Год Мамонта

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ. ЗАГОВОР

Если бы кто-нибудь наблюдательный стоял бы в тот вечер напротив дома, где Синекура снимала квартиру, он бы заметил некую странность в поведении ее клиентов. Они прибывали — кто пешком, кто в карете — договаривались с Синекурой о цене, заходили — в дом, где она снимала квартиру, а не куда она обычно их заводила — и вскоре, меньше чем через четверть часа, она появлялась на улице опять, одна. А куда девался клиент — неизвестно. Неординарно наблюдательный человек, следящий за действом, заметил бы и узнал, под легким гримом, весьма известных в городе персонажей в числе клиентов Синекуры в тот вечер.

Ближе к полуночи, Синекура зашла в дом с очередным клиентом, и он тоже куда-то пропал, но на этот раз вместе с ней — на улице она не появилась ни через четверть часа, ни через час.

Дверь в квартиру Синекуры заперли на оба засова, зажгли свечи в трех канделябрах, и сели вокруг стола. Всего в квартире было пятнадцать человек.

— Ждать больше нельзя, господа, — сказал благообразный спутник Боара. — Мы упустим время. Этот Лжезигвард, будь он неладен, перепутал нам все карты. Что скажете?

— Все готово, — раздался голос из одного из темных углов. Обладатель голоса смотрел в окно, будто чего-то опасаясь. — Все военачальники, которых можно было подкупить, подкуплены. Треть членов Рядилища на нашей стороне. Вербовать еще кого-то было бы опасно. Народ напуган и озлоблен. Если мы выступим сейчас, у Фалкона не будет никаких шансов.

— У Фалкона очень много верных сторонников из охраны и тайной службы, — заметил кто-то рассудительным баритоном. — Вы все уверяете, что произойдет бескровный переворот. Бескровных переворотов, господа мои, не бывает.

— Сейчас речь не об этом, — вмешался благообразный. — Безусловно, риск есть, и стычки будут. Но главное — мы должны быть уверены в себе. Мы до сих пор не утвердили программу. Мы возьмем власть — и что же? Что мы скажем народу? Есть два предложения, и ни одно из них не кажется мне убедительным. Давайте сделаем так. Давайте весь следующий час посвятим форме правления и распределению должностей.

— Так мы решили выступать сейчас? — спросил кто-то, до сих пор скромно молчавший.

Все лица повернулись к спрашивающему.

— Да, господин мой, — сказал благообразный. — Да, Великий Князь. Мы выступаем сегодня ночью. Примерно через два часа.

— Я бы не рекомендовал выступать именно сегодня, — сказал Бук. — Лучше завтра. Завтра Фокс и его люди будут в отлучке. Сегодня они на дежурстве, и я бы не хотел с ними связываться.

— У нас нет выхода, — настаивал благообразный. — Господа, некоторые из военачальников уже предупреждены и ждут. Если мы еще раз их разочаруем, мы поставим и их, и себя в очень опасное положение, ничего ровно не добившись и не совершив.

— Лжезигварда ожидают со дня на день, — сказал кто-то.

— Ерунда, — возразил благообразный. — Это все фалконовы провокации. Окраину сожгли сами фалконовцы. Я не удивлюсь, если узнаю, что Лжезигварда придумал сам Фалкон. Кто его видел? Где свидетели? Северная Дорога охраняется, всех, кто направляется в Кронин, останавливают и разворачивают. Боар, скажите им.

Боар наклонил голову, раздумывая.

— Да, есть такая теория, — сказал он. — И, знаете, ее очень трудно опровергнуть. Действительно, никаких доказательств того, что нам рассказывают про Кронин, нет. Возможно, все это просто запугивание народа. Я хорошо знаю кронинцев, я сам прожил в Кронине всю сознательную жизнь. То что, по официальной версии, произошло в Кронине, произошло слишком быстро. Взяли и поверили, взяли и перешли под знамена.

— Но Неприступница действительно исчезла, — сказал кто-то надменный, очевидно, вхожий в княжеский дворец.

— И о чем же это говорит? — возразил Боар. — Может, она на юг уехала. Может, ее заточили в темницу. Народ любит ругать предателей, и особенно предательниц. Вот ему и дали объект. Князь, Неприступница действительно отсутствует?

Все повернулись к Великому Князю. Он вдохнул.

— Да, — сказал Бук. — И меня это очень тревожит. Фалкон что-то задумал.

— Тем более надо действовать прямо сейчас, — сказал благообразный.

Бук промолчал.

— Итак, форма правления, — сказал благообразный. — Первый вариант — диктатура, второй — республика. Если мы идем по линии диктатуры, диктатора надо выбирать прямо сейчас. Если республика, нужно выбрать — не знаю, парламент, что ли. Слово Рядилище навсегда дискредитированно. Но, опять же, делать это нужно сейчас. Князь, что скажете?

— Я уж говорил, и сейчас говорю, — сказал Бук. — Меня устроит любой из вариантов. Я участвую в этом деле на равне со всеми и ни на что не претендую. Я знаю все ходы и выходы в особняке Фалкона и во дворце. Все, что от меня требуется — провести нужных людей в нужные помещения, действуя, если понадобится, собственным именем. Я до сих пор не участвовал в политике, и начинать не собираюсь. Если вы просто интересуетесь моим мнением, мне больше импонирует республика. В Троецарствии давно не было республики, много веков уже. Это неестественно, режимы должны меняться время от времени. Диктатура — та же княжеская власть. Диктатор избирается до конца жизни, и назначает себе преемника. Чем это отличается от монархии — неизвестно.

— Хорошо, — сказал благообразный. — Кто за республику, поднимите, пожалуйста, руки.

Несколько человек подняли руки. Благообразный пересчитал их, оказалось девять рук.

— Кто за диктатуру? — спросил он.

Поднялось семь рук.

— Так дело не пойдет, — сказал благообразный. — Нельзя одновременно голосовать за диктатуру и республику. Кто-то поднял руку два раза.

Все посмотрели друг на друга.

