Это не наша война (СИ)

Глава 9

Лидия зарычала, будто тигрица и бросилась к солдату — убийце отца, но дорогу ей заступил тот, кто умертвил сенешаля. РоПеруши в едином порыве выхватил меч и кинулся выручать девушку — от одной мысли, что сейчас на глазах погибнет вся королевская семья, его обдало таким холодом, что пришлось с силой сцепить зубы.

Второго панцирника связал боем Панорик, несмотря на отсутствие на первый взгляд кольчуги и несколько декоративного вида меч с изобилием сверкающих камней в рукояти. Тем не менее, он первым справился со своим противником (Фиори так и не видел, каким образом — боковое зрение, автоматически отмечающее происходящее вокруг только засекло, как герцог погружает в бок застывшего врага противника меч). Третьего же солдата взял на себя безымянный рыцарь — вестник, чьи опыт и сила сделали своё дело — грохот ударов тяжёлых мечей сменился грохотом падения.

А вот Лидии и РоПеруши пришлось покрутиться — ни сабля принцессы, ни клинок маркиза не могли причинить особого вреда наряжённому практически полностью в железо врага, зато самим нужно было уворачиваться, уклоняться, отбегать от не очень подвижной, но неотвратимо смертоносной машины, просто крушащей всё вокруг себя. РоПеруши успел несколько раз испугаться за принцессу, бешено, но бесстрашно и хладнокровно подкатывающей к панцирнику, попытался запаниковать — проявились вдруг не до конца зажившие раны, и тут же задавить недостойное чувство в зародыше, порадоваться тому, что у него были хорошие учителя по фехтованию и своей неплохой физической форме, услышать где-то далеко требовательный рёв Панорика, обращённый скорее всего к Лидии: «Уходите!», и в конце концов, совершенно неуместный в данной ситуации азарт — неужели эта глыба неуязвима? Как следствие, возбуждение этого интереса, наконец-то проснулась и сообразительность — он вспомнил странную компанию, и поединок с гоблином.

Игра в поддавки: они вдвоём изображали нападение, отскакивали и отступали, в надежде либо отыскать доступную брешь, либо дождаться, когда тот наконец-то сделает ошибку. Но боец, видимо, был опытным. Ну да, не будут какого-то рядового молокососа отправлять на убийство короля!

В какой-то момент Фиори ощутил за спиной стену и мельком — невысокую, служащую пьедесталом для полуобнажённой языческой богини любви, тумбу, сделал вид, что опасается быть застигнутым, изобразил обманный шаг, и тут же отпрянув и пригнувшись, левой рукой зацепил тумбу. Лидия в это время подскочила и в очередной раз царапнула саблей по шлему — всё равно он какой-то он… бесчувственный и двужильный!

Солдат чуть отвлёкся на принцессу, стоя в пол оборота. Статуя богини скользнула по его плечу без особого ущерба. РоПеруши не доверял почему-то слегка подрагивающим (будем надеяться, от адреналина) ногам, резко наклонился, нащупал резной край упавшей тумбы, и что есть силы толкнул её. Панцирник зашатался, когда под колени что-то въехало, но устоял. Принцесса, оценив ситуацию, бросилась под занесённый в замахе — или равновесии? — меч и ещё раз просто ткнула остриём сабли в грудь противника. И тот три удара сердца балансировал, а потом хлопнулся навзничь, практически к ногам маркиза. Чем тот и не замедлил воспользоваться, ловко, будто на учениях, выхватывая из небольших ножен на ремне справа тонкую мизерикордию, и, упав на колени возле шевелящегося, будто перевёрнутый на спину майский жук, врагом, загнал жало в смотровую щель, и для верности надавил двумя ладонями, ещё и грудью навалился… Большое тело дёргается несколько раз и затихает.

Вспотевший, с трясущимися руками и странно опустошённый маркиз возвращается на колени… и замечает Лидию. Бледная, осунувшаяся, но продолжающая оставаться удивительно красивой, девушка вызывает у него тревогу. Безвольно повисшие вдоль тела руки (в правой — верная сабля), отсутствующий взгляд и кое-где подозрительные росчерки царапин, небольшие следы крови… Чьей? Её или нет? Принцесса выглядит так, словно из неё выдернули пружину, отвечающую непосредственно за движение организма, как телесной оболочки, так и чувственно-душевной субстанции.

