Его кошмарная невеста [СИ]

Глава 1

— Будьте вы прокляты! — кричала я.

— Прокляты, прокляты, — откликалось эхо.

Мужчина шагнул ко мне, без замаха ударил коротким мечом. Я не ощутила боли, только под ребром кольнуло. Я упала на пол, туда, где уже лежали убитые папа и мама. На несколько секунд воцарилась тишина. Мужчина выждал, а потом насмешливо фыркнул и несильно пнул меня сапогом в бедро:

— А говорили, трудно будет.

Дурак, что он понимает… Моё тело умерло, это правда, но сознание осталось со мной.

Его сподручный присел на корточки, коснулся моей шеи.

— Пульса нет, господин.

— Разумеется.

Меня снова легонько пнули, а затем мужчины спокойно ушли.

По-привычке я хотела глубоко вдохнуть и медленно выдохнуть, но лёгкие отказались подчиняться. Что там лёгкие, даже взгляд не перевести! Тело таращилось в одну точку чуть ниже подоконника. Я видела, как коридор озаряет золото взошедшего солнца, как приходят послеполуденные тени, как снова темнеет. Я больше не нуждалась ни во сне, ни в пище. Жаль, двинуться не могла. Зато голова была ясной, и я вспоминала, раз за разом прокручивая перед мысленным взором последние два часа свой недолгой, всего-то девятнадцать лет, жизни.

Родители играли на фортепиано в четыре руки, когда в гостиную ворвались трое. Чёрная одежда, лица скрыты масками, пришли со стороны входа для слуг. Тогда я просто опешила. Чужаки. Откуда?

— Беги! — закричал папа.

Сейчас понимаю, что нас предали. Предал. Старый Борис. Кроме него в доме никого не было, жену с сыном и невесткой он предусмотрительно попросил разрешения отправить на три дня на ярмарку, а сам открыл врагам. Папу убили первым, маму — второй. А я успела произнести слова проклятия.

Два дня ожидания… Мёртвые воспринимают время иначе. Я могла бы переждать вечность. Год, минута — всё едино, только скучно.

Наконец, раздались шаги.

— Свет милосердный! — охнул незваный гость.

Снова тяжёлые шаги, только удаляющиеся.

Жизнь в глуши по-своему очаровательна и не лишена преимуществ. От нашего поместья до ближайшего города день пути верхом на быстроногом коне. Вместо отряда стражи пришёл староста. Немолодой практичный мужчина сразу смекнул, что, пока земли бесхозны, собирать налог некому, а значит выгоднее тихо похоронить тела и смолчать. Мёртвым всё равно, их не вернуть, а живым — денежка. Авось, несколько лет не хватятся. Что же, тишина мне на руку, поэтому не буду сообщать старосте, насколько он неправ.

Меня подняли, перенесли в спальню. Омывать и переодевать вызвались две крестьянки, они же вставили мне в глаза прозрачные стекляшки, чтобы за чертой я видела свет, а не тьму. Заодно девицы прошуршали весь гардероб, увязали вещи в два тюка. Не иначе как на память взяли. По доносящимся до меня обрывкам я поняла, что из дома вынесут абсолютно всё, что не приколочено, а что приколочено, вынесут вместе с гвоздями.

— Госпоже одной нижней сорочки хватит или вторую одеть?

— Платья хватит, — отрезала та, что была постарше.

— Неприлично же!

— Тогда свои сорочки и отдавай.

Аргумент подействовал. Удивительно, что платье оставили, могли и в ветошь завернуть.

Ближе к вечеру в комнату принесли грубо сколоченный ящик-гроб, переложили меня в него, закрыли крышку. Свет продолжал проникать через многочисленные щели, а потом стало темно — гроб перенесли на кладбище и опустили в могилу. Застучала по крышке земля, кто-то даже расщедрился на слова прощания, а когда всё стихло, я узнала значение фразы «мёртвая тишина». Чудненько.

Время вновь прекратило для меня существование. Я лежала во тьме и сама не знаю, чего ждала. Проклятие, если и сработало, то как-то неправильно. Виновные должны были заплатить за содеянное кровью, проще говоря они должны были заболеть и сгореть в лихорадке. Почему сознание ещё со мной?! Сколько я ни старалась, придумать внятного объяснения не могла.

Спустя вечность тьма всколыхнулась, и мне почудилось, что я проваливаюсь. Хотя нет, не показалось. Треск ломающихся гробовых досок был отчётливым. Я ухнула вниз, чувствительно приложилась копчиком о мраморный пол.

