Год Мамонта

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ. НАКЛАДКА ВЫШЛА

Кроме Бука, всех участников заговора, включая осведомителей, Бука, арестовали, погрузили в армированные кареты и под конвоем отправили в Теплую Лагуну. Их нужно было поберечь до победного дня, когда войска мятежников будут разгромлены и в Астафию вернется законное правительство. Только тогда можно будет публично судить и казнить негодяев и подлых предателей, подготовивших и организовавших приход самозванца.

С Сейской Темницей разбираться было некогда — две трети заключенных просто застрелили, а трупы вывезли за город и спешно закопали, использовав для этой цели тот самый разведывательный отряд. Членов разведывательного отряда убили и закопали там же.

Наиболее ценные вещи вынесли из княжеского дворца и погрузили на обозы. Также на обозы погрузили всю библиотеку особняка Фалкона. Обозы отправились на юг.

Золотой запас изъяли и выкопали, и тоже увезли, но не в Теплую Лагуну, а куда-то по соседству, под строжайшим секретом.

После этого члены Рядилища, охрана, войско, и сам Фалкон покинули город.

Разгул и разгром начались сразу. Как гиены, почуявшие слабеющего зверя, как крысы, осознавшие, что сопротивления не будет, как волки, уловившие запах погасшего костра — криминалы открыто вышли на улицы.

Прохожих останавливали подряд, не стесняясь. В дома стучались, и если дверь не открывалась достаточно быстро, ее высаживали. Жен и дочерей насиловали при мужьях и отцах. В таверны заходили, заставляя кого попало подносить и готовить. Население, привыкшее к повседневному страху, теперь испытывало ужас, к которому не привыкают.

Тут же образовались банды, группировки, отряды и, путем смертоубийства и выявления былых заслуг, выдвинуты были лидеры, понимающие, что хаос должен быть так или иначе приостановлен, хотя бы постепенно. По здравому размышлению, самые горячие головы в течении нескольких дней должны были либо одуматься, либо погибнуть, о чем их и предупредили. Город поделили на зоны, и в каждой из них, прежде чем идти на дело, лихие люди обязаны были сообщать об этом лидеру зоны.

Имели место несколько попыток ограбить Храм Доброго Сердца. К счастью, попытки эти были несерьезны — не вера, но суеверие, останавливали большинство воров и быстро присоединившуюся к ним чернь.

У менее суеверного меньшинства были другие препятствия. Двери Храма, когда они запирались, можно было пробить только тараном. Окна первого уровня находились на слишком большой высоте, чтобы можно было через них незаметно проникнуть в Храм, а люди, творящие негодяйство, любят тайну и с опаской относятся к публичности. Попытки были сделаны, когда чернь пыталась стучаться в двери под видом нуждающихся в общении с Создателем прихожан. Двери отпирались, и на пороге возникала внушительная фигура Бранта с мрачным, бледным лицом и с мечом в руке. С холодной вежливостью Брант осведомлялся, по какому поводу явились в Храм визитеры. Он впускал их, когда они говорили, что им нужно помолиться о грехах, и снова запирал двери. Строгое полуосвещенное помещение и присутствие Бранта производило должное впечатление. Те, кто действительно пришел молиться — молились, остальные тоже молились, либо делали вид, и, выждав некоторое время из приличия, просили их выпустить. Один из визитеров, профессиональный вор, все-таки полез в служебные помещения в надежде найти либо религиозные атрибуты, одним из составных компонентов которых было золото, либо собственно сундук, содержащий казну Храма. Найдя какую-то боковую дверь и почему-то решив, что именно она и ведет к сундуку, он зажег свечу и начал спускаться по узкой лестнице в подземный уровень, как вдруг поскользнулся и рухнул в пролет, и очень больно упал на каменный пол, подвернув ногу и вывихнув руку. Преследуемый суеверным страхом, невразумительно крича и паникуя, он поспешил обратно и взвизгнул, найдя дверь запертой. Отчаиваясь, он замолотил в нее кулаками, ожидая неминуемой кары, скорой смерти, и вечных страданий в аду. Через несколько минут дверь открылась и Брант, ухватив негодника за шиворот, выволок его в коридор.

— Ой, спасибо, ой, родненький, выручил, ой, убереги меня! — кричал вор.

— Тише, — сказал Брант. — Это Храм, а не Форум, воплями здесь популярности не наживешь. Что ты там делал, внизу?

— Покарает меня Создатель! — заскулил жалобно вор. — Иду себе по лестнице, никого не трогаю, вдруг три ступеньки пропали! И я в эту дыру — хлоп, да об пол бах! Ой, пропал я, ой, погубил душу!

Брант заглянул. Все ступеньки, вроде, были на месте.

— Нет! — закричал вор. — Не ходите туда! Я молиться буду, прощение вымаливать!

