Ранджендра Чоло, вместе с остатками своей разбитой армии, бежал на запад. Преследовать его мы не стали. Во-первых, у нас было слишком много раненых — тысячи людей нуждались в помощи, перевязках, воде, отдыхе. Во-вторых, у нас не было кавалерии. А пехота, как ни крути, не догонит бегущую армию.
Общие наши потери составили: — 3 000 убитых и 9 000 раненых.
Почти двенадцать тысяч человек — цена этой победы. А сколько потеряли индусы? Сложно сказать. Очень сложно. После того, как в бой вступили одарённые, после огня, молний, разрывов воздуха, после карательной магии, разметавшей целые полки, от их армии осталось только кровавое месиво. Мы задержались ещё на некоторое время, стараясь соорудить для раненых хоть какое-то подобие повозок, которые могли бы облегчить их нелёгкий путь. Деревянные обломки, снятые с покосившихся повозок, грубо скреплённые верёвками, и куски ткани, найденные среди обломков, должны были хоть немного смягчить тряску на дороге. Работа шла медленно, пальцы дрожали от усталости, но каждый знал — оставить раненых без помощи было бы немыслимо. Обратный путь растянулся на целый месяц. Измученные, обременённые раненными и тяжёлым грузом усталости, мы двигались медленно, преодолевая не более десяти километров в день. Колёса скрипели под весом импровизированных повозок, кони, измождённые долгой дорогой, шагали всё медленнее, а люди, молча стиснув зубы, продолжали путь, едва не падая от изнеможения. Каждая ночь казалась бесконечной — костры едва теплились, силы были на исходе, но отступать было некуда. Вперёд, только вперёд. Но, несмотря на все испытания, мы дошли. Дошли как победители. Измождённые, покрытые пылью и шрамами, но с гордо поднятыми головами. Когда мы наконец вступили в Мадрас, нас встретил сам Артур Уэлсли, герцог Веллингтон — новый главнокомандующий Британской армии. Его взгляд скользил по нашим измождённым лицам, по повозкам с ранеными, по порванным мундирным тканям, пропитанным потом и кровью. В его осанке читалось уважение, но на лице не отражалось ни капли эмоций. Мы выполнили свой долг, и теперь история судила нас не по потерям, а по победе. Полковник Макавой, исполнив свой последний долг в этом походе, официально передал командование герцогу. Тот выслушал его доклад с непроницаемым выражением лица, затем коротко кивнул и, как того требовал военный этикет, произнёс скупую, почти механическую похвалу. Ни торжественных речей, ни рукопожатий — лишь несколько сухих слов, в которых, возможно, скрывалось больше признания, чем в любом пышном поздравлении. Макавой принял их с привычной выправкой, но в его взгляде мелькнуло что-то — усталость, разочарование или грусть о погибших товарищах. А вот меня в Мадрасе поджидали двое следователей. Они не носили военной формы, но по их выправке и холодным, цепким взглядам было ясно — люди они серьёзные. Вяыснилось, что пока я проливал кровь на полях сражений, дома разгорелась не менее ожесточённая битва, только не с саблями и мушкетами, а с законами и титулами. Оказалось, мой дед, Исайя, не стерпел обиды и вступил в открытый конфликт с самим королём. Более того, он не просто поссорился с монархом — он вызвал его на суд «Равных», воспользовавшись древним правом знати требовать справедливости перед лицом равных ему по крови. И всё это — из-за той памятной порки, где меня незаслуженно наказали. Следователи не теряли времени даром — едва я оказался в их поле зрения, как тут же оказался в их цепких руках. Они шустро взяли меня в оборот, и мне пришлось снова, шаг за шагом, пересказывать всё, что со мной произошло.
Как я добыл «Павлинный трон», победив тысячу персов. Почему, вместо того чтобы оставить его при себе или передать военному командованию, я отправил его домой. Как Алекс Мальборо, воспользовавшись своей властью, разорвал мой рапорт и незаконно лишил меня офицерского звания. Ну и, конечно, саму порку — то самое унижение, ставшее причиной этой громкой разборки.
