Душа без признаков жизни

ГЛАВА 12.1. Марлин

Если ладонь не ранена, можно нести яд в руке.

Яд не повредит не имеющему ран.

Будда

Марлин открыла глаза за несколько часов до того, как первые лучи утреннего солнца должны были проникнуть в оконные ставни.

За дверью послышался грохот.

Едва проснувшись, она вскочила на ноги и торопливо побежала в коридор, спотыкаясь и поскальзываясь. От резкого пробуждения холодный пол колыхался под ногами. Дверная ручка не сразу поддалась: размякла, будто пациент под наркозом — не реагировала.

Щелчок и тонкий скрип о паркет. Дверь отворилась. Черный пустой коридор кишкой растянулся перед глазами. Марлин прислушалась. Откуда идут звуки? Сложно определить. Кажется, что какофония пропитала весь дом. Сотрясает окна и хрустальные капли люстры.

С других комнат раздаются: то звонкие вопли, то клокочущий смех, то надрывный плач. У Марлин закружилась голова. Затрепетала дрожь в животе. Страх, кажется, пронизал каждую клетку тела, но она заставила себя промчаться по темному неосвещенному коридору второго этажа — до источника шума.

Марлин нашарила выключатель. Зажгла свет.

Перед ней возникла Крис.

Девочка стояла у пыльного книжного шкафа в библиотеке. Руки ее, — такие белые, что синие вены всегда просвечиваются сквозь кожу, — обагрились. Измазаны кровью. В центре комнаты возлегала забитая в месиво хрустальная шкатулка, в которой Марлин хранила украшения. В углу — подаренная матерью икона. Девочка сорвала икону со стены над креслом и, по-видимому, швырнула в противоположную сторону комнаты. Стекло раскололось на куски, а сама рама треснула.

В ноздрях зароились запахи: соленая кровь, сырость из распахнутой форточки, лимонные духи. Тяжелые занавески скользили подолом по крупицам позвякивающего стекла.

Глаза Марлин, не моргая, встретили пустой взгляд Крис.

Девочка посмотрела, словно не понимая: кто перед ней и что от нее нужно? Так можно смотреть на незнакомца, ворвавшегося к тебе в берлогу, и оторопелая Марлин крепко обняла себя, больно вцепилась ногтями в локти.

— Крис… ты… ты… что всё это значит, я… — пролопотала она, заикаясь, с лицом еще более серым, чем собственные радужки.

Девочка не выказывала никаких эмоций. Никакой реакции. Она молча, не колеблясь и со сталью в мышцах, прошла мимо. Притворяясь (или нет?), что вовсе не видит и не слышит Марлин, которая почувствовала дурноту и схватилась за сердце.

В следующее мгновение Марлин побежала за девочкой, спокойно шагавшей к себе в спальню. Дернула Крис за запястье. Молилась, чтобы та ответила, как нормальный, здоровый человек.

Крис вздрогнула. Обернулась. Взгляд ее предстал таким помертвелым, неестественным, что Марлин разжала пальцы и отшатнулась на два шага назад. Голубые глаза обледенели и будто раскололись на мерзлые обломки. Крис зашагала дальше.

Умоляющим голосом Марлин закричала вслед девочки, но снова трогать ее не решилась.

«Сомнамбулу нельзя будить», — подумала она, — «молчи, молчи, Мари…»

Это было и не нужно. Зайдя в комнату, Крис спокойно нырнула под пухлое белое одеяло. И как бы Марлин ни было стыдно за трусость, она не стала будить девочку, а лишь осторожно закрыла дверь в комнату.

Дыхание скакало. Она слышала, как пульсирует кровь в голове. Почему страх не уходит? Здесь есть кто-то еще? Тишина прерывисто шепчет и наблюдает за ней.

Марлин резко обернулась назад. По коже прошелся легкий, колкий мороз. В коридоре по-прежнему темно, и свет лился лишь из библиотеки: раскачивался плавными вибрирующими лентами. Она чувствовала чей-то взгляд. Липкий, как кровь, грязь, или что-то другое, но очень противное и мокрое.

