Физрук-9: назад в СССР

Глава 13

На улице по вечернему времени было пусто и я резко тормознул не потому, что возникла аварийная ситуация, просто нога отреагировала на догадку, которая меня осенила. Остановившись, я некоторое время сидел, глядя прямо перед собой. Ведь если ПЭМ способен погасить лампочку, то он может ослепить человека, а то и парализовать его! Ведь в нашем мозгу то же бродят электрические сигналы, гораздо более слабые, чем те, что заставляют сиять вольфрамовую нить. Выходит, пацаны подарили мне гораздо более серьезное оружие, чем я поначалу думал.

Еще хорошо, что мне отдали, а не сами стали баловаться. Страшно представить, чтобы пацаны натворили, не будь они у меня такими умненькими. И вот именно потому, что умненькие, они и вручили мне это страшненькое оружие. Правильно, я взрослый и обязан их защищать. Я потихоньку двинулся в путь. К счастью, остаток вечера и ночь прошли без происшествий. Утром в пятницу я был в школе и никаких разговоров с восьмым «Г», кроме касающихся учебных дел, не вел. Завтра мне предстояло провести финальную перед спартакиадой тренировку по каратэ с девчушками из секции.

Во время большой перемены я засел в директорской приемной. Пал Палыч все еще был на больничном. Эва уехала на совещание в гороно, а Раечку я отпустил на обед. И теперь мне никто не мешал разговаривать по телефону. Первым делом я набрал номер городского отдела торговли горисполкома. Ответил какая-то девица, видать, секретарша. Я попросил ее соединить меня с товарищем Малышевой. Я не знал, приступила ли Аграфена Юльевна к работе или нет, но секретарша без вопросов перевела звонок. Груня ответила не сразу. Наконец, в трубке послышался ее голос:

— Малышева!

— Груня, привет!

— О, Саша! Привет! Рада слышать.

— Как дела?

— Да вот, вникаю… В некоторых бумагах такая неразбериха, а некоторые хоть сейчас в ОБХСС отдавай.

— Не спеши.

— Не буду.

— У меня к тебе пара дел.

— Слушаю.

— Во-первых, мне нужен хороший адвокат…

— Тебе? — удивилась она.

— Мне, но не для меня. Хочу, чтобы пересмотрели дело Перфильева. Ведь его вел Киреев. Не было ли там каких-нибудь нарушений…

— Севы Перфильева?.. Знаю такого… Хороший мужик. Он не хотел участвовать в махинациях главного товароведа ГУМа, вот и пострадал ни за что. Как и я, кстати, только с гораздо худшими для себя последствиями…

— Вот и надо его вытащить.

— Ладно. Переговорю кое с кем… А второе какое?

— Есть одна женщина, Зудова, Ефросинья Макаровна, недавно уволенная из органов, работает сейчас уборщицей в ОРСе… Кажется, это же ваше, горторговское ведомство… Ну не по ее уровню квалификации работа. И обрати внимание, она прекрасный телохранитель.

— Ты меня заинтересовал. Пусть придет ко мне, обсудим.

— Хорошо. Скажу ей, чтобы зашла к тебе.

— А я поищу толкового адвоката и дам ему твой домашний телефон.

— Договорились, — сказал я. — Ты как, переехала в новую квартиру?

— Да. Обживаюсь.

— Если что нужно — скажи.

— Да ничего особенного мне не нужно. Беру пример скромности в быту с тебя.

— Как обставишься, не забудь пригласить на новоселье.

— Обязательно!

Я положил трубку. И телефон тут же позвонил.

— Алло!

— Здравствуйте! — послышался женский голос. — Не могли бы вы позвать к телефону товарища Данилова.

— Фрося, это я… Молодец, что позвонила.

— Ой! Прости, Саша! Не узнала…

— Богатым буду, — хмыкнул я. — В общем я договорился. Можешь прямо сейчас отправляться в горторг, спросишь Малышеву, Аграфену Юльевну. Она все устроит.

— Век буду тебе благодарна, Саша!

— Посмотрим, посмотрим… Кто знает, может, мне еще понадобится твоя помощь.

— Сделаю все, что смогу.

— Ну и ладно. Увидимся!