— Траш! — вырвалось у меня привычное ругательство.

Ругательство?! Я снова двигаюсь?

Я приподнялась на локте, бегло огляделась, отметила, что нахожусь в незнакомом пустом помещении и что темнота совершенно не мешает видеть, выставила перед лицом правую руку, сжала и разжала пальцы.

— Нравится вернуть контроль над собой? — раздался мелодичный, почти детский голос.

Я медленно обернулась. Помещение и впрямь было пустым, если не считать кресла, стоящего на небольшом возвышении и сидящей на нём миловидной белокурой девушки с чёрными бездонными провалами вместо глаз. Незнакомка дружелюбно улыбнулась, но я не обманулась радушным приветствием.

— Тьма…

— Да, это я, — откликнулась она и весело рассмеялась.

Я подошла ближе к трону. Шести толстущих томов «Этикета» оказалось совершенно недостаточно. Почему-то в них забыли упомянуть, как следует общаться с богами.

— Ты позвала меня перед смертью, — пояснила Тьма, хотя вслух я ничего не спрашивала.

Разве я звала?

— Ты кричала: «Будьте вы прокляты».

Мало ли кто и что кричит.

Богиня грациозно повела обнажённым, прикрытым лишь узкой лямкой, плечиком:

— Вас убивают. Из более чем двадцати высших жриц осталось четверо.

Я не жрица.

— Ты её дочь, наследница. И ты, в отличии от своей матери, мне нравишься. У неё, как и у тебя, было несколько мгновений. Что она сделала? Покорно дала себя убить. Недостойна.

Жёстко. Хотя доля правды в словах богини есть. Мама у меня мягкая. Была. Я пошла в бабушку и внешностью, и характером.

— Я готова дать тебе шанс, Шанита. Сама исполни своё проклятие, и мы снова встретимся. Справишься — получишь шанс на второе рождение. Не справишься — сгинешь. Ты помнишь, чего в душе желала своим врагам?

Я невольно вздрогнула. Я желала отмщения.

— Заплатить должны не только виновные, но и все те, кто с ними плоть от плоти и кровь от крови. Ты так пожелала, а я подтверждаю. И ещё. Время тоже твой враг. Моё благословение с тобой, пока ты идёшь к цели.

Богиня грациозно поднялась и растаяла невесомым облачком тумана. Трон пропал вслед за ней, а я осталась в опустевшем зале.

— Траш! — выдохнула я.

Богиня была невероятно щедра. Даже призрачная возможность однажды вновь услышать биение собственного сердца стоит дорого. Умирать не хотелось. Мстить? Убийцам — да. Остальным — надо подумать. И для начала ответить на простой вопрос: где я? Мрамор молчал. В зале не было ни окон, ни дверей. Единственный выход — через щель между потолочными плитами.

Я прошлась по залу, выполнила несколько прыжков, пробежалась. Прежде чем лезть, надо привыкнуть к телу заново, несколько суток мёртвой неподвижности вряд ли прошли бесследно. Пальцы гнулись, руки-ноги слушались, зрение, пожалуй, даже улучшилось. Про слух и обоняние говорить рано. Пульса нет. Интересно, какая у меня теперь температура тела? На последнем прыжке я зацепилась стопой за юбку и некрасиво растянулась. Та-ак.

Перемазанное землёй платье было испорчено. Отстирать, вероятно, можно, но легче выкинуть. Я подобрала юбку и рванула вдоль шва снизу вверх. Будь я живой, ничего бы не получилось. У мёртвой сил прибавилось. Ткань поддалась, и я укоротила юбку, оставив её до середины бедра. Вот теперь можно попытаться влезть по колонне к потолку. По деревьям лазать получалось — и здесь получится.

Конечно, всё оказалось не так просто, два раза я сползала по скользкой поверхности вниз. На третий получилось. Я дотянулась и зацепилась за край плиты, на миг зависла, будто простыня на верёвке, подтянулась и, не оставляя себе времени на сомнения, разжала ноги. Удержалась. Зависла под потолком на одних руках.

— Траш!

Рывок. Я влезла головой в щель, потолкалась локтями, угнездилась, подтянула сначала одну ногу, потом другую.

Поклонение Тьме приравнено к государственной измене. Уцелевшие после гонений храмы надёжно скрыты, например, как наш, в толще земли под кладбищем. Мама почти ничего не успела рассказать… Так больно… Но раскисать не время.

