Галерея Миров

56

— Верона, иди сюда, поговорим, — Сандра вытащила руку из-под вороха тряпья и поманила Рон к себе.

Эта рука… она была не рукой старухи, но рукой воина. Вся перевитая жилами; сухие мышцы, точно связанные узлами ремни. Предплечье — шрам на шраме, какие остаются, когда закрываешься рукой от ножа…

Сандра была воином. Это сейчас, скрючившись в комок, чтобы не тревожить больную спину, она выглядела старушкой, но если бы она выпрямилась в полный рост, то возвысилась бы над низкорослыми малолетками, этими «взрослыми» лет двенадцати-пятнадцати, как гора. Два метра(«с хвостиком», как любила она замечать раньше). Даже Влад был на голову ниже. Она помнила, как кто-то из довоенных пошутил насчет нее: как много мировой баскетбол потерял в твоем лице! Тогда-то она и узнала, что была раньше такая игра — баскетбол… теперь любимая игра клана «Чаек»… хотя росту им явно не хватает…

— Иди, иди, — засмеялась Сандра и приобняла подошедшую девушку. — Не хочешь рассказать бабушке Сандре, что у тебя за дела с «Грифом»?

— Брось, Сандра, какая ты бабуш…

— Да ты не виляй, Рон. Не бойся, я твоему Дану — ни слова! — Сандра хитро улыбнулась, глядя на смущенную Рон. Она вовсе не собиралась докапываться до чужих секретов, просто хотела повеселиться. — Ладно, партизанка, молчи. Чем собираешься заняться? А?

— Повезу Ива на слет…

— Не, це не есть карошый мысль, — сказала она с непонятно каким акцентом и снова вернулась к нормальному. — Постреляют вас, как крысят, только выйдете с нейтральной территории. Я тебе предлагаю пожить здесь месяц-другой, пока братца твоего починят. Будешь преподавать в школе?

— Конечно. Я всегда хотела.

— Ну-ну. Пока тебя не переманил этот пострел… ты у нас «Невидимка» теперь, да?

— Ага.

— Любишь его?

— Дана? Да, очень… — тихо сказала Рон, посмотрела на Сандру и встретила внимательный выжидающий взгляд.

— Что-то не так, Рон? — спросила она.

— Дан… он очень добр ко мне, но когда я вижу… с каким удовольствием он издевается над пленниками… и как вопит от восторга, когда они кромсают друг друга на Арене… В такие моменты мне хочется бежать от него подальше… и от всего этого сумасшедшего клана.

— Я понимаю Рон, — Сандра ласково потрепала ее по волосам. — В других кланах тоже есть подобные вещи, поверь мне. Даж здесь тебе было несладко… Тебя же воспитывал старый хиппарь, который не додумался приучить ребенка к реальной жизни…

— Не говори о дедушке таким… тоном, — потребовала Рон. — Он… он был самый лучший. И мне бы не хотелось, чтобы меня воспитывали как-то по-другому. И вообще, если я буду преподавать в твоей школе, я буду учить детей тому же, чему он учил меня. Добру… честности… любви к жизни…

— Дóбре! — прервала ее Сандра и добавила с шутливой строгостью: — главное, не учи их там своему шаманизму!

В душе Рон будто смола закипела. Так и подмывало врезать Сандре со всей силы. По лицу. Чтобы хрустнул сломанный нос и брызнула кровь во все стороны… Жажда чужой боли накатила, как волной, волной кипящей смолы. В мире больше ничего, кроме нее не осталось… Из-за чего тихая Ронка могла так вот вспыхнуть? Ее уже давно не задевали шуточки про шаманизм. Как и любые другие… Что же теперь?..

Чему учил тебя дед, Рон?! Разве такой он хотел тебя видеть? Посмотри: ты, как Дан, сейчас, точно такой Дан, которого ты ненавидишь. Глаза блестят так же — это… восторг… это радость… РАДОСТЬ, неестественная, страшная, это она так пугала тебя, блестя бурлящей нефтью в глазах Влада… и до него — Дениса… когда синь вдруг сменялась чернотой.