Невидимая сила становилась тяжелее, расплывалась вокруг и сдавливала волю, будто толстыми шипованными канатами — обтягивала поперек груди.

Дверь в библиотеку вдруг скрипнула и с глухим ударом захлопнулась. Прямо перед носом. Зубы застучали. Марлин отступила, прижалась спиной к стене и обхватила плечи.

Это сон. Да... Это просто кошмар, черт возьми. Какая же я глупая, господи. Глупая, трусливая дура!

Марлин осталась одна. Во мраке. Не могла пошевелиться.

Казалось, что если она сделает хоть одно резкое движение, то мир погаснет навсегда. Всё закончится. Жизнь ее оставит…

Ко рту подкрался звонкий, тонкий крик, но она не выпустила его.

Закрыв лицо ледяными руками, Марлин сделала несколько шагов вперед. К перилам лестницы. Затем — несколько шагов к своей комнате. Медленно и размеренно. Под стопами тихо постанывал паркет.

Марлин остановилась и ссутулилась, страшась убрать руки от лица.

Всё хорошо, здесь никого нет. Никого.

Глубоко вздохнув, осмелилась выпрямиться. Робко и не спеша опустила ладони. За спиной быстро тикали часы. Очень быстро. Пять секунд. Разве секунды проходят так быстро? Пятнадцать секунд. Тиканье замедлилось. Двадцать секунд.

Возьми себя в руки. Ты взрослый человек! Чего ты боишься, дура?

Тридцать секунд — Марлин открыла глаза. Увидела перед собой качающуюся дверь библиотеки. В следующее мгновение заверещала что есть мочи, снова почувствовав запах крови и мороза.

Нечто твердо схватило сзади за горло.

***

— Я не помню! Я, правда, ничего не помню!

Крики девочки волнами разлетались по усадьбе, ползли по стенам, проникали в щели, отражались от потолка и острой звонкой волной вонзались в уши Марлин, которая сидела рядом. Крис сжималась в комок у спинки своей кровати. Руки ее были замотаны бинтами.

— Ты разгромила ночью библиотеку! Ходила по дому и даже не откликалась на меня! Тебе нужен врач, — настаивала Марлин, грозно сдвигая брови.

— Тогда почему ты меня не разбудила? Как я могу быть уверена, что это сделала я, а не… — Крис замешкалась и отвела голубые глаза в сторону, — не… не ты?

— Я?

— Да. Ты ведь тоже проснулась в своей кровати и помнишь лишь эту бредовую историю, что я лазила по комнатам и громила вещи, — заледенелым голосом высказала Крис. Казалось, она на это очень надеется. — А что, если по дому брожу не я?

Марлин чуть не поперхнулась слюнями от подобного заявления. И в то же время… Она и впрямь не помнит, как очутилась утром в кровати. Последнее, что застило глаза — образ Крис, когда Марлин повернулась и увидела ее пред собой. Ночью. В удушающей черноте. Руки девочки схватили за горло у библиотеки. Больше в памяти — ничего. Пусто…

— Крис, у тебя ладони изрезаны. Ты голыми пальцами давила стекло, черт возьми!

Девочка насупилась, глянула на руки и съежилась. Бледная, точно мертвая. Иногда Марлин задавалась вопросом: не вампир ли Кристина? А может, зомби?

— Ладно, иди ко мне.

Марлин села рядом и обняла ее: испуганную, глотающую губами воздух. Стоило ли так сразу кидаться на девочку?

Кристина сильная натура. Она всегда сдерживает себя. Боится выдать слабость. Вот и сейчас тело ее напряглось, а в могильных глубинах омута, куда отправляются потаённые эмоции, где тонут, умирают и окончательно исчезают — она беззвучно рыдает. Щеки Крис горели под ладонью Марлин, хотя не выражали это и каплей румянца.

— К врачу я не пойду, — процедила Крис, сквозь зубы.

