Дом последней надежды

ГЛАВА 19

А было так. Одна женщина, чье имя боги не сохранили, ибо в мире и без того существует изрядно ненужных вещей, была чересчур любопытна.

Она подслушивала. Мужа. Детей в простых их разговорах. Мужнину родню, с которой жить случилось… птиц — и тех, не зная их языка, но все же подозревая, что шепчутся они о недозволенном.

Она подсматривала. В щелку. В дырку, которую проковыряла в ширме… и другую, сделанную в заборе. Ее любопытство было столь велико, что на руках ее отросли когти, способные пробить не только дерево. А уши сделались столь велики, что днем женщине приходилось прятать их в волосах. Но это ее не слишком печалило. А вот необходимость спать ввергала в тоску, ибо подозревала она, что самые интересные беседы ведутся именно тогда, когда тело ее отдыхает.

Долго мучилась бедняжка, пока не решилась отправиться к исиго-колдуну, жившему на окраине города. Дом его, сложенный сороками из рыбьих костей, был высок и крепок, ибо стены исиго скрепил слюной морских рыб и собственною силой.

На крыше сидел каменный дракон.

Во дворе росла черная трава. Деревья же, напротив, были белы, что кости. Семью семь черепов смотрели на женщину горящими глазами. Но не убоялась она, столь велика была ее нужда. И даже когда исиго вышел посмотреть, кто же посмел потревожить покой его, не убежала, хотя был он страшен, что демон-ону. Кривое лицо. Глаза, что угли, горят. Желтые зубы торчат изо рта…

— Что привело тебя ко мне, красавица? — спросил он, выдохнув изо рта зеленое облако.

И, преодолев ужас, рассказала женщина о своей беде.

Рассмеялся колдун.

— Ты и вправду этого хочешь? — спросил он. — И не боишься?

Она боялась, но любопытство… Что творится за высокой стеной соседей ночью? И вправду ли бьет он молодую супругу или только бранится? И не одни ведь соседи. За каждым забором иная жизнь, такая близкая и такая недоступная.

— Хорошо, — ответил исиго. — Будет по-твоему…

И дал женщине синюю склянку.

— Выпей. Но ко мне потом не приходи…

Выпила она горькое зелье и легла спать. Но стоило ей закрыть глаза, как силы покинули тело, зато шея стала расти. Она вытягивалась и вытягивалась, сделавшись длинной, что змея, и длиннее змеи. И на шее этой спелым плодом покачивалась голова. Развернулись огромные уши, раскрылись совиные глаза… уж теперь-то ничто не скроется от них.

Так появился первый рокуроккуби.

К чему это я?

К тому, что с колдунами надо быть осторожной. Чувство юмора у них явно своеобразно.

Этот обитал не на окраине, и дом его, пусть и окруженный забором, был обыкновенен. Ни черной травы, ни черепов с горящими глазами, что, впрочем, только к лучшему. Нервы у меня все-таки уже не те…

Встретила меня сгорбленная старуха с фонарем в руке.

День.

Солнечный, к слову… а у нее фонарь. И старуха им качает, что кадилом, но огонек в стеклянной банке горит ровно.

Спрашивать она меня ни о чем не стала, но провела на террасу, где, подогнув ноги, сидел мужчина. Почему-то мне колдун представлялся этаким умудренным сединой старцем, а этот был вызывающе молод. И весьма симпатичен. По местным меркам. Круглое лицо. Узкие глаза. Уши оттопыренные, и из левого торчит перо, а правое радует глаз пятью золотыми колечками. В каждом глазу пылает драгоценный камень. Волосы его зачесаны гладко, а традиционный пучок украшен парой острых шпилек. Но прическа эта вовсе не выглядит женской.

— Вижу, вы выздоровели, — сказал исиго, указывая на белую циновку. — Я рад…

Желтое его кимоно украшали вороны и колеса, вот только разобрать, что за родовые гербы изображены на них, я не могла, потому что нет у колдунов рода.

Сила, которой его одарили боги, имеет дурную природу. Было время, когда отмеченных Ёми детей выносили в лес, скармливая священным воронам…

Он сам наполнил мою чашку травяным отваром.

Великая честь.

И…

Такого младенца и подобрал Ерико, позже прозванный Светлым. Уж не знаю, пожалел ли бродячий монах дитя или же и вправду увидел на челе его знак божественной воли, главное, что в мир пришел Ёмиро Тоду, первый исиго, совершивший множество благих деяний. Главным из них полагают спасение юного Императора Харатори, который волей своей запретил убивать одаренных младенцев…

Но не в его силах было переменить мысли людей. И пусть детей больше не скармливали воронам, но и в семьях оставляли редко, предпочитая отдавать в монастыри, где колдунов учили пользоваться силой.

Мужчин.

Что происходило с женщинами…

Я сжала кулаки, успокаиваясь.