У меня над головой слой земли толщиной в три моих роста и нужно выкапываться. И ладно бы песок! Глина забивалась в рот, в нос, в уши, под ногти. Я сама себе напоминала червяка-переростка или гигантского крота. Так и представляю, могила зашевелится, приподнимется бугорок. Случайные зрители с криком бросятся врассыпную. Ой, траш! Нельзя мне случайных зрителей.

Я прикинула, как близко поверхность. По ощущениям — уже на расстоянии вытянутой руки, вряд ли больше. Я прислушалась и задумалась. По идее, на кладбище крестьянам делать нечего: принесли, закопали и ушли. Но мало ли… Подозрительных звуков снаружи не доносилось.

Восставшие мертвецы из старых сказок по поверьям могли чуять живых. А я? То ли не могу, то ли никого нет. Ладно, зайдём с другой стороны. В тех же сказках нежить нутром чует, ночь на улице или день, затянуто небо облаками или ясно. Вроде бы солнце. Лучше подождать. Богиня, конечно, говорила, что каждый миг я должна двигаться к цели, но сомневаюсь, что фразу следует понимать буквально. Я замерла, прислушалась к ощущениям, и сомнений не осталось — наверху солнце.

Что же, пока я жду, почему бы не подумать ещё раз? Занятие-то всяко полезное. И начать хотя бы с того, что и убийцы, и предатель Горис из поместья давно ушли. Про убийц я знаю только то, что их трое, и они мужчины. Лица были скрыты, имён они не называли. Ясно, что не за деньгами пожаловали. Их послали уничтожить жрицу и её семью.

— А говорили, трудно будет, — сказал главный.

Эта фраза подтверждает моё предположение. А ещё из неё можно понять, что раньше эти люди с жрицами не сталкивались. Ну да, карателей за ненадобностью упразднили несколько столетий назад.

Я сплюнула глину, набившуюся в рот. Вытащила из глаз стекляшки. Они не мешали, но давно пора избавиться.

Итак, убийцы вышли на Гориса, значит и мой путь лежит к нему. Я знаю, что родню он отправил на ярмарку в ближайший город. Обман? Вряд ли — больше идти некуда, а в городе транспорт. Стало быть, ближайшая цель определена — ярмарка. Осталось решить, что делать с крестьянами. С одной стороны, они разграбили поместье и неплохо бы намекнуть им, что вещи следует вернуть. Я собираюсь ожить, и в будущем имущество мне понадобится. С другой стороны, целее буду, если тихо скроюсь.

Солнце опустилось за горизонт. Я выждала ещё пару часов, пусть сумерки выгорят дотла и мне останется чернильно-чёрная ночь. Верхний слой почвы легко разрывался. Капля усилий, и из-под ладони исчезла преграда. Пальцы обдул прохладный ветерок. Живые по-прежнему не чувствовались. Я освободила вторую руку, теперь поизвиваться червяком. Выбралась.

От норы я отползла на четвереньках, медленно встала, огляделась. Ночь скрадывала цвета, деревья на фоне ночного неба казались изломанными чудовищами. Вдали высился осиротевший дом. Я глубоко вдохнула, пробуя воздух на вкус. Какая прелесть… И жизнью тянет со стороны деревни. Пожалуй, я всё-таки навещу крестьян.

Дыру в земле пришлось закапывать и маскировать. Хорошо хоть вылезла в стороне от своей могилы. Её я, кстати, нашла. И её, и родительские. Вместо надгробий некрупные камни с острыми гранями. Имена криво выведены краской на дощечках. Староста видать постарался, в деревне он слывёт самым грамотным. Я положила родителям по букетику свежесорванных ромашек, выбросила увядшие цветы. Да, я понимаю, что оставляю след, но и не такой уж он подозрительный. Мало ли кто поклонился господам тайно…

— Я обязательно вернусь и приведу ваши могилы в порядок, — пообещала я, — а пока спите спокойно. Я со всем справлюсь.

Ответа не последовало, да и не ждала я. Простилась и, не оглядываясь, побрела к дому.

Кто сказал, что мёртвым не бывает больно? Мне было. И в отличии от живых, я не могла выплакать своё горе. Глаза оставались сухими.