Следователи слушали внимательно, не перебивая, лишь изредка перебрасываясь взглядами и делая пометки. Их лица оставались непроницаемыми, но я чувствовал — каждое слово, каждый мой жест они оценивают, ищут несостыковки, пытаются понять, кто я в этой истории: жертва обстоятельств, бунтарь или просто пешка в чьей-то игре. Едва я разобрался со следователями и подумал, что наконец смогу перевести дух, как в Мадрас пожаловал новый гость — какой-то мутный немец по имени Самуэль Зорг. Его прибытие сопровождалось минимумом шума, но стоило ему появиться, как я сразу почувствовал себя неуютно. Он представился мне дворцовым распорядителем, но стоило лишь взглянуть в его колючие глаза, как стало ясно — из него такой же распорядитель, как из Танцора библиотекарь. В его осанке не было излишней церемонности, во взгляде — ни капли привычного для чиновников угодничества. Напротив, он изучал меня с какой-то хищной прищуренной внимательностью, будто оценивал товар на рынке или искал слабое место у противника.
— Вы, должно быть, тот самый… мясник — протянул он, скользя взглядом по моей потрёпанной форме и заметным шрамам.
Что ж, кажется, судьба не спешила отпускать меня на покой.
— Нет, я другой, я Девонширский мясник, — пошутил я, приняв расслабленную позу.
Зорг не улыбнулся. Он лишь укоризненно покачал головой, будто я был нашкодившим учеником, а он — строгим учителем, терпеливо сносящим мою дерзость.
— Вот вы шутите, молодой человек, — произнёс он с нотками наставительного укора в голосе. — А между прочим, из-за вас чуть не началась война между Великими Домами.
Его слова зависли в воздухе. Взгляд немца оставался холодным и цепким, изучающим, словно он ждал, как я отреагирую. Вот только удивить меня такими новостями было сложно.
— Да? — усмехнулся я. — И кто же из Великих Домов так возмущён моим существованием, что готов идти на войну?
Зорг медленно склонил голову на бок, словно раздумывая, стоит ли мне это говорить. Затем усмехнулся — едва заметно, уголками губ.
— Вопрос не в том, кто возмущён, — ответил он спокойно. — А в том, кто считает, что вас стоит использовать.
«Это он на деда намекает? Ну так всем известно, что Исайя — старый интриган, ничего нового он мне тут не сказал,» — пронеслось у меня в голове.
А вслух я произнёс с подчеркнутой вежливостью:
— Мне кажется, мистер Зорг, вы преувеличиваете мою значимость.
Я сделал вид, будто меня нисколько не задевают его слова, но пристальный взгляд немца подсказывал, что он не купился на мой спокойный тон.
— Возможно, — кивнул он, словно соглашаясь, но в его голосе слышалась едва уловимая насмешка. — Но разве не странно, что вас ожидают следователи, затем являюсь я?
Он сделал небольшую паузу, позволяя словам осесть.
— Поверьте, молодой человек, если бы ваша значимость была преувеличена, вы бы сейчас отдыхали в лондонском клубе с бокалом бренди, а не беседовали со мной.
Что ж, он определённо умел играть словами, но и я не первую жизнь прожил.
— У меня ощущение, что вы меня в чём-то подозреваете, мистер Зорг? — решил я отбросить игру слов и спросил прямо.
Зорг чуть прищурился, но ответил ровно, без лишних эмоций:
— Нет, подозрений у меня нет, — сделал паузу и добавил, — пока. У меня только вопросы, на которые я не могу найти ответы.
— Например? — приподнял я бровь.
Он склонил голову набок, словно размышляя, как точнее сформулировать свою мысль.
— Например, как так вышло, что ценный актив, такой как ведьмак, оказывается на поле боя, среди грязи, крови и пуль? — его голос оставался спокойным, но в нём чувствовалась стальная нить. — И как такой старый лис, как Исайя, позволил этому случиться?
Я невольно усмехнулся. Вот оно. Он не просто пришёл поинтересоваться моими приключениями. Он копал глубже.
— Может, я сам этого захотел? — пожал я плечами, наблюдая за его реакцией.
Но Зорг только покачал головой, и на его лице появилось что-то похожее на лёгкую усмешку.
— Вы, возможно, и хотели, — произнёс он. — Но вот вопрос: кто вам позволил?
— А вам не кажется, мистер Зорг, что вы суёте свой нос в дела, которые вас совершенно не касаются? — я прищурился, пристально глядя на немца. — Думаю, Великий Дом Кавендиш сам разберётся, где его люди должны находиться.
Зорг усмехнулся, будто ожидал такого ответа.
— Именно поэтому вы сменили фамилию на Бутчер? — его голос был лёгким, почти насмешливым, но глаза оставались холодными, цепкими.
Я склонил голову набок, сделав вид, что раздумываю над его словами, а затем широко, нарочито нагло улыбнулся.
