Фантом. Инженер системы 1

Глава 3 Кадавр и кадавр

Неприятно ощущать себя трупом. Но я и не собирался. Пока ходил на склад, пока возился с восстановлением атмосферы, отвлекся и не заметил признаков перегрева: дрожь, спутанность сознания, мороз по телу, слабость. До того ли мне было? То твари, пожирающие бывших коллег, то скафандр барахлит, а то и вовсе едва не стал обедом для монстра. В общем, слегка замотался, забыл. Что поделаешь?

С тоской я взглянул на начавший таять кислородный иней. Температура в отсеке поднялась едва ли выше полутора сотен градусов, конечно, со знаком минус. Так что скидывать теплую одежонку и натягивать купальные трусы рановато. Можно и задницу к переборке приморозить, но у меня выбора не было. Еще немного и тело разогреется выше температуры плохо совместимой с жизнью. Причем чем дальше, тем быстрее идет нагрев. Впрочем, моё временное пристанище тоже нагревалось с ускорением. Кто кого? А?

Я поискал взглядом барометр-анероид. Его чуть помутневшее стеклышко нашлось в левом углу на уровне глаз. Мелкая шкала, мать её! Разобрать значение было сложно, особенно, учитывая, что глаза стал заливать пот. Влагоотведение скафандра, похоже, решило вернуть избытки жидкости мне обратно. Я попытался сдувать капли, но помогало слабо. Стрелка на барометре двигалась, но все еще была в самом начале.

Конечно, если я расстегну скафандр — вакуум меня не разорвет. Человеческая кожа весьма прочная штука. Не пробовали заглянуть в глубокий порез? Ага, толстокожие это про нас и даже не в переносном смысле. Да и окоченеть сразу не окоченею. Тем более, я сейчас как после бани. Или инфракрасной сауны.

Но меня беспокоил недостаток кислорода. Хотя…

Парок, что до этого шел от стен исчез, инея тоже не наблюдалось. Зато я ощутил себя в той самой сауне, будто я в соревнованиях участвую. Выйдешь слишком рано — и проиграл.

Я старался унять сердцебиение. Но едва ли справлялся с этим. Дыхание тоже участилось. Да к черту! Из бани в снег нырять мне приходилось частенько. Я потянулся и попытался отстегнуть шлем. Плотные перчатки делали пальцы малопослушными. Но снимать их первыми — риск не суметь отсоединить другие элементы скафандра. Отмороженные пальцы хуже неповоротливых конечностей в перчатках.

Со второго раза мне удалось задуманное. Шлем отсоединился и поплыл рядом, повиснув в невесомости словно пустой аквариум.

Предварительно я сделал полный выдох и задержал дыхание. Если не избавиться от воздуха в легких, разница давлений разорвет альвеолы. Мне бы этого не хотелось. Они мне ещё пригодятся. Конечно, выдохнуть весь воздух физически невозможно, но сейчас я уже был не в абсолютном вакууме, на что однозначно намекала упрямо ползущая вверх стрелка прибора. Так что трюк удался.

Холод отрезвил, мгновенно привел в чувство. Стало даже хорошо. Но ненадолго. Пришлось закрыть глаза, поберечь слизистую от холода. Всё же, температура ещё низковата. Попробуйте в январе где-нибудь в Якутске выйти мокрым на мороз, тогда вы меня поймете. Разоблачался я в полной темноте. Точнее, я ничего не видел.

Холод забрался за шиворот, пробрался по позвоночнику. Раз — отстегнуты сапоги. Два — следом отправились штаны. Три — пришло время рукавов.

Жесткий нагрудник я смог лишь расстегнуть. В глазах потемнело, и я потерял ориентацию в пространстве. Видимо в последний момент непроизвольно толкнул себя в сторону груды сброшенной «одежды». Удачно. Как раз так, чтобы не примерзнуть к металлическому полу. Мокрая подкладка пассивной системы охлаждения отлично бы приклеилась к нему. Жди потом, когда оттаешь. Никогда не пробовали лизнуть металл на морозе? Я в детстве, стоя на автобусной остановке, попытался. Прилип к столбу намертво. Пришлось грустно смотреть, как удаляется мой шанс не опоздать в школу. Хорошо, не додумался лизнуть автобус. В итоге, я смог «отдышать» язык от столба и уехать. Но эпизод запомнился на всю жизнь.