— Как скажешь, — выдохнула на полуслове Марлин и поцеловала ее в лоб. — И всё-таки не понимаю… Зачем ты разбила икону и шкатулку?

Девочка пожала плечами и отрицательно завертела головой.

— Не знаю.

— Помнишь, что тебе снилось?

— Нет. Кошмары приходят реже, и я не помню их. Совсем не помню. Но иногда мне кажется, что кто-то говорит со мной, хочет, чтобы я… — Крис заглотнула последние слова, замолчала и вдруг захохотала, словно в истерике. — Ты права, я чокнутая! Больная на всю голову!

— У тебя слуховые галлюцинации? Крис, это не смешно и очень серьезно. Надо что-то делать. Боюсь, подобное бывает при шизофрении.

Марлин всмотрелась в бледное лицо, но ответа не последовало. Минуту или три — они просидели в едкой тишине.

— Я ведь могу не идти сегодня в школу? — спросила девочка, теребя кусок бинта на локте.

— Да, отдыхай, — кивнула Марлин, сцеживая зевок в кулак, после чего потянулась. — А мне пора собираться на работу.

Марлин взглянула на часы. Без десяти минут семь утра. Она заботливо поворошила черные волосы девочки и вышла из комнаты, зная, что вечером снова вернется к разговору о психиатре.

В раздумьях остановилась у библиотеки. Перед глазами промелькнула сцена захлопывающейся двери, и с неким трепетным ужасом Марлин нажала на позолоченную ручку. Дрожь снова облизала спину.

Свежий воздух проникал в уютную светлую комнату, нежно перебирая занавески цвета ранних весенних бутонов.

Весь ночной погром оставался на месте. Она села на колени перед разбитой хрустальной шкатулкой. Среди осколков вытащила цельный кусок дна, на котором замысловатой резьбой выгравирована золотистая надпись: «Ты словно свет в непроглядной темноте». Подарок Феликса. Для нее. После их душераздирающей ссоры. Марлин не хотелось вспоминать тот день.

По паркету разлетелись украшения.

Зачем было оставлять шкатулку в библиотеке? Память подводила, потому что Марлин не могла вспомнить, как принесла ее сюда.

Она сгорнула всё в кучу. Жемчужные бусы, ожерелья с топазами и бриллиантами, серебряные и золотые цепи, поблескивающие в лучах солнца, которое теплыми пальцами протискивается сквозь шторы, и… освященный крестик?

***

— Мари, нужно работать. Либо возьми отпуск. Детка, тебя опять ищут, — зазвенел голос Яры, пока Марлин сидела в палате Андриана, крепко сжимая его безжизненную руку.

Вокруг витал горький запах лекарств, который дает понять, что рядом находится больной человек, а значит — говорить нужно тише. Однако парню было нельзя помешать даже самым истошным визгом.

Марлин кивнула подруге, но не ответила. Стала колупать заусеницу.

Яра Истрова работает в больнице двенадцать лет. Знает все сплетни, все служебные романы, со всеми в хороших отношениях и постоянно прикрывает спину: обучает, советует, как лучше поступить, за что Марлин бесконечно благодарна.

Именно Яра первой сообщила эту содрогающую новость, что Андриан не пропал. Не бросил Марлин… Ведь именно так она и подумала, когда тот перестал отвечать на телефон, подумала, что надоела ему, и парень просто исчез. Как пелена, которую разорвал рассвет, новый друг растворился в воздухе.

Но она ошиблась. Андриан не забыл о ней. Нет, он здесь… В больнице. Избитый, весь в синяках и ссадинах. Лежит, почти увядший, недвижный и бледный, в пучинах бесконечной пустыни собственного сознания.

В коме.

Она приоткрывала его веки и от почти физической боли отдергивала ладонь, обнаруживая поблекшие глаза, вокруг которых разрослись черные впадины. И так — до бесконечности. Марлин сидела и ловила остатки любимого тепла. Иногда вытирала слезы. С груди Андриана, словно выжали весь воздух, и лежал он, как испорченная кукла.