— Вы можете задать все эти вопросы моему деду, мистер Зорг, — произнёс я с ленивой насмешкой. — Он, я уверен, даст вам исчерпывающие ответы… Если, конечно, вы сможете их пережить.
На мгновение между нами повисло напряжённое молчание. Немец прищурился, но его усмешка не исчезла. Он был явно не из тех, кого можно легко запугать.
— Что ж, — произнёс он наконец, делая шаг назад. — Вопрос остаётся открытым. Но помните, мистер Бутчер, в политике выживают не только те, кто сильнее, но и те, кто хитрее.
С этими словами он слегка наклонил голову в знак прощания и, не торопясь, развернулся, оставляя меня с мыслью, что эта беседа была лишь началом куда более сложной игры.
В общем, Самуэль Зорг мне категорически не понравился. В нём было что-то… неприятное. Не то чтобы я не привык к людям, которые говорят одно, а думают совсем другое, но этот немец действовал мне на нервы своей холодной, выверенной манерой. Он не угрожал, не проявлял откровенной враждебности, но его слова были словно ножи, скрытые в бархатных ножнах — пока не режут, но в нужный момент могут вонзиться в спину. Я не знал, какие у него были истинные намерения, но ясно одно — мне следовало держаться от него подальше. Если только, конечно, судьба не решит иначе. В остальном всё шло своим чередом — то есть так, как это бывает в армии, а точнее, в полном хаосе. Приказы сменялись контрприказами, припасы то прибывали с задержкой, то пропадали в неизвестном направлении, а солдаты коротали дни в ожидании очередного приказа, проклиная жару, скуку и офицерский самодурство. Герцог Веллингтон прибыл сюда не ради формальностей — у него была цель: захватить столицу округа Сирингапатам и поставить окончательную точку в судьбе юга Индии. Этот поход не был для него просто очередной военной кампанией — он видел в нём возможность утвердить своё имя в истории, выстроить фундамент для будущих побед. Но любой, кто хоть раз участвовал в военной операции, знал: планы хороши лишь до тех пор, пока не встретятся с реальностью. И мне казалось, что впереди нас ждёт нечто куда более сложное, чем просто очередное сражение.
Жизнь Сариты напоминала бесконечные качели, где каждое мгновение могло смениться резким падением. Сегодня ты на вершине, а завтра стремительно летишь вниз, не зная, где приземлишься.
За свои пятнадцать лет она пережила больше, чем иной человек за всю жизнь. Потеряв семью, она оказалась в гареме, из которого ей удалось бежать — но свобода оказалась лишь кратким всплеском перед новой угрозой. Она стояла на грани казни, и лишь чудо — или, может быть, судьба — спасло её в последний момент. Духовная связь с Марком, которую она едва начинала понимать, вела её через невидимые пути, а её путешествие пересекло два океана, приводя туда, где меньше всего можно было ожидать спасения. Теперь она находилась под защитой Великого Дома Кавендиш — но означало ли это конец испытаний? Или же это был лишь новый виток раскачки качелей? Её бабка была ведьмой, и не просто ведьмой, а самой ковена — ведьмой, чья сила внушала страх и уважение. К сожалению, она не успела многому научить Сариту. Судьба распорядилась так, что их время вместе оказалось слишком коротким. Из всего наследия ковена девушке достались лишь азы — простейшие привороты, обманки да зелья, которые больше развлекали, чем давали настоящую власть. Но кое-что бабка всё же успела сделать — оставить ей защиту. Оберег, вплетённый в саму её плоть. Тонкая татуировка, вытравленная древним огнём на правой ладони, скрывала в себе силу, о которой знали лишь немногие. Стоило Сарите провести пальцами по узору, шёпотом призывая древние слова, как из её ладони возникала кобра — не простая, а огненная змея, живая вспышка ярости, готовая исполнить волю своей хозяйки. Этот дар был её последней связью с бабкой, последней нитью, соединявшей её с прошлым. И, возможно, единственной вещью, которая могла спасти её в будущем. Ведьмины способности обошли её мать стороной, словно сама магия решила, что эта линия слишком слаба, чтобы нести её бремя. Но Сарита… Сарита была другой. С самого детства она чувствовала то, чего не замечали другие — шёпот ветра, мерцающий свет свечи, движения теней, которые, казалось, жили собственной жизнью. Магия выбрала её, словно наследие бабки терпеливо ждало момента, чтобы проявиться в полной силе. И хотя обучить её толком не успели, в её крови уже кипела сила, готовая пробудиться в нужный момент. Было ли это даром или проклятием? Сарита ещё не знала. Но одно было ясно — от своей сущности не убежать.
