Дети, сотканные ветром. Часть 3

Глава 4. Чувства.

В окошко под потолком скребла ветка черёмухи. На кистях бутоны раскрывались белыми крошечными лепестками. Неприхотливому деревцу понадобилось всего пару дней тёплого солнца и краткий первый дождик, дабы пробудить свою силу. К середине травня и по остальной молодой зелени разойдутся крапинки цветов.

— Ай! — вздрогнул Лев.

— Не шевелись, — велела Василиса.

— Из какого ледника ты достаёшь свои штуки?

Василиса привычно закатила глаза:

— Эти штуки я выпросила в одной закрытой для пустоголовых слуг мастерской. Мне пришлось заложить за них будущее лекаря, честь родителей и гордость мастера Арники. Будь добр, преисполнись благодарности и молчи.

Лев смиренно выдохнул.

— И желательно не дыши, — серьёзно сказала Василиса.

Кабинет подающего большие надежды лекаря походил на кладовку, в которую от взора желанных гостей запихнули всё, что могло их смутить. Бутыли с обязательным рисунком черепа на этикетках и банки с забальзамированными органами животных, по крайней мере, Лев на это надеялся. Особое место занимало жуткое растение в огромной колбе. Несмотря на заточение, оно тоже почувствовало весну и распустило алый цветок. Каждый раз, когда Лев приходил на обследования, лепестки цветка раскрывались и направляли свою сердцевину прямо на него. Трубочист старался игнорировать знаки симпатии от куста из-за Пелены.

Василиса сноровисто закрутила зажимы на ногах и руках Льва. Таким образом, она закрепила его тело в неподвижности для измерения ведомой лишь волхвам силы, протекающей в конечностях.

Целью наблюдения было ранее выявление искристой болезни. Льва мучила лишь малая часть опасных симптомов, но Василиса захотела провести дополнительные опыты. Её новое полугодовое исследование изучало влияние мощного блюстителя на необученную плоть. Недаром же пропадать хорошему образцу, который часто валяется у её ног… На неудобном жёстком кресле.

— С чего ты сделался таким послушным? — не отрываясь от приборов, спросила Василиса. — Чуть больше месяца прошло, как ты вломился сюда, будто от бесов прятался.

— Почти так и было, — Лев поморщился, вспомнив высоких воинов, чей мир разрушился у него на глазах.

— Ты не передумал о продаже блюса?

— Нет!

— Шучу, не дёргайся. Просто я продолжаю считать, что не по твоей голове корону делали.

— Ты же уверяла, будто с твоей помощью смогу вынести любую ношу.

— Ну, я этим и занимаюсь сейчас, не дёргайся. Хм, любопытно…

Перчаткой с металлическими напальчниками Василиса проводила по оголённому животу Льва. Простая еда, работа трубочиста и тренировки на арене укрепили торс подростка.

— Любопытно, — задумавшись, повторила Василиса и встрепенулась, поправляя очки. — На свой счёт не бери.

— Ты второе исследование подряд про меня делаешь. Значит, я самую малость-то любопытен. Надеюсь, мастер Арника не против?

— Не робей. Она доверяет мне полностью. К тому же солидности к моей работе прибавляет то, что в соавторах у меня госпожа Вежда.

— А-а, — протянул Лев. Он выждал мгновение, прежде чем «невзначай» обронить: — Баба Яра писала что-нибудь про меня?

— Наше общение в основном сводится к твоей личности. Излишне много внимания, считаю. Вы разве с ней не ведёте переписку?

— Письма пишет в основном Вий.

— Не ёрзай…

— Наверное, я подвёл её. Мне кажется, она не захочет, чтобы я гостил у неё этим летом.

Лев вспомнил о своём бегстве из Златолужья. За ним тянутся одни беды.

— О, Праматерь! — от наигранного удивления глаза Василисы округлились до размера линз её очков. — Кажется, я нашла первое говорящее существо с высохшим мозгом. Какой же ты тупица! Госпожа Вежда очень печётся о тебе.