В общем «припарковался» я удачно, но это последнее, что отложилось в памяти. А дальше темнота, тишина и глубины внутреннего космоса.

Кажется мне что-то снилось, потому что очнулся я с четким ощущением вкуса кофе во рту.

Аварийное освещение едва разгоняло темноту. Дышалось сносно. Да и ни холода, ни жары я не испытывал. Может мне вообще всё это приснилось? Я пошарил рукой рядом с собой в поисках хоть чего-нибудь и наткнулся на холодный обод перчатки от скафандра.

Ага. Все же не сон… и монстр, и все остальное. А значит надо спешить. Оставаться на разваливающейся на куски станции опасно. А меня ещё дома ждут. Пора было заняться спуском.

Я снял с тележки сгоревшие моторы, заменил их ручной лебёдкой из троса и шкивов по принципу велосипедных педалей. Простой механизм, позволяющий двигаться вниз, для чего нужно вращать рычаг мускульным усилием. Момент передается на шестерни от сервоприводов, соединённых с коленвалом. В условиях невесомости довольно легко разогнаться до приличных скоростей. Теоретически.

В качестве тормозной системы собрал колодки из титановых пластин, прижимаемые к тросу винтовым механизмом: закручиваешь здоровенную гайку, и трение замедляет движение. Конечно, тормоза вышли одноразовые, но я не собираюсь возвращаться на станцию. А для резерва — восемь больших баллонов от системы пожаротушения, пристёгнутые ремнями по бокам. Четыре направлены соплами вверх, четыре вниз. Для набора скорости и торможения.

— Если я смог из мусора собрать велосипед в семь лет, и он поехал… То уж сейчас-то эта хреновина точно сработает — и так, как мне надо. Опыта же у меня теперь больше?

Произнеся это вслух, я словно сам себя убеждал в реальности происходящего. Подумать немного, так этот кадавр ни при каких уговорах с места не сдвинется. Так что думать не будем. Тут главное быть уверенным в своей правоте. И это работает. Так что я даже не сомневался, а мантру произнес для надежности. Не «отче наш», но должно сработать.

При взгляде на получившееся чудовище Франкенштейна от мира инженерии, в голове сами собой всплыли слова отца: «Запомни, Матвейка: хороший инженер славится умением увидеть в куче хлама и мусора то, что он потом превратит в произведение искусства».

Назвать ЭТО шедевром вряд ли выйдет, но если оно поможет мне выжить, то какая собственно разница?

По станции прошла лёгкая вибрация. Похоже, где-то в жилом секторе от нарастающего напряжения лопнула переборка.

— Чёрт!

Ясно было одно: надо торопиться, пока станция не развалилась на части.

Отершись припасёнными полотенцами насухо, я натянул новый скафандр, что притащил с собой. Тут был полный запас в кислородных баллонах и «нулёвая» пассивная система теплоотведения. По прикидкам воздуха мне должно было хватить, а вот в работе системы охлаждения скафандра я немного сомневался. Но выбора у меня не было. Чем быстрее стартану, тем быстрее выясню верны ли мои расчёты.

На всякий случай я захватил запасные баллоны с кислородом и открыл задраенную переборку. Точнее попытался это сделать. Люк не поддавался. Внутреннее давление не хотело выпускать меня наружу. Люки сделаны так, чтобы в аварийных условиях проще открывались. Никто не предполагал, что в таких условиях человек окажется не в основном отсеке, а в межсекционном переходе. Но ничего. На такой случай гении инженерии предусмотрели клапан, стравливающий давление. Все так же работающий на «ручном приводе».

Воздух зашипел, покидая пределы уютной герметичной «кладовки» — привет Гарри Поттеру. Сейчас я отправлюсь в Хогвартс, если доживу.

Аккуратно, чтобы не упустить, я потащил тележку-кадавр к приемной шахте.

Здесь царила невесомость, в пяти шагах от меня замер ледяным холодом бескрайний открытый космос. Бр-р-р! Только вернулся оттуда и снова в остывший почти до абсолютного нуля ад. Человек не предназначен для постоянного нахождения здесь. Зато тележка — шедевр моей инженерной мысли, однозначно, предназначалась для спасения моей шкуры.

Закрепленная на тросе космического лифта эта нелепая конструкция встала, как влитая. Будто для этого и была создана. Ах, да! Так оно и есть! Ещё раз проверив тележку со всех сторон, и удовлетворённо кивнув, я был готов отчаливать.