— Вроде нет, — сказал Боар.

— Как же нет! — возразил благообразный. — Девять и семь — шестнадцать. Голосовавших за республику, вместе со мной — девять. Плюс семь за диктатуру. А нас здесь должно быть пятнадцать. А получается шестнадцать.

Проголосовали еще раз. На этот раз все сошлось — восемь за республику, семь за диктатуру.

Начали обсуждать строй и законы.

В соседней комнате, исполнявшей обязанности спальни, Синекура сидела у окна, подперев голову кулаком, и ни о чем не думала.

— Здравствуй, — шепнул кто-то около ее уха.

Она было вскрикнула, но ей зажали рот.

— Шшш, — сказал зажавший. — Не кричи. Это я. Не рвись. Не рвись, тебе говорят! Успокойся. Сейчас я тебя отсюда уведу. Тебе ничего не грозит. Мы уедем далеко-далеко и будем жить очень мирно и в тоже время весело.

— Нет, — сказала она одними глазами.

— Тихо, — сказал он и отнял руку от ее рта.

— Что ты здесь делаешь?

— Я здесь как частное лицо, — сказал Хок. — Ты только не волнуйся так.

— Уходи немедленно! С тобой охрана?

— Нет. И никуда я без тебя не пойду. Я думал, ты в Сейской Темнице. Я там все вверх дном перевернул, нескольких вывел из строя, а тебя не нашел. Ну, потом навел некоторые справки. А чего ты сбежала, я до сих пор не знаю. И это не важно.

— Я сбежала потому, что ты хотел меня убить.

— Я?!

— Ты.

— За что?

— За Бранта.

— Опять Брант! Везде Брант! — возмутился Хок, хоть и не очень громко. — Вездесущий, всемогущий Брант. Аврора, я не мог тебя убить. И сейчас не могу.

— Я тебе не верю.

— Я люблю тебя.

Он отпустил ее и выпрямился. Она посмотрела на него затравленным взглядом.

— Тебе очень нужно, чтобы я тебе поверила?

— Да.

— Опять какие-то козни?

— Козни? Козни у тебя в гостиной… у тебя… ну и квартирку ты наняла… так вот, козни за той дверью. Пятнадцать идиотов делят власть, которую они не взяли, и не возьмут.

— Ты их выдашь.

— Я? — Хок пожал плечами. — Я — беглец, изгой, пария, мятежник. Их давно выдали, среди них целых три осведомителя, включая лидера.

— Откуда ты знаешь?

— Лидера я вербовал сам. И судя по тому, что они говорят — мол, выступаем прямо сейчас — Фокс и его горлохваты уже на пути сюда.

— Нет!

— Да.

— Не может быть!

Аврора вскочила на ноги, смотря на Хока отчаянными глазами.

— Надо что-то делать, — сказала она. — Я не могу допустить… получается, что я их предала.

— При чем тут ты? Ты ничего не знала и не знаешь.

— Я им предоставила свою квартиру. Вот эту. По личной просьбе.

— Чьей же?

— Ты знаешь, чьей.

— Да, знаю. Никто столько не таскается на Улицу Святого Жигмонда, сколько Бук.

— Не смей так говорить про него! Он — очень хороший.

— Все у тебя хорошие. Один я — изверг.

— Разве это не так? Скажи — не так?

— Нет, не так. Я тебя люблю.

— Я тебе не верю. Ты все это придумал. Но знай — если из-за меня кто-то здесь пострадает, я этого не перенесу. Я сначала попытаюсь убить тебя, а потом…

— Не болтай. У нас нет времени. Едем? Только ты и я. Все равно куда.

Она села на стул и заплакала. Хока это ужасно расстроило, но он не умел утешать женщин. Он растерянно стоял перед ней.

— Ты действительно меня любишь? — спросила она, плача.

— За три года можно было, кажется, догадаться, — сказал он мрачно.

— Ты мне никогда об этом не говорил, — сказала она, продолжая плакать.

— Не было случая.

— А теперь вот представился.

— Как видишь.

Она еще немного поплакала молча, а потом сказала:

— Докажи.

— Каким образом?

— Сделай так, чтобы их не арестовали. Объясни им все. Пусть разойдутся по домам, пусть бегут из города.

— Ты с ума сошла, — сказал он.

— Вот видишь, — сказала она, плача. — Все это только слова.

Хок кусал губы и думал, что делать. А ведь правда — только слова. Я ее вытащил из… вот с этой улицы я ее вытащил… и я же дал ей свалиться обратно… я ее напугал! Лично я. В то самое утро. Я заподозрил, что Брант… опять Брант… там был, и она видела, что я заподозрил, но ничего не сказала. Потом я… выяснил, что там была Рита, и Аврора видела, что я выясняю… и ничего не сказала. Надо было тогда ее успокоить, но мы приучены к таинственности, к умолчанию, к секретам. Мы из всего делаем тайну. Мы всех пугаем неизвестностью. Сто человек держат в подчинении четвертьмиллионный город и многотысячную армию. Но она-то тут при чем? Зачем я ее-то пугал? Мало ли, с кем она спала! Я чего, клятву верности с нее брал, когда в свет ее вводил? Может, и брал. Но ведь это вообще не честно — хочешь выбраться из грязи, изволь быть мне верной. Ведь это та же грязь, это покупка, а не избавление. И вот — на тебе. В первый раз в жизни — в первый! — она предъявила требование. И я сразу отказываюсь. Я, мол, ничего ей не должен. А ведь должен. Вот она сидит и плачет.

— Хорошо, — сказал Хок. — Сделаю все, что в моих силах.

— Поклянись.

— Еще чего! — сказал он раздраженно. — Я сказал, что сделаю, значит так оно и будет. Сиди здесь и не высовывайся. Вообще. Пока я за тобой не приду. Я к ним сейчас выйду, а ты запри дверь на засов. Понятно?

— Ты меня обманываешь.

— Даже если это так, — сказал он, — выхода у тебя все равно нет. Но я тебя не обманываю.