— Хорошая мысль, — сказал Брант. — У меня есть для тебя одно дело.

— Нет, ни за что! Воровать больше никогда не буду, не просите, лучше убейте меня здесь, сразу!

— Никто тебя воровать не заставляет. А хочешь прощение заслужить — идем со мной. Тут человек умирает, ты нам нужен, чтобы его спасти, либо помолиться за упокой души.

Брант повел притихшего вора в кабинет Редо, куда ранее он с одного из верхних уровней приволок кровать и белье. Редо был в сознании, но двигаться не мог. Мальчишка и проститутка, сидя рядышком у кровати, молчали.

— Это еще кто? — слабо спросил Редо. — Уберите его, и так тошно. Вор небось какой-нибудь?

— Вам, Редо, изменяет ваше милосердие, — заметил Брант. — Все мы дети Создателя. Да не пищи ты так! — рявкнул он на скулящего вора. — Что у тебя с плечом?

— Вывернуто, господин мой, как есть вывернуто!

— Стой. Не двигайся. Не двигайся, тебе говорят!

Брант стащил с вора куртку и, игнорируя невразумительные протесты, разорвал ему рубаху на плече. Теплого белья под рубахой не оказалось.

— Как же ты не мерзнешь? — спросил Брант, осматривая плечо.

— Привыкшие мы, — сказал вор жалобно. — Ой!

— Не шевелись. Это просто вывих. Сейчас будет какое-то время больно, а потом пройдет. Не шевелись.

Взявшись за ключицу и предплечье вора, Брант резким движением вправил ему сустав. Вор дико завыл и заплакал.

— Не ной, — сказал Брант. — Посиди вон на стуле. Видишь третий стул, свободный? У кровати? Посиди. Я тебе сейчас выпить принесу.

Он ушел в кладовую.

— Я тоже вор, — сказал мальчик. — Ничего в этом плохого нет. Все говорят, что это плохо, а на самом деле это не так.

— Воровать нехорошо, — заметила проститутка.

— Не говори так, дитя, — сказал вор. — Ай, как болит, как болит… Не говори так. Не знаешь.

— Когда у тебя ничего нет, а у других есть, воровать справедливо, — сказал мальчишка.

— Это тем, кто ворует справедливо, — наставительно сказала проститутка, обнаруживая материнские инстинкты, — а тем, у кого ворует — как? Вот ответь, какого им? А?

— А у них еще есть. Я ж не все у них ворую, так, мелочь какую-нибудь.

— Не говори так, ой, не говори, — сказал вор. — Когда ты так говоришь, это очень плохо. Лучше уж молча воровать. Нет, воровать я больше не буду. Темнота, и трех ступенек как не бывало. Только что были, а потом — раз и нету.

— Потише нельзя ли? — спросил Редо. — Воровать нехорошо.

— Почему же? — спросил мальчик.

— Потому что нехорошо, — отрезал Редо. — Глупо, да и поймать могут. Не кричите вы так все, у меня в голове эхо.

Брант вернулся с кувшином браги и кружкой.

— Значит, так, — сказал он, наливая вору в кружку. — Сидишь вместе с ними, — он кивнул на мальчика и проститутку, — и молишься за спасение и выздоровление. Мне нужно кое-куда сходить. Если вернувшись я тебя здесь не найду, я тебя потом из-под земли достану и опять вывихну руку, которую только что вправил, а потом сверну шею и вправлять не буду. И зубы выбью, которые еще остались. Понял, мурло?

— Понял. А он умирает, да? — спросил вор, с опаской поглядывая на Редо.

Брант тоже посмотрел на Редо.

— Не знаю, — сказал он. — Я не лекарь. Лекари все сбежали. Ты! — обратился он к мальчишке. — Оставляю тебя здесь как главного. В Храм никого не пускать, и к дверям не подходить. Пойдем, запрешь за мною вход.

Они прошли через молельный зал к главным дверям.

— А обратно как? — спросил мальчишка, уяснив, какие засовы главного входа куда нужно поворачивать.

— Обратно есть другой вход, о котором знаю только я, — сказал Брант наставительно.

Дом на улице Плохих Мальчиков пытались взять штурмом только один раз, уяснили, что он очень хорошо охраняется, и, оставив раненых на произвол судьбы, больше не совались.

Брант открыл дверь своим ключом и очень удивился, найдя в гостиной Нико в окружении десяти воинов, молча лакающих вино.

— Вы — Брр… Брант? — спросил один из воинов, плеснув на стол.

— Все может быть, — сказал Брант, прикидывая возможные пути к отступлению. — А вы — не Брант?

— Я н… не Брант, — подтвердил воин серьезно.

— А зачем вы Нико связали? — спросил Брант.

