Фальшивый наследник

Глава 23

По дороге на корабль человек, одетый в рваную рубаху, земляного цвета и штаны не по размеру, не обращая внимания на кучи дерьма, в которые он то и дело попадал своими босыми ногами, не переставая благодарил меня, за сорок монет, отданные мной его бывшему хозяину. Он, как попугай, только и лепетал эти четыре слова: «Спасибо тебе добрый человек», хотя и понятия не имел, кто я такой, и что с ним будет дальше. А всё дело в нём, в нашем великом и могучем. Стоило мне только перекинуться с соотечественником, а в том, что это он я твёрдо уверен, парой фраз на русском, как мужчина сразу же и поплыл, надеясь, наверное, на то, что все мучения в его жизни закончились.

У воды я первым делом заставил доходягу, как следует понырять и лишь после этого повёл его на корабль. Блох, мой завхоз так и не извёл до конца, хотя их стало на много меньше, чем в день моего знакомства с судном, и дополнительная зараза нам на палубе не нужна. Переодели приобретение в мою рабочую одежду, была она ему велика, но другой всё равно взять было негде.

— Крыткл, покорми новичка — попросил я слугу и подумав, сделал корректировку: — Много ему не давай, неизвестно, как его здесь кормили. Сдохнет ещё.

Наблюдая с какой жадностью незнакомый, мужчина уплетает кукурузную лепешку, запивая её обычной водой из бочки, я пробовал, сквозь густую растительность, разглядеть лицо, этого измученного человека. В том, что он не из нашего дома, я твёрдо уверен, но вот всех жителей дома с улицы Советской, припомнить не могу, знакомство моё с ними было шапочным. Вроде бы и похож на кого то из живших там, а вроде и нет.

— Ну что, наелся? — заметив, как подгребает с палубы мелкие крошки мужчина, спросил я его.

— Да, спасибо — явно соврав, ответил он.

— Ну и хорошо, тем более сейчас тебе больше есть и не следует — сказал я, и немного помолчав спросил: — Говорить можешь?

— Могу — тихо ответил безмерно уставший человек, вытерев потрескавшиеся губы рукавом чистой рубахи.

— Тогда рассказывай. Кто ты. Откуда. Как сюда попал.

Мужчина внимательно выслушал меня, но говорить не торопился.

— Ну, скажи хотя бы для начала, как тебя зовут — решил я помочь ему.

— Павел — односложно ответил он и сразу же спросил меня: — А вы сами то, кто такие?

— Мы? Мы жители Новой Тартумии. Слыхал про такую страну?

— Нет. Вроде бы — с сомнением сказал человек, носивший обычное, русское имя.

— Тогда почему интересуешься, кто мы? — продолжая изучать гостя, задал я ему ещё один вопрос.

— А у вас там чего, все по русски говорят? — спросил он, не ответив мне.

— Нет, не все. Только я один — такой ответ тебя устроит? — ответил я и тут же поинтересовался.

Обескураженный мужчина вроде бы и хотел ещё чего то спросить, но не знал, наверное, что конкретно. Глаза его выдавали сильное напряжение, возникшее в мало чего понимающей голове. Попробовал прийти незнакомцу на помощь, вспомнив, какие перлы сам выдавал, оказавшись в точно таком же положении.

— Вот что Паша, давай сделаем так — предложил я ему. — Сначала ты мне, правдиво расскажешь свою историю, а потом я тебе, поведаю свою. Ну хотя бы в общих чертах, потому что она у меня, наверняка, на много длиннее твоей.

Павлик с недоверием посмотрел на меня и вместо того, чтобы начать рассказ снова спросил:

— А тебе лет сколько?

— А это здесь причём? — не сообразив, почему человек интересуется моим возрастом, спросил я.

— Так вроде ты моложе, а говоришь, что история у тебя длиннее.

— Твоя фамилия случайно не Морозов? — вспомнив одного, общеизвестного персонажа, спросил я интересующегося.

— Нет. Я Соколов. А что?

— Да многовато ты Павлик, вопросов каверзных задаёшь. Вот я и подумал, может ты полный тёзка, тому Павлику.