Фиори, чуть не кряхтя, встал на ноги. Он не имел права расслабляться, пока принцесса в опасности. Взгляд по сторонам. Панорика нет. Рыцарь в двадцати локтях, практически у трона, тяжело опираясь о меч, стоит над поверженным врагом и, кстати, смотрит в их сторону. А вон, из-под королевского стола выглядывает краешек мантии второго писаря.

Герцог появляется как-то внезапно и совершенно из непонятного места, повелительно машет Фиори рукой. Приблизившись, маркиз замечает за Его Высочеством узкий, тёмный, в рост человека ход.

— Вы обязаны увести Её Высочество, — буровит холодными глазами РоПеруши. — Этот вход выведет…

— Лидия! — раздаётся звонкий девичий крик, полный радости и… отчаяния.

В малый тронный зал вбежало четыре фигуры, в свете огня можно разобрать, что это девушки, а Фиори, ругаясь и поминая дракона, вспоминает, что они же там оставили Деметру с пятёркой амазонок. Которые… выжили. Кого-то не хватает…

Маркиза довольно грубо хватают за рукав. Герцог Панорик РоБеруши.

— Не теряйте время и не раскисайте, — настойчиво и внушительно произносит он. — Ваш долг и ваша обязанность — спасти принцессу. Это ясно? — немигающий чёрный взгляд.

— Да, Ваше Высочество, — конечно же Фиори это понимает.

Панорик криво ухмыляется.

— И девиц заберите.

РоПеруши не нравится, как брат короля отзывается о девушках, судя по всему, довольно успешно отбивавшихся от врагов, но понимает всю незначительность таких обид. Но это ещё не всё.

— А как же вы?

— Обо мне не беспокойся, — с нажимом отвечает тот, и Фиори поёжился от мелькнувшего во взгляде аристократа бешенства — тут время идёт на удар сердца, а ему приходится уговаривать глупую молодёжь спасти себе и принцессе крови жизнь. — Я знаю тайные ходы дворца, как свою ладонь. Мне всего лишь нужно чуть увести погоню, — твёрдо смотрит на маркиза, и тому ничего не остаётся, как только согласно кивнуть. — Заберите их всех, — обводящий жест рукой в перчатке, — свидетелям произошедшего здесь лучше быть далеко от дворца. И, — останавливает направившегося к принцессе, Фиори, — постарайтесь обязательно придерживаться основного хода, — настойчиво заглянул в глаза. — Если, конечно, собираетесь выйти за пределы дворца и остаться в живых.

РоПеруши растолкал встревоженных амазонок, собравшихся вокруг безучастной принцессы, взял её за руку и потянул за собой. Девушка не сопротивлялась.

— За мной! Будем уходить.

Худук нервничал.

Если сказать, что это очень неприятно, то ничего не сказать. Окружающиеся погружались в атмосферу неуверенности, самоедства и жуткой самокритичности до состояния сравнения себя когда-то любимого с продуктами пищеварения крупного рогатого скота, то бишь, лепёшками, причём, в основном имелась ввиду не обонятельная составная, а невозможность вырваться из овальной невысокой формы. Каким образом тёмный доводил окружающих до такого состояния, не применяя при этом своё фирменное орудие — язык, оставалось загадкой даже для его друзей — они списывали это на загадочную гоблинскую душу (ни в коем случае не применять такое выражение в виду миссионеров Единого, отрицающих вообще само наличие подобной светлой субстанции у тёмных) и боролись с такими настроениями радикально: начинали жалеть беднягу, отчего тот приходил в ярость, а в этом состоянии он был более привычен и терпим, во всяком случае, от угрюмой молчаливости переходил к едкой словоохотливости, таким образом избавляясь, как говорил эльф, от «накопившегося яда». Ничего, что этим ядом пытался травонуть друзей — у них уже был хороший иммунитет и достаточная толстокожесть.