Он поправил перевязь, перекинул через руку плащ, и вышел в гостиную.

— Здравствуйте, господа мои, — сказал он.

Прения по поводу структуры власти прекратились мгновенно. Некоторые из заговорщиков вскочили, хватаясь за мечи.

— Мир вам, мир, — сказал Хок. — Господа, я пришел не арестовывать вас, но помочь вам. Выслушайте меня. Я буду краток. Судя по выражению некоторых из ваших лиц, вы меня узнали.

Да, они его узнали. На некоторых лицах было выражение ужаса.

— Вы недооценили Фалкона, — сказал Хок с укором. — Фалкон — страшнейший фантазер, но Лжезигварда придумал не он. Его вообще никто не придумывал, он есть на самом деле. Я только что из Кронина, и я знаю, что говорю. Но зато — Фалкон придумал вас.

Некоторые переглянулись.

— Что вы имеете в виду?

— Этот заговор — от начала и до конца дело рук Фалкона, — объяснил Хок. — Он его создал. Это у него хобби такое, заговоры против себя создавать. А я ему помогал. Но больше я ему не помогаю. О всех ваших планах, и о вашем присутствии здесь, Фалкону известно, ибо он сам эти планы составлял. У вас нет никаких шансов. В особняке Фалкона и во дворце вас уже ждут. Камеры в Сейской Темнице готовы вас принять, я видел, я только что оттуда. Время вашего выступления — три часа утра — подсказал Фалкону Фокс. Сперва Фалкон хотел назначить выступление на полночь, но Фокс его отговорил. Сейчас Фокс явится сюда и приведет человек тридцать охраны. Но вам повезло, ибо среди вас есть я. Теперь я скажу вам, что вам следует делать.

В комнате стояла зловещая тишина. Кто-то смотрел прямо перед собой, кто-то боялся поднять глаза. Возбужденные ранее действием и приготовлениями, рассчитывавшие взять власть без особых усилий, заговорщики вдруг осознали всю нелепость и весь ужас своего положения. Опьяненные ранее близостью власти, они вдруг начали мыслить рационально и вспомнили, что в Ниверии заговоры составляются только с ведома Фалкона и только при его активном содействии. Ни один из них не был человеком простым и доверчивым, им всем прекрасно были известны примитивные но действенные механизмы системы этой власти — власти над сердцами людей. Они смеялись над сообщениями глашатаев и речами лояльных ораторов на Форуме, они прекрасно помнили, что заговоры — три года назад, пять лет назад, и даже грандиозное почти-восстание пятнадцатилетней давности — были от начала до конца спланированы, продуманы, и приведены в действие самим Фалконом и его помощниками, они помнили, что осведомители — и платные, и добровольные — существуют повсюду, но присутствие в их числе Великого Князя Бука и страстного, красноречивого Боара сбило их с толку. И даже сейчас им не пришло в голову, что в стране, где самое невинное недовольство боятся высказывать соседу, с которым вместе выросли, открыто фрондирующий Боар, прибывший месяц назад из Кронина и моментально составивший себе репутацию в столице, дважды выступив на Форуме со скандальными речами есть аномалия. Фалкон, любивший порой парадоксы, мог сделать вид, что не заметил первого выступления Боара, но между первым и вторым выступлением на Форуме прошло две недели, и о втором было известно заранее, за четыре дня — и Фалкон не арестовал Боара ни до, ни даже после выступления, в котором Боар называл Фалкона душителем, узурпатором, растлителем душ, бездарным правителем, убийцей — и непостижимым образом ничего не сказал об этническом происхождении Главы Рядилища, хотя предположить, что Боар, учившийся подбирать факты для полемики у лучших кронинских преподавателей, не знал о славско-артанских корнях Фалкона, было невозможно.

Им вспомнилось вдруг, что Великий Князь Бук до самого недавнего времени подписывал и оглашал эдикты Рядилища, то есть Фалкона, что он предал некогда, ради спокойной и сытой жизни во дворце, память своего отца и великого прадеда, и что за последние полгода в жизни этого бездельника, бабника и пьяницы не произошло решительно ничего такого, что могло бы сподвигнуть его измениться.

И еще некоторым из них пришло в голову, что в связи с Лжезивардом, настоящим ли, мифическим ли, с ними теперь церемониться не будут — времени нет — и сразу припишут им сговор с кронинскими мятежниками.

Лжезигварда нет — это провокация Фалкона.

Заговора нет — это придумка Фалкона.

Нет ни врагов, ни друзей, ни Создателя — есть Фалкон.

— Почему мы должны вам верить? — спросил кто-то.

— А у вас выхода нет, — объяснил Хок. — Если я пришел сюда от имени Фалкона, значит, Фалкону все известно, и вас ждет колесо. Если же я пришел от своего имени, колесо вас все равно ждет, но у вас есть шанс его избежать. Благодаря мне.

На улице и на лестнице раздались шаги.

— Вот, рекомендую вам, — насмешливо сказал Хок, — Фокс и его боевые собутыльники.

Несколько человек поднялось с мест.

— Слушайте внимательно, — сказал Хок. — Вон то окно видите? Правильно. Там широкий карниз. Вылезайте по одному. Не торопитесь. Идите по карнизу к углу. На углу вы заметите, что крыша противоположного двухэтажного дома достаточно низкая, чтобы прыгнуть на нее, не сверзившись на мостовую. С этой стороны люди Фокса пока что не следят. Оказавшись на крыше, вы пойдете вдоль кромки к дальней стене дома, и там вам придется еще раз прыгнуть. На крыше следующего дома вы увидите дормер. Дом нежилой. Через дормер вы попадете в мансарду. Из мансарды вы спуститесь на первый этаж и найдете желтую дверь, там только одна такая. Она ведет в подвал. В подвале есть забытый всеми подземный ход. Он длинный, поэтому рекомендую захватить с собой несколько свечей. Ход этот выведет вас к Итаниному Рынку. Остальное — на ваше усмотрение. А я вас здесь постараюсь прикрыть, сколько смогу. Князь, вы останетесь со мной.

