Дом Мэлори. "Мама, ты справишься!"

Глава 5

Я проводила Итана взглядом, ощущая ноющую боль в плече и нарастающее чувство вины. Что я творю? Перекраиваю чужую жизнь по своему усмотрению, не задумываясь о последствиях. Хотела как лучше, а получилось… как всегда.

Вернувшись в баню, я взглянула на сиротливо плескавшуюся на дне ведра остывшую воду. Капля в море, которой явно не хватит, чтобы смыть с себя всю грязь и усталость. Придется ставить котелок снова.

Пока вода грелась, я занялась матрасом. Вытряхнула из него затхлую солому, собираясь набить свежей, но вдруг остановилась. Рассмотрела этот мешок на свету. Ужаснулась. Тут замена содержимого не поможет…

Пришлось пихать наматрасник в уже закипающую воду. Сверху настрогала ножом стружки с куска мыла, хорошенько перемешала все палкой. Отправилась снова за водой.

Не знаю, как я дотянула до вечера и не рухнула, словно подрубленное дерево! Наполнила бочку в кухне до краев, щедро отмерила два ведра для своего купания, вытащила выварку на улицу, и, пока она остывала, наметала рядом гору белья для первой стирки. Одежду Мэтти, полотенца, свои несколько сменных рубах и юбку, извлеченную из сундука. Даже сложенные, они хранили в себе запах затхлости и времени. К ним же отправились несколько наволочек — моих и мальчиков.

Стирка руками была не простым занятием.

Когда вода немного остыла, я принялась остервенело тереть ткань о ребристую доску. Мыльной пены почти не было, жидкость быстро превращалась в густую, грязную жижу. Запах старого дерева, мыла и пота сплетался в густой, терпкий аромат, въедавшийся в кожу,

В двух подготовленных ведрах я полоскала и сразу же вывешивала белье на веревку. До вечера оставалось достаточно времени, чтобы часть вещей высохла. К моей удачи поднялся ветер, ускоряя этот процесс.

После стирки я нашла в себе силы на купание. Теплая вода приятно растекалась по натруженным мышцам, унося с собой усталость и боль. Я долго намыливала волосы и тело, смывала и снова намыливала. Кусок драгоценного мыла истончился за этот день почти наполовину! Нужно срочно подумать, где взять еще. Может быть, в доме есть кладовка или тайник, о которых я пока не знаю?

В голове крутились обрывки мыслей, планы на завтрашний день, воспоминания о прошлой, такой далекой и безвозвратной жизни. Как же легко и беззаботно я жила! Да, были трудности и потери, но сейчас, после всего одного дня в этом суровом мире, прошлое казалось мне потерянным раем.

Воистину, мы не ценим то, что имеем. Просто не знаем, как сильно может быть тяжело.

Когда вышла из бани, ветер немного стих, а солнце начало клониться к закату, окрашивая небо в багровые тона. Воздух был свежим, но еще хранил тепло уходящего дня. В доме мерцал тусклый огонек, и оттуда доносились приглушенные голоса.

Не имея пока иной альтернативы, я надела те же вещи, что и перед купанием. Встряхнула несколько раз мокрые волосы, сбрасывая с них остатки влаги, и шагнула за порог.

На кухне я застала детей. Чистый, преобразившийся Мэтти и еще более чумазый на его фоне Итан. Они сидели за столом, и старший что-то тихо рассказывал младшему. На подоконнике горела свеча, отбрасывая причудливые тени на стены. Несмотря на то, что на улице еще было светло, в доме царил полумрак.

Заметив меня, Итан вдруг вскочил и, потупив взгляд, пробормотал:

— Ты это… прости меня. Что толкнул. Я просто… это, как его… — он почесал затылок, старательно избегая смотреть мне в глаза.

— Был расстроен из-за отца? — помогла я ему закончить фразу.

Он лишь молча кивнул.

Я приблизилась, подняла руку и легонько пригладила его торчащие во все стороны волосы. Он вздрогнул от моего прикосновения и сгорбился еще сильнее, словно пытаясь спрятаться от меня, от себя самого, от всего мира.

— Мэтти и я искупались, может, все же и ты захочешь?

Итан шмыгнул носом и, все еще избегая зрительного контакта, пробурчал:

— Там же это... того… мало воды осталось.

Я улыбнулась, чувствуя, как по венам разливается тепло.

— Я наполнила бочку в кухне. Хватит на всех.

