф все время — жопа в седле, арбалет в руке, в Висуа бывает наездами. В связи со всем этим бравый Зигвард, еще до женитьбы, стал принимать государственные решения.

— Гос… это уже слишком, Рита. Не шутите так жестоко.

— Не шучу. Приказы отдает и эдикты издает по-прежнему Забава, но изменился стиль этих приказов и декретов. Славия вдруг зашагала в ногу со временем. Изменена система сбора налогов. Разрастаются в связи с этим ремесло и торговля. В столице культурный бум и, говорят, ожидается наплыв художников и певцов всех мастей, со всех концов, включая Ниверию. Строительство по всем городам, дерево больше не применяют, используют только камень, улицы стали мыть, брошенные дома ремонтируют. Везде новые мосты. Изменен свод законов. Славия обновилась. И все это — за полгода.

— Были слухи, но я не верил.

— Теперь вы знаете причину. Кстати, вы не сообщили мне о том, как прошло дело с Колонией Бронти.

— Я был уверен, что вы заглянете туда, когда будете проезжать.

— Вы не ошиблись. Человек сорок выжило.

— А?

— Человек сорок…

— Не может быть.

— Сожалею, если вас это расстроило.

— Вот что значит доверять другим! А ведь я собирался сам быть там, руководить уничтожением мятежников и подлых заговорщиков!

— Кажется, даже Зодчий Гор выжил.

— Ну да? — Хок подумал, что, пожалуй, Гор был единственным в Колонии, кому следовало сохранить жизнь. — Он там сейчас?

— Нет. Отбыл в Висуа.

— Досадно. Может, обменять его на кого-нибудь из славских шпионов?

— Нет уверенности, что такие обмены будут продолжаться. Зигвард стал непредсказуем. Забава делает все, что он ей велит, а Кшиштоф не вмешивается.

— Птица и камень! Где же справедливость?

— Нету, — сказала Рита.

— А ведь Фалкону это может не понравиться.

— А вы всегда все ему докладываете?

— Ну да. А вы?

— Я женщина, имею право на секреты.

— Да. Ну-с, вы в Астафию?

— Да, как только мне сменят лошадей. Этот город я не люблю, у меня о нем неприятные воспоминания. А вы?

— Я тоже, но не сейчас. Мне нужно закончить несколько дел и поговорить с глазу на глаз с одним проходимцем по имени Брант.

— Брант? Хм. Что же это за проходимец?

— Да вот, видите ли, отменный негодяй, отменный. Я пришел — всего лишь — поговорить с одним студентом, который занимается подрывной деятельностью.

— Просто поговорить?

— Представьте себе.

— Как это гуманно с вашей стороны, Хок!

— Да, я не чужд проявлений гуманности.

— Ну-ну?

— Так вот, пришел я поговорить, а тут этот Брант сидит. Заметьте, мне до Бранта в этот момент нет никакого дела.

— Совсем нет?

— Нет. Совершенно. Я его не знаю и никогда раньше не видел.

— Бывает же.

— Да, действительно. Так вот, только я открываю, даже не открываю, а слегка приоткрываю рот…

— Чтобы обратиться к студенту?

— Именно. С предельной вежливостью, заметьте.

— Да, я заметила.

— Как вдруг, представьте, этот Брант, этот сопляк, к которому у меня нет дела, опрокидывает на меня стол!

— Вы шутите!

— Нисколько, уверяю вас! Я падаю и опешиваю. То есть, лежу опешенный. Как правильно?

— Не знаю, но продолжайте.

— Лежу опешивший, а тем временем этот наглый Брант, этот щенок, этот беспутный негодяй, кричит моему студенту, чтобы тот убегал!

— Какая дикость!

— Да, именно так я тогда и подумал. Мои стражники, а у меня их с собой было целых два…

— Ах, так с вами все же были стражники?

— Милейшие люди, уверяю вас. Не то, чтобы там мухи или таракана, развратного студента не обидят.

— Да, любопытно.

— Мои стражники, вместо того, чтобы ловить студента, ловят этого Бранта!

— Глупо.

— Глупо, но ведь это Брант их запутал, это он виноват!

— Действительно, я не сообразила. Вы правы. Продолжайте.