— Зачем? — спросил Бук.

— У Фокса наверняка есть приказ брать вас лично живым, так что за свою жизнь можете не опасаться. По поводу остальных такого приказа нет.

Кто-то уже открыл окно и заступил на карниз. Раздался стук в дверь. Стук повторился.

Заговорщики спешили, вылезая по одному. Безусловно, они боялись упасть — три этажа! Но Фокса они боялись больше, и потому спешили. И — не успевали.

— Откройте! — крикнули на лестнице. — Именем Рядилища!

Хок понял, что дальше будет хуже. Подойдя к двери, он отодвинул засов. Человек шесть заговорщиков все еще теснились у окна, и Боар среди них. Можно было взять его заложником, но будут ли люди Фокса радеть за жизнь осведомителя? Осведомителей защищают в последнюю очередь. Сегодня он осведомил тебя, завтра осведомит еще кого-то, возможно о тебе самом. Хок распахнул дверь, встав справа от косяка таким образом, чтобы не привлечь внимание вошедших. Двое охранников шагнули в комнату и кинулись к группе у окна с обнаженными мечами. Еще двое хотели было войти за ними и тоже кинуться, но Хок ударил открытую дверь ногой, и она ударила хотевших. Один из них успел закрыться рукой, другой упал, и Хок вторым ударом ноги захлопнул дверь — и сразу задвинул засов.

Двое успевших кинуться круто обернулись.

— Бросайте оружие, господа мои, — сказал Хок. — А то беда может приключиться.

Они его узнали. Репутация его была им известна. Опальный командир охраны стоял перед ними в своей излюбленной расслабленной, вовсе не боевой, позе с опущенным мечом. Об этой его позе среди охраны и астафских забияк ходили легенды. На людей знающих поза наводила ужас.

Один из охранников оказался знающим и выронил меч. Второй решил спасти честь. Он бросился на Хока, выставив перед собой клинок. Он не понял, каким образом Хок оказался у него за спиной, и почему выставленный вперед клинок куда-то пропал, и почему вдруг пол ушел у него из-под ног — все произошло слишком быстро для понимания. Он понял, что попал в обещанную Хоком беду, лишь когда увидел стремительно приближающуюся к нему оконную раму. Он проломил ее головой и плечами и инстинктивно попытался поймать — рукой, ногой, зубами — карниз, но именно под этим окном карниза не оказалось. Бук, решивший воспользоваться тем, что внимание Хока переключилось на охранников полностью, скользнул было к открытому крайнему окну, намереваясь вылезти на карниз, но остановился — перед самым его лицом в раму вонзился брошенный Хоком кинжал.

Хок повернулся к знающему.

— Мне нужно поговорить с Фоксом с глазу на глаз.

В дверь все это время ломились, и она грозила слететь с петель.

— Я…

— Пойди и позови Фокса. Арбалет отдай мне.

Охранник снял с плеча арбалет и покорно протянул Хоку. Дверь треснула.

— Стойте, стойте! — закричал охранник. — Стойте же, леший вас загрызи! Я сейчас отопру дверь! Не ломитесь!

Хок поставил один из канделябров, освещавших помещение, у самой двери, а остальные два выбросил в пробитое окно. Охранник отпер дверь.

— Здесь Хок, — сказал он.

— С заряженным арбалетом, — донесся голос Хока из одного из темных углов.

Собиравшиеся ворваться в комнату оценили и полумрак, и тени, и голос, и сообщение, и остановились.

— Он требует Фокса, — сказал охранник.

После короткой паузы кто-то поспешил вниз к спокойно стоящему на улице Фоксу.

Фокс оказался в дурацком положении. Отказать Хоку значило признать себя трусом и потерять часть авторитета. Не отказать значило вести переговоры с мятежниками. Профессиональная гордость победила. Фокс взбежал на третий этаж, прыгая через три ступеньки, и вошел в комнату с обнаженным мечом. Он не ожидал увидеть того, что увидел. Подсвечник на полу освещал только пространство возле двери, но чувствовалось, что в комнате пустовато. Пятнадцать человек! Может, они в спальне? Фокс поводил мечом из стороны в сторону.

— Дверь закрой, — сказал Хок из темноты дальнего угла. — А то ведь простудимся, сквозняк. Кстати, в руке у меня заряженный арбалет.

— Где заговорщики? — спросил Фокс.

— Я скажу тебе, где они, если ты закроешь дверь. — Ему вспомнилось донесение одного из ухарей, которым помешали поколотить Главного Священника Редо. — Считаю до одного. Раз.

Фокс закрыл дверь. Глаза начали привыкать к темноте. Хок был в левом углу. Кто-то еще был в правом.

— Тебе нужны заговорщики, а мне нужен пропуск. Услуга за услугу.

— Какой еще пропуск?

— Я хочу покинуть столицу. Мне нужно развеяться. Я переутомился на службе у Фалкона. Двадцать лет без отдыха — не каждый выдержит. Вон там на столе перо и бумага. Пропуск на двоих, чтобы показать на заставе. Пиши.

— Не имею права.

— Ты ведь теперь начальник охраны. У тебя и печать есть на перстне, не так ли?

— Назначение не обнародовано.

— Не ври. Фалкон не мог дать приказ меня задержать, не назначив нового начальника охраны.

— Куда ты собираешься ехать?

— Я не обязан давать тебе отчет. Ты стал начальником, но я не стал твоим подчиненным.

— Ничего я тебе писать не буду.

— Слушай, Фокс, дело такое. Фалкон настолько уверен, что заговорщиков можно взять голыми руками, что он очень рассердится, когда узнает, что они не взяты. И совершенно не важно, кто преградил тебе путь — я, волосатый слон, сборщик налогов, пьяная домохозяйка — он тебе это припомнит. Мне он искал замену много лет. Тебе он найдет ее за неделю.

— Далеко они уйти не могли, — подумал вслух Фокс.