Под ногами зияла пропасть. Цепляясь за монтажные скобы, я аккуратно улегся на импровизированный ложемент моей повозки, которая легко могла доставить меня в ад, но надеюсь довезет до Земли, точнее до «трамвая». Не пропустить бы нужную остановку.

Пристегнувшись широкими ремнями, я с трудом провернул рукоять в первый раз, заставив лебёдку медленно вращаться. Хорошо, что на станции был запас твёрдой смазки, разработанной нашими учёными. Уникальный материал с оригинальной наноструктурой на основе сульфоселенида вольфрама с равномерно распеределёнными сферическими наночастицами чистого вольфрама. Она, при трении формировала трибоплёнку толщиной в двадцать нанометров, значительно снижающую трение за счёт слабого взаимодействия между атомными плоскостями в своей структуре.

Звучит сложно, но главное что работает и рукоять, после первого проворота начала ходить гораздо легче.

Тележка начала спуск.

Я продолжал двигаться вниз, методично вращая рычаги и набирая скорость. Станция давно превратилась в яркий светящийся расколотый диск, болтающийся на конце паутинки. За эту паутинку, обхватив её мощными захватами, держалась и моя тележка. Мы удалились на порядочное расстояние. Отсюда можно было видеть, что диск потерял четкую форму, казалось, будто лепешку надломили, решив оторвать от неё кусочек. Не знаю, какой великан бы не подавился таким ломтем, но вот некоторые твари умудрились выжить. Вокруг диска двигались крохотные, светящиеся отраженным солнцем точки. Видимо, на станции что-то происходило. Может быть тот монстр, что напал на меня, каким-то чудом вернулся на станцию. Раз он такой живучий, то открытый космос ему не помеха. Или там ещё что-то отвалилось… но опасаться мне нечего. Второй тележки на «Новой реальности» не было, а без неё даже суперживучему монстру ничего не светит. Не побежит же он по тросу? Рано или поздно гравитация скинет самонадеянную тварь, и она, в итоге, сгорит в атмосфере, какой бы прочной не казалась.

Каждые несколько минут я проверял конструкцию, но пока всё шло по плану: скорость держалась на приемлемом уровне, используемые для разгона баллоны экономно расходовали газ, пару раз проверенная система торможения исправно работала.

Но, чем больше проходило времени, тем сильнее ощущались последствия колхозного инженерного решения. Металлический кадавр подрагивал, болты периодически подвергались вибрации и, в целом, было понятно, что слишком велик шанс того, что всё может просто одномоментно развалиться. Мне и так приходилось сильно ограничивать скорость, то и дело отключая баллоны и давая силе трения сделать свое грязное дело. Сцепной механизм довольно быстро тормозил тележку, отчего она только сильнее тряслась. Зато я не рисковал вмазаться в «трамвай» на полном ходу. Если бы я просто летел с помощью баллонов вниз, давно уже миновал бы Землю. А так, до поверхности всё ещё оставалось не меньше десяти тысяч километров. Была лишь одна проблема.

«Трамвай» впереди так и не показывался.

С самого раннего утра Саймон де Рёйтер пришел в оранжерею. Здесь ему было спокойно. Среди карликовых растений, чьё поведение в условиях невесомости и ограниченной силы тяжести он изучал.

Каждый, или почти каждый, день Саймон отправлял экспонаты наверх. С командой инженеров или, как сегодня… «на автомате». Лифт, а точнее «трамвай», так называли его тупые технари, шел без людей. А это значит будет больше места для его подопечных: растений, цветов, мелких насекомых в почти герметичных контейнерах.

Саймон любил растения и не любил людей. Они, впрочем, отвечали ему тем же. И те, и другие. Из-за своего высокого, под два метра, роста Саймон страдал с самой школы. Его обзывали то дылдой, то дрищём, то ещё как-то пообидней. Но что самое противное, так это полное игнорирование внешнего вида Саймана окружающими. Им словно запретили обращать внимание на его совершенно бесцветные волосы и странного, пронзительно вишневого, цвета глаза.

Альбинизм — болезнь, преследующая Саймона с рождения, но он всегда гордился ей. Ставил себя на ступень выше всех остальных. Но именно этого его превосходства старались не замечать окружающие, словно он был обычным человеком. Чертова толерантность!