Итан поднял на меня быстрый, недоверчивый взгляд, но тут же снова опустил глаза. Видимо, ему было трудно поверить в такую простую заботу, в элементарное проявление участия. Голод, тяжелый труд, постоянная тревога из-за пьянчуги родителя — все это оставило глубокий отпечаток на детях, научив их ожидать худшего и сомневаться в лучшем.

Я тихонько присела на щербатый табурет рядом с ним и взяла его ладонь в свою. Маленькая, но уже загрубевшая от работы, она была холодной. Тепло моей руки, казалось, немного растопило его напряженность.

— Итан, я понимаю, что ты волнуешься за отца. Но мы должны держаться вместе. Мы должны заботиться друг о друге. Я знаю, ты намеренно отвлек его сегодня, когда мы были в сарае. Спасибо тебе за это.

Он молчал, но я почувствовала, как его пальцы слегка сжали мою ладонь. Этого слабого, едва заметного жеста было для меня достаточно.

— Пойдем, — сказала я, поднимаясь. — Я помогу тебе налить воды. Она быстро нагреется, и мы отправимся в баню. А потом ты будешь чистым и отдохнувшим, как Мэтти. И мы вместе поужинаем.

Итан наконец поднял глаза и посмотрел на меня. Затем кивнул и, отпустив мою руку, направился к бочке, стоявшей в углу кухни. Я последовала за ним, чувствуя, как тяжесть в груди немного отступает.

Мы вместе набрали воды в чугунок и отволокли его к печи.

Пока он нагревался, я поверхностно прибралась на кухне, а Итан пополнил опустевшую корзину для дров — наносил поленьев с уличных запасов. Их надо было беречь, расходовать экономно. Я это знала, но впереди было много стирки и уборки, потому и вода, и огонь будут просто необходимы.

— Мальчики, завтра мне нужна ваша помощь. Необходимо будет натаскать воды от колодца. Я затеяла большую уборку, и этой бочки точно не хватит.

— Чего эт ты надумала? — с подозрением покосился на меня старший. — Нормально у нас в избе, чисто. Неча глупостями заниматься. Странная какая…

— Просто хочу, чтобы здесь было чисто и уютно, — терпеливо ответила я.

Мне хотелось избавиться от запаха перегара, застарелого пота и грязной одежды, пропитавшего каждый уголок, от разбросанных повсюду вещей, от тяжелой атмосферы безнадеги. Чтобы сделать это мало одной бочки воды, но я не хотела заранее отчаиваться. Глаза бояться, руки делают. Надо только начать.

От чугунка на печи повалил густой пар, пахнущий нагретым металлом.

— Вот и вскипело! Сейчас разведем кипяток и пойдем.

Итан набрал в ведро треть холодной воды, а я добавила туда горячей. Затем взглядом указала, чтобы он наполнил и второе ведро.

— Ды это ж целое озеро! Куда мне столько! Утопить меня решила?

Я вздохнула.

— Этого будет мало. Давай второе.

Он фыркнул, покачал головой, но все же послушался.

Нагруженные, мы отправились в полутемную баню. С Итаном я проделала все то же самое, что и с Мэтти, вот только он не был таким послушным. Все время отпихивал мои руки, когда я пыталась хорошенько намылить его волосы, огрызался и говорил неприятные вещи.

Я сжала зубы, никак на это не реагируя, и упорно продолжала свое дело.

В итоге, этот невыносимый мальчишка отправился в дом чистым, а я оказалась окончательно вымотана. Умывшись и прополоскав рот, я сделала себе мысленную заметку соорудить себе из веточек что-то вроде зубных щеток.

Вернувшись на кухню, я накрыла на стол.

Поужинали молча. Гороховая похлебка и лепешки исчезли со стола в мгновение ока! Мэтти ел жадно, не поднимая глаз от тарелки. Итан ковырялся деревянной ложкой в своей порции, словно не чувствовал голода. А может, просто не привык к нормальной еде. Я наблюдала за ними, и сердце сжималось от жалости. Они были такими маленькими, и вместе с тем уже слишком взрослыми.

После ужина я предложила Итану помочь вымыть посуду, но он лишь хмыкнул, буркнув что это бабское дело. Встал из-за стола, не сказав ни слова благодарности, и скрылся в темноте дома.