Прижав и отпустив рычажки, я набрал рабочий номер Вилены. Ответила какая-то девчушка. Судя по голосу — совсем юная. Увы, она меня не обрадовала. Оказалось, что товарищ Воротникова уехала на областную партконференцию. Могла бы и предупредить. Несколько минут я сидел у молчащего телефона, размышляя — кому бы еще позвонить. И тут я вспомнил, что у Графа появился телефон. Надо бы проверить связь. Записная книжка была у меня в кармане. Я отыскал номер лжеклассика и набрал его на диске. Трубку он взял довольно быстро.

— Это Данилов! — сказал я.

— А, привет!

— Вот решил проверить связь.

— Правильно сделал, — отозвался Третьяковский. — У меня появились кое-какие мысли, хотел с тобою поделиться.

— С удовольствием послушаю, только не по телефону же.

— Само собой.

— Мне подъехать?

— Хорошо бы, но не в Крапивин Дол, а в «Загородный».

— К которому часу?

— Я там буду к восемнадцати.

— Ну и я подгребу к этому времени.

— Тогда — до встречи!

— До!

Ну вот мой пятничный вечер и определился. Может, что полезное скажет лжеклассик. А вот стоит ли мне с ним делиться тем, что я узнал вчера? Хороший вопрос. Конечно, мы с Графом соратники и все такое, да вот только цели у нас разные. Он грезит о грядущем могуществе России и я полностью «за», но меня больше интересует судьба моих школяров. Поэтому я с Третьяковским постольку, поскольку его поступки не мешают ребятам жить и не лишают их детства. Хотя мне и самому порой трудно видеть в них детей.

После уроков я решил заскочить в комиссионку к старому знакомому Рудику. Надо было у него насчет кассет с фантастикой узнать. Рудольф мне обрадовался. Видать, почуял добычу. Я изложил ему свою просьбу, торгаш, как обычно, сказал, что достанет, но возьмет рубликов двести за штуку. Двести так двести. Пусть нагуали приобщаются. Они хоть и сами творят такие дела, что ни в каком кино не увидишь, но одно дело жизнь, пусть и самая невероятная, другое — зрелище! Я дал Рудику триста рубликов задатку и на этом мы расстались.

Теперь с чистой совестью можно было ехать на встречу с напарником. Погода, по сравнению с вчерашним днем, наладилась. Пригревало, несмотря на вечернее время, даже асфальт успел высохнуть. Не прошло и получаса, как я въехал на территорию пансионата «Загородный». Солнечный свет померк, сквозь деревья парка, виднелась алая полоса заката. Едва я припарковался, как навстречу мне выскочила Русалочка. Приветливо поздоровалась, присев в книксене, и повела меня к своему любовнику. По своему обыкновению, Граф засел у себя в номере. Едва я вошел, он кивнул Стеше, после чего поздоровался со мною.

— Сейчас Русалочка все организует, — сказал Третьяковский. — Ужин, легкого винца, ибо напиваться сегодня не стоит.

— Напиваться вообще не стоит, — пробурчал я, снимая куртку и вешая ее на крючок. — Тем более, если предстоит серьезный разговор.

— А я бы напился сегодня, — признался лжеклассик.

— Почему это? — не слишком удивился я.

— Да так, нахлынули воспоминания… Хочешь, расскажу?

— Ты же сказал, что тебя посетили какие-то важные мысли!

— Мысли эти напрямую проистекают из воспоминаний.

— Ну ладно, я не против, — сказал я, усаживаясь на диван. — Если тебе это так важно.

— Важно, — ответил он. — Только, можно это будет рассказ не от первого лица?

— Да хоть — от четвертого!

Скрипнула дверь, вошла Стеша. Она катила перед собой нагруженную тележку, из тех, что используют при раздаче в столовых. Ловко выгрузила из нее запотевшие судки, накрытые салфетками корзинки и блюда. В судках оказались отбивные, картофельное пюре, салаты, паюсная икра. На блюдах — заливная осетрина, мясная нарезка, в корзинках горячие пирожки и свежий хлеб. В ведерке со льдом — бутылка вина. Судя по этикетке — сухое, красное. Никогда не видел, чтобы его охлаждали, но видать, таковы вкусы лжелитератора.

— Приятного аппетита, гости дорогие, — сказала Русалочка. — Кушайте на здоровье, а потом я принесу кофе и десерт.

— Спасибо, родная! — сказал Граф, первым делом выхватывая из ведерка бутылку. — Ну, давай, не стесняйся! У нас самообслуживание.

