Дом последней надежды

ГЛАВА 40

Выспаться не получилось. То есть уснула я мгновенно, сквозь сон лишь ощутив чужое присутствие, но оно было… безопасным?

Пожалуй.

Сознание растворилось, а после вернулось. И я не знаю, сколько времени прошло, но за окном было светло, и свет этот, проходя сквозь бумагу, окружал фигуру мальчишки сиянием.

— Привет, — сказал он и поскреб босую ступню. — Спящие люди выглядят смешно.

— Верю. — Я поморщилась.

Сон не принес отдыха. Напротив, голова налилась свинцовой тяжестью, а тело ломило, выкручивало. Может, заболеваю? Было бы некстати… больную Урлак меня точно не потащит, а самому ему отправляться нельзя. То, что скрывается в городе, слишком голодно, а потому нетерпеливо.

Оно не отпустит случайные жертвы.

Я поежилась.

Холодно.

И холод проникал не в окна, исписанные вязью запирающих тепло символов. Наш колдун не так давно обновил эту вязь, причем совершенно бесплатно. Горячий камень лежал в жаровенке. И… меня подзнабливало.

— Я знаю, где она прячет кости. — Мальчишка вытащил из волос соринку. — Я видел… а колдун слепой. Ходит, бродит, весь такой грозный, а ее ослушаться не смеет… я раньше ведьм никогда не видел.

— Это ты… — соображалось туго.

— Про ту женщину, которая тебя выродила.

Хорошее слово.

Правильное в отношении моей матушки.

— Она злится. Она хочет, чтобы колдун тебя убил, а он не может… если он применит к тебе силу, то та исчезнет, потому что правила таковы, а она слушать не хочет. У нее палец есть.

— Даже десять.

— Если будешь смеяться, я уйду. — Мальчишка надулся.

— Извини, я не хотела… просто ночь выдалась тяжелой.

— Знаю, мне сказали, ты свою лавку сожгла… что?

Твою ж… и я действительно надеялась сохранить все в тайне? Небось, вороны тоже свежей сплетней обмениваются, а там… кто их услышит? И из города надо выбираться как можно скорее… а значит, откладывать поездку к проклятому городу нельзя…

— Да не переживай ты так. — Мальчишка улыбался. — Все равно никто, кроме тебя, с нами говорить не умеет…

Слабое утешение.

— Так что там про палец? — Я предпочла сменить тему.

— У него пальца нет. У колдуна. Она ему отрезала. Или сам он? Она спрятала и держит. Пока палец у нее, колдун ее слушается…

…а значит, по-прежнему опасен. Убивать ведь можно не только магией. Но сомневаюсь, что этому молодому человеку доставляет удовольствие подчиняться моей матушке.

Откуда она вообще…

И как палец…

И надо думать о другом.

— Значит, прячет… — Я погладила зверя, который заворчал, соглашаясь, что брать куски чужого тела нехорошо. — И ты знаешь, где… и как полагаешь, могу я нанести визит любимой матушке? Наша последняя встреча прошла не слишком хорошо, а будучи послушной дочерью…

Мальчишка рассмеялся.

Что ж, если повезет, у меня, возможно, и получится…

Кэед я нашла на террасе. Та сидела, держа в сложенных лодочкой ладонях чашку. Чай давно остыл, да и ледком подернуться успел. А пальцы ее сделались белы. И лицо. Веснушки и те поблекли.

— Простудишься…

— И умру, и тогда все наконец закончится, — тихо ответила она. — Всякий раз, когда я начинаю верить, что, возможно, все не так уж и плохо, что-то случается…

— Мне жаль.

— Шину ведь исчезла не просто так? В последнее время она говорила много глупостей…

— Я понятия не имею, где она…

— А я умею слышать ложь… хотя у вас почти получилось. Однако полагаю, мне не стоит знать лишнее? Бабушка тоже так считала… я способна различить две дюжины созвездий и даже составить простейшую карту судьбы, но при этом до недавнего времени не имела представления, сколько стоит рис… это ведь лишнее…

Я промолчала.

Доверие — это хорошо, но иногда чересчур опасно. А пауза… созерцать, как из снега рождается вода, лучше в молчании.