— Так вот, кидаются они на него, а он выхватывает клинок, сражается, проявляя доблесть, и укладывает обоих.

— А что делаете в это время вы?

— А я лежу под столом.

— Делая попытки подняться, я надеюсь?

— Да, неимоверные, превозмогая адскую боль. У меня такой рубец на бедре от этого стола. Хотите покажу?

— Нет. Но продолжайте.

— Он их уложил, я встаю и хочу преподнести ему урок вежливости. Сопляку. Мальчишке. Проходимцу.

— Как благородно с вашей стороны!

— Да. А он — убегает!

— Какая неблагодарность! Какое неуважение к старшим.

— Через окно. Еще и окно разбил.

— Надо его выпороть.

— Вот поэтому-то я и остаюсь. Я не могу так это оставить. Найду и выпорю. И только после этого прибуду пред очи Фалкона, который меня заждался.

— Я совершенно с вами согласна, Хок. Мальчишку необходимо выпороть. Сколько ему лет?

— Лет двадцать пять, двадцать шесть.

— Не такой уж мальчишка.

— Да. Но ведет себя беспутно и развязно. Вообще молодежь нынче пошла — все им должны. Наглецы.

— Ох, не говорите, Хок. Такие все обманщики и звери!

— Да. Ну, что ж, до свидания, прекрасная Рита! Почти двадцать лет знаю я вас, а вы все такая же.

— Не льстите мне, Хок, я ведь и влюбиться в вас могу, и вам тогда не сдобровать.

— Да? Ну тогда не надо. Ну, до свидания.

— До свидания.

Перед самым трактиром Брант расправил на себе одежду, вытер пот со лба, кое-как разгладил волосы, поправил перевязь, и вошел внутрь как ни в чем не бывало. Пройдя к себе наверх и тщательно заперев дверь, он вынул из ножен меч и обтер клинок простыней. Внимательно исследовав себя в зеркале (во всех жилых помещениях были зеркала), он обнаружил всего лишь несколько мелких царапин и синяков. Ничего страшного. Правда, левое колено и бедро болели от удара об раму.

Трусом он себя никогда не считал. Что-то было в том жилистом, с приплюснутым носом и слегка оттопыренным ухом, человеке, что-то мистическое, против чего нельзя сражаться. Невозможно. Что?

Хорошо бы было убраться из города прямо сейчас, или, еще лучше, как только наступят сумерки. Но у Нико были те самые четыре или пять золотых, и Брант не рассчитывал увидеть своего спутника раньше полуночи.

Нико явился только к пяти утра, пьяный вдрызг, в рваной одежде, с синяком под глазом, глупо улыбающийся.

— Расскажу — не поверишь, — сказал он и уснул.

Брант поймал его, когда он падал лицом вперед, дотащил до кровати, уложил и накрыл простыней.

К полудню они проснулись и спустились в ванную залу. Нико стонал и шипел. Все тело у него было в синяках и царапинах.

— Какие однако сволочи живут в этом городе, — сказал он, развалясь в лохани и прихлебывая из кружки горячую журбу. — Пришли мы к ней домой, помиловались там, потом поеблись, а она вдруг говорит — пойдем погуляем. Я не против, как всякий бывалый воин я люблю гулять. Приходим в одну таверну…

— Надо было заказать и домой нести, — сказал Брант, не очень вслушиваясь.

— Приходим в одну таверну…

— Правда, на вынос всегда хуже и дороже, чем ежели внутри.

— Приходим в одну таверну, а там такие ухари сидят, ждут. Сразу подошли. Впятером. Ну, троих я кое-как одолел, одного в окно вывалил, а пятый меня стулом достал. Мне где-то мгновения не хватило, всего-навсего, чтобы среагировать. Ну, я упал, так они как навалились. Я их ногами. Тут половой подбегает, я крутанулся, ногой ему в ребра, он вниз, я морду его принимаю на кулак. Оказалось, он мне помочь хотел. Потом этих выволокли, подходит хозяин, жмет мне руку, благодарит. И приносит кувшин вина, бесплатно. Куда баба моя девалась — не знаю. Подсаживаются ко мне двое, начинаем мы пить, потом следующий кувшин, и еще, а потом я плохо помню, чего было. Очухиваюсь — вот в таком виде. Стража ночная меня остановить хотела, я побежал, один за мной увязался, я за угол, он за мной, ну, я с ним разобрался. Выхода не было. Злой был. Возможно, убил. Не знаю.