Тем не менее, разумные инстинктивно как бы ощущали это состояние гоблина, как животные пришествие грозы или иного стихийного бедствия, и старались убраться подальше от источника неприятностей. Вот и в этот раз он сидел на неудобном полене возле крыльца на постоялом дворе в полном одиночестве. Верный Рохля, изучивший свою «маму», умудрился, не взирая на свои немаленькие размеры, раствориться среди хозяйственных построек (ибо в их комнатах его не было). Хозяйские дочери и немногочисленная прислуга, то ли уже поняв, что это за гусь у них поселился, то ли убыли в город по каким-то надобностям, то ли тоже попрятались на кухне — во всяком случае, на глаза никто не попадался. Сам хозяин пропадал в своих покоях, а старший сын Мелир ушёл куда-то с поручением. Только огромный кудлатый волкодав хладнокровно игнорировал недобрые взгляды Худука, развалившись посреди двора, ловя лучи уходящего солнца.

Вот так всегда, — немного грустно подумал гоблин — он ощущал невыразимую тоску и немного обиду, оставаясь в одиночестве, — бросили, драконы бескрылые. Даже ругательство родилось как-то вяло и без энтузиазма. И это тогда, когда ему нужен чуткий и понимающий собеседник — ну, хотя бы эльф до того момента, пока у него уши в трубочку не свернуться (у остальных слуховой орган был не в пример покрепче). Но дело было даже не в самом положении, что он один, а в том, как говорят люди — кошки на сердце скребут — в ощущении приближающейся беды, а такой информацией он обязан был поделиться с друзьями и предупредить их… Чтобы были осторожнее…

Эх! Он же предупреждал! Но никто вовремя не воспринимает всерьёз маленькую, лопоухую, зеленокожую язву.

Но это он уже наговаривает на себя, ибо к предчувствиям и предсказаниям товарища, как ни как, родственника шамана, компания относилась очень серьёзно, убедиться в их верности и действенности у них было великое множество раз. Но такова уж была натура Худука — при отсутствии поблизости свободных крепких ушей, заниматься самоедством и издевательством над собой, таким милым и пушистым в принципе.

— Ты что здесь делаешь? — раздался над ухом недовольный голос.

Худук повернулся и наткнулся на хмурый взгляд хозяина постоялого двора Гарча. Ни здрасьте, ни добрый день или вечер, — подумал гоблин с раздражением, но крепкая, будто сплетённая из корней фигура, а самое главное, аура этого человека наталкивала на мысль, что юмора он не понимает вовсе, и шутки, даже самые тонкие и изящные, на которые в принципе тёмный был способен, будут в лучшем случае отлетать, как горох от стены, в худшем… Наверное не стоит проверять… Незачем сориться с хозяином постоялого двора, у которого они живут абсолютно бесплатно и на полном обеспечении в незнакомом городе в преддверии нехороших событий.

— Сижу, — всё-таки как можно неприветливей ответил Худук.

— Я вижу, — грубо прокомментировал Гарч, отчего у гоблина в груди заворочался пока что червячок злости. — Если это… — он неопределённо пошевелил пальцами, — не прекратишь, то…

Дослушать, что ему предлагалось в том случае, если он не внимет «просьбе», тёмному не удалось, так как в ворота раздался громкий и настойчивый стук с задорным мужским криком: «Эй, хозяева, открывайте, и вестям большим внимайте!» Потом ещё шла череда рифмованных зазывалок в том смысле, что если хотите быть в курсе столичных новостей, то стоит отворить ворота и прислушаться «к гласу народа».

По профилю Гарча Худук видел, что тот напряжённо о чем-то думает. Или ждёт. Когда же стук с монотонностью дятла и кузнечной громкостью повторился с прежним словесным рефреном, он, не меняясь в лице, хромая, двинулся к воротам. Сделав шага четыре по тропинке, остановился возле поджидающего хозяина молчаливого пса с беснующимися вокруг поменьше собаками и обернулся, глядя на тёмного искоса, из-под бровей.