— Он перестал писать… — Кэед коснулась замерзшими пальцами губ. — Я говорю себе, что это временно, что его могли отослать… нет, он ничего не говорил о своей работе, но… я ведь не так глупа, чтобы не понимать… он немалый пост занимает, и… и если так, ему без труда отыскали бы подходящую невесту. А я… я так… для забавы…

— Думаешь, ему больше нечем себя развлечь?

Кэед пожала плечами.

— Только не вздумайте меня жалеть!

— Не буду. Да и… какой смысл? Ты здорова… ноги… мы исправим то, что еще можно… деньги остались, и, пожалуй, лучше будет использовать их на это…

— А лавка?

— Позже…

— Вы и вправду решили отправиться в тот город?

— Да.

— У меня там прадед пропал… тот самый, который взял себе в жены девушку со страны Хинай.

Из стены появился призрак и уселся рядом с Кэед, которая на появление это лишь зябко повела плечами.

— Что? — Мальчишка дотянулся до чашки и сунул в нее палец. — Пока я не захочу, она меня не увидит. А я не хочу… визжать будет. Я же сказки люблю… но можешь сказать, что в вашем доме скоро соседи появятся. Думаю, ее порадуют… Женщины такие смешные. Придумываете себе историю, а потом в нее верите… как матушка моя…

— Расскажи, — попросила я, стараясь не пялиться на призрака, который переместился к краю террасы. Он сидел, мотал ногами и смотрел вверх, то ли на снег редкий любовался, то ли на сосульки. Полупрозрачные, они расцветали на солнце сотнями ярких оттенков. И блики преломленного света ложились на дерево.

Скоро весна.

И дышится легче. И… солнце сегодня особенно яркое, и лед слегка плывет, подтаивая, образует крохотные капли, которые не спешат расставаться со льдом. Они медленно набухают на острие сосулек, словно раздумывая, и вправду ли им отправиться к земле…

Вихрастая голова. Бледное лицо. Тоненькая шейка… Я бы отпустила тебя, если бы могла. Но дело в том, что единственная моя способность — видеть и слышать, а отпускать… ты сам себя держишь на этой земле.

— Я знаю? — Призрак улыбнулся. — Мне пока интересно. А скучно станет, тогда и уйду.

Это было давно.

Когда молодой чиновник, которому удалось достигнуть неслыханных высот — достичь седьмого ранга и права носить темно-желтые одеяния, — прибыл в наш город с молодой женой, его встретили с немалым уважением и надеждой. Ибо известно было, что чиновник этот не только обладает многими удивительными качествами, которые и позволили ему возвыситься в столь краткий срок, но также посещал школу и лично прочел тысячу пятьсот сорок три свитка на языке страны Хинай.

А в те времена язык этот знали многие, и отнюдь не рыбаки с крестьянами. И как не знать, когда в школе чиновников, не пройдя которую нельзя было рассчитывать на хорошее место, преподавали на нем? И если учителя и мудрецы, наставлявшие юных деятелей, названных самим Императором опорой государства, привезены были из-за моря прямо следом за вазами из тонкого фарфора, бурым железом, чаем и многими иными полезными вещами. Поговаривали, что и за красавицей-женой его в приданое отдали целый сундук книг.

Врали, наверное, ибо даже в далекой стране Хинай знали, что за красивую женщину выкуп платят, а не берут. Как бы там ни было, но прибыл этот чиновник не просто так, а с поручением самого Императора: разобраться, что же случилось на берегу, где уже исчезло два каравана…

История не сохранила, был ли чиновник рад поручению. И понимал ли, сколь опасно дело, ему отданное, но…

Полагаю, не был рад.

Только выхода не имел, ибо спорить с Императором себе дороже. Вообще крепко подозреваю, что молодостью своей и стремительной карьерой он здорово кому-то перешел дорогу, вот и спровадили с билетом в один конец.

Чиновник купил дом.

И молодая жена въехала в него на плечах рабов. Несли ее в паланкине, и все соседи собрались, надеясь взглянуть хотя бы краем глаза, однако ворота закрылись за паланкином, отрезая женщину от мира.

— Она всю жизнь провела в том доме. — Кэед отставила ледяную чашку и руки спрятала в подмышки. — И бабушка гордилась ею… ставила в пример… мол, вот пример настоящей стойкости духа… преданности… ей ведь легко было бы выйти замуж вновь. Молодая. Красивая…

…необычная.