— Слушай, Нико, — сказал Брант. — Нам весь сегодняшний день нужно просидеть в комнате. К окну не подходя. Тут за мной гоняется один. С охраной.

— Не бойся, — сказал Нико. — Если что, я его убью. Мне в этом городе больше нечего терять, за мной скоро все население гоняться будет.

— А как начнет смеркаться, — продолжал Брант, — мы с тобой наймем экипаж прямо до Астафии.

Сгорая от стыда, Брант пытался ходить по комнате, набрасывать эскизы зданий, спать. Ничего не получалось. Нико раздражал россказнями и заверениями, что лично он, Нико, никогда от опасности не бегал и не перед каким врагом ни разу не отступил.

Откуда мне знакома эта физиономия с приплюснутым носом, думал Брант. Где я ее видел. Почему так быстро решил бежать? В конце концов, есть ли опыт, нет ли опыта, эта свинья лежала на полу, придавленная столом, а я стоял рядом с мечом в руке. Это я уложил его на пол! Он с большим трудом поднялся! Ничего не стоило приставить ему меч к горлу, или оглушить, или даже связать! А я вместо этого кинулся, сломя голову… до сих пор передергивает… и сижу в этой клетке, боюсь на улицу нос показать.

Где я видел этого гада? И когда?

Неожиданно он вспомнил, где и когда.

Ах вот оно что, подумал он. Вот в чем дело, оказывается. Это просто детский ужас. Естественный и непобедимый.

Брант вынул меч из ножен и внимательно осмотрел клинок. Нико что-то спросил. Брант не расслышал и проигнорировал. Он вложил меч в ножны, надел дублет, повязался перевязью, накинул плащ, и представил себя выходящим из таверны. Он понял, что ничего не выйдет. Раздраженно сбросив плащ и сняв перевязь, он сел на кровать, уперся локтем в колено, и пристроил подбородок на сжатый кулак.

— Давай сыграем в парусники-и-галеры, — предложил Нико.

— Лучше в дочки-матери. На деньги.

— Можем в карты, если хочешь.

— Ладно. Сиди здесь, я спущусь за колодой.

Оказалось, Нико очень неплохо играет в триш, арчер, и сито, но совершенно не понимает игр, где нужно, в добавок к интуиции, морочить голову противнику.

За картами прошел день. Ужин был скромен. Брант расплатился с хозяином и, сопровождаемый Нико, вышел во влажный, душный кронинский вечер.

Они прошли спокойным шагом (в случае Нико, увы, спокойный шаг привлекал внимание) к зданию Университета. На углу ютились четыре экипажа. Два из них выглядели надежно и могли выдержать трехдневный переход. Неожиданно Брант прижался к стене и одной рукой остановил Нико.

— Тихо. Стань рядом со мной.

По противоположной стороне сквера перед Университетом двигалась знакомая фигура. Абсурд — на таком расстоянии невозможно определить, кто это, но Брант спинным мозгом чувствовал — кто. И вспомнились еще раз — черная повязка, закрывающая нижнюю часть лица, черный платок, повязанный вокруг головы, и видны только глаза и приплюснутый нос. И рука, всаживающая в рот тряпичный кляп. И все это — молча. А потом — мешок. А потом голос — тот самый, что звучал в студенческом кафе — «Вроде, никто не проснулся. Ну, гони».

Фигура скрылась. По лбу Бранта тек холодный пот.

С возницей договорились быстро. Полчаса спустя карета мирно катилась по Южной Дороге к Астафии, и с каждой верстой страх уменьшался, и когда четверо пеших разбойников под самое утро, на пятидесятой уже версте, попытались напасть на карету, Брант спокойным голосом сказал вознице:

— Останови. Мы их сейчас перебьем и поедем дальше.

Разбойники ссыпались со стен кареты, за которые держались, и скрылись в лесу.

На третий день утром, прямо по ходу показался шпиль Храма Доброго Сердца. Через четверть часа карета въехала в Астафию.