К дому я кралась через сад, скользнула тенью к боковому входу, попробовала дверь. Естественно, незаперто. Дверь открылась без единого скрипа, Горис смазывал петли за три дня до прихода убийц. Уже тогда готовился? Я зашипела, тотчас прижала пальцы к губам. Тише надо себя вести, тише. Хотя живых рядом нет, не чую. Я пересекла коридор, снова прислушалась. Гостиная встретила пустотой: мебель вынесли, ковры, картины, вазы забрали. Со стен оборвали драпировку, с окон — шторы. То ли какой девушке на приданое ткань пойдёт, то ли торговцу продадут. Мало ли тех, кто готов платить за краденое.

— Траш! Траш! Траш!

Убью. Вдох-выдох. Движение воздуха через лёгкие подействовало успокаивающе. Крестьян оставлю на десерт, когда оживу. Подумаешь, вещи выгребли. С тем же успехом дом мог сгореть. Я пробежалась по комнатам: как и ожидала, вычистили всё.

Зато на тайники крестьянам ума не хватило. Я проверила все три: в кабинете, в спальне, в подвале. Семейные реликвии, родовые драгоценности, документы, деньги, словом, всё самое важное и ценное уцелело. Забирать с собой не имело смысла, поэтому я перепрятала сокровища в самый надёжный из тайников — в подвале, закрыла тяжёлую плиту, начертила знак тьмы. С домом тоже прощаюсь.

До деревни я добралась в предрассветный час, остановилась у крайнего двора. Ощущение жизни щекотало ноздри. Я облизнулась и поймала себя на мысли, что думаю о крестьянах, как о еде. Поворачивать обратно не стала, но и принюхиваться себе запретила. Перебралась через плетень, прошла огородом, обогнула сарай. И стоило мне приблизиться к очередной избе, как из будки выскочила собака и зашлась истошным лаем. Я шарахнулась. Собака бросилась, захрипела, повиснув на цепи, и вновь залилась лаем. Дверь избы распахнулась. Первым на улицу выскочил вихрастый парень с вилами в руках, за ним чуть более крупный мужчина с лопатой и топором, заткнутым за пояс. В последний момент я успела скрыться за углом. Чурбаки сложены очень удачно, сначала на них, потом на край крыши. Вскарабкалась я бесшумно и замерла. Собака продолжала сходить с ума.

— Рвач, смирно! — велел парень.

Я свесилась с крыши и за их спинами скользнула в темноту сеней. Зрение позволяло ориентироваться и без света. Я скользнула вдоль сундуков и быстро зажала рот ладонью, а то бы зашипела, не удержалась. Два сундука очень даже знакомые, теперь в каждой избе парочка таких. Вдох-выдох. Я знала, что увижу, за этим и пришла, нечего эмоциям поддаваться, хотя кусануть ворьё хочется.

— Ш-ш-а…

К счастью, звук получился на грани слышимости.

Сначала открыла меньший сундук, но в нём оказалась посуда. Точно, он стоял на кухне. Почему уверена, что не крестьянский? У них простые, деревянные, иногда обитые полосами железа. Наши были покрыты лаком, обязательно украшены растительным или животным орнаментом, а то и вовсе расписаны как настоящие произведения искусства. Открыла больший, украшенный фигурной резьбой и разноцветными поделочными камнями.

Я бы предпочла свои вещи, но искать их по всей деревне просто глупо, а тут одежда, то, что надо. Уверена, пропажу пары тряпок никто не заметит. Я вытащила нижнюю сорочку, платье, поколебалась, но добавила ещё одно, на смену, шаль просто под руку попала, платок, туфли. В общем-то, всё. Сундук я закрыла, платок расстелила на полу, в центр бросила отобранные вещи и завязала углы платка крест накрест, получился узел. Как у крестьянок.

— Ш-ша, — выдохнула я, особо не стесняясь. Прислушалась.

Кажется, я подзадержалась. К двери. Я буквально вспорхнула на крышу и как можно быстрее перебралась на противоположную сторону. И как только я отгородилась зданием, собака притихла. Лай сменился скулежом. Я, не теряя времени, спрыгнула на землю и припустила к лесу, между делом неодобрительно поглядывая на стремительно розовеющий восток.

В спину закричал петух.

Когда солнце поднялось над горизонтом, я нырнула в прохладу густого ельника и уже не спеша двинулась прочь. С деревней я тоже временно прощаюсь. Мой путь лежит в город, на ярмарку. Передо мной открыты тысячи дорог. Что меня ждёт? Не знаю. Но кто бы мог подумать, что после смерти жизнь только начинается.