Рассказ свой, Павел Соколов — тридцати девяти лет от роду, начал с анкетных данных, именно сейчас, мало интересовавших меня. Можно было, конечно, остановить его и попросить не лезть так далеко, в историю своей жизни, но я посчитал, что это даже не плохо, пускай болтает себе на здоровье. Высказаться, в его ситуации, получше любого лекарства будет. А к тому времени, когда речь пойдёт о проникновении моего собеседника в этот мир, я думаю, он уже раскочегарится и будет в состоянии говорить об этом не так сумбурно, как сейчас.

С первых страниц, ничем не примечательной повести о жизни рядового гражданина нашей страны, я узнал, что родом, этот сын средней полосы России, из Тверской губернии, где провёл практически всю свою сознательную жизнь. Он, точно так же, как почти и каждый из нас, учился в средней школе, служил в армии, затем работал, правда, как раз в отличии от многих, в своём родном колхозе, ставшем в годы перестройки коллективным хозяйством с новой аббревиатурой. Весной и осенью Павел сидел за рычагами трактора, летом за баранкой автомобиля, ну а зимой, как и положено жителю сельской местности, занимался ремонтом того и другого, и выращивал на личном подворье, крупную и мелкую живность, позволяющую его семейству жить безбедно. Несмотря на свой достаточно солидный возраст, Павел, к слову сказать, точно также, как и я на той земле, второй половиной не обзавёлся. Поэтому, кроме родителей, плакать по его исчезновению там некому. Рассказывал об этом он долго, вдаваясь в совсем никому не нужные подробности и заостряя моё внимание на разных мелочах, так что часа через три он ещё так и не приступил к изложению самой важной для меня части, своего жития. Время подходило к обеду и я, самым наглым образом забив на привычку местных, передавшуюся и мне словно заразная болезнь, решил всё же, сегодня, его провести.

— Может перекусим? — бесцеремонно прервав страстного рассказчика, предложил я.

— А есть чего? — видно ещё находясь в плену своих путанных мыслей, заинтересованно поинтересовался Павел.

— Найдём — коротко ответил я и перейдя на язык понятный Крытклу, попросил его, принести нам чего нибудь пожевать.

Поели, чем бог послал и я, определив по некоторым внешним признакам, что мой собеседник немного оттаял душой и телом, перевёл наш разговор в другое русло. Нет, я и сам не против попрактиковаться с родным языком, да и просто поговорить, в отсутствии рядом старика Линта, мне здесь особенно не с кем, но любая беседа ни о чём, как и всё в этом мире, должна иметь свои пределы.

— Паш — спросил я, размякшего после обеда, мужчину, — а в этом месте, ты как оказался?

— На острове?

— Нет. Вообще, здесь?

— У вас, что ли?

— Ну, будем считать, что у нас — не став вдаваться в подробности, сказал я.

Павел покачал головой, залпом допил остатки вина, из своего глиняного стакана и немного засмущавшись, заговорил:

— Даже не знаю, как и сказать. Кому другому может и не рассказал бы, а ты вроде парень ничего, с понятиями.

— А чё такое? — не разобравшись в чём дело, спросил я.

— Да ситуация вроде и смешная, а на самом деле от неё до сих пор плакать хочется — начал Павел. — Тут видишь ли какое дело. Вечером, накануне, я пивка перебрал. У вас, кстати, пиво варят?

— Нет, но я знаю, что это такое.

— Ну, тогда ты поймёшь меня. Так вот. Приспичило мне ночью, месяца три так назад, в сортир сбегать. Ну сам понимаешь, полтарушка пива на одного, многовато будет. Ну и выбежал я на двор. У нас удобства то на улице. И дёрнул меня чёрт, в сраль…, ну в этот, в туалет значит, бежать. Нет чтобы, как все нормальные люди за угол зайти, так нет попёрся я туда. Говорю же, перепил. Зашёл значит, как положено двери прикрыл. А спрашивается на хрена? На улице темень, глаз выколешь. Ну, дела сделал, поворачиваюсь обратно идти, дверь ногой пнул, а там хлоп — светло, как днём и нет ничего.

— Чего, совсем ничего? — спросил я рассказчика, заметив, как он снова напрягся.