Я не стала ничего говорить. Завтра будет новый день, и я попробую найти к нему подход. Мэтти, закончив со своей тарелкой, послушно остался и помог мне убрать со стола. А когда я отправила его в постель, он вдруг обнял меня, уткнувшись носом в живот, и затих так на несколько долгих минут.

— Было вкусно? — ласково спросила я, пригладив его мягкие волосы.

Мальчик кивнул. Затем отстранился и отправился вслед за братом.

Я стояла посреди кухни еще долго, смотря в пустоту перед собой и думая, думая, думая. За окном стремительно темнело, и огонька свечи уже было мало. Спохватившись, я поторопилась во двор. Пощупала белье, с радостью понимая, что оно высохло. Стащив с веревки, закинула на плечо и внесла в дом. Встряхнула грубый мешок под солому и сходила в сарай, к сеннику. Набила импровизированный матрас душистым свежим сеном, а потом вернулась в дом.

Осмотрела двери в поиске замка или крючка. К моей радости, обнаружился добротный деревянный засов во всю ширину. Только задвинув его, я смогла, наконец, выдохнуть с облегчением. Этот невыносимо долгий и трудный день, казалось, подошел к концу. В глубине души теплилась надежда, что дальше будет легче. Ведь самое страшное, самое немыслимое я пережила: пробуждение в незнакомом мире, в чужом теле, унижения отвратительного мужа, осознание царящей вокруг нищеты и запустения, знакомство с детьми, дикими, словно лесные зверята.

И я не сошла с ума! Не сломалась, осознав весь этот кошмар. Даже нашлась в себе силы осмотреться, сообразить, что к чему. В целом, я молодец.

Похвалив себя, я опустилась на табурет посреди кухни, прижала охапку вещей к груди и, уткнувшись носом в пахнущую солнцем и травами ткань, расплакалась.

Слезы текли ручьем, обжигая щеки. В них было все: и страх, и отчаяние, и неприкрытая жалость к себе. Я, еще вчера жительница современного города, оказалась в этом богом забытом месте, в теле женщины, которую, судя по всему, никто не любил и не жалел. Как такое вообще возможно? Вопросы, в течение дня всплывавшие в голове, не давали ответа. Лишь усиливали ощущение безысходности. И сейчас, в полной тишине и полумраке дома, освещенная тусклым огоньком свечи, эта безысходность нашла из меня выход.

Который раз за сегодня я плачу? В самом-то деле, Лариса, ты же не расклеилась даже в тяжелейшие послевоенные годы, подняла троих детей и обеспечила им достойное будущее. Неужели теперь опустишь руки?

И вдруг, словно сквозь толстую корку льда, пробилось упрямое, злое желание выжить.

Не просто существовать, а именно выжить. Ради себя, ради этих несчастных детей, которые смотрели на меня с такой надеждой и одновременно с опаской. Они, как и я, нуждались в защите и тепле. И я должна была им это дать.

А деспотичный муж?

Буду решать проблемы по мере их поступления. Пока что Ромул выведен из строя, и на том спасибо.

Собравшись с духом, я вытерла слезы и встала. Отнесла вещи в спальню, бросила на кровать набитый сеном матрас и постаралась его расправить более-менее ровно. Переоделась в длинную, до самых пят, ночную сорочку, а затем спустилась к мальчишкам.

— Еще не спите? Я вам чистые наволочки принесла.

На двоих у них была одна кровать, и Мэтти уже тихо сопел, прижавшись к стенке. Итан же ковырялся небольшим ножиком в какой-то деревянной колотушке. Подняв на меня глаза, он нахмурился и тихо спросил:

— А Мурку подоила уже?

Я простонала, проведя ладонью по лицу. Точно, коза! И доить ее надо утром и вечером, все верно. Подойдя к кровати, я осторожно вытащила набитую соломой подушку из-под головы спящего Мэтти и принялась натягивать стираную наволочку прямо поверх старой.

— Итан, давай Мурка будет твоей обязанностью? Я так устала сегодня, что она совсем вылетела у меня из головы.

Мальчик недовольно засопел, но встал и направился к двери.

— Мало тебя батька наказывает, — бурчал он себе под нос. — Тебя воспитывать похлеще моего надобно!

Я пропустила его слова мимо ушей, подкладывая обновленную подушку под голову младшего сына. По дому раздался нарочитый топот ног, затем грохот на кухне. Поторопившись выглянуть из комнаты, я шикнула на Итана.