Свой переезд в Англию Сарита восприняла спокойно — по крайней мере, внешне. Она не жаловалась, не устраивала сцен, не цеплялась за прошлое. Так хотел её братик, Марк Бутчер — человек, который вытащил её из пасти смерти, спас от казни и, что важнее всего, оказался связан с ней духовной нитью, которую ни разорвать, ни игнорировать было невозможно. Казалось бы, ведьма и ведьмак — две противоположные силы, если не заклятые враги, то уж точно не друзья. Ведьмы черпают силу из природы, из древних знаний и крови предков, их магия — это плетение судеб, скрытые пути, женская хитрость и воля. Ведьмаки же — инструмент воли иных сил, их способности похожи на остро отточенное лезвие, созданное для одной цели. Они не прядут сети, не ищут обходных путей — они действуют. Но судьба решила иначе. Теперь они были связаны, две части одной головоломки, и чем дальше Сарита думала об этом, тем больше понимала: их связь — это не случайность. Вот с таким внутренним диссонансом Сарита и жила. Она была ведьмой, но без должного обучения. Она пересекла моря, но всё ещё не знала, где её истинный дом. Она нашла брата, который стал для неё спасением, но принадлежала к миру, который отвергал таких, как он. Магия была в её крови, но она не могла ею управлять так, как следовало бы. Она несла силу своего ковена, но не знала, стоит ли ей гордиться этим наследием или бояться его. Каждый день она балансировала между прошлым и будущим, между чужой землёй и собственной сущностью, между тем, кем она была, и тем, кем ей, возможно, предстояло стать. Поэтому Сарита для себя решила — жить сегодняшним днём. Не строить долгих планов, не пытаться заглянуть в будущее, которое всё равно ускользает, как песок сквозь пальцы. Сейчас у неё есть крыша над головой, еда, защита — и этого достаточно. По крайней мере, на данный момент. А будущее… о нём пусть заботится её братик, Марк Бутчер. Он сильный, он умный, он всегда знает, что делать. Пусть думает за двоих, если ему так хочется.
— Ну ты скоро там? — прошептала Сарита, нервно оглядываясь.
— Чёрт, юбка за что-то зацепилась, — так же шёпотом ответила Лиза, возясь с подолом.
Сарита тихо вздохнула и закатила глаза.
— Говорила же тебе, штаны надевай, — пробормотала она, возвращаясь назад.
Присев на корточки, она быстро нащупала, где зацепился край Лизиной юки. Оказалось, ткань поймала тонкий металлический прут, торчащий из земли.
— Ну и как ты вообще собиралась тихо пробираться в этом? — Сарита аккуратно высвободила ткань и резко потянула, освобождая подол.
Лиза одарила её недовольным взглядом.
— Это удобнее, чем ты думаешь!
— Ага, особенно когда застреваешь в каждом кусте, — фыркнула Сарита, жестом показывая подруге двигаться дальше.
Они снова скользнули в темноту, стараясь не шуметь.
Дойдя до свинарника, Сарита быстро огляделась, присела перед замком и, достав из волос шпильку, принялась ковыряться в нём.
— Ты и это умеешь? — восторженно прошептала Лиза, перегибаясь через её плечо.
— Томас научил, — небрежно кивнула Сарита, не отрываясь от работы.
— А, ну да, — понимающе протянула Лиза, усмехнувшись. — Томас же у нас мастер на все руки…
Она скосила взгляд на подругу, но та лишь пожала плечами, сосредоточенно продолжая возиться с замком.
— Может украсть что угодно, — хихикнула Лиза. — Даже панталоны с чужой верёвки.
— И не говори, — пробормотала Сарита, сосредочившись на замке.
Замок наконец щёлкнул, и дверь чуть приоткрылась, издав скрип, от которого девушки мгновенно замерли.
— Ну, теперь давай не шуметь, а? — шёпотом сказала Лиза, заглядывая внутрь.
— Как будто ты умеешь, — фыркнула Сарита и первой шагнула в тёмное помещение.
Они хоть и учились в лучшем лицее Британии, но и здесь было своё подсобное хозяйство. Зачем, спросите вы?