— Уйдут, — сказал Хок. — Чем дольше ты будешь тянуть, тем дальше они смогут уйти.

— Я отдам приказ оцепить квартал.

— Я держу тебя под прицелом. В таком положении трудно отдавать приказы.

— Где гарантия, что после того, как я напишу тебе пропуск, ты мне все расскажешь, а не выстрелишь?

— Даю слово.

— Можно ли верить твоему слову?

— Я не Фалкон, — сказал Хок, и аргумент опять подействовал.

Склоняясь над столом, Фокс написал пропуск, затем обмакнул перстень в чернила, тряхнул им несколько раз, и приложил к бумаге.

— Они ушли через подземный ход, — сказал Хок. — Они выберутся как раз возле Итаниного Рынка, с правой стороны, около дороги. Там будка стоит деревянная, давно брошенная. Знаешь место?

— Знаю.

— Если вы туда поскачете очень быстро, вы сумеете их всех переловить.

— Сомнительно все это, — сказал Фокс.

— Он говорит правду, — донесся голос из правого дальнего угла. — Он сам давал им здесь точные указания, как туда добраться.

Фокс вздрогнул. Ошибиться было невозможно — голос Бука.

— Хватит с тебя? — спросил риторически Хок. — Все. Иди.

Фокс поколебался, но все-таки вышел из комнаты. Сапоги его застучали по лестнице.

— Вы их предали, — сказал Бук.

— Не говорите глупости, — откликнулся Хок, направляясь к двери в спальню.

Он постучал. Никто не отозвался. Тогда он отступил на два шага и выбил дверь ударом ноги.

Сидя на корточках возле стены, Аврора плакала.

— Убийца, — сказала она, плача. — Предатель. Я тебе поверила. Твое слово ничего не стоит.

— Иногда стоит, — заверил ее Хок. — Не будь дурой. И вам, князь, не советую. Тоннелей, соединяющих центр с окраиной, не существует. Даже брошенных.

— А? — сказала она, переставая плакать.

— Желтых дверей тоже, — добавил Хок. — Эти дураки спустятся на первый этаж, но желтой двери не найдут. Поэтому они просто выйдут на улицу из заброшенного дома и пойдут себе куда-нибудь. Остальное — их дело. Я дал им шанс сбежать, а охранять этих подлецов, я не обязан. Собирайся. Оденься потеплее. Мы едем на Северную Дорогу, а там снег.

— То есть… — начал было Бук.

— А вы, князь, едете с нами, — сообщил Хок.

— Зачем?

— Чтобы я в случае вашего отказа вас не убил.

Когда Аврора была готова, Хок осторожно сложил пропуск, написанный Фоксом, вдвое, и сунул его себе за пазуху, после чего он вытащил меч.

— Нас ждут, — предупредил он. — Вы двое держитесь за мной, не очень близко, но и не очень далеко.

Он распахнул дверь и сразу отошел за косяк, дав двум ждавшим на лестничной площадке выстрелить и промахнуться, после чего он выстрелил сам, бросил арбалет, и скрестил меч с мечом уцелевшего охранника. Сватка была короткой, охранника перебросили через перила и он упал в пролет.

Тут же раздались шаги и на темной лестнице засветились факелы. Хок ринулся вниз. Когда его увидели, было поздно — он налетел на них, четверых, мешавших друг другу, и в яростной короткой схватке вывел их из строя — двое упали в пролет, двое остались лежать на лестнице. Хок вложил меч в ножны и подобрал горящий факел и арбалет.

У входной двери он остановился и дал знак Авроре и Буку остановиться тоже.

— Направо до угла, и там тоже направо. Там стоит карета, в которую вы сядете. Бук, если вы вздумаете еще раз попытаться бежать, я сделаю вашу насильственную кончину целью моей жизни.

Бук опустил глаза.

— Вам понятно?

— Да.

Хок затушил факел и приоткрыл дверь. Изначально, операция задумывалась как пустая формальность и хорошо бы было, если бы Фокс не озаботился бы запустить троих или четверых стрелков в дом напротив. Хок выскользнул наружу и оглушил охранника слева от двери ударом арбалетного приклада. Больше на Улице Святого Жигмонда никого не было — проститутки попрятались. Хок распахнул дверь и кивнул Авроре и Буку. Они вышли и зашагали к углу, а Хок отстал, зорко поглядывая по сторонам. У самого угла навстречу Авроре и Буку вышел охранник. Они остановились. Охранник выхватил меч, и тут же арбалетная стрела вонзилась ему в глаз, и он упал навзничь.

Бук оглянулся. Хок бегом бежал к ним, жестом подсказывая, что им следует идти дальше, и поживее. Сам он остановился возле убитого охранника и поднял упавший с плеча последнего колчан арбалетных стрел.

Убедившись, что Аврора и Бук уже в карете, Хок вскочил на облучок и хлестнул лошадей. Карета лихо покатилась к реке, пролетела по набережной до Променадного Моста, пересекла реку, миновала Променад, и через десять минут была у Северной Заставы. Охранники вышли, приняли из рук Хока пропуск, осмотрели его, нашли правильным, вернули его Хоку и пропустили карету, не заглянув внутрь.

Пропуск, выписанный на троих, обязательно привлек бы внимание.

Когда миновали предместья, Бук перестал отодвигать занавесь на окне кареты и откинулся на сиденье. В темноте можно было различить только верх светло-голубого платья Авроры. Лица ее не было видно. Она укрылась пледом — пледа тоже не было видно.

— Я так и не понял, — сказал он, — на чьей стороне вы были.

Аврора не ответила.

— От Фокса информации не допросишься, но, по всей видимости, вы испугались, и он использовал ваш испуг. А что делал тот, кто сейчас гонит лошадей во весь опор, рискуя сломать нам обоим шеи, я не знаю. Предполагаю, что между ним и Фоксом произошла размолвка, и Фалкон принял сторону Фокса. Тогда понятно, почему Хок отсутствовал, когда все началось. Непонятно, почем вдруг в самом разгаре событий он оказался в вашей квартире. Также непонятно, куда он нас везет.