— Ты чего так шумишь? Брата разбудишь!

Мальчишка взял горящую свечу в подсвечнике, глубокую миску и вышел в ночь, оставив дверь нараспашку. Я вернулась в детскую, натянула наволочку на вторую подушку. Накрыла Мэтти тонким шерстяным одеяльцем и погладила по волосам.

И тут вдруг услышала тихие шаги, приближающиеся к порогу. Скрип досок крыльца оповестил, что кто-то остановился у самого входа. Я замерла, затаив дыхание. Итан только что вышел, он не мог так быстро вернуться, да и не стал бы делать это тихо.

Сердце забилось чаще, меня окатило волной ледяного ужаса.

Осмотревшись, я увидела лишь полено, которое выстрагивал мальчик. Ножик он утащил с собой, запихнув за пояс штанов. Защититься этим вряд ли получится, но ничего более подходящего тут не было. Наклонившись, я подняла дровину и крепко сжала ее в руке.

Некто переступил скрипучий порог и молча вошел в дом.

Преодолевая страх, я на цыпочках подкралась к двери и выглянула из комнаты. В полумраке узенькой прихожей стояла высокая темная фигура. Мороз промчался по коже. Это совершенно точно не Итан.

Сначала я увидела лишь очертания, но незнакомец сделал еще шаг и попал в тусклую полосу света от одинокой свечи. Это был не «он», а «она». Женщина была закутана в плащ неразличимого в этом освещении цвета, а на голове у нее был надвинут капюшон.

Осмелев, я вышла из детской и плотно закрыла за собой дверь.

— Ты кто такая, и что тебе надо? — постаралась придать строгости голосу, но предательская дрожь все равно пробилась.

Незнакомка пристально посмотрела на меня, и я смогла лучше рассмотреть ее старое, изрезанное морщинами лицо с глубоко посаженными глазами.

— Не бойся, я не причиню тебя вреда, — прозвучал хриплый, словно простуженный голос. — Я знаю кто ты и зачем здесь.

В ее словах действительно не было угрозы, но я лишь крепче сжала полено, выставив его перед собой.

— Еще раз спрашиваю, кто ты такая? Даже я не знаю, по какой причине тут очутилась, откуда же тебе известно обо мне?

Она медленно двинулась в мою сторону, но вдруг замерла, прислушиваясь к абсолютной тишине. Затем посмотрела на лестницу и проговорила:

— Я должна рассказать тебе кое-что важное. Но меня здесь никто не должен видеть. Поднимайся наверх, как будешь готова, поговорим.

И она отправилась по ступеням в хозяйскую спальню!

Я пребывала в таком шоке, что проследила за ней, не проронив ни слова. Едва высокая фигура скрылась за поворотом, с улицы донесся грохот и топот ног. Это Итан закрыл сарай, а теперь торопился в дом.

Замерев на месте, я судорожно пыталась осмыслить происходящее. Незнакомка, внезапно появившаяся словно из ниоткуда, знающая обо мне то, чего не знаю я сама, и теперь хозяйничающая в доме, будто у себя. Инстинкт самосохранения вопил, требуя хватать детей и бежать, но любопытство и страх перед неизвестностью сковали ноги.

Едва Итан вошел, я выхватила у него миску с парным молоком, потрепала его по голове и проговорила:

— Умница! Спасибо, что сделал это, а теперь беги в кровать.

Он растерянно похлопал глазами, явно замечая мое странное поведение.

— Совсем сбрендила девка, — пробормотал мальчик себе под нос.

Захлопнув входную дверь, он задвинул засов и отправился в детскую.

Я поставила миску на стол, накрыла сверху полотенцем, чтобы никакая мошка туда не залетела, а сама поторопилась следом за Итаном. Вошла в комнату, заметив, как старший сын запрыгивает на кровать и вытягивается на спине, заложив руки за голову.

— Спокойной ночи, — прошептала я.

Не получив в ответ какой-либо реакции, прикрыла дверь и глубоко вздохнула. Меня охватило странное чувство… предвкушения. А вдруг эта старуха скажет что-то такое, что перевернет все с ног на голову? Может, я и не останусь здесь, может, это было что-то вроде испытания перед принятием в Рай? Или Ад…

Мне стало не по себе, и я поежилась.