Саймон криво усмехнулся, проходя мимо тонированного стекла закрытой оранжереи. Совершенно белый, никогда не загорающий, даже здесь в африканском Сомали, он выглядел белой вороной в своем белоснежном халате.

Саймон собрал контейнеры с образцами и погрузил их на тележку. Технари заберут его груз и принайтуют в кабине космического лифта. Затем он придет и всё проверит перед самым стартом. К укладке и размещению груза не допускали никого постороннего. Можно было только проверить готовый результат, покивать одобрительно или нет и махнуть рукой, потому что всё равно тупоголовые всё сделают неправильно.

Абсолютно чистая поверхность лабораторного стола бликовала, отбрасывая солнечные зайчики.

«Они такие же светлые, как и я», — подумал Саймон, проходя мимо.

Он взял кружку горячего кофе, аккуратно поставил её на письменный стол. Лабораторный служил только для работы.

Саймон осторожно поднял квадратную кювету с недавно полученной им комбучей. В аквариуме плескалось литров пять питательного раствора и небольшой белесый сгусток непонятной субстанции — результат симбиоза дрожжей и уксуснокислых бактерий. Это непотребство Саймон собирался немного подрастить и запустить на станцию через пару недель. Но сейчас ему захотелось понаблюдать за подопечным.

Комбуча тихонько лежала в темновато-бурой, но прозрачной воде, образуя слоистую структуру. Зрелище отчего-то умиротворяло Саймона. Он вдруг понял, что любуется этим странным, но интересным организмом.

Звонок заставил Саймона подскочить на месте. Он метнулся к письменному столу, ударился о него бедром, едва не расплескав кофе.

— Сволочи! — пробормотал он, отвечая на вызов. — Зараза!

— Господин де Рёйтер, у вас заражение в лаборатории? — невозмутимо произнес человек в темно-синей рабочей форме техников. — Требуется изоляция?

— Что? — не понял Саймон. — А-а, — до него дошло. — нет, все в порядке. Звоните сообщить, что груз готов к проверке?

— Да. Можете подойти к причальной платформе через пять минут. Старт — через пятнадцать.

Саймон с тоской посмотрел на остывающий кофе, на мирно плавающую в кювете комбучу. Толку идти не было. Всё равно его замечания проигнорируют в очередной раз.

— Спасибо. Отправляйте так. Я не имею претензий к погрузке, — холодно произнес он официальным тоном и сбросил вызов.

Комбуча снова заворожила его. Кажется, за наблюдением Саймон провел много времени. Он сидел на высоком стуле, потягивал остывший кофе и мечтал, как было бы хорошо, если бы комбуча разрослась, когда он отправит её наверх, и нафиг захватила бы всю космическую станцию. К «Новой реальности» Саймон не испытывал никаких теплых чувств. Холодная бездушная железка, болтающаяся на веревке где-то в ледяной пустоте. А вот это…

Додумать Саймон не успел. Голова взорвалась болью, скулы свело. Кружка с кофе выпала из рук и со звоном разлетелась на осколки, запачкав безупречно чистый халат коричневыми брызгами кофе. Но Саймон на это даже не отреагировал. Он повалился на бок, стиснув виски ладонями. Ударился об пол, и принялся кататься по нему, подвывая от ужаса и боли.

Система словно выжгла приветственное послание у Саймона в голове. Он никак не мог отделаться от него.

Что за чушь? Он не поверил ни единому услышанному в голове слову. Это чья-то шутка?

Боль отступила. Саймон поднялся на ноги, пошатываясь. Лампы над установленными рядами ящиками с растениями не работали, но в оранжереи всё равно было светло — прозрачная крыша отлично пропускала солнечный свет.

С одной стороны, порядок — это хорошо. Порядок Саймон любил. Кто бы это всё не сказал, он стал немного симпатичней Саймону. Про то, что сильные возьмут своё — тоже замечательно. Саймон сильный. Он на ступеньку выше остальных, а значит падение ему не грозило. Осталось только выяснить кто всё это сказал. Найти и взять своё, как и обещано.

Саймон не оглядываясь по сторонам вышел из оранжереи и отправился в административную часть комплекса. Там наверняка найдется тот, кто понимает, что происходит.

Если бы он обернулся, выходя за герметично закрывающиеся двери, которые на этот раз просто остались недвижимы, он успел был заметить, как в квадратной кювете в конвульсиях бьется его любимая комбуча.