— Почему же, — откликнулась наконец Аврора. — Это как раз понятно. В Кронин.

— Зачем?

— Зачем он везет туда меня — долго объяснять. А вас он туда везет, чтобы сдать вас новому правителю.

— Чтобы я заявил прилюдно, что новый правитель — мой отец?

— Возможно.

— Нет, хватит с меня, — сказал Бук мрачно. — Лимит предательств исчерпан, дальше продолжать — люди будут смеяться.

— А зачем вам кого-то предавать?

— Не кого-то, а что-то. Память об отце. Признать отцом Лжезигварда значит…

— Никакой он не Лжезигвард. Странно, что вы этого не понимаете. Он и есть ваш отец. Будь он самозванцем, никакой паники в Астафии бы не было. Послали бы в Кронин человек сто, и они бы Лжезигварда арестовали, а кронинцы стояли бы и смотрели, да еще бы думали, как на этом заработать.

— Мой отец…

— Вам много про него рассказали, и вы всему поверили.

— Этого не может быть.

— Но это есть. Я была бы вам очень благодарна, если бы вы помолчали немного.

— Вам нужно подумать?

— Мне нужно поспать.

Она протянула руку под сиденье, пошарила там, и выволокла сразу два дополнительных пледа, в которые тут же укуталась.

Бук только сейчас сообразил, что в карете очень холодно. Сразу к северу от Астафии намечалась следующая климатическая зона.

Болтает, подумал он. Не может быть, что Лжезигвард — мой отец. В голове не укладывается.

Когда Бук снова отодвинул занавеску, ему стало не по себе. Карета, оказалось, свернула с мощеной Северной Дороги на какую-то окольную тропу, и теперь подпрыгивала, катясь по тронутой заморозками грязи.

Что ж. Если его решили здесь прикончить, как собаку, по крайней мере, он разгадал замысел и будет ко всему готов. Он пошарил под скамьей, ища что-нибудь тяжелое, и к своему удивлению вытащил оттуда хорошо отточеный боевой меч. Сперва это привело его в смятение, а затем он засомневался. Если такой человек как Хок задумал его убить, в то, что он оставит ему хоть какое-то оружие, поверить было трудно. Если, конечно, Хок не задумал сойтись с ним, Буком, в поединке. Вряд ли. В романтике многолетнего слугу Фалкона заподозрить было никак нельзя. Чего же он хочет? Что за дорога?

Бук вздохнул, набрался храбрости, и высунулся в окно.

— Эй!

Мгновенного ответа не последовало, но вскоре карета остановилась, и Хок спрыгнул с облучка.

— Ну? — сказал он.

— Во-первых, я замерз, — сказал Бук. — Во-вторых, мне скучно. Аврора спит, говорить не с кем.

— Садитесь ко мне на облучок, — сказал Хок. — Я дам вам плед. В карете есть печка, но лучше ее сейчас не зажигать.

Бук подумал-подумал и решил, что, в общем, надо подсесть к Хоку и вывести его на разговор. Хок предложил ему свою флягу и Бук охотно приложился к ней.

— Вот ведь незадача, — сказал он, когда карета снова тронулась. — Я совершенно не понимаю, куда мы направляемся.

— В Кронин.

— Почему по этой дороге?

— Северная Дорога кишит воинами и шпионами — два типа людей, к которым у меня стойкая неприязнь, с раннего детства, — объяснил Хок. — А эта дорога пользуется плохой репутацией, поэтому мы наверняка никого на ней не встретим. К утру мы прибудем в поселение, где знакомый мне фермер сдаст нам на день свой дом. Я хотел бы выспаться — я третьи сутки без сна.

— А что мы будем делать в Кронине?

— Присягать вашему отцу.

— Я не верю, что он мой отец.

Хок улыбнулся и пожал плечами.

— А зачем Аврора?

Хок помолчал, бросил недружелюбный взгляд на Бука, приложился к фляге, и в конце концов сказал:

— Вы действительно хотите знать?

— Ну да.

— А вам не кажется, что это сопряжено с какой-нибудь тайной, вас не касающейся?

Бук поразмыслил.

— Знаете, нет, — сказал он. — За эти две недели я хорошо узнал Аврору. Я стал ее другом.

— И как друг вы, конечно же, позаботились, чтобы она не осталась без средств и для обеспечения постоянного дохода поставили ее под фонарь на Улице Святого Жигмонда, поскольку сами стеснены в средствах.

— Она и раньше…

— Да, с той разницей, что раньше под фонарь ее поставили не вы, но кто-то другой.

— Вы забываете…

— Я никогда ничего не забываю.

— …вашу роль во всем этом.

— Какую еще роль?

— Осведомителем Фалкона меня сделали именно вы.

— Вы могли отказаться.

— Нет, не мог.

— Могли.

— Я считал сначала, что так нужно для блага страны.

— Князь, мы не во дворце и не в Рядилище, и мы с вами взрослые люди.

— У меня были причины.

— У всех бывают причины.

Помолчали.

— Все-таки, — сказал Бук, сгорая от стыда, — мне ее жалко. Аврору.

— Это хорошо, — сказал Хок. — Жалость и милосердие кажется в родстве?

— Да, близком. Меня беспокоит ее судьба.

Хок помолчал, подумал, и сказал:

— Ладно. Мы в предстоящем нам деле союзники, потому я вам, пожалуй, доверюсь. Обещайте не использовать то, что я вам скажу, в своих целях. Я, правда, не представляю себе, каким образом вы можете это использовать, но особам царственным всегда предоставляются случаи на которые мы, простые смертные, никогда не рассчитываем.

— Обещаю, — сказал Бук.

Хок долго молчал. Бук ждал.