— Он неу… неусидчив очень, — объяснил воин. — Вот ч… что, Брант. Нас прислала сюда ваша ммм… матушка. Сказала, что в… вы можете согласить… согласиться ехать с нами доб… добровольно, но ййй… если нет, мы вас насильно от… отвезем.

Он не был пьян, просто заикался.

— Куда это? — спросил Брант.

— К ней. В… войска продвигаются в юж… ном… напп… направлении. Это такой стратегический прием. Перр… перестаньте смотреть на окно. И дд… даже не дд… думайте убе… убегать! Сам Фалкон обеспокоен, он хочет в… вас видеть, вас в… везде искали перед отъездом из города. Уд… удивительное дд… дело — конспирр… раторов находят в считанные часы, а л… лояльный человек к… к… как в в… оду канул. Где это вы б… были все это время?

— В следующий раз я вас обязательно оповещу, — сказал Брант. — Оставьте ваше имя и адрес.

— В… в… нн… — сказал воин.

— Легко вам говорить! — заметил Брант.

Некоторое время воин смотрел на него, нахмурясь.

— Ну что ж, п… пойдем, господа мои, ч… что ли? — сказал он.

— Я бы оказал сопротивление… — сказал Нико.

— Хват… хватит болтать.

— Я бы…

— Я ск… сказал — хватит!

— Я бы оказал сопротивление, но я очень пьян, — высказался Нико. — Когда я протрезвею, я окажу сопротивление.

— Д… да, непременно окажите, — одобрил воин. — Я напп… напомню.

Профессионалы, подумал Брант. Матушкины друзья и соратники. Десять человек.

— Там на улице два трупа лежат, — сказал он. — Ваша работа?

— Мы их пррр… просто оглушили, — заверил его воин. — Если уд… удача их посетит, н… небось очух… аются. Впрочем, эт… о несущественно.

Лошадей своих воины, оказывается, привязали в двух кварталах от дома Риты. Это была военная хитрость — чтобы Брант не догадался, что его ждут. Наличествовала также карета. Улица была широкая, светило солнце, и нырнуть в подворотню не представлялось возможным.

Что ж. Это более или менее соответствовало планам Бранта, уверенного, что Фалкон содержит Фрику и Шилу где-то подле своей эгрегической персоны. Вот только умирающего Редо не хотелось оставлять вместе с Храмом на произвол судьбы. Да. Что ж. Оставлять нельзя. Значит, он попытается сбежать при первой же возможности и вернется в Астафию. Да? Да. Наверное именно так и следует поступить. А пока что нельзя давать этим ухарям повод его связать, как они связали Нико.

Карета и отряд проследовали вдоль набережной, перевалили через Кружевной Мост, и по прямой устремились на юг.

— А где служанка? — спросил Брант, недовольно глядя на связанного Нико и воина, сидящего с ними в карете.

— Спохватился! — сказал Нико мрачно.

— Нет, правда?

— К родичам уехала в деревню, — сообщил Нико. — Уж дней пять как.

— Чего это она?

— В положении она.

— В каком еще положении?

— Дурак, — резюмировал Нико.

— Ага, — сказал Брант. — Ну, стало быть, я не спрашиваю, кто отец.

— Я тоже не спросил, — Нико кивнул. — Может я, может ты, может еще кто-нибудь. За всеми не уследишь. Если я, то это хорошо, настоящий воин вырастет. Она баба крепкая.

Сидящий с ними воин хихикнул.

Галопом пролетели они окраину и неожиданно остановились. Воин отодвинул занавесь и выглянул.

— Чего там? — зычно спросил он.

Ему не ответили. Он открыл дверцу и выпрыгнул. Брант выпрыгнул за ним и уже хотел было броситься вниз по склону, когда сообразил, что на юг от Астафии никаких склонов вроде бы быть не должно. Склоны на севере. Он обернулся. Да. Там, откуда они прибыли, никакой Астафии не было, а была дорога, ведущая к дому Базилиуса. А прямо по ходу хорошо был виден шпиль Храма Доброго Сердца.

Вот это да, подумал Брант. Новое заклятие! Или это старое не размылось, а просто переместилось? На кого? Неужто на меня? Может, на Нико?

Восемь воинов сидели неподвижно в седлах, глядя вперед. Воин на облучке озирался, разглядывая пейзаж. Воин, стоящий возле кареты, чесал у себя за ухом. Брант сунул руку в карман и вытащил кожаный мешок. Кубик не светился.

Уличные певцы, специализировавшиеся на пении возле таверн, спешно разучивали любимую песню всех воров и разбойников. Впервые нелепые слова и примитивная мелодия этой песни зазвучали в профессиональном исполнении.