— Нет, в том то и дело, что не совсем — хитро прищурившись, ответил он и о чём то вспомнив, сам спросил: — А у тебя там винца ещё не осталось?

— Сейчас сделаем — бодро ответил я и крикнул Крытклу, чтобы принёс ещё спиртного нашему гостю.

Паша с лёгкостью выпил ещё, примерно пол литра сладкого напитка и продолжил:

— На дворе то тепло было, вот я в сортир в одних трусах и вышел. Представляешь какого мне было, когда я ни огорода, ни дома с сараями не увидел?

— Не очень — еле сдерживая смех, ответил я, — но сочувствую.

— А я то, как себе сочувствую. Оказаться чёрт знает где, с кучей дерьма под ногами, в одних трусах.

— Да, не легко тебе было.

— Не легко?! — видно окончательно захмелев спросил Павел и впервые назвал меня по имени: — Да ты Серёга понимаешь, что такое оказаться в чужом лесу в одном исподнем?! Я даже повеситься от горя и то не мог, не на чем было! А он мне тут — «Не легко»!

Павел вдруг резко замолчал и опустил голову, но потом взял себя в руки, и попросил меня:

— Скажи там, пускай ещё винца принесут.

— Не, Павлик, тебе на сегодня хватит. Иначе мы до конца твоей истории так и не доберёмся.

Паша недобро посмотрел на меня, но видно чего то вспомнив, отношения выяснять не стал и продолжил:

— Три дня я ходил по кругу, далеко не удаляясь от родного горшка, в поисках людей и жратвы. Серёга, целых три дня. Вот же придурок! Надо было сразу выбирать направление и долбить его, а я. А всё наша деревенская привычка, ко всему подходить обстоятельно.

— А потом, что было? — в попытке прекратить процесс самобичевания, перебил я захмелевшего жителя глубинки.

— Потом? — зло усмехнулся он. — А потом я выживал, как мог? Со счёта сбился, так долго это длилось. Сначала речку нашёл. Ну, хотя бы напился. Рыбы там, должен тебе сказать, твою же мать. Никогда столько не видел. А поймать её, хер. Пробовал руками, но куда там. Еле на ногах стою. Ягодками так и кормился, листиками, травкой. Грибы есть не рисковал, хотя были. Не помню, как долго у речки торчал. Всё, как в тумане. Потом, кое как переправился на другой берег и потопал дальше. Подумал всё равно же сдохну, так хотя бы попробую ещё людей поискать. Брёл куда то, падал, засыпал. Потом очухивался, жрал чего то, снова топал.

— И, как долго ты в том лесу был?

— А хрен его знает, говорю же, ходил, как пьяный. Попробуй сейчас вспомни.

— Ну, а потом чего?

— Потом совсем хреново мне стало. Думал всё, подыхаю. Так, наверное, и было.

— А чего же не сдох? — цинично спросил я.

— Время, наверное, моё ещё не пришло. Вот и не сдох. Нашлись людишки. Подобрали, приютили. Правда, как это случилось и когда, не помню. Очнулся в каком то сарае, деваха надо мной хлопочет, чего то каркает и рожу мне тряпочкой протирает.

— Каркает?! — не поверив услышанному, переспросил я.

— Ну, не как ворона, конечно. Только похоже очень. Говор у них такой, смешной, был.

Меня, как током ударило. Это, что же получается, мы с этим мужиком в одно и тоже место попали. Но, как такое возможно?

— Подожди. А ты в туалет в каком месте ходил?

— В смысле? — удивлённо взглянув на меня, спросил Павел.

— Ну, где это было?

— Так дома. Где же ещё? Я не на столько пьяным был, чтобы по чужим сральникам бегать. Хотя, лучше было бы, если бы к соседу свернул.

— Дома, это значит у себя в деревне?

— Серёга, ты вроде и не пил вовсе, а я чего то не пойму, кто из нас захмелел. Конечно в деревне.

— Которая стоит в Тверской губернии?

— Ну да, а где же ей стоять — ответил Павел, но тут же сделал поправку: — Хотя сейчас я не сильно удивлюсь, если её там уже нет. Сейчас я, наверное, уже ничему не удивлюсь.