Ну, во-первых, чтобы всегда иметь свежее мясо, молоко, яйца — воспитание будущих джентльменов и леди не отменяло необходимости в практичности. Но, во-вторых, и это, пожалуй, самое важное, — для показательного наказания.
Тех, кто осмеливался нарушать дисциплину, не отправляли в карцер и не ставили в угол, как в дешёвых школах для простолюдинов. Нет, здесь наказание было куда изощрённее. Их ссылали на работу — чистить стойла, выносить навоз, доить коров и гонять свиней. Грязь, тяжёлый труд, запах, который въедался в одежду и волосы — вот что ждало провинившихся.
И, надо признать, метод работал. После нескольких дней такой ссылки даже самый отчаянный балбес задумывался, стоит ли в следующий раз попадаться на глаза преподавателям.
Но иногда нарушение дисциплины было не просто блажью, а необходимостью. Сегодня именно такой случай. Девочки пришли сюда не просто так — они пришли мстить.
Прошло три месяца, и лицей обрел свою внутреннюю структуру. Как и в любом закрытом обществе, здесь сформировалась собственная иерархия, негласные законы, группы влияния, а главное — рейтинг. Здесь важно было не только учиться, но и уметь держать позицию, а ещё лучше — подниматься выше по социальной лестнице. Всё сложилось так, что одна из самых сильных групп собралась вокруг Лизы Кавендиш. Дочь Великого Дома, харизматичная, дерзкая и умная, она быстро завоевала авторитет среди девушек, которые искали защиты или просто хотели быть в окружении лидера. Но власть никогда не бывает единоличной. Противовесом Лизе стала Анабель Де Грамон — девушка из старинного французского графского рода, утончённая, гордая и, что важнее всего, безжалостно амбициозная. Она не терпела конкуренции и привыкла брать всё, что считала своим по праву рождения. И вот эта самая Анабель Де Грамон, только подумайте, не просто посмела бросить вызов Лизе — она увела у неё её воздыхателя! Какой-то жалкий мальчишка, конечно, не стоил войны, но дело было не в нём, а в принципе. Анабель сделала это демонстративно, с изысканной французской ухмылкой, подчёркнуто небрежно принимая ухаживания того, кто ещё недавно писал Лизе записки с поэтическими признаниями. Но этого ей оказалось мало. Она ещё и публично насмехалась над Лизой, делая колкие замечания в нужные моменты, подрывая её авторитет перед другими ученицами, облекая свою издёвку в вежливые, но отравленные фразы. О, эта француженка играла умно — не грубая драка, не открытая вражда, а тонкая, филигранная атака, которая должна была медленно, но верно разрушить репутацию Лизы.
Но Лиза Кавендиш уже давно перестала быть той робкой девушкой, которая просто опускала глаза и терпела оскорбления. Теперь она была другой. Теперь у неё была Сарита. А Сариту воспитывала "Большая мамочка" — женщина, которая знала как надо держать половник. Поэтому размер мести будет жутким. И потому они сейчас были здесь, в свинарнике, готовые нанести ответный удар. Сарита смахнула пыль с ладоней и посмотрела на Лизу:
— Ну что, Кавендиш, начнём?
Лиза хищно улыбнулась.
— О, начнём. Пусть эта де Грамон узнает, что значит переходить дорогу не той девушке.
— Значит так, ты красишь, я стреноживаю свиней, — сказала Сарита, доставая верёвку и быстро распутывая узлы.
Лиза кивнула, доставая из-под плаща небольшой горшочек с густой, зловещего цвета краской.
— Думаешь, сойдёт? — она приподняла крышку и скривилась от запаха.
— Главное, чтобы держалось и пахло, — ухмыльнулась Сарита, накидывая петлю на первую свинью. — И чтобы утром все тыкали пальцем в де Грамон.
Свинья недовольно хрюкнула, пытаясь вырваться, но Сарита ловко затянула узел, быстро обездвиживая животное.
— Отлично, первая пошла. Давай, работай, художница.
Лиза, едва сдерживая смех, макнула кисть в краску и принялась разукрашивать свинью, превращая её в… ну, что-то весьма художественное.
— А если нас поймают? — хихикнула она, бросая взгляд на подругу.
Сарита ухмыльнулась и с невозмутимым видом перекинула верёвку на следующую жертву.
— Тогда скажем, что мы просто прививаем свиньям чувство прекрасного.