— Вижу, сила очнулась от наведенного сна… — Исиго разглядывал меня. И во взгляде этом мне виделось любопытство.

— Наведенного?

— Сила просыпается рано… правда, одаренных женщин я встречал лишь трижды в своей жизни…

Не стоит пить и есть в доме колдуна.

Это знают все.

Не стоит принимать даров и прикасаться к вещам. Как знать, нет ли на них тени Ёми, коварного владыки посмертного мира. Вдруг да прилипнет твоя тень, приклеится и останется навек в доме исиго, а вместо нее поселится зловредный дух, который будет силы сосать. И станет человек бледнеть, а дух — толстеть, а после и вовсе в тело переберется.

— От одаренной девочки рождаются одаренные дети…

Чай я попробовала. Терпкий. Чуть кисловатый. Приправленный травами. И сладковатый, пожалуй. Интересно, я утрачу разум, попав в полную колдуна власть? А с другой стороны, зачем ему?

Хотел бы, уже бы подчинил.

— И если бы вас заметили раньше, многие были бы рады приобрести себе жену.

Именно что приобрести.

Этакое вложение в счастливое будущее… исиго, полагаю, своих детей никуда не отдавали.

— Раньше? — уточнила я.

Как-то вот… надеюсь, что именно раньше, а теперь я слишком стара по местным меркам и вообще, судя по отсутствию детей в первом браке, бесплодна.

— Ваша сила слишком долго была заперта. Кто знает, как это отразится на вас? На ней? На детях… да и зелья, которыми вас поили, вряд ли были полезны для здоровья.

Зелья?

Поили?

Так, кажется, я не знаю куда больше, чем мне казалось раньше.

— Не могли бы вы… — Я потупилась.

И чай допила.

И… если не захочет, не скажет. Но исиго, похоже, был не против поговорить.

— Здесь, как вы заметили, одиноко… прислугу и ту сложно найти, — пожаловался он. — Я хорошо плачу, но они боятся.

Деньги ничто, когда с легкостью можешь утратить душу. И ладно сам, но ведь на подошвах можно принести не только пыль из чужого дома, но и зловредное колдовство.

Случилось это в префектуре Госака, где за ночь в одном доме умерли все жильцы, что хозяева, что слуги, что рабы. Канареек и тех нашли мертвыми в клетках.

Но заперты были двери изнутри. Закрыты окна.

И свирепые псы гуляли по двору.

А на телах не нашли следов, кроме того, что кожа мертвецов сделалась бела, белее соли. Что это, как не колдовство?

— Сочувствую, — вполне искренне сказала я.

— Не стоит…

Старуха крутилась в отдалении. Она была глуха и подслеповата, не расставалась с фонарем, сколь понимаю, огнем пытаясь отогнать злых духов, и все же любопытство ее было сильней страха.

Кажется, я начинаю думать, что в местных легендах изрядно правды.

— Что со мной было?

— Вас отравили… вернее, не совсем правильно будет сказать так. Вас травили. Давно, полагаю, не один год, если отрава проникла и в кости. Впрочем, для обычного человека настойка безвременника не опасна. Неприятна, пожалуй, очень уж горькая трава, но и только… а вот дар она прочно запирает.

Перышки в волосах.

Я сперва не заметила, а они есть. Желтые и красные. Этакие мазки краски на черном. Забавно.

— Вы улыбаетесь? — Колдун удивился.

— Я жива… наверное, это хорошо.

— Это чудо… сила, что вода, ищет выход. И когда не находит, разрушает сосуд тела. Ваш был… изможден. Ему не хватало малости, чтобы рассыпаться на части…

Хватило, только не телу — душе.

Но об этом я промолчу. Как-то оно разумней, что ли.

Настойка безвременника. Кто ее давал? Вариантов немного. И память Иоко услужливо подсказывает: матушка полагала ее болезненной, а потому поила травами…

Спасибо.

Полагаю, наличие дара разрушало планы на замужество. Откуда матушке было знать, что исиго тоже нужны невесты? А вот девица-колдунья обычным людям не подойдет…

Знал ли отец?

Если дар проявляется рано, то…

Сколько лет ее травили? И не была ли эта покорность Иоко не врожденным ее свойством, но следствием этакой родственной заботы? Проклятие… и это родную дочь…

— Полагаю, что вам повезло. — Исиго взял пальцами коричневое нечто, не слишком приятное с виду. — Угощайтесь… хотя… сомневаюсь, что угоститесь. Люди опасаются…

— А есть чего?

Нечто оказалось сладковатым и вяжущим. Этакий крахмал, смешанный с сахаром.

— Как знать… если опасаетесь потерять свою тень, то это не в моей власти. А вот проклясть могу. Правда, еда тут ни при чем.

Какая очаровательная откровенность.

Я старательно пережевывала угощение, которое теперь напоминало ирис в худшем его варианте. Зубы норовили склеиться, лишая меня возможности продолжить беседу. Зато откуда-то из-за спины выскочила старуха со связкой палок, средь которых виднелись бубенцы. Она потрясла своим оружием добра над моей головой и пробормотала нечто, больше похожее на ругательство.