— О, дорогая, — тоскливо прощебетала Яра, видя, как Марлин гладит русые волосы дрожащими пальцами, — он очнется!

— Три года назад умер мой отец. Два года назад — мать. Год назад — Феликс. А после знакомства со мной в предсмертном состоянии теперь и Андри. — Ладони сжали простынь. Марлин больно прикусила щеку изнутри. Склонилась над Андрианом, поцеловала в сухие губы и поднялась с кровати. — На мне порча?

Яра закатила салатовые радужки и потянула ее за рукав белого халата.

«Зеленые радужки, как у него», — подумала Марлин, пряча слезы под опущенными ресницами.

Подруга обняла ее за плечо и вывела из палаты. Марлин даже не заметила, как оказалась в кабинете Яры, утонула по грудь в объятьях мягкого кресла и сжала чашку с горячим чаем, ее любимым: с тонким ароматом черники и кислинкой цитрусовых нот.

— Нужно развеяться, — оживленно выдала Яра и развалилась на рабочем столе, взмахнув кудрями. Толстые черные пружины весело подпрыгивали с каждым движением хозяйки. Губы вытянулись краями к пурпурным стрелкам на веках. Кончик носа ко лбу. Всё в ее облике стремится куда-то вверх. — Как насчет субботы?

— Я думала, в субботу у тебя свидание с Глебом.

Марлин захрустела шоколадным печеньем с абрикосовой прослойкой. Почему в ее жизни всё ползет вниз? Улыбка, настроение, отношения… Несправедливо. Как перевернуть этот проклятый график на доске фатума?

— Нет, у меня свидание с Леоном. В воскресенье.

— Не понимаю, как ты настолько легко меняешь мужчин, — уныло выговорила Марлин и сгорбилась. С приглушенным свистом она потянула губами обжигающий чай. — У меня всегда к мужчине такие глубокие чувства, что, кажется, вот-вот и захлебнешься.

— Просто у тебя их мало было, — усмехнулась Яра, разрывая почерканные ручкой документы и кидая шуршащие клубки в мусорное ведро.

Стол ее по обычаю обильно завален бумагами, будто с неба упало жирное облако и теперь лежит на Яреном столе.

— Зато у тебя мужчины, как жвачки: пожевала и выплюнула. Когда надоели пластинки с мандаринами, то купила с яблоками. И снова — по новой.

Яра рассмеялась журчащим смехом, точно в кабинете заплескал горный ручеек.

Легкость и непринужденность подруги нравились Марлин, потому что она знала: Яра не обидится на ее слова. Она человек ироничный. И сказанное — непорочная правда. За плечами подруги в тридцать шесть лет числился четвертый брак, а мимолетных отношений насчитывалось, что пилюль в аптеке.

— Когда первый раз влюбляешься в мужчину, он кажется самым лучшим, — посулила Яра. — Но потом, когда страсть уйдет, и ты очередной раз окажешься свободной, этот настил обвалится. — Она подкинула вверх стопку бумаг, изображая что-то вроде взрыва. — И вот тогда ты, малышка, окунешься в прекрасный разнообразный колорит других мужиков и уже не так легко захочешь с ним попрощаться ради кого-то одного.

— Может, может...

— Сомневаешься? Зря! Просто ты еще малипуська, — словно ребенку пролепетала Яра и потрепала Марлин за щеку. — Двадцать три года... Господи! Такая молодая… Вся жизнь впереди, столько предстоит узнать, почувствовать, увидеть…

Подруга подмигнула и продемонстрировала пальцами имитацию чего-то неприличного.

— Хочется всё-таки остаться с одним мужчиной, — буркнула в чашку Марлин.

Яра отмахнулась. Выказывать неуважение к ее «мудрым» советам категорически нельзя. Обидится не на шутку. Она протягивает свой опыт на раскрытых ладонях — без надменности и фальши — с искренним желанием помочь, и из-за этой редкой открытости чувствуешь себя мерзкой тварью, отбрасывая его в сторону. Даже если опыт бесполезный. Поэтому Марлин воскликнула с любопытством первое, что пришло в голову:

— А что за Леон? Где познакомились?