Далее в песне говорилось, что храброму легендарному Максвелу, королю всех разбойников, попался на пути некий князь, который, конечно же, был совершенная какашка (не уточнялось, почему), но Пряжка, проявляя доблесть, порвал ему рубашку, дал ему в морду кружкой, и соблазнил его жену, схватив за нежную ляжку, и дочь, которая для рифмы стала грустной побирашкой, а потом ему пришлось посидеть некоторое время в каталажке, ибо жестокий судья напрочь отказался дать ему поблажку, а по возвращении на волю обнаружил он, что жену князь продал в рабство в Славию (в которой рабство было вот уже лет сорок, сделавшись нерентабельным, отменено, как и в других странах), а дочку определил в монастырь. Этого не мог стерпеть благородный Пряжка, и пошел давать князю нанашки, и убил его как дохлую кошку. Певцов щедро одаривали гуляющие.

Редо лежал на спине, глядя невидящими глазами в потолок, и невнятно бредил. Странные видения возникали у него перед глазами, и он силился их описать вслух — и не мог. Он ощущал присутствие каких-то людей в комнате — мужчины, женщины и, кажется, ребенка, но не знал точно, кто они такие. Ему было не до них. Он пытался сконцентрироваться, но не помнил молитвенных слов, и вообще никаких слов, что-либо означающих, не помнил. Он не хотел умирать — в его жизни осталось много незавершенного, было ощущение начатой и невыполненной миссии. Кажется, женщина сказала:

— Его бы помыть, а то вон сколько кровищи.

Кажется, мужчина ответил:

— Какая разница. Бедный мужик, смотри, какое лицо у него доброе. Не часто встретишь такое. У всех лица недоверчивые, подозрительные, чего-то все таят в себе, а у него вон какое.

И, кажется, ребенок прокомментировал:

— А ну вас. Не люблю я причитаний. Брант велел молиться, вот и молитесь. Он все одно помрет, но хоть не под причитания.

— А ты молитвы-то знаешь какие? — спросил мужчина.

— Нет, — ответил ребенок. — Но молиться нужно, даже если не знаешь. Мол, пожалей его, Создатель.

— Пожалей его, Создатель, — сказала женщина.

Мужчина помолчал и сказал:

— Пожалей его, Создатель.

Все внутри Редо возмутилось. Умирающий закрыл глаза, затем открыл их, и оглядел кабинет осмысленным взглядом. Его начало тошнить, но он не обратил внимания.

— То есть как, — сказал он слабым голосом. — То есть, двадцать лет я тут надрываюсь, и это все, что вы можете сказать? Пожалей его, Создатель?

Трое молчали, недоумевая.

— Читать умеете? — спросил Редо.

Мужчина и женщина смутились.

— Я умею, — сказал ребенок.

— Шкаф видишь? У окна? На нижней полке фолиант. Зеленая обложка. Принеси сюда.

Мальчик принес фолиант.

— Дубина, — сказал Редо слабым голосом. — Зеленая. Не синяя.

Мальчик вернулся и принес другой фолиант.

— Страница четыреста двадцать восемь, — сказал Редо. — Ищи. Нашел? С десятой строки читай, после каждых двух слов останавливайся, а эти пусть повторяют.

Мальчик начал по слогам читать молитву. Мужчина и женщина, повторяющие за ним и, возможно, понимающие больше, прониклись, хоть и не сразу, простым торжественным текстом, не имеющим, казалось бы, никакого отношения к случаю Редо.

Когда в кабинет стремительным шагом вошел Брант в сопровождении какого-то типа в длинном, как у публичного палача, балахоне, Редо был в полном сознании и даже время от времени пытался приподниматься на локте.

— Нашел я лекаря, — сказал Брант. — Вот лекарь. Лечи его, — приказал он лекарю. — Хорошо лечи. Так лечи, как будто это ты сам. А то я тебе ухо отрежу и съесть заставлю. Будешь ходить со съеденным ухом.

— Да, — сказал лекарь с опаской и покивал. — Ну-ка. — Он перевел внимание на Редо. — Дайте-ка я вас, эта, осмотрю… да.

Он долго осматривал Редо, а тот, щурясь от боли в глазах, изучал его.

— Понятно, — сказал лекарь, закончив осмотр. — Перво-наперво, стало быть, нужно пить настой из можжевельника. Я бы пустил кровь, но вы и так много крови потеряли, поэтому не надо пока. Сейчас мы вам дадим кое-какие снадобья, специальные. Их изобрел сам Тол по прозвищу Кудесник. Проверяли на заключенных Сейской Темницы, большинство выжило.

Многие, пожелавшие в тот день выехать из Астафии, не смогли этого сделать. Положение изменилось к вечеру. Брант, решивший в одиночку посетить Базилиуса, смог пересечь черту города и доехал до дома астролога. Выслушав Бранта, Базилиус подумал и сказал что, возможно, заклятия Триумвирата меняют объект, или распространяются сразу на несколько объектов, становясь неустойчивыми, но не исчезают без следа и не исчезнут, пока Триумвират существует.