Павлик продолжал рассказывать мне о своих дальнейших приключениях, но я его слушал в пол уха. Меня занимало другое открытие. Это, что же получается, место куда кидануло наш и ещё пол дома, из родного города, не одноразовое, и притягивает оно к себе всё, что ему вздумается, откуда попало и самое главное без перерыва? Сделанное открытие меня ошарашило. Там, за то время, что я отсутствовал, уже огромное количество наших собралось, а я здесь один бегаю, как…

— Паша, а ты кого нибудь из своих ещё видел? — не обращая внимание на, в конец распалившегося, рассказчика, прервал я его.

— Нет, никого — верно поняв мой вопрос, ответил он. — Один я тут, одинёшенек. Как перст.

— Уже не один — решив, что пришло время раскрыться сказал я. — Я тоже через этот лес прошёл, правда давно, почти два года тому назад.

— Врёшь! — не поверив услышанному и вскочив на ноги, выкрикнул Павел.

— Ей богу — сказал я и перекрестился, впервые сознательно, в своей жизни.

Ближе к ночи мы ужрались с Пашкой, что называется до зелёных соплей и наш разговор, до этого находившийся в рамках приличия, перешёл в омерзительную стадию, когда фразы: «Ты меня уважаешь», казались детским лепетом, а творящееся вокруг безобразие, страшным сном и горячечным бредом.

— Серёга, а ты вообще здесь кто? — спросил меня Павел, на следующее утро, после завтрака.

— Я то? — ответил я ему вопросом, тяжело вздохнув. — Я то Павлик здесь, племянник императора. И мне, если следовать по протоколу, не то что сидеть за одним столом с тобой не пристало, а даже говорить возбраняется.

— Не понял. А у тебя чего, здесь родственники жили?

— Павлик, тебе мама в детстве не говорила, что пить надо меньше?

— Нет — серьёзно ответил Павел. — У нас отец не пьющий. Это я потом, после армии начал немного, а так то я нормальный. А что?

— Какие на хрен родственники? Ты сам то понимаешь, о чём спрашиваешь?

Павел стукнул себя рукой по лохматой голове и извиняясь сказал:

— Прости Серёга, не подумал.

— Вот то то и оно.

— Слушай, а я тогда не пойму, как ты племянником этого… Ну, как ты сейчас сказал, стал. Если бы допустим кум был или сват, тогда понятно. А племянник? Это же надо было, чтобы твой отец ему братом был?

— Моя мать, ему родная сестра — внёс я ясность, в свои отношения с Атриусом.

— Ну или так. Но я всё равно не пойму. Она чего же, сюда ещё раньше попала? — разговаривая почти сам с собой, сказал Павлик. — А, как же тогда ты родился? Или сначала ты родился, а они потом вмести сюда попали? Хотя тоже не получается. Царями же, вроде, по наследству становятся.

Пообещав Павлу подробнее рассказать о том, как мне удалось в племянники затесаться, чуть позже, я предложил ему подумать о другом.

— Тебе сейчас не о чужих родственных отношениях надо думать, а жизнь свою устраивать. Вот к примеру, чем ты собираешься здесь себе на неё зарабатывать?

Павел задумался и я его понимаю. Мне, в принципе, ничего не стоит пристроить его куда нибудь, но лучше будет если он, для начала, сам озаботится этим вопросом.

— Да некогда мне Серёга, было думать про это — откровенно сказал человек, не по своей воле оказавшийся в непростой ситуации. — Сначала не понимал ничего, потом выживал, как мог. Затем, когда там, в деревне оказался у этих, каркают которые, работал куда пошлют, а на острове этом, снова выживал.

— Ты хотя бы язык чей нибудь, пытался освоить?

— Не а — простодушно ответил Паша. — Не способный я к языкам.

— А, как ты с людьми разговаривал?

— А о чём мне было с ними разговаривать? Ну, если чего не понимал, на пальцах объясняли. А ежели я чего хотел ответить, то в основном, матьками обходился.

— Понятно.

— Да понимаю я всё Серёга. Думаешь не знаю, как хлебушек достаётся? Знаю. Только техники здесь, как успел убедиться, нет ещё, а чтобы коровёнку завести или поросят, деньги нужны. Хорошо тебе говорить, когда у тебя всего навалом.