— Аврора, — сказал Хок, — родом из мещан. Девушка как девушка, но однажды одному вельможе вдруг взбрело в голову в нее влюбиться. Он стал ее богато одаривать, поселил в специально для нее купленный дом, и даже стал платить за учение ее брата, который как раз постигал в то время премудрости военного ремесла. Брат не возражал. Но случилось так, что мы с Фалконом составили очередной заговор против Фалкона, и к этому заговору подключили этого самого вельможу. И Фалкон написал приказ об его, вельможи, аресте, а подписали его вы лично, как всегда неглядя. Я арестовал вельможу, и его колесовали. К тому времени родители девушки отреклись от нее и куда-то уехали. Возможно, они решили, что им необходим в связи с потрясениями некоторый отдых. И она и ее брат остались без средств. Не сразу — поскольку вельможа был щедр и одаривал ее не только средствами существования, но также бижутерией, которая всегда в ходу, но — постепенно. Из особняка пришлось выехать. Девушка работала прачкой, белошвейкой, и так далее, а брат ее продолжал учебу. Оба они горели, естественно, жаждой мести. Но жажда мести и стабильность дохода редко сочетаются. Наступил момент, когда у девушки не осталось ни заработков, ни денег. И тогда она встала под фонарь. Где я ее и обнаружил. Было это пять лет назад.

Хок замолчал и прислушался. Бук забеспокоился, увидев, как бывший глава охраны пригибается, поднимает арбалет и, придавив вожжи ногой, заряжает его.

— Не беспокойтесь, это на всякий случай, — заверил Хок. — У меня всегда подозрительность усиливается, когда я не выспался. Да. Девушка обо всем рассказала брату своему. Посовещавшись, они решили, что так даже лучше. Простое убийство их не устраивало. Виновником всех бед считали меня, и оба хотели видеть меня на колесе, истекающим кровью под ломом палача. Я, кстати говоря, вскоре об этом узнал.

— Узнали? От кого?

— Я ведь был до недавнего времени начальником охраны и правой рукой небезызвестного политика. Донесения, прежде чем попасть на письменный стол Фалкона, попадали на мой письменный стол. Я также узнал, что брат ее решил прямо из военной школы перевестись в охрану. Я ему в этом помог. В охране он стал быстро продвигаться вверх по служебной лестнице. Правда, для этого приходилось иногда убирать вышестоящих, с помощью опять же доносов. Я ему содействовал.

— А вы… — начал было Бук, и замолчал.

— Не кажется ли мне, что это безнравственно? — спросил Хок, угадывая мысли князя. — Кажется. Но все приказы об арестах подписаны были вами, князь.

— Нет уж, — сказал Бук, смелея. — Я подписывал все подряд, не читая. Нечего на меня все вешать!

— Кое-что вы все-таки читали.

Бук промолчал, и это молчание пришлось Хоку не по душе.

— Например, — сказал Хок, — я уверен, что вы читали, прежде чем подписать, приказ об аресте мужа одной из ваших любовниц. Муж возражал против ваших отношений и заявил об этом Фалкону. Фалкону захотелось, возможно, сделать вам приятное.

Бук закусил губу и отвернулся.

— Дальше рассказывать? — спросил Хок.

— Да.

— Брат и сестра все лелеяли планы мести. Но на каком-то этапе планы эти стали вдруг расплывчаты. Сестра, как более искренняя, призналась мне во всем. Брат же не хотел ни в чем признаваться, но ему явно нравилась его должность. Во всяком случае, она занимала его гораздо больше, чем мысли о мести. Должность была внове, а мысли старые. Теперь он просто не мог приводить в действие планы — ведь это значило бы рискнуть блистательной карьерой. Тем не менее, как все истые лицемеры он заставлял себя верить, что изначальная причина его перехода в охрану до сих пор актуальна. Если бы сестра только намекнула бы ему, что уничтожать обидчика больше нет смысла, он, вероятно, убил бы ее за оскорбление святых его чувств. Со стороны это кажется странным, ибо не он же, в самом деле, состоял в любовниках погибшего вельможи. Вообще по прошествии нескольких лет он здорово стал действовать мне на нервы. Не люблю лицемеров.

— И вы его убрали, — заключил Бук.

— Зачем же, — сказал Хок. — Он и сейчас в добром здравии. Вы его знаете. В определенных кругах он известен под псевдонимом Фокс, в подражание выпускникам Кронинского Университета. Славный малый. С ним нам еще предстоит встретиться, увы. Гражданская война будет долгой.

Бук помолчал, осмысливая сказанное — и особенно свою незавидную роль во всем этом.

— Почему вы так думаете? — спросил он.

Хок закутался потеплее в плащ.

— Потому, что отец ваш хоть и изменился, а все-таки не Фалкон. Сейчас ваш отец — герой, освободитель, но эйфория скоро кончится. Он, возможно, возьмет Астафию, но к югу от Астафии — сами знаете.

— Что?

— Там юг.

— И что же?

— Юг очень верен Фалкону. Теплая Лагуна его боготворит. Юг сдаваться не собирается. — Хок усмехнулся. — На юге все растет само собой. Там не бывает плохих урожаев, там виноград, там тепло. Нужно было очень постараться, чтобы испортить южанам жизнь — как старались все предыдущие Великие Князья. Лет пятнадцать назад Фалкон занялся югом. Ничего особенного не требовалось — лишь избавиться от преступников, а это Фалкон умеет, и обуздать землевладельцев, а это он тоже умеет. Время от времени какой-то наглый землевладелец арестовывается, а его имущество раздается остальным, и простым людям чего-то перепадает, и аристократии. На юге есть, конечно, нищета, но даже нищие там не голодают. Там всегда излишек продовольствия, а виноград выменивается на золото. Один раз мне пришлось провести неделю в ночлежке в Теплой Лагуне — я выслеживал там кое-кого. Многие жители Астафии позавидовали бы жителям той ночлежки. Безусловно — грязь, гадость, и драки, зато кормят хорошо и спать тепло. А летом и вовсе под открытым небом ночевать можно, в дюнах. Грабителей нет — они периодически уничтожаются. Женщины ласковые. Все это мог организовать любой из правителей, но организовал Фалкон, остальные только грабили и брали взятки у местных вельмож. Поэтому юг будет драться до последнего, особенно после того, как Фалкон им поведает, что половина войск Лжезигварда составляют артанцы.