Сердце колотилось так, словно собиралось выскочить из груди, когда я, с поленом в руке, начала подниматься по лестнице. Каждый скрип половицы казался оглушительным. Вполне возможно, что странная гостья мне лишь привиделась. Ничего удивительного, на фоне попадания после смерти в незнакомый мир и чужое тело!

В спальне было темно и тихо. Тусклый свет луны, проникающий сквозь мутное стекло, позволял различить высокий худощавый силуэт у окна.

Нет, мне не привиделось…

Она обернулась, и в полумраке я увидела, как ее тонкие морщинистые губы сложились в подобие улыбки.

— Не бойся, дитя, — прошептала она, — я пришла помочь тебе.

Плотно прикрыв дверь, я осталась стоять там же, крепко сжимая свое «оружие».

— Я понимаю, что ты испугана, — тихо продолжила она. — Но поверь мне, в этом доме живет тайна, которую ты должна узнать.

— Какая тайна? — выдохнула я, стараясь казаться храбрее, чем чувствовала себя на самом деле.

Полено предательски дрожало в руке.

Женщина подошла ближе, и я отметила, как странно она пахнет: смесью сырой земли, горьких трав и еще чего-то сладкого… забродивших ягод?

— Тайна жизни Мэлори, ее истинной сущности. Тайна ее отца. И хозяина этого дома. Ты полагаешь, что попала сюда случайно? Что это ошибка? Нет, дитя.

Она приблизилась почти вплотную, и я отшатнулась, вдавившись спиной в твердость двери позади. В лунном свете лицо старухи казалось еще более изможденным, но в серых выцветших глазах горел странный огонь.

— Это все глупости… одно сплошное недоразумение! Я вообще не отсюда, я умерла, и теперь все это мне просто мерещится.

— Ты умерла — это верно. И Мэлори тоже погибла. Деспотичный муж всему виной, бедняжка была продана ему как откуп.

Меня сотрясала крупная дрожь от дикости того, что слышала.

— Откуп?..

— Твою душу притянуло в это тело, а вот душа Мэлори — навечно растворилась в небытие. Слишком истощена была, горемычная.

Я не выдержала, отпихнула от себя сумасшедшую бабку и прошла вглубь комнаты.

— Давайте-ка по порядку! И начните, пожалуйста, со своего имени. Повторяю вопрос: Кто вы такая и откуда все это знаете?

Старуха усмехнулась, отчего сеть морщин на ее лице стала еще глубже.

— Имя? Зови меня просто — Знающая. Я многое знаю, дитя. Гораздо больше, чем тебе представить под силу. Годы напролет я наблюдала за людскими судьбами издалека, видела их страдания, слышала их горе. Выслеживала таких, как ты, и направляла на верный путь.

— Таких, как я?

— Путешественников. Неужели ты думала, что одна такая?

Я вперилась в нее взглядом, пытаясь разгадать, говорит она правду или передо мной просто безумная старуха. Но что-то в ее глазах и голосе заставляло ей верить.

— Но как… как вы узнаете, кто есть кто на самом деле?

— Тише, дитя. Не трать дыхание на вопросы, ответы на которые тебе сейчас ни к чему.

Она снова приблизилась, и меня обдало запахом сырой земли и прелой листвы.

— Теперь ты — Мэлори, и должна знать вот что: твоя мать была ведуньей. Она рано покинула этот мир, не успев передать тебе свои знания. Но ты можешь обрести их сама, если хватит смелости.

Знающая запустила костлявую руку в складки темно-серой мантии и извлекла оттуда большой, почерневший от времени ключ. Протянула его мне, добавляя:

— Там ты найдешь ответы на многие вопросы. Но будь осторожна, эта тропа часто ведет к одиночеству.

Приняв ключ, я растерянно повертела его в пальцах.

— А где находится дверь, которую он отмыкает?

— В доме твоего отца. После его смерти все имущество досталось тебе, но сомневаюсь, что ты об этом знала. Твой муж забрал все. Что-то продал, а до чего-то еще не успел добраться. У тебя еще есть время заявить свои права на оставшееся.

— Почему отец отдал меня этому человеку? Я — единственная дочь, не убогая, не калека, с приданым… И вдруг становлюсь третьей женой жестокого пьяницы, дважды вдовца. Его предыдущих жен уже нет в живых, верно?

Старуха посмотрела на меня с горечью.

— Верно, погубил он всех своих жен. И детей погубить на роду у него написано, да только ты появилась в его доме, перепутав нити судьбы. У тебя есть выбор. Можешь уйти прямо сейчас, он и искать тебя не станет. А можешь остаться. Второй путь тернист, но только на нем можно спасти три невинные души.