Мы замолчали. Убеждать мужика, что и мне это всё не с неба свалилось, так не поверит. И, между прочим, правильно сделает. Смотрю я на него и думаю, что на его месте мог легко оказаться и я. Сюжетец, прямо как из давно забытого кино.

— Ладно Пашка, не бери в голову. У меня кое что за душой имеется, прорвёмся. Всё равно нам вместе держатся надо. Мы же, как никак, земляки.

Этим же днём я предложил Павлу поработать в команде завхоза. Гребцом он быть не может, окружающим я его представил, как вольного ремесленника, пожелавшего всю дальнейшую жизнь связать с Тартумией. Холодное оружие ему доверять опасно, для его же жизни, так что больше совать было некуда, только в хозвзвод.

На протяжении всего плавания от одного большого острова до другого, я упорно занимался, с новым моим знакомым, языком. Происходило это обычно вечером, когда все свободные от вахты готовились ко сну, но ему и этого времени за глаза хватало. Выбрал для изучения самый востребованный, на котором говорят почти все члены нашей команды и большинство жителей Тартумии. Он, возможно и не самый лёгкий, но с ним Павлу будет на много проще прижиться в моём окружении. Начали с обычных фраз, вроде: «Здрасте, как ваши дела», или «До свидания, всего вам доброго». Запоминал Паша их долго, не соврал, что с языками у него полная жопа, по другому и не скажешь. Зато слова, при помощи которых местные чего то требовали или хотели кого то послать подальше, он усвоил быстро. Может это и хорошо. В коллективе, где он устроился обычным матросом, этих слов должно хватить. Как бы там ни было, а к приходу в гавань острова, где мои более опытные товарищи уже должны были закончить с реализацией награбленного, Павел Соколов глухонемого перестал из себя изображать. К этому моменту он знал десяток ругательств, порядка тридцати самых распространённых на корабле слов и три с половиной фразы, способные, при дальнейшем его молчании, выдать этого сорокалетнего мужика за обычного жителя Тартумии.

Встреча с соратниками по борьбе за дармовой наживой не принесла ни мне не им, особой радости. Эти горе предпринимателе не смогли реализовать и трети своих товаров, тупо продолжая толкать их всем подряд по завышенным ценам, ну это ж надо быть такими скупердяями, за каждую копейку готовы удавиться.

— Риктур, если вы и дальше так будите работать, то мы здесь точно просидим до начала штормов, а потом все дружно потонем, где нибудь по середине между этим островом и домом — прямо так и заявил я своему руководителю, о его профнепригодности.

— Легко тебе говорить, у тебя за плечами почти ничего нет. А у меня целый город стоит, на который столько всего надо.

— Я тебе верю, но от этого положение дел в трюме твоего корабля не изменится. Покупателю всё равно, город у тебя или деревня. Ему цену вылож и полож такую, чтобы выгодно было купить.

— Да я понимаю, но поделать с собой ничего не могу. Не подымается рука за медяки отдавать, таким трудом добытое.

— Ну давай я тебе помогу в этом вопросе. Вот посмотришь, через три дня твой трюм будет пуст.

— Ну да, точно так же, как и сундуки, что у меня подготовлены под деньги.

— Тогда не знаю. Сам решай, что тебе нужно, но на сколько я понимаю, нам уже давно пора возвращаться. Время ушло.

На общем собрании договорились так: сидим на этом острове ещё пять дней и уходим. Риктур сопротивлялся такому решению, однако меня поддержал третий участник нашего похода, у которого дела обстояли не лучше, но у него и товара на соседнем берегу не было и он спокойно мог плыть домой, и там уже разбираться с остатками. А наш капитан, упорно отказывался воспользоваться услугами моих кораблей, для перевозки награбленного, по общим прикидкам даже сейчас тянущих его судно на дно. Не знаю, почему именно в этом вопросе они тут такие щепетильные.