Подруга снова расхохоталась.

— На трассе.

Веки Марлин захлопали, как заведенные. Яра продолжила:

— Нет, я там не на заработках стояла. Можешь не блымкать глазками. Я подшофе за руль села, а Леон меня остановил. Полицейский он, — Яра поудобнее устроилась на столе, откинув в сторону карты пациентов. Одна из карт со шлепком упала на пол. — Права у меня отобрал…

— Тебя прав лишили?! — вскрикнула Марлин.

Всегда удивляло, как Яра беспечно относится к важным вещам.

— Ну, неофициально, — хихикнула она. — Я, значит, обматерила его, пьяная же была. А он странный больно попался, и мое поведение его то ли развеселило, то ли… не знаю, в общем, но у него как раз закончилась смена. Он забрал у меня права и отвез домой. Машину поставил у подъезда, а вот документы не вернул, пригласил забрать их на следующий день в ресторане.

— Обожаю твои истории…

— О, он классный! И такое вытворял… Если понимаешь о чем я. А что насчет тебя и спящей красавицы в палате? У вас всё серьезно? Развлеклись в том походе?

Яра толкнула Марлин под локоть. Чай из кружки выплеснулся на халат, оставив желтую кляксу.

«Пятый халат за сегодня испачкала», — посетовала Марлин.

— Ам-м-м… не совсем. Между нами ничего не было, — смущенно пролепетала Марлин и снова уткнулась в теплую чашку.

Яра вскинула черные брови ко лбу.

— Ничего? В смысле? Да ты шутишь, — искренне удивилась подруга. — Мой тебе совет: если нравится, то лучше сразу проверь, что там у него, да как работает. Тем более этот парень сказочный жеребец. Что тебя смущает? Ух, я б им занялась, бляха-муха... Где мои двадцать?

— Да не во мне дело, — перебила Марлин. — А в нем!

— Хм-м-м… да, кома мешает отношениям, но ведь он выйдет из нее, и…

— Та нет, Яра! Не об этом я, — Марлин помедлила с ответом, закрыла глаза, будто прислушиваясь к воспоминаниям. — Он ведет себя очень странно. Не хочет даже в одном доме со мной ночевать, ускользает в последний момент, как сквозняк через форточку!

— И впрямь необычный мужчина. Интересно… Что ж, как только твой зеленоглазый монах очнется — запрыгивай на него. Не тяни! Может, парень чего-то стесняется? Лучше проверь. Без тест-драйва не бери. А то знаю я вас… молодежь. Пожить вместе не успели, а уже кольцами обмениваетесь. Смешно же!

Слышать подобное от человека, который был замужем четыре раза — вот это смешно.

— Стесняется? Чего, например?

— М-м-м… — Яра обхватила пальцами розовую бутылку с водой, многозначительно ее потрясла вверх-вниз и широко улыбнулась. — Размеров?

— Каких еще размеров?

После секундного замешательства она поняла, что раскраснелась, как внутренности июльского арбуза. У подруги в каждом диалоге упоминается область ниже пояса.

— Яра, помощь нужна! Пациенту из сорок пятой палаты плохо, — затараторила их коллега, ураганом врываясь в кабинет. — Кричит, что умирает!

— В другой больнице пусть умирает, — огрызнулась подруга.

— Так и передать?

— Да иду я! Иду! Что за работа, ядрёна мать, уже чаю не дают попить.

***

За открытым окном больницы порхало одиннадцатое ноября.

Нос учуял аромат красной калины, шуршащей листьями об стекла кабинета. И никакого холода или слякоти. Лишь ласки и довольное мурлыканье теплого ветерка.

Марлин безумно соскучилась по хорошей погоде, однако не было желания поддерживать благосклонное настроение природы. Ведь Андриан так и не проснулся. Вот уже шестой день, как она увидела его бледное лицо, парень томится в объятьях беспросветного сна, когда костлявые пальцы под черным плащом манят в преисподнюю.