— Три? — я нахмурилась.

Мэтти, Итан, а еще кто? Ну уж точно не сам Ромул!

— Всему свое время, Мэлори. Что до отца, он игрок был, до беспамятства азарт его снедал. Он расплатился тобой с Ромулом, как карточным долгом.

Я попятилась к кровати и осела на ее край. Полено выскользнуло из ослабевших пальцев, глухо стукнув по полу. Какая же кошмарная судьба! Мать, судя по всему, ведьмой была и покинула этот мир слишком рано. Спасибо, что не на костре инквизиции, иначе Мэлори ждала бы та же участь. А отец? Оказался ничем не лучше пьяницы Ромула. И теперь у меня выбор без выбора: уйти, попытавшись устроить свою жизнь где-то далеко, бросив двух мальчишек на верную гибель, либо остаться и выкарабкиваться из этой беспросветной нищеты вместе с ними.

Волна отчаянья накрыла меня с головой. Мир вокруг поплыл, стал зыбким и нереальным, словно кошмарный сон. Но слова Знающей звучали в голове набатом, напоминая о жестокой реальности.

«Выбор… спасти три невинные души…»

Что я вообще могу? Я слабая, напуганная девушка, брошенная на произвол судьбы.

Но в самой глубине души вспыхнул слабый уголек надежды. Мать — ведунья? А значит, и во мне дремлет эта сила, ждущая своего часа. Ключ… дом отца… знания. Это нить, за которую можно ухватиться, чтобы выбраться из этой ямы. Ради Мэтти, ради Итана, ради той третьей души, кто бы она ни была.

Я подняла голову и посмотрела Знающей прямо в глаза. В них не было ни жалости, ни сочувствия. Она видела мое смятение и ждала решения. И я приняла его.

— Конечно же, я останусь.

Знающая одобрительно кивнула.

— Первым делом посети дом отца. И не медли, Мэлори.

Я сжала в руке холодный металл ключа. В голове роились мысли, перебивая друг друга. Дом отца… каким он был? Что я там найду? И как мне туда добраться, не вызвав подозрений Ромула? Лекарка, скорее всего, спровадит его уже завтра.

Знающая подошла к окну и приоткрыла его, впуская в комнату свежий ночной воздух. Запах сырой земли и трав стал еще сильнее, обволакивая меня, словно кокон.

— Иди завтра, еще до рассвета. В это время тебя никто не увидит, и назад воротиться успеешь, едва петухи закричат. Дом твоего отца стоит на самой окраине деревни, недалеко от леса. Ты узнаешь его по старой яблоне во дворе. Она еще цветет.

С этими словами старуха отвернулась и бесшумно направилась прочь из комнаты.

— Погодите! — окликнула я ее у самой двери.

Она глянула на меня через плечо, молчаливо ожидая вопроса.

— Меня кое-что тревожит, ответьте, если знаете. У младшего сына отрезан язык. Кто это сделал и за что?

Знающая медленно обернулась. Взгляд ее стал тяжелым, словно она несла на себе бремя чужих грехов. Она молчала, взвешивая каждое слово, прежде чем его произнести.

— Ромул это сделал. Мальчик увидел то, чего не должен был видеть, и собирался рассказать об этом старосте деревни.

Я даже думать не хотела, свидетелем чего мог стать несчастный ребенок. Но действия его отца ужасали!

— Но как же так! Неужели никто не заметил этого зверства?

— Никому нет дела, Мэлори. Здесь не бывает гостей, а сам мальчишка дальше колодца не ходит.

— Но это же… бесчеловечно.

— Ты можешь излечить его, если захочешь. Вернуть ему способность говорить. Очень многое сейчас в твоих руках. Больше мне сказать тебе нечего.

На этом наш разговор был окончен. Не произнеся больше ни единого слова, Знающая скрылась во тьме, сгустившейся в дверном проеме. Какое-то время я сидела, не шевелясь и вслушиваясь в тишину. Ни шагов, ни скрежета отодвигаемого засова, словно старуха испарилась прямо в воздухе.

Спустившись вниз, я убедилась, что входная дверь заперта. По коже пробежали мурашки. Если бы не все еще витающий в воздухе запах влажной земли и горьких трав, я бы решила, что ведунья мне померещилась.