Особых дел у меня на острове не было. Продукты, на обратную дорогу, закупят без меня, мальчишки физподготовкой занимаются самостоятельно, а обучение языку, у нас начинается только поздним вечером. От скуки попробовал приглядеться к товарам, более основательнее зафиксировать в памяти цены, определить, что пользуется большим спросом, а что совсем никого не интересует. Затянуло. Не то чтобы мне сам процесс понравился, нет, торговаться до потери пульса за три копейки — это не по мне. А вот выстроить комбинацию, чтобы потом получить максимальную прибыль, такое мне нравится и вполне под силу. Никто же не запрещает купить здесь подешевле, а потом продать, в той же Тартумии раза в два дороже, а не в ней, так на других торговых площадках, наверняка их в округе пруд пруди. Записи делать было нечем, приходилось зазубривать цены на самые ходовые товары, повторяя их словно детскую считалочку утром, днём и вечером. Память моя позволяет запоминать и чужие слова, и цифры, совсем не похожие на наши, поэтому к концу отведённых пяти дней я словно биржевые ведомости, мог выдать столько интересного, что в пору было просить за это вознаграждение.

Риктур всё таки сдался и часть перепавшего ему барахла, всё же продал с не большой скидкой, почти со слезами на глазах рассказывая мне об этом. Этот его поступок дал всем нам возможность покинуть гостеприимный, островной берег в точно назначенное время. Свободные площади в трюме моего товарища уже позволяют ему загрузиться остатками и спокойно грести до дома. У меня же напротив, внутренности моей быстроходной ласточки были заполнены полностью. Мой предусмотрительный завхоз, перед отплытием на острова, заново пересчитавший всех членов моего, в разы увеличившегося, экипажа, взял продуктов с огромным запасом, справедливо пологая, что пусть они лучше останутся, чем все мы будем голодать, на обратной дороге, которая вполне может превратиться в тяжёлое испытание, в связи с надвигающимися штормами. Узрев, во что он превратил мой корабль отчитал этого транжиру, но уже на второй день пути, когда усилился встречный ветер и мы тоже самое расстояние преодолевали в три раза медленнее, я извинился перед ним, вызвав своим поступком, у этого почти пожилого человека, просто бурю положительных эмоций, на его морщинистом лице.

Дорога домой, с самого её начала, показалась мне неимоверно трудной. Ещё ни разу, находясь в этом мире, я не испытывал таких пограничных чувств. Даже во время скоротечной стычки с торговцами у меня не было такого стойкого ощущения скорой гибели, как во время этого перехода от одной точки земли к другой, по воде. Раза три я окончательно прощался с жизнью, сетуя на то, что прожил так мало и бессчётное количество часов молил всевышнего не погубить нас, и прекратить посылать на беспомощные судёнышки трёхметровые волны, от которых они в любой момент могут затонуть или разломиться на части. На верху ко мне, по всей видимости, не прислушивались, разыгравшаяся буря не стихала несколько суток к ряду. Да и кто я там для них такой, чтобы на меня обращать внимание. Боролись за жизнь самостоятельно. Количество рулевых, на кормовых вёслах, увеличили в двое, подневольные гребцы работали не за страх, а на совесть, сменяя самостоятельно тех, кто уже не в силах был сопротивляться мощи урагана, да и мне приходилось свою накопленную силушка, отдавать без остатка там, где она была нужнее всего в данную минуту. То я стоял у руля, когда корабль разворачивало бортом под волны, то садился на весло, когда больше было не кому, а утром и вечером не гнушался помогать разносить пищу, готовую выскочить из тары, в любом удобном для неё, случае. Коллективные усилия даром не прошли, мы выстояли, правда совсем без потерь, всё же не обошлось. Часть паруса, непонятным образом вывернувшегося из крепких захватов канатов, мы всё же потеряли, но это ничто по сравнению с тем, чего могло с нами всеми здесь приключиться. Последние события мне наглядно показали, что значит иметь в своём распоряжении сплочённый и умелый экипаж. От его слаженных действий, в трудную минуту, зависит почти всё. Море тут же приберёт к своим загребущим рукам моряков, не желающих объединиться в единое целое и затаивших обиду на кого либо из своих товарищей или того хуже, на владельца судна. И об этом мне надо думать в первую очередь, коли уж я обзавёлся своим личным флотом и не при каких обстоятельствах не забывать о том, что за атмосферу на корабле отвечаю я, иначе рано или поздно поплатишься за свою недоработку. О питании и здоровье тоже, но за атмосферу в коллективе, ежеминутно.