— Невмоготу сидеть взаперти, иди прогуляйся, тёмный, никто тебя в Ремесленном не обидит. Нечего мне домашних пугать…

Оскорблённый Худук аж глаза от гнева закрыл, но только решил достойно ответить человеку, посмевшего обвинить его в трусости, как лицезрел удаляющуюся спину. Казалось, лишь псина этак насмешливо покосилась в его сторону. Он и сдулся, понимая резон в словах этого… этого дракона. Но ещё его заинтересовал сам факт свежих новостей, и он торопливо соскочил с полена и затейливым маршрутом по пологой дуге припустил вслед за хозяином двора — так, чтобы Гарч не проявил недовольства, но и его четвероногий душегуб тоже не обратил серьёзного внимания. Тут главное уши расположить на прямой видимости говоривших, а для этого идеально подходила небольшая башенка, возвышавшаяся над забором в двадцати локтях от ворот.

На начало он не успел, но полноценного разговора у встретившихся не вышло. Курчавый русоволосый молодой мужчина в непонятной принадлежности одежде, но небогатой, с наглыми глазами, которыми он стрелял во все стороны, даже норовя заглянуть за спину хозяина, нетерпеливо, словно бы пританцовывая на месте, нёс какую-то ахинею о несправедливости и подлости королевской власти, о необходимости бороться с этим, менять мироустройство вообще — даже с оружием в руках, для чего нужно немедленно собираться, организовываться в отряды по цехам и выдвигаться ко дворцу, при нежелании городской стражи пропустить вольнолюбивый народ к месту назначения, стражу обезоруживать (!), для урезонивания давать в ухо, а если и это не поможет, народным судом приговаривать к смерти… Вот так, ни больше, ни меньше.

У Худука, не очень разбирающегося в здешних порядках и реалиях, чуть уши в трубочку не свернулись от несусветной глупости и тупости говорившего. Но попахивала эта крамола очень плохо. По хорошему, говорившего следовало повязать и сдать ближайшему городскому приставу, где его скорее всего очень скоро познакомят с петлёй. Но Гарч рассудил по иному, невозмутимо выслушав словоблудия пришельца.

— Пошёл вон, — бросил он негромко.

Говоривший взбледнул, но не отступил, а как бы сделал шаг в сторону, демонстрируя стоящих сзади двух верзил впечатляющих размеров. Как бы чуток тролльей крови в них не было, — прикинул Худук.

— Что вы себе позволяете?! — сорвался на фальцет кучерявый под неподвижным взглядом Гарча. — У вас будут неприятности…

— Пошёл вон, — равнодушно бросил тот. — Ещё удар сердца будешь у ворот, получишь арбалетную стрелу меж глаз, — добавил для лучшего понимания ситуации и тихо затворил калитку.

Народный глашатай решил не испытывать судьбу и поспешно ретировался, сопровождаемый обоими охранниками. Правда, недалеко — к воротам следующего двора.

Гоблин задумчиво покинул башенку, быстро обогнул мрачно застывшего на крыльце Гарча, приостановился за углом дома и прислушался. Недалеко раздавались тяжёлые удары, характерные при колке дров. Ага, это то, что надо.

Прогуляться? Почему бы и нет.

Рохля обнаружился там, где и предполагалось: возле поленницы. Он легко отзывался на просьбу о помощи, особенно подтверждённую горшочком тушёной картошки с мясом или иными вкусностями — местные сразу смекнули, что этот здоровенный увалень, несмотря на отталкивающую и угрожающую внешность, в сущности отзывчивый мальчишка. И так, между прочим, всегда и везде — сердобольные хозяйки разных мастей очень быстро раскусывали незлое и любопытное нутро тролля. Не то что гоблина, пусть мелкого и часто незаметного, — сторонились порой и не очень слабонервные разумные, а у хозяев не то что добавки, а слова доброго не выпросишь — приходится сразу ругаться.

Пару ударов сердца он на правах родителя с гордостью наблюдал за перекатами пластин мышц, огромные валуны плеч, гибкие брёвна рук — вообще, работа всех этих механизмов, слажено взаимодействующих на обнажённом торсе (Рохля предпочитал работать в таком виде — одеть его даже в лютый холод было серьёзным занятием — толстокожие тролли были устойчивы к морозу; только в боевых условиях он беспрекословно натягивал на себя кожу с железками) — это было завораживающее зрелище. Возможно, не зря он соглашался выполнять тяжёлую физическую работу — интуитивно чувствовал, что выглядит впечатляюще?