Утром лицей было не узнать. Двадцать разукрашенных свиней, словно войско мятежников, носились по территории, превращая ухоженные дорожки с клумбами в невесть что. Грязь, разрытая земля, раздавленные цветы — всё смешалось в хаосе, который ещё долго будут вспоминать с содроганием. Но самое главное было не это. Свиньи были покрыты яркой и зловонной краской, а на их боках красовались надписи на французском языке, которые не оставляли места для сомнений.
"Comtesse de Lard" — «Графиня Сало».
"Dame du Cochon" — «Дама из поросёнка».
"Princesse du Porc" — «Принцесса Свинина».
И, венцом всего, на самой крупной свинье, самой жирной и неуловимой, красовался главный слоган:
"Madame Gramont du Jambon" — «Мадам Грамон из Ветчины».
Здесь уже ни у кого не возникало вопросов, кому посвящён этот фарс. День был безнадёжно сорван.
Всю первую половину дня настоятели лицея гонялись за свиньями, проклиная проказников, устроивших этот хаос. Учителя, которые обычно гордо расхаживали по коридорам, теперь бегали с сетями и верёвками, срывая голос в попытках навести хоть какой-то порядок.
А Лиза и Сарита, удобно устроившись на балконе верхнего этажа, с чашками чая в руках, наблюдали за этим грандиозным представлением.
— Думаешь, она в ярости? — усмехнулась Лиза, отхлёбывая горячий напиток.
— Это нокаут, сестричка, — хмыкнула Сарита.
Внизу, посреди беспорядка, разъярённая Анабель де Грамон стояла с багровым лицом, сверкая глазами, полными ненависти.
О, она их запомнит.
— Тот, кто сделал это, определённо имеет навыки диверсанта, — строго произнесла мисс Купер, главная настоятельница лицея. Она редко выходила из себя, и даже сейчас сохраняла ледяное спокойствие, но в её голосе слышалась сталь.
Перед ней выстроились ученики, собранные для общего собрания, где всем предстояло выслушать внушительную лекцию о дисциплине, морали и недопустимости подобных возмутительных выходок.
— Сарита Бутчер, — раздался её голос, холодный и отточенный, как клинок. — Это правда, что ваш жених — наёмник-диверсант знаменитых "Серых Клинков"?
В толпе тут же зашептались. Некоторые вытянули шеи, чтобы лучше разглядеть Сариту.
Она на секунду сделала вид, что задумалась, а потом с совершенно серьёзным лицом кивнула:
— Жуткий головорез, госпожа настоятельница.
Среди школьников послышались приглушённые смешки. Кто-то хмыкнул, кто-то закрыл рот рукой, чтобы не рассмеяться вслух, но в воздухе явно повеяло лёгким весельем.
Мисс Купер смерила Сариту внимательным взглядом, но та даже бровью не повела.
— Ну а там, где мисс Бутчер, там и мисс Кавендиш, — продолжила мисс Купер, складывая руки за спиной. — Я даже не буду спрашивать, сделали ли вы это. Это и так ясно.
Лиза и Сарита переглянулись, но промолчали, выдерживая серьёзный вид.
— Поэтому, — невозмутимо продолжила настоятельница, — вы будете отмывать свиней. Всех. До последней. А затем ещё месяц убирать свинарник.
Толпа учеников зашепталась. Кто-то фыркнул от смеха, кто-то смотрел на девочек с восхищением. Лиза и Сарита снова обменялись взглядами… и улыбнулись.
Теперь их репутация была окончательно закреплена. Они не просто нарушительницы дисциплины. Они — беспредельщицы.
Настоятельница уже собиралась уйти, но вдруг добавила:
— И ещё… Я пошлю письмо вашим родителям.
Лиза тут же состроила самое жалобное лицо, на которое была способна.
— У дедушки давление… — тихо, почти трагично произнесла она, глядя на настоятельницу широко распахнутыми глазами.
Сарита тут же подхватила:
— А мой жених может решить, что вы над нами издеваетесь, и, знаете, у него… характер не очень покладистый.
Настоятельница устало вздохнула.
— Убирайтесь отсюда. И чтобы завтра свинарник сиял.
— Как новенький, — бодро кивнула Лиза, ухмыляясь.
Девочки с гордо поднятыми головами направились к выходу.
— Думаешь, дедушка правда разозлится? — шёпотом спросила Сарита.
— Да он только гордиться будет, — хихикнула Лиза. — Но для проформы поворчит.
— А Томас?
— О, он скажет, что мы могли бы сделать это ещё эффектнее.
Смеясь, они скрылись за дверью, оставляя позади хаос, который войдёт в историю лицея.