Сев на подоконник, она заметила в углу павшее тело мухи. Слегка зажав погибшее насекомое между указательным и большим пальцем, Марлин прищурилась, всматриваясь в иссушенные солнцем крылья.

Еще одно напоминание о смерти. Неизменно рядом... Дышит смрадом у кожи.

Марлин подскочила, оглядела пыльный завал на письменном столе, сбила документы в одну стопку и, смяв их, впихнула в ячейку тумбочки. С напором захлопнула дверь. Другую часть документов — не глядя, закинула под стол.

Треклятые бумажки! Сгиньте пропадом.

Она никогда не отличалась аккуратностью. Хаос — вот ее любовник. В детстве мать то и дело гоняла за неопрятность и, казалось, вот сейчас, когда она выросла, должна понять, что мать была права. Но нет. Марлин устраивает. Мало того… Она обожает сумасбродную обстановку!

И как только пунктуальный и дисциплинированный Феликс со мной уживался?Он ведь то и дело подбирал брошенные мной тряпки.

Пока Марлин пыталась приучить себя к порядку, переехав к Феликсу, муж истова следил за каждой деталью в доме: всё поправлял, ставил на законное место, нанимал людей, которые натирали мебель до нестерпимой чистоты, а некоторые предметы после покупки вдруг начинали сиять невиданным режущим светом.

Были у него и обязательные ритуалы. Например, постель всегда должна быть заправлена. Последний раз, когда Марлин забыла это сделать, закончился скандалом — ей пришлось спать на застеленной кровати неделю. Муж отчитал ее, как маленькую. И наказал, как маленькую! Такой уж был Феликс…

Однако за четыре года отношений, он устраивал Марлин нагоняй за кавардак всего-то пару раз. И даже ничего не говорил, не орал, лишь скрипел зубами, когда она разбивала очередную статуэтку или вазу в его доме. Или «их» доме? Нет, всё, что у нее есть — принадлежало Феликсу.

«Прямо уж-таки всё? Ну нет… Коврик для ванны я сама покупала», — посмеялась она про себя.

Выдохнув, она вышла из кабинета и отправилась в палату Андриана, шаркая по плитке бежевыми балетками. Марлин ненавидела тусклый свет больницы и белые халаты, превращающие персонал в призраков. Бледность и пустота — вот что тут обитает. Боль. Слезы… Пациенты стоят между двумя мирами: нога здесь, нога в «зыбучем тумане неизвестности». Врачи-призраки словно готовят их к той стороне. К возможности провалиться в нечто иное. А есть ли оно? Иное… Марлин боялась, что нет. Один раз поделилась своей теорией с коллегами, но в ответ получила косой взгляд. Больше она не делилась с кем-либо своими ощущениями.

Закрыв за собой дверь, Марлин застыла, словно вековая мраморная скульптура.

Рядом с парнем сидела рыжая женщина, поглаживая его щеку, заросшую щетиной, и шептала Андриану на ухо что-то утешительное.

Незнакомка повернула голову и нахмурилась. Рыжие пышные волосы шелком рассыпались по смуглым плечам и салатовой ткани платья.

— Вы его врач? — уточнила женщина.

— А вы кто? — резко огрызнулась Марлин вопросом, словно кинутым булыжником.

— Его мама, — ответила незнакомка, несколько потухнув, и поднялась на ноги так грациозно, что Марлин занервничала и убрала ладони с обкусанными ногтями в халат. — Люси Вериго.

Конечно. Никаких сомнений быть не может. Андриан вылитая мама в мужском обличии! Кроме цвета волос. Хотя на солнце его русые пряди отдают абрикосовым перламутром.

Марлин отряхнулась и поправила выпавшие из хвоста белые пряди. Вблизи этой женщины она чувствовала себя козой рядом с породистой лошадью.