— Кх-кх, — негромко кашлянул Худук. Тролль вздрогнул и чуть не промазал по полену, вскорости имеющем все шансы превратиться в ряд нетолстых плашек, повернул голову. — Работаешь? — задал гоблин очевидный вопрос, задумчиво глядя на воспитанника.

— Угу, — буркнул тот, так и стоя спиной с повёрнутой головой, но не делая попытки вернуться к прерванному занятию. Тяжело вздохнул — Попросили, жрать охота, — попытался оправдаться.

— Ага, — очень точно прокомментировал Худук и продолжил мягко, этак спокойно глядя на великана. — От меня прячешься, драконий выкормыш?

Тролль потупился, да плечи опустились, рисуя картину осознавшего свою вину разумного.

— Ну… это… жрать охота… — невнятно пробубнел.

— Ладно, ладно, — гоблин милостиво похлопал по внушительному, чуть ли не с его голову кулаку, — я не сержусь. Бросай это дело, — указал на гору наколотых чурбачков, — пусть хозяйки сами немного разомнутся и сгонят кровь из головы в тощие задницы, а нам надо поторопиться, — поймал вопросительный взгляд Рохли. — Нам тут посоветовали прогуляться. Вот мы и совместим полезное с приятным, — посмотрел, как здоровяк аккуратно загнал в колоду топор и ногой подравнял рассыпавшуюся кучу дров, и добавил нетерпеливо и немного сердито. — Сполоснись, набрасывай рубаху — и побыстрее. Жду тебя у ворот через пять минут. Смотри, не опоздаешь — получишь бочонок пива.

Вот так всегда с детьми: кнут и пряник всегда работают в тесном взаимодействии, но пряник привлекательней более полной самоотдачей, — думал Худук, глядя вслед резко ускорившемуся троллю.

Следовало поспешить, но эльф никак не мог придумать, что делать. Вернее, он знал, как быть: хватать в охапку Оли — а это таки была она — и каким-то образом уходить из этой мышеловки. Но никак не мог заставить себя прикоснуться к ней — это какое-то наваждение, ибо раньше Листочек подобным инфантилизмом не страдал. Единственное, что он проделал, это проверил наличие дыхания — девушка просто отключилась. И как это ни некрасиво, он был рад, что сознание покинуло её, причём так вовремя, иначе арбалетный болт весьма попортил его не совсем уж грубую физиономию, а обаятельную улыбку можно было лицезреть посмертно. Да ещё прикрыл девушку покрывалом — слишком смущающим было зрелище юной нимфы в разорванной почти до подола ночнушки… при полном отсутствии нижнего белья. Эльф прямо-таки обалдел, выяснив этот вопрос, потом восхитился смелостью своей дамы сердца, допускающей подобные вольности, а потом взял себя в руки и не дрогнувшей рукой прикрыл наготу.

Наконец решительно встал и направился к, по его мнению, платяному шкафу — путешествие симпатичной девушки на плече да ещё голышом вряд ли облегчит его задачу по быстрому покиданию дворца.

Тут он задумался: верхняя одежда, представленная перед его взором условно делилась на две категории: шикарные, ослепительно-хорошие платья с пышными юбками для — хотелось сказать — посещения балов, аудиенций и прочих великосветских мероприятий и достаточно простые на вид, хоть и элегантно выглядящие (сразу видно, что пошиты мастерами своего дела) комбинации походной одежды, фасон которой подошёл скорее (не считая определённой вычурности, размера и прочих мелочей, отличающих мужскую вещь от женской) егерям или приграничной страже, нежели светской даме, потомственной аристократке. Но Листочек помнил, что подобный наряд он уже лицезрел на своей амазонке, поэтому удивляться не приходилось его наличию в шкафу — о моде и нравах, заложенных в агробарском обществе старшей принцессой он уже был наслышан. Возникала, правда, одна проблемка: о платьях с их шнуровками, завязками, дополнительными юбками и прочей имитацией он был более-менее знаком, но вот с «походным» вариантом женской одежды не очень. Конечно, среди эльфиек, воинственной части прекрасного пола похожие наряды были очень популярны, но в силу нескольких причин это знание было для Листочка бесполезно. Во-первых, сама природа происхождения одежды разная: у людей, если можно так выразиться, мёртвая, у эльфов — живая. Во-вторых, предложи помощь в одевании, и легко получишь по пальцам, ведь эльфийки — совершенно самодостаточные, не зависящие от мужчин личности, о чём не забывают постоянно напоминать якобы сильному полу. Правда, эта прогрессивная точка зрения распространяется не на все Священные Леса. И в-третьих, Листочку приходилось лишь раздевать, при том частенько поспешно, и разум, если он конечно при этом присутствовал, совершенно не собирался фиксировать верную последовательность раздевания.