Это он уже ко мне обратился. Я и не стеснялся. Придвинул к себе один из двух судков с пюре, бухнул туда отбивную, взялся за нож и вилку. Третьяковский разлил по бокалам охлажденное вино, мы выпили, не чокаясь и он приступил к своему рассказу:

— Я тебе не рассказывал о своей второй жене?

— Ты — о Неголой?

— Нет, именно о моей, а не братовой… Зовут ее Люсьеной. Фамилия… Тогда моя была, а теперь — не важно… Мы жили в Прибалтике, в старинном городе, название его в общем тоже не важно… Это была золотая пора Оттепели, когда казалось, что большевистская Россия вот-вот станет на путь других цивилизованных стран… В этом городишке, впрочем, довольно-таки промозглом, собралась небольшая группа творческих людей — писателей, поэтов, художников, философов. И я был среди них не из последних… К моменту, о котором я сейчас расскажу подробнее, мы с Люсьеной уже разошлись и я уехал в Москву. Мы с женой почти не общались, хотя у нас уже была двенадцатилетняя дочь…

— У тебя есть дочь? — удивился я.

— Была…

— То есть?.. — опешил я. — Неужели — умерла?

— Нет, но… Давай я все расскажу по порядку?

— Ладно, извини. Не буду больше перебивать…

— Ну вот представь себе город… Над кровлями и шпилями его ровным полем раскинулись низкие, плотные тучи. Громыхает. Вспышки молний освещают призрачным светом мокрые крыши. Из туч льет дождь, давний и безнадежный, как в дни потопа. Он хлещет из водосточных труб, ручьями струится в дренажных канавах, чертит прихотливые дорожки на стеклах домов. Прохожие, укрывшись под огромными черными зонтами, стараются как можно быстрее пересечь улицы, спасаясь от брызг, веером вылетающих из-под колес проезжающих автомобилей. Дождь крадет остаток дня. Быстро темнеет, желтеют цепочки уличных фонарей, становятся ярче неоновые вывески магазинов и злачных заведений.

Над парадным входом в гостиницу сияет надпись «Галактика». Под козырьком толпится группа молодых людей в длинных до пят плащах-болонья. Сквозь плеск дождя и бормотание потоков слышится музыка — томные мелодии Глена Миллера. Почти все окна гостиницы темны. Одно из немногих освещенных находится на третьем этаже и оно открыто. В желтом прямоугольнике маячит силуэт мужчины. На нем банный халат. Мокрые волосы мужчины взъерошены. В руке теплится сигарета…

— Тогда я еще курил, — сам себя перебил Граф, и продолжил: — Вдруг раздается телефонный звонок. Курильщик отходит от окна, поднимает трубку.

— Слушаю?.. Это ты, Люсьена?.. Привет! Что? Прямо сейчас?.. Ну, хорошо. Жди.

Осторожно, словно взведенную мину, кладет трубку на рычажки телефонного аппарата. Тлеющий окурок обжигает ему пальцы, и он вышвыривает его в окно. Опускает раму. На какое-то время в темном стекле появляется отражение его лица: затененные глазные впадины, бритый лоснящийся подбородок, бледная полоска носа, чистый высокий лоб.

— Ладно-ладно, не смотри на меня так, — снова выскочил из собственного рассказа лжеклассик. — Я не самолюбования ради это говорю! Просто хочу, чтобы ты в деталях все это представил.

— Да не парься ты! — отмахнулся я. — Рассказывай, как считаешь нужным.

— Ну слушай дальше… «Интересно, откуда Люсьена узнала, что я здесь? — думает мужчина. — Впрочем, в газетах, кажется, была заметка о моем выступлении в дискуссионном клубе университета… Любопытно, что ей понадобилось? А впрочем, и не любопытно вовсе… Денег будет просить… Откуда у меня деньги?..»

Он скидывает халат, одевается. Делает это нарочито медленно. Носки, рубашку, брюки, галстук, запонки в манжеты, пиджак. Долго и тщательно причесывается. Прыскает, зажмурившись, одеколоном в лицо. Проверяет, на месте ли бумажник. Надевает туфли, не забыв вдеть их в калоши. Дождь ведь. Плащ-дождевик и шляпа завершают процедуру облачения. Мужчина не торопясь выходит из номера, запирает дверь и направляется к парадной лестнице. Минует просторный вестибюль, кивком поздоровавшись с портье. Швейцар, приподняв фуражку над лысиной, выпускает его на крыльцо. Молодые люди в модных плащах нехотя расступаются, пропуская постояльца. Через пятнадцать минут, мужчина выходит из такси, и звонит в дверь небольшого двухэтажного дома. Ему открывает хорошо сложенная, изящно одетая женщина, на вид которой не больше тридцати.