Мать Андриана казалась исключительно обворожительной шикарной женщиной: с густой косой цвета осенних листьев; мятными лисьими глазами, как у сына; длинноногая; полногрудая; с безупречными чертами лица и без единой морщины. Сколько же ей лет? Сложно предположить, какой писаной красавицей Люси была в молодости. Марлин она виделась, как благоухающая красная роза, тогда еще только распустившаяся, не тронутая зноем.

— Доктор, — Люси приблизилась и одарила внимательным взглядом, отчего Марлин передернулась. — Моему сыну стало хуже?

«Ну, точно он, его взгляд, его потрясающий взгляд…»—обомлела Марлин.

— Нет, нет… Никаких изменений. Просто я… я не его врач. Я здесь работаю, а Андриан… он мой… близкий друг.

Мятные глаза Люси влажно замерцали, а губы изогнулись в улыбке, под которой виднелись сахарно-белые зубы. По мнению Марлин, женщина как-то чересчур обрадовалась ее словам. Еще и искренне удивилась. У Андриана друзей не было? Или она подумала, что речь идет об очень-очень близкой дружбе? Неудобно вышло…

Однако ей осталось приятно внимание Люси, которая целый час расспрашивала об отношениях с сыном, профессии Марлин, и что совсем смутило — ведала грезы о внуках. Люси часто отпускала шутки, несмотря на застывшее в глазах беспокойство, отблески которого нельзя не прочувствовать, но женщина очень старалась скрыть свое горе.

Оказалось, Люси родила Андриана рано — в семнадцать лет. Сейчас ей сорок два, но на вид не дашь и тридцати двух.

В три часа дня они распрощались. Люси продиктовала телефонный номер, попросила сообщать о самочувствии сына и, чмокнув Марлин в щеку, покинула больницу.

Марлин так старалась улыбаться матери Андриана, что от застывшей на лице любезности ныли зубы. Его мать даже ходила, будто внеземная принцесса: воздушно, мягко, изящно. А Марлин то и дело спотыкалась о каждый предмет на пути.

Она вернулась в кабинет, упала на стул и подпёрла руками лицо. Склонила голову. Иногда отвлекалась, чтобы дописать документы. Так тянулись несколько часов подряд.

Солнце начало сползать за горизонт.

Резкий крик Яры подхватил Марлин с места.

— Ты почему еще здесь?!

— Чт-что? Я…

— Андриан вышел из комы! Очнулся час назад!

Марлин застыла, не сумев ни осмыслить сказанное, ни ответить. Затем резко подскочила. Зацепила рукавом нового халата гвоздь. Дёрнула рукой. Ткань затрещала, порвалась и гвоздь ее отпустил. Она выбежала из кабинета. Не заметила, как полетом резвого стрижа обогнула половину больницы и ворвалась в палату.

Очнулся… Правда, очнулся!

Парень, кажется, осоловел от ее одержимого взгляда. Марлин кинулась ему в объятья, расцеловала: в обе щеки, лоб, нос, шею. В губы — постеснялась. В тот раз, когда хотела его поцеловать — Андриан отпрянул. Лучше не пробовать. Позже…

Яра прибежала следом, звонко цокая каблуками. Несколько секунд молча смотрела на них и вдруг пошло засвистела, прикрыв глаза рукой.

Марлин крепко прижималась к груди Андриана, гладила его по пояснице, вдыхая запах мужского тела, но вдруг почувствовала, как что-то твердое уперлось в живот. Сделав шаг назад, вспыхнула багровой краской.

Забегая в палату, она не обратила внимания, что Андриан переодевался и успел прикрыть наготу лишь одной футболкой, которая и то улетела на пол, когда Марлин бросилась его обнимать. Более того, пока она ретиво гладила и расцеловывала его, парень возбудился.

Марлин резко отвернулась, обхватив плечи руками.

— Врачей не стесняются, — ехидно заметила Яра.

— Прости, Андри. Я безумно рада, что ты жив!

— А я то, как рад, что жив, — не сдержал смеха Андриан, натягивая штаны. — Черт, порвались…

Не поворачиваясь, Марлин выпалила:

— Я схожу, куплю тебе новые.

Яра залилась смехом.