Поэтому Листочек выбрал лазурное платье за то, что оно чудесным образом будет сочетаться с голубыми глазами его прелестницы.

— Ты кто?

Эльф замер, потом очень медленно повернулся — с этих амазонок станется держать под кроватью десяток заряженных арбалетов. Почему-то эта мысль ему не очень понравилась — вдруг эти воинственные женщины таким образом очень тщательно блюдут свою честь (именно в человеческом понимании этого слова). И совсем уж некстати вспыли в памяти слухи о распространённой среди амазонок однополой любви (типа, с самыми достойными представите… льницами общества).

— Ты… вы меня помните? — сколь можно мягко вопросил, обращая внимание, что девушка, помимо красоты, которой её наделила природа — или Единственный, как предпочитают думать люди, — на что в первую очередь вновь обратил внимание эльф, выглядит хоть и очень бледно и как-то измождено, но отнюдь не испуганно и гневно, а скорее с любопытством взирает на невесть откуда появившегося посреди её опочивальни эльфа.

— Ты — эльф? — спросила, и Листочек с удовольствием констатировал нотку заинтересованности, при этом она как-то неуловимо повела плечиком, отчего ткань покрывала, чудом удерживавшаяся на её груди после того, как она села, сместилась на несколько сантиметров ниже.

Эльф сглотнул от таких манипуляций, мысленно отругал себя за недогадливость — человеческое зрение не в пример слабее, чем у первых рас, особенно в темноте, а в этих сумерках девушка легко могла его перепутать хоть с кем — с тем же дохлым насильником. Но, чувствуя, что пауза затягивается, он сделал шаг навстречу.

— Да.

Чувствовал он себя почему-то неловко под пристальным взглядом. Хотелось продолжить, что, мол, и человеческая кровь есть, но ощущает он себя… В общем, волевым решением он приказал себе заткнуться, ибо эта словоохотливость неспроста. И любая причина её появления, будь то желание скрыть смущение или того хуже — попытка оправдаться непонятно за что — ни к чему хорошему впоследствии не приведёт. Как там говорится у людей: любое слово может быть использовано против вас.

— Ближе подойди, — твёрдо произнесла девушка, на этот раз рассматривая что-то в его руках.

Листочек вплотную приблизился к кровати, если это масштабное сооружение можно так обозвать по-домашнему, при этом переступив какую-то часть заколотого солдата, и только тогда сообразил, что рассматривала девушка. Лимит юношеских румянцев он надеялся за сегодня исчерпать.

— Что это? — требовательно и достаточно возмущённо спросила она.

— Платье, — честно ответил тот.

— Я вижу, — криво улыбнулась. — Зачем?

— Искал наряд для… вас.

Она немного удивилась, выразительно подняла бровь.

— Мы собираемся на бал? Это такое, — повела в сторону убитых рукой, — приглашение?

Листочек ощутил иронию, и это его приободрило и не смутило. Всё-таки общение в их компании сложно назвать корректным, оттого и огрубевшее чувство юмора реагировало на разные шутки довольно спокойно. Голая девушка — это же не Худук!

— Да, это приглашение, — включил наконец-то Листочек своё обаяние, неотразимо улыбнувшись, — поскорее покинуть это опасное место. А это платье… Оно очень идёт к вашим глазам, — не говорить же, в конце концов, истинную причину выбора наряда.