Исиго вздохнул.

И произнес:

— Когда-нибудь я ее выгоню… когда найду кого-нибудь получше… представляете, лично ходил к рыбакам… они и рады продать дочь, не важно кому, главное, чтобы платили… и я как-то поддался искушению, купил себе служанку. Но та сбежала через пару дней. И прихватила с собой пару-тройку довольно ценных вещей. Их я нашел. Девочку тоже. Заплатила, чтобы стать ученицей гейши. Сомневаюсь, что из нее выйдет толк, но ладно… У вас, случайно, нет на примете кого-нибудь, не слишком… испорченного суевериями?

Еще бы понять, что в этом мире является суеверием.

— Жаль. — Исиго верно понял мое молчание. — Вы пейте чай… я дам вам сбор, который поможет очистить кровь и немного сдержит развитие дара. Все-таки это само по себе довольно болезненно… и вам нужен будет учитель…

— Мне сказали, — я таки сумела проглотить липкий сладковатый ком, — его назначат… судья…

— Назначат? — Исиго как-то уж очень оживился. И перышки в его волосах затрепетали, а старуха, следившая за нами из-за угла, скрутила кукиш. — Это хорошо… это очень хорошо… надеюсь, вы не возражаете?

Он провел ладонью над чайником, и бока его охватило призрачное пламя.

Что ж… полезный в хозяйстве навык. Интересно, а с котлом он этот номер провернуть способен? Чтобы рыбу там сварить и…

…и ему что-то надо.

— Я неплохо умею говорить с огнем. Заклинаю воду. Знаю семью семь сотен трав… и в доме Наместника доводилось бывать.

— Что вы хотите? — Я поставила чашку и попыталась не пялиться на старуху, которая весьма активно размахивала фонарем. Меня не отпускала мысль, что она готова обрушить его на голову мальчишки. И если уж решится, то бить будет наверняка.

— Помочь вам.

— Просто так?

— Одаренных мало. И мы должны держаться друг друга…

— Я не собираюсь выходить замуж.

Он рассмеялся, звонко и громко, так, как не принято смеяться здесь.

Робкие улыбки. Заученные и церемонные, как и все прочее… Смешки, которые могли себе позволить совсем юные девушки. И тень улыбки, что мелькала порой на рисованных лицах дам. Или мужчин. Разницы особой нет. Смеяться вот так, раскрывая рот и издавая ужасные звуки, колдунам можно. Хоть что-то им да можно. Раз уж их поставили вне общества, то зачем держаться за глупые обычаи этого самого общества.

— Простите. — Он утер слезу ладонью. И старуха застучала связкой веток по стене. — Вы… не обижайтесь, но вы для меня староваты.

Какое невероятное облегчение.

— К тому же, — исиго посерьезнел, — я все еще надеюсь обзавестись детьми, а вы, как я уже сказал, для этого не годитесь.

— Совсем? — уточнила я.

На всякий случай, а то мало ли, вдруг да, если принести в жертву юную девственницу и оросить черный камень ее кровью… я-то не собиралась ударяться в нетрадиционную медицину, но, подозреваю, желающие найдутся.

— Сложно сказать… скорее всего, появление обыкновенного ребенка вам не повредит. А вот если дитя будет наделено даром, оно сожжет вас. Или наоборот. Тело будет защищаться. У нас редко появляются дети, поэтому… никто не станет рисковать шансом.

— Тогда в чем дело?

— В искренний порыв не поверите?

Я развела руками.

— Простите, но…

— Вы изменились… и это, пожалуй, хорошо. Что ж… в вашем доме я видел девушку…

…и она была столь прекрасна, что запала в душу, и вот уж который день он страдает от неразделенной любви. Чем не тема для постановки? Трагической, где все погибают мучительной смертью.

Не верю.

— Она… — Исиго поднял руки над животом. А старуха отшатнулась, плюнув в спину, правда, плевок упал на не слишком чистый пол. — Я хочу взглянуть на нее поближе… мне показалось, что в ней есть искра.

Юкико?

Маленькая Юкико, которая только-только перестала плакать каждый день? Юкико, под руками которой оживали шелка? Она училась жить…

— Я никого не буду заставлять.

Я закрыла глаза.

Исиго… не стар.

И не заносчив.

Он разговаривает со мной без обычной здесь мужской снисходительности, когда слова цедятся сквозь зубы, а взгляд устремлен над покорной головой.

Он спокоен.

И кажется вполне адекватным, но…

— И не буду решать за нее… и у меня не дом свиданий, если вы поняли.

Исиго вновь рассмеялся.

А старуха попятилась.

Вот… не нравился мне ее взгляд. Определенно не нравился…

А Юкико вряд ли придет в восторг от подобного поклонника.