Ладони Андриана сжали талию Марлин.

Шею возле уха обжег поцелуй.

— Забавная ты, Мари… Ларская, — подразнил парень, запнувшись на ее фамилии, и стал надевать футболку.

Подруга сунула руку Марлин под локоть и выдернула из палаты.

— Дай мальчику переодеться, — звонко захохотала она в коридоре.

Марлин смутилась, а подруга продолжила:

— Я ошиблась. Орудие завоевания женских сердец у него, конечно, что надо. Боевое. Даже больше, чем…

— Куда ты смотришь, Яра!

— Ой, не чеши мне тут, что сама не смотрела.

— Нет! — воспротивилась Марлин, зная, что нагло лжет. Она вздохнула, развернулась и побежала обратно в палату.

— Можно? — с неловкостью пискнула.

Андриан привычно заулыбался во все зубы.

— Разве я тебя прогонял? — Он поднялся с кровати и вытянул руки в ее сторону. — Иди ко мне. Нет ничего упоительней, чем когда ты смущаешься, знаешь?

И она снова бросилась в объятья, вцепилась руками под его грудью, пока Андриан гладил ее по белокурым волосам. От него исходил сильный запах лекарств.

— Я так волновалась за тебя…

Марлин разнежилась, ощущая тепло его тела.

— Оно того не стоило, — ухмыльнулся Андриан, — нашла из-за кого переживать. Я же, как старый дворовой кот или… таракан. Не убиваемый!

Она глянула на смуглое лицо, исписанное ссадинами и синяками, почувствовала, как бьется чужое сердце, как заиграли свежей мятой глаза, и разродилась слезами. Андриан растерялся.

— Эй, я думал ты рада моему возвращению, — невесело засмеялся он.

Я чуть не свихнулась, пока сидела здесь в страхе перед смертью, которая могла забрать тебя в любую секунду. Опять!

— Что с тобой случилось, Андри?

— Мари... — горячо прошептал парень и зарылся носом в ее волосах. — Несчастный случай. Просто несчастный случай. Не думай об этом. Не думай о моих проблемах, пожалуйста.

— Я не могу ни думать о тебе! Не могу, — закричала Марлин и понурила голову от изумленного Андриана. — Ты… нравишься мне.

Вот холера, да ты мне больше, чем нравишься!

Он улыбнулся. Провел тыльной стороной ладони по ее скуле, и когда Марлин подняла подбородок — их взгляды увлеченно встретились. Слишком близко.

Губы — в двух сантиметрах друг от друга. Мятный цвет утонул в ночи. Мужская рука притянула ближе за талию и стали слышны удары сердца. Быстрые. Жаждущие. Русые волосы оказались между пальцами, а пятки сами собой оторвались от пола. Тепло… ей невыносимо нужно почувствовать его тепло. Он ведь тоже хочет этого. Чего ждет? Она потянулась первой…

Андриан вдруг съежился от боли, вцепился ногтями под свои ребра, и, отстранившись, сел на кровать.

Марлин ринулась к нему.

— Дай посмотрю!

— Нет. Не надо, — на полтона выше сказал парень, хватая ее за локоть. — Мне нужен отдых. Давай поговорим… потом. Не хочу, чтобы ты смотрела на меня в таком состоянии.

— Не хочу тебя оставлять!

Он отвернулся. Бесцельно уперся взглядом в пол. Ушел в свои потаённые мысли и закрылся в них, давая понять, что не готов откликнуться взаимностью. Не поделится своей болью. Только не с ней.

— Прошу тебя, Мари. Мне нужно побыть одному.

Это такой предлог? Он снова пытается избавиться от меня?

— Так... мне уйти?

Андриан кивнул, не решаясь ответить напрямую. И даже не взглянул на нее! Марлин подумала, что его мысли разят иначе слов, запах лжи пропитал комнату и знаком любому, кто хоть немного умеет «дышать». Лжец. Он лжец…

— Как скажешь, — холодно произнесла она, развернулась и вышла из палаты, с треском захлопнув дверь.