Галерея Миров

71

— …вчера пропал Март, вы знаете, — Рон всегда говорила тихо, поэтому дети в школе вечно прислушивались, боясь шевельнуться, чтоб шум не создавать. — Его видели на ярмарке, вроде разговаривал с каким-то «Грифом». И все. Пропал человек. Вас теперь сорок девять… Я хочу повторить еще раз: война только кажется привлекательной поначалу. Я воевала два года. Но если вы и мне не верите, порасспрашивайте тех, кто вернулся. Таких мало. Потому что из сотни пропавших выживает один. Война рушит мир, люди. Вам дан выбор — продолжать разрушение или встать на уровень выше и начать восстановление. Подниматься выше всегда сложнее. Сложно преодолеть тягу к войне, сложно оставаться спокойным, когда твои сверстники щеголяют с собственным оружием и насмехаются над тобой, учиться тоже тяжело… я знаю. Но тот, кто преодолел все это, может считаться по-настоящему храбрым. Настоящая храбрость — быть собой, идти своей дорогой и не оглядываться на толпу. Не будьте, как все. Не подражайте тем, кто выбирает путь войны. А его выбирают 99 человек из 100. У вас другая судьба, уникальный шанс жить по-новому. Мы стоим на пороге новой эры… понимаете? Небеса показали вам солнце. Чтобы вы верили, чтобы не забывали, что оно есть. В ваших силах вернуть его навсегда. Да, именно в ваших. Ведь такие, как я, люди моего поколения, скорее всего, не доживут то солнечных времен. Жизнь воина коротка и зачастую бессмысленна… — в зале повисла напряженная тишина, так что слышалось дыхание сорока девяти детей разного возраста. Рон обвела взглядом их всех и на миг остановилась на Вике. Он сидел мрачный, как скала, и лицо маленького солдата выглядело невероятно взрослым… у детей не должно быть таких лиц… таких глаз… — Вы самое дорогое, что есть сейчас у этого мира. Вы его будущее. Подумайте об этом…

В зале были не только дети. За спиной Рон, отделенные остатками посеревшего витража, поднимались под самый потолок ступеньки, которые называли амфитеатром. Сейчас там было полно народу. В последнее время лекции этого учителя-недомерка начали собирать самую разношерстную публику. Учителя, начальство… но в основном почему-то солдаты(даже многие раненые), медсестры, местные жители… кто мог прийти(на работе не был занят в данный момент или не валялся больной).

Но по крайней мере, для троих все слова, сказанные здесь, имели особое значение. Рядом, совершенно никакого внимания не обращая друг на друга, сидели Дина, Таш и Влад…

Алкоголь делает с человеком странные вещи. Что-то меняется в самой энергетике, ауре такого человека, что-то ломается, и это невозможно «починить» никогда. Есть клан («Мардукки», кажется), где подсевших на алкоголь или наркоту просто убивают. У них считается, что в таком человеке поселяется демон. Демон может ослаблять свое влияние, и тогда у тебя рука не поднимается убить одержимого, потому что ты вдруг видишь его беспомощность или проблеск каких-то хороших качеств. В тебе просыпается жалость, в одержимом — раскаянье, и некоторое время опять все хорошо. Но дело в том, что исправить уже ничего нельзя, и дьявольское начало будет проявляться снова и снова…

Если бы Рон знала о «Мардукки»(это малочисленный и не имеющий особой известности клан летних земель), то она бы с ними согласилась… Вспомнить хотя бы Ива… тогда, через два часа после гибели Дениса, Рон хотела убить брата. Уже направила на него дуло магнума, готова была нажать на курок. Но он сказал«…сестренка… ты что…», а внешне… изменился будто. Беззащитность, вот что подкупает… Ив погибает. Погибает как личность, превращаясь в зверя. Человеческого в нем мало осталось, по крайней мере, Рон думала сейчас именно так… Демон?.. это уже вопрос веры…

Между любовью и ненавистью — тонкая грань. Рон любила своего брата… Рон ненавидела своего брата… и пыталась убедить себя, что не надо ему верить. Да, он бывает собой, но крайне редко. И вообще, создается ощущение, что всей его жизнью, всеми мыслями и поступками уже руководит алкоголь…

Ив прекрасно знал, что с костылем за сестрой ему не угнаться(она просто пройдет мимо, даже не ускорив шаг). Но поговорить с ней он был должен. Поэтому он доковылял до дверей школы и битый час мерз на снежном ветру, дожидаясь конца лекции.

Злой, замерзший, он сгреб Рон в охапку, чтобы она даже не думала увиливать от разговора на этот раз.

— Мне поговорить с тобой надо, — прохрипел он. — Что я тебе сделал? Почему ты со мной не разговариваешь даже?

— Зверюга, алкаш законченный, — бросила Рон. — Что ты мне сделал, ты спрашиваешь?! Мне — ничего. Ты убил человека, голову ему разнес железным прутом. В толпе, когда все шли смотреть солнце.

— Но я…

— У него сын остался. Вик. И я смотрю в глаза этому ребенку каждый день, и мне стыдно, что у меня такой брат, как ты.

— Рон, я не помню ничего! — Ив пытался перекричать ветер. — Все ломились к выходу, как крысы. Орали и давили друг друга. Да каждого второго можно обвинить, как меня! — Рон молчала. Он был прав, черт возьми! — Слушай, прости меня, а?.. Я пацана этого как сына воспитаю, хочешь? Старший братан будет для моего Миха…

— Бросай пить, Ив, — неожиданно ответила Рон и, вывернувшись из ослабших объятий, направилась к Храму. Ив выиграл снова… почти…

На следующий день она увидела Ива, трезвого, как стеклышко; он сидел на своем тюфяке, поудобнее пристроив загипсованную ногу, и вовсю болтал о чем-то с Виком… похоже разговор шел об оружии, потому что парнишка вовсю демонстрировал Иву свою крестоносцевскую пушку.

Вик — ребенок со взрослым лицом и, ясно, как божий день, в будущем — только солдат…

Просто у каждого своя судьба и не надо порой ничего в ней менять.