…обшарпанные стены, и вывернувшиеся кирпичи… прутья торчат из них, точно переломанные ребра. Кто-то звенит по трубам когтистыми лапками и переговаривается в темноте. По-своему. Тебе, человече, не понять.

Коридоры и коридоры. Впору заблудиться, но ты здесь, как дома. Тебе не нужен свет, чтобы разобраться, куда идти.

Ты, взъерошенный и худенький человеческий детеныш. Ты умеешь смеяться и беззаботно играть в мире, который стоит того, чтоб взвыть от ужаса. Открытая, чистая душа. Маленькое горячее сердце. Светлый, по-детски свободный разум… Рон…

— Рони!

— Дедушка!

Да, это он. Старик с молодыми глазами. А детская память помнит яркие цвета: красно-зеленую хламиду с побрякушками, бисерные феньки на руках… синие глаза. Ярко-синие.

— Хорошо, что ты пришла, крошка, — он поднимает тебя легко, как перышко, и ласково прижимает к груди.

Он стоит, покачивается, даже начинает что-то напевать…

— Hа кухне мышка уронила банку.

Черная фишка, белка в колесе.

С силами собравшись, до зари поднявшись, и…

Старик замолкает, как будто пытается вспомнить следующую строчку…

— С песней северного ветра по шоссе, — терпеливо подсказывает маленькая Рон. Да, ты уже привыкла, что дедушка все время что-то забывает.

— Погоди-погоди, — произносит он скороговоркой и улыбается, — я ж забыл совсем! — ну вот, он опять что-то забыл:) — Я сейчас, подожди здесь, — он посадил тебя, Рон, на единственную во всем Храме табуретку и присел рядом на корточки. — Сейчас я вернусь. Я быстро. Мигом.

Ты сидела на табуретке, лениво болтая ножками, улыбалась, не совсем понимая, что происходит — уже уснула почти, и в голове до сих пор звучала дедушкина колыбельная…

И вдруг в душу, как ледяной ветер в распахнутую дверь, ворвался ужас.

— Деда, не уходи…

— Я ненадолго, Рони. Скоро вернусь…

— Нет, не уходи!

— Я сейчас, — он посмотрел на тебя умоляющим взглядом. — Я ведь опять забуду…

— Нет, не забудешь, не уходи, — потребовала ты.

— Ну, не капризничай. Я мигом. Туда и обратно. Смотри, что я сделал, — он запустил руку в карман(однин из десятков на своей хламиде), вытащил оттуда бережно сплетенную феньку из нежно-зеленого бисера, — это тебе, — и ловко завязал ее на твоем запястье, Рон.

Как он и ожидал, малышка забыла обо всем на свете, разглядывая во все глаза чудесно блестящую в свете керосиновой лампы вещичку…

Когда ты подняла глаза от переливчато блестящей вязи бусинок, то увидела, что никого рядом нет… только шаги слышны в коридоре…

Шаги… в коридоре… сейчас земля задрожит, как в лихорадке… и… дедушка…

Рон, помнишь, ты побежала, изо всех своих сил. Догнать, догнать неуловимые шаги…

Ты знала, видела, но не могла объяснить ничего, потому что в твоем детском языке не хватало слов…

— Деда!!! — в отчаянье закричала ты, слыша, как твой голос «взрослеет» за какой-то миг…

Этого не было. Никогда не было. Когда старик умер, Рон было двенадцать(почему-то подумалось: «…как Лансу…»), не была она никакой крошкой-малышкой. И вообще находилась наверху, в госпитале, когда земля задрожала… да, тогда еще пол провалился посередине, и вниз, в подвальную тьму попадали раненые… Но зеленая фенька… она была настоящей. И ее блеск никуда не делся со временем. Вот она — сияет зеленым пламенем, точно змейка, свернувшаяся колечком вокруг запястья…

…что это было? Сон — не сон? Забытье?..

Что?!! ЗАЧЕМ?!! Зачем…