Вряд ли бы здесь поняли ту красоту, но эти мысли я оставлю при себе.

— Но она не захотела… тогда бы и она, и ее дочь, и все имущество их отошли бы к новому мужу, а она берегла память о первом супруге…

…или проявляла редкостное здравомыслие.

— Мне нравилось думать, что она его любила… я понимаю, что вряд ли, но…

…чиновник исполнял приказ Императора, но, возможно, совсем не так, как от него ожидали. Нет, он съездил к городу, правда, не стал брать с собой ни войско, которое ему предлагал Наместник, ни колдунов, ни даже слуг. Он ограничился двумя осликами и одним писцом.

Он провел на берегу три дня.

И вернулся.

Правда, без одного ослика, который был пожертвован туману…

И снова отправился на берег, прихватив десяток кур. И снова вернулся, на сей раз куда быстрее… и сказал Наместнику, что, кажется, начинает подозревать, в чем суть проблемы. Он попросил высочайшего доступа к архивам, который и был дан немедля.

А спустя несколько дней ему проломили череп.

Бессмысленная смерть.

Случайная ли?

Он всегда возвращался одной дорогой, а охрана… зачем ему охрана? Людям уважаемым найдется иное занятие, он же сумеет постоять за себя, ибо в школе его учили разным наукам.

Его нашли утром.

Лежащим в луже, раздетым и разутым, с раздробленною головой, и лишь татуировка в виде дракона, окруженного надписью на хинайском языке, помогла опознать тело.

Наместник был зол.

В тот день многих схватили, о ком было известно, что поддерживают они отношения с теневым миром. Одних удушили, других закопали, третьи… третьи сгинули в допросных ямах, однако мертвеца это не вернуло. Император изволил выразить свое негодование и потребовал продолжить работу, но…

И к городу ходили, разные люди, военные, и ученые, и просто те, кто думал, что обласкан судьбой, а потому с ходу увидит сокрытое от иных. Иногда возвращались, порой даже в своем уме…

Чем дальше я думала, тем менее удачной казалась мысль о переезде. И появилась этакая робкая надежда, что все еще обойдется, что… в конце концов, за нами тьеринги.

И колдун.

Кто в здравом уме рискнет с колдуном связываться?

Только взрослая и циничная часть меня знала: не обойдется. В той, в прошлой жизни мне однажды случалось пересечься с людьми, к которым и близко подходить не стоило. И пусть нужна им была не я и даже не наша фирма, которая вдруг разом перестала казаться солидной, но… я помню мрачного Самого, который три дня не спал, не ел, но прикуривал сигаретку от сигаретки и не выпускал из рук телефон. И тихого человечка в мятом спортивном костюме, который тот носил исключительно, подозреваю, антуражу ради. О взгляде его… о том, как притихли, поджав хвосты, безопасники. И лишь Марьяна Антоновна, старший наш бухгалтер, в свои шестьдесят семь лет полагавшая себя то ли бессмертной, то ли слишком старой, чтобы бояться чего-то, погрозила чужаку пальцем, сказав:

— Не наглейте, батенька…

И как ни странно, одной этой фразы хватило, чтобы тот убрался.

Я не знаю, почему те люди вообще появились. Связано ли это было с нашей деятельностью или одна из дочерних компаний в служебном рвении полезла не туда — в этом случае я сочла любопытство излишним, но… надолго запомнилась напряженная атмосфера.

И то, как Сам оседает в кресле, растирая пухлой ладонью грудь. Белое лицо его, какое то разом оплывшее, некрасивое, хотя он и в прежние времена красотой не отличался, но…

— Никогда, Оленька… послушайте старого опытного человека… никогда не связывайтесь с тем миром. — Он сплюнул пожеванный окурок, прилипший к мясистой губе. — Дадут на грош, а спросят… уж лучше голым и босым, чем с ними… семь шкур спустят и воли не дадут… кликни мне Марьянушку… и пусть капелек своих захватит, а то что-то совсем я расхворался…

Он и вправду слег на неделю, как поговаривали, с микроинфарктом, впрочем, находились и те, которые полагали, будто дело в банальном запое, но…

Стало тихо.