— Какие артанцы?

— Никаких артанцев в его войске нет, разумеется. Даже славов нет. Но Фалкон скажет, и ему поверят.

— Почему?

— Многие хотят ему верить. Вы вот, например.

— Я?

— Вы. Вы же поверили, когда он вам сказал, что отец ваш предал свою страну.

— А разве нет?

— Каким образом? Тем, что он бежал?

— Хотя бы.

— А вам известно о причинах, по которым он бежал?

Бук молчал.

— Отец ваш, — сказал разговорившийся Хок, — ждал до самого последнего момента, и бежал только тогда, когда его пришли убивать.

— Я слышал эту историю, — сказал Бук. — Я понимаю, что вы сейчас очень обижены на Фалкона, но не следует, по-моему, верить всему плохому, что о нем говорят. Мой отец и Фалкон были друзьями.

— Да. Дружили. Целые вечера вдвоем проводили, за разговорами.

— Поэтому Фалкон не мог никого послать к отцу, чтобы его убили. Арестовать — может быть, но не убить.

— И тем не менее, он послал именно убить.

— Вы совершенно точно это знаете? Есть свидетели?

— Зачем свидетели, когда есть сам посланец?

— Вот как? Кто же это?

— Я.

Помолчали.

— Мой отец об этом знает? — спросил Бук.

— Думаю, что да.

— Думаете, если все то… если это он… он вам это простит?

— Нет, я так не думаю.

— Думаете, он вам поверит, когда вы ему скажете, что перешли на его сторону?

— Да.

— Почему вы так решили?

— Я ведь везу ему вас.

— Как заложника?

— Как пропуск. Есть два варианта, на ваше усмотрение. Я могу представить вас вашему отцу как мятежника, которому не удалось свалить Фалкона, либо как шпиона и сторонника Фалкона.

— Есть третий вариант, — сказал Бук.

— Какой же?

— Я сам ему представлюсь. Как сын. И расскажу, что было на самом деле.

Хок подумал.

— Да, пожалуй, — сказал он, — это тоже хорошая мысль. Я бы на вашем месте не рассказывал бы всего.

— Какая разница? Если он действительно мой отец…

— …то он поймет?

— …он все узнает, и лучше от меня, чем от других.

— Увы. О вашей роли в заговоре знают только сторонники Фалкона и я. Сторонникам он не поверит, а я буду молчать.

— Аврора тоже знает.

— Аврора как раз ничего и не знает. И не узнает.

— Но ведь это же правда.

— Что — правда?

— Про меня.

Хок хмыкнул.

— Я бы мог много правды рассказать о вашем отце, — сказал он, — и неизвестно, которая правда хуже. Вообще, более или менее мирные отношения между людьми на том и держаться, что часть правды либо утаивается, либо забывается.

— Это несправедливо.

— Зато действенно. Кстати, не так уж несправедливо. Люди меняются. Почему сорокалетний человек должен отвечать за грехи того, кем он был, когда ему было двадцать?

— А разве не должен?

— По-моему, вполне достаточно сегодняшних грехов. Люди сами себе не очень любят правду говорить. Этим, кстати, и пользуются — и Фалкон, и, надо думать, ваш отец. Допросы — очень показательная вещь. Вы всегда отказывались на них присутствовать, а зря.

— Под пытками чего только о себе не расскажешь, — заметил Бук.

— Нет, без всяких пыток. Любому человеку старше восемнадцати можно такого о нем рассказать, что ему жить не захочется, и все это будет правдой.

Некоторое время они ехали молча, а потом Бук сказал:

— Пообещайте мне кое-что.

— Нужно ли?

— Я не многого прошу. Всего лишь, чтобы то, что я вам сейчас скажу, осталось между нами.

— Обещаю.

— Я согласился войти в заговор против Фалкона как осведомитель — по очень веской причине. Я не рассчитываю, что вы мне поверите. Я надеялся, что заговор, именно этот заговор, завершится успехом. Я был уверен, что нас так скоро не соберутся арестовывать.

Помолчали.

— Так, — сказал Хок. — И какую же цель вы преследовали?

— Я хотел помочь Фрике.

— Фрике?

— Великой Вдовствующей. Ей и ее любовнику.

— Какому еще любовнику!

— Бранту.

— Птица и камень! — воскликнул Хок. — Бранту? Вы не ошиблись? Бранту?

— Да. Он вам знаком?

— Знаете, да.

— Я хотел им помочь.

— Удалось?

— Что удалось?

— Помочь?

— Как видите — нет. Фалкон у власти, вы везете меня к узурпатору, а Фрика и Брант исчезли. И Шила исчезла.

Хок молчал долго. Наконец он сказал, медленно:

— Повторите, как вы сказали? Я везу вас к узурпатору, а дальше?

— Фрика, Брант и Шила исчезли.

— Исчезли. Брант. Опять Брант. Это становится невыносимым. — Он с ненавистью посмотрел на звезды. — Значит, Брант, то есть, Фрика и Шила, исчезли.

— Да.

— Шила — тоже любовница Бранта, как и ее мать?

— Что вы!

— Я уже ничему не удивляюсь. Если так пойдет дальше, можете не сомневаться — мы встретим его в Кронине, в качестве, надо думать, либо начальника охраны, либо первого министра нового правителя.

— Перестаньте, Хок. Фалкон вынашивал очень нехорошие планы в отношении Фрики, с которой у меня были много лет дружеские отношения.

— Она действительно спала с женщинами?

— Нет. А вам стыдно такое говорить. Порочить женщину ни за что, ни про что.

— Почему ж порочить. Нисколько это ее не порочит. Вот вы, к примеру, спите с женщинами, и я тоже. И ничего.

Хок не поверил Буку. Каждому хочется себя оправдать, и ради этого оправдания люди целыми днями готовы себя убеждать в том, чего никогда не было.