— Ну, ты даёшь, эльф, — деланно восхитилась собеседница. Да, крепкая психика у девчонки — после всего произошедшего умудряется шутить. А обращение на «ты» эльф решил записать в свой актив. — Может ты ещё и туфельки соответствующие платью отыскал?

— Не успел, — скромно потупил глаза Листочек. Он, кстати, об этом вообще не подумал — лежащая на плече девушка запросто могла быть босоногой, — исправлюсь. Вы только скажите, в каком направлении начинать поиск.

— Вот же дракон! — неожиданно выругалась та. — Чего ты такой чопорный? — эльф даже вздрогнул от подобного обвинения. — Ближе подойди, пожалуйста, — просительно и немного безжизненно попросила и протянула навстречу руку.

Отказать в столь малом Листочек не мог, хотя для этого пришлось с ногами в сапогах — в тонкой кисти, влекущей его, оказалось столько силы, что у него абсолютно не оказалось времени на сбрасывание обуви — влезть на ложе и на коленях приблизиться к ней. Вторая рука обвила его за шею, в следующий удар сердца тонкое тело приникло к нему, а губы попались в бесконечно приятный водоворот поцелуя.

Листочек уже начал задыхаться — да и дракон с ним, с этим дыханием — столь восхитительно было ощущение, что и помереть не жалко, когда это всё внезапно закончилось, и лёгким, но непреклонным толчком он был отправлен обратно, за территорию кровати.

Пытаясь отдышаться, недоумённо и немного обиженно смотрел в полуприкрытые устало глаза в обрамлении теней, происхождение которых было явно следствием какой-то хвори и упадка сил.

Девушка открыла глаза.

— Лекарь поил меня такой дрянью, что мне хотелось любым способом избавиться от этого отвратительного послевкусия, — пояснила она мило. — Спасибо.

— Не за что. На здоровье, — ошеломлённо промямлил эльф — как улучшение вкуса микстуры его ещё никто не использовал.

— Ладно, — она устало откинулась на подушки, — начнём сначала, — проговорила тихо и ровно, закрыв глаза. — Меня зовут Оливия…

— Я знаю…

— Не перебивай. У нас действительно нет времени. К тому же я себя чувствую так дерьмово, что… ну, в общем, как оно самое — такое ощущение, что скоро сама в него превращусь… — сглотнула, несколько раз вздохнув. — А то придётся часто присасываться к тебе — поцелуи придают мне силы, — она приоткрыла один глаз и слабо улыбнулась. Эльф промолчал. — Первое: подай вот то вино, — указала на столик, расположенный в нескольких локтях, где, словно солдатики перед атакой, застыли несколько тёмных бутылок и пара бокалов. Второе: отнесёшь меня в туалетную комнату — давненько я там не была… пол часа, наверное, назад, когда эти сволочи ворвались… Третье: поможешь мне одеться в нормальную одежду. А потом уже… уводи, если, конечно, ты такой герой… — она открыла глаза. — Ты случайно не маг?

Тот отрицательно качнул головой.

— Наёмник.

— А-а, — разочаровано протянула девушка. — Ну-ну. Но ты, пожалуйста, постарайся выволочь меня из дворца в любом состоянии, даже если я превращусь в какашку… Не хочу, чтобы те, кто здесь останется, лицезрели меня в… неподобающем виде… не хочу делать им такой подарок… А я уж отблагодарю, если смогу… — устало поджала губы. — Если всё будет совсем плохо, снимешь вот этот перстень, — подняла руку, где на среднем пальце блеснуло изящное украшение с гравировкой «Д» в обрамлении сапфиров, — после сможешь продемонстрировать его отцу… либо кому другому старшему семьи, сообщить, где ты меня… оставил и просить всё, что захочешь… Не мелочись — семья у нас не бедная, — эльф недовольно скривился — вот она, неприятная слава наёмников, совсем не о том он хотел говорить, и не ту благодарность просить. — Не злись, — заметила она проницательно.

— Как скаже…

— И давай уже перейдём на «ты», — рассердилась неожиданно.