Погода нарушила и без того растянутый график нашего возвращения домой. Плюс трое суток, такова была плата за разыгравшуюся на море бурю, взятая у нас стихией вместе с остатками сил. Но и это ещё не всё, сдаётся мне, что измотанные до нельзя экипажи потребуют основательного отдыха на берегу, до которого нам уже рукой подать, а потрёпанные суда проверки их на течь и на исправность всех остальных, пускай и не многочисленных, механизмов.

Встреча капитанов на твёрдой земле и полный разбор последнего перехода, лишь подтвердили мои сомнения. Из нашей троицы я пострадал меньше всех, что такое парус по сравнению с потерей рулевого и повара у номера два, и рухнувшая в трюм мачта, унёсшая за собой жизни пяти гребцов у Риктура. Скоротечное собрание единогласно постановило задержаться в не очень приспособленной для ремонта и отдыха бухте, ещё на двое суток. Без них, наше дальнейшее продвижение вперёд может превратиться в обычную рулетку, возможно и не русскую, но всё же.

Радость от встречи с землёй, у меня была многократно увеличена от увиденного, на носу моего нового, сейчас показавшегося мне ещё большим, корабля. Отличительный знак вышел на загляденье. Летучая мышь, обнимающая своими крыльями невысокий столб, оскаленной пастью смотрела на окружающий мир, пытаясь объяснить всем, кто его населяет, что с ней шутки плохи. Осталось ещё покрасить, этого грозного монстра в чёрный цвет, другого я не приемлю и можно отправляться под его охраной хоть в кругосветку. Предъявить какие либо требования по поводу незаконного владения судном, мне больше никто не сможет, такого знака, как у меня, нет ни на одном из плавающих по здешним морям кораблей.

Вдоволь налюбовавшись работой умелого плотника, я выдал ему аж пятьдесят местных рублей, в качестве награды за проделанную работу, что повергло этого скромного человека в неописуемый шок. Разово ему таких денег никто, никогда не давал, об этом он мне сам рассказал после того, как его паралич закончился. Проанализировав нестандартную ситуацию, возникшую с одним из моих матросов, я пришёл к, лежащему почти на самой поверхности, оригинальному для здешних мест, выводу: «А почему бы мне и весь экипаж судна, благополучно справившийся со стихией, не поблагодарить за отличную службу, точно таким же образом?». Понятно, что так много я, тем же гребцам, находящимся на положении невольников, не дам, но рубля по два и им можно отстегнуть. На эти деньги сильно не разгуляешься, да и не разрешено им покидать суда в чужих портах, но важно не то сколько я им вручу медяков, а сам факт благосклонного отношения руководства. Кажется, мне, что нам ещё много чего вместе предстоит испытать и в случае чего, думаю, этот поступок мне зачтётся. В жизни всякое бывает и если есть возможность, кое где заранее соломки подстелить, так почему бы этого не сделать? Как решил, так и поступил. Гребцам по два, рулевым по десять, остальным по пять, а помощнику по быту сразу тридцать выдал, в качестве поощрения за верную службу. Затраты не большие, но сколько я за такую мелочь удовольствия получил, не описать. Так что дал я себе, после этого праздничного мероприятия, твёрдое слово, каждый раз, как только возникнет возможность, за что нибудь награждать людей, материально, не скупиться и делать это с лёгкой душой, и открытым сердцем.

Через два дня даже у меня накопленная усталость так никуда и не делась, а что уж говорить об основной движущей силе, но трогаться в путь всё одно надо было, время давно играет против нас. Дальше будет ещё хуже, ещё сложнее преодолевать препятствия, разделяющие потрёпанную эскадру от дома.

Вышли рано утром, под парусами. Средней силы, попутный ветер, предоставил мне возможность опробовать вновь установленный парус, на моём пострадавшем корабле, оценить ходкость моего, огромных размеров, нового судна, а всем остальным дал надежду на скорое и благополучное возвращение домой. Да, не помешало бы, чтобы такой ветерок сопровождал нас ну хотя бы треть пути, тогда бы мы точно уложились в отведённые для охоты рамки, а так, есть огромная вероятность, что прибудем в столицу позже всех, на много позже.