— А-а, это ты, — произносит она с плохо скрываемым презрением. — Проходи.

Хозяйка дома провожает гостя в просторную, со вкусом обставленную гостиную в два окна. Сквозь неплотно задернутые гардины блестят нити дождя. Мужчина оглядывается, с удивлением отмечая, что здесь мало что изменилось. Все та же дорогая, сейчас уже почти антикварная мебель, неразличимые от времени портреты на стенах. Правда, на обоях с мелким рисунком проступают отчетливые пятна влаги, а высокий белый потолок покрывают голубоватые трещинки.

В белом сиянии хрустальной люстры становится видно, что женщине уже далеко за тридцать. Плотный слой пудры скрывает морщины, а веки набрякли от теней. Губы вульгарно накрашены. Голову женщины венчает высокая, замысловатая прическа. Короткое блестящее платье почти не прикрывает, соблазнительно обтянутые темными нейлоновыми чулками стройные ноги. Жестом предложив гостю садиться в глубокое старинное кресло, сама хозяйка устраивается на диване с гнутой спинкой. Она явно нервничает, потому что длинная дамская сигарета в ее руках заметно подрагивает.

— У тебя найдется что-нибудь выпить? — спрашивает гость.

— Возьми сам, — отзывается хозяйка. — Небось, помнишь — где?

— Помню, — бурчит мужчина.

Он поднимается из кресла, подходит к небольшому бару, встроенному в шкаф. Извлекает из него бутылку и два стакана.

— Тебе налить?

— Налей.

— Водки?

— Водки.

Наполнив стаканы, гость протягивает один из них хозяйке и возвращается на свое место.

— Итак, — произносит он излишне торжественно, — что тебе от меня понадобилось?

— Ничего особенного, Евграф, — отзывается она. — Кроме того, чтобы напомнить, что у тебя есть дочь.

— Это для меня не новость, — отхлебнув водку, словно это вода, отвечает тот. — Я тоже хочу напомнить тебе, Люсьена, что это ты отсудила у меня ребенка.

— И правильно сделала! — злится Люсьена. — Ты никуда не годный отец. Пьяница и развратник!

— Верно, — легко соглашается ее бывший муж. — Тогда, тем более не понятно, что тебе от меня нужно?

— Ну, ты все-таки известный… Как это? Философ, что ли…

— Допустим… И?

— У тебя связи в столице… Похлопотал бы за дочку… Какой-нибудь специнтернат для одаренных детей с хорошими учителями…

— Специнтернат? — переспрашивает мужчина. — Сиротский приют… Но, но, спрячь коготки… Хорошо, я похлопочу…

Хозяйка еще что-то хочет сказать, но вдруг раздается звонок.

— Ты кого-то еще ждешь? — осведомляется гость.

— Не твоего ума дело, — бурчит женщина, вставая. — Очень прошу тебя, выясни насчет специнтерната, не откладывая в долгий ящик…

Мужчина допивает свою водку и тоже поднимется. Люсьена, не обращая на него внимания, словно он предмет обстановки, идет открывать дверь. Слышится мужской голос и вскоре, в сопровождении хозяйки, появляется еще один гость. Высокий, худой, в дорогом, сером с голубой искрой, костюме. Твердый накрахмаленный воротник подпирает гладко выбритый подбородок. В галстучной булавке сияет крохотный брильянт. Голубые водянистые глаза вопросительно смотрят на бывшего мужа хозяйки.

— Пардон, — бормочет новый гость. — Я, может быть, не вовремя?

— Не обращай внимания, Артур, — отзывается Люсьена. — Это всего лишь мой бывший…

«Так вот для кого она так вырядилась, — думает первый гость. — Теперь понятно, почему она хочет сплавить дочурку в специнтернат… С глаз долой, из сердца вон… Ну уж нет, дорогая, потерпишь…»

— Ухожу-ухожу! — говорит он вслух. — Желаю приятного вечера!

— Тебя не спросили, — доносится в ответ.

— Не провожай меня, дорогая!

— Постой! — все-таки перебил я рассказчика. — Того мужика зовут Артур?.. А дочку твою случайно не…