Нет, я понимаю, что здешний преступный мир все-таки уступает тому и в степени организованности, и в возможностях, но…

Неспокойно.

И беспокойство это мешает принимать сочувствия… вот господин Агуру кивает, и сыновья его, одинаковые, словно по одной форме отлитые, тоже кивают. Мол, какое несчастье…

Случается…

Дом старый… свеча упала, а может, искра на крышу села. На рынке, чтоб вы знали, всякое водится… и не след думать, госпожа Иоко, что кто-то защищен от вышнего суда…

Мне не нравится его взгляд.

Оценивающий.

Торжествующий? Он с трудом, но все-таки скрывает неподдельную радость свою, сквозь которую нет-нет, да пробивается тревога: вдруг да решу я отстроить лавку, вдруг да новая возымеет над ним ту же силу, что и старая.

Господин Агуру впервые за долгие годы спал спокойно.

Не в лавке дело, а в том, что душа его жертвы обрела покой, но я промолчу.

И поклонюсь.

И… я подумаю над тем, чтобы продать землю… я осознала, сколь самонадеянно было с моей стороны пытаться войти в торговлю… да, это дело мужчин, и только… и без крепкого плеча мне плохо придется… И конечно, сыновья господина Агуру весьма достойные молодые люди, которые без труда найдут себе замечательных невест. Что им за дело до скромной и не очень молодой вдовы, которая к тому же не смогла подарить мужу наследника…

Господин Агуру морщится.

И улыбается.

И уверяет, что я ему сразу понравилась, а что до прочего, так у него есть на примете колдун, способный…

Мне удается избавиться от него лишь благодаря Бьорну, чья массивная фигура вдруг возникает за левым плечом. Похоже, его приставили ко мне во избежание новых приключений, и я благодарна за эту заботу. А вот моей оннасю тьеринг не по нраву.

Она не спускает с него взгляда.

И шипит.

И шипение это заставляет господина Агуру вздрогнуть. А взгляд его наливается… недобрым?

— Смотрите, госпожа. — Он кланяется, а трое сыновей смотрят на меня в упор. — Этот мир опасен… И порой женщине не на кого положиться в нем…

А вот Гихаро куда как более прямолинейна.

— Даже если ты восстановишь лавку, толку не будет. — Она вытягивает шею, силясь через мое плечо разглядеть пожарище. Угли еще не остыли, и потому нищие пока не рисковали подойти ближе. Но еще немного, и самые смелые ступят на черное пятно, стремясь отыскать хоть что-то.

Наверняка по рынку поползли уже слухи о спрятанных сокровищах.

Золото. Камни драгоценные… или хотя бы куски оплавленного железа, которые можно будет продать в ближайшей кузнице, купив себе опиумной травы.

Наивно полагать, что я их остановлю.

— …люди к тебе не пойдут… все говорят, что место это проклято…

Она замолкает, позволяя мне додумать самой. Это несложно. Чужое проклятие заразно, как болезнь. Его легко принести с шелковым ли платком, с фигуркой резной… не важно, главное, что лишь безумец осмелится приобрести что-либо в проклятой лавке.

— …и сотня золотых — хорошая цена за место. Не надейся, что этот огрызок собачьего дерьма Агуру даст тебе больше… скорее он надеется окрутить тебя.

— Зачем?

— Земля. И дом… он старый, но в месте хорошем. Да и прежде там жил мастер, а потому можно будет объявить себя наследником. Что до тебя… то старший его овдовел недавно, дети у него есть, и наследники не слишком нужны.

Она скривилась.

— Слышала, он любил приводить жену к покорности…

Что ж, наверное, стоило поблагодарить за предупреждение.

— Сто двадцать, — сказала я, исключительно из упрямства. И госпожа Гихаро усмехнулась.

— Хорошо…

У нее отыскался свой чиновник, а потому оформление бумаг не заняло много времени. Плакать… пожалуй, хотелось, только желание это было отстраненным, не то чтобы совсем уж не моим, скорее…

Обидно.

И горько.

И…

Разбитые надежды имеют отвратительное свойство уродовать жизнь. Что ж… в этом городе у меня осталось не много дел. А там…

Я умею переживать падения. Они были там, в прошлом мире. Но я поднималась. И сейчас смогу.

Я ведь еще жива.

И я буду жить.

Я должна.