Лев пристыженно поёжился и получил оплеуху за сбитый стержень. Он затих, не мешая Василисе даже мурашками, пробегающими по коже от излучения хитроумных измерителей. Знание о том, что Баба Яра не держит на него обиду, воскресило на языке едва ощутимую сладость от её шоколада.

— Как долго продлятся наши опыты? — спросил трубочист у своего лекаря, когда та разрешила ему одеваться.

— Думаешь, у меня дел нет, кроме как возиться с тобой? Запах копоти раздражает мой чувствительный нос. Хорошо, что потерпеть недолго. Видит Праматерь, природа не обделила тебя здоровьем. Тело приноравливается к блюстителю довольно быстро. С головой посложнее… По твоим словам, провалы в памяти прекратились. Тут либо разум сладил со своенравным блюсом, либо ты реже пользуешься им. Хотя между вами я определила непрерывную связь. Будто ты непрестанно чаруешь. Соврёшь чего в оправдание?

— Не понимаю, о чём ты говоришь, — соврал Лев.

Даже если связь с янтарём смертельно опасна, он не мог от неё отказаться. Как только все поймут, что трубочист ни слова не понимает из речи чаровников, да к тому же болтает на языке полых, то его ждёт участь куда хуже головных болей.

Василиса нахмурила брови:

— Правильно мастер Арника говорит, больные откровенны лишь с появлением хирургической пилы.

— Надеюсь, до неё не дойдёт.

— Не зарекайся. Так тебя овладению блюсом продолжает обучать Киноварный?

— С чего ты взяла?

— С того, что даже ты за пару месяцев справился бы с камином Поверенного, будь труба у него хоть до нужника Кагорты.

Лев невольно усмехнулся, он всегда удивлялся лекарю. Только Василиса из всех его знакомых подмастерьев так уверенно отпускала колкости в сторону мастеров и особенно Кагорты.

— Мне-то всё равно, — продолжила она, — если небольшое отклонение от правил идёт больному на пользу.

Василиса в какой раз с подозрительным прищуром осмотрела Льва:

— Всё-таки для простого трубочиста ты слишком много привлекаешь внимание окружающих. Береги себя.

Василиса не первая озвучивала подобную мысль, которая не приводила в восторг трубочиста. Хотя надо признать, что из её уст слова о заметности Льва оставляли приятное послевкусие, в отличие от упрёков Каспара.

«Как говорится, вспомнишь беса…».

В холле в беспрерывном патруле прохаживался Каспар. Ключник с заметной издалека кислой миной оглядывал праздные стайки подростков. Дай ему волю, и работёнку он для всех сыщет. Лев завернул с лекарского корпуса прямо к выходу из дворца. В последний день седмицы трубочист старался не пересекаться с ключником. К тому же щебетание пичужек и шелест молодых крон манили на улицу.

Как только сошёл снег, дополнительные занятия, не связанные с мастерскими, проводили на свежем воздухе. Сырые коридоры башни за долгую зиму всем опротивели. Теперь даже госпожа Софрония на лужайке декламировала стихи малочисленной группе любителей поэзии. Среди них ожидаемо была Зоря. Лев стыдливо нырнул на тропу, скованную живой стеной.

С недавних пор девочка-лунси при их случайных встречах ничего кроме обидного безразличия к трубочисту не выказывала. Она и вправду сильно сдружилась с Есенией.

В стороне слышался стук молотков и прочие звуки приготовления к летней ярмарке. Её ждали и с нетерпением, и с опаской. Главы Собора зареклись не допустить повторения прошлогодних «промашек» с охраной и даже вывести в свет новейшие разработки лучших мастерских. Оставалось теперь дождаться лета, чтобы узнать, пересилит ли жажда наживы торговцев страх за собственную жизнь. Лев в ночь нападения лично слышал, как множество богатых гостей клялись более не ступать под тень Трезубца.

Сильнее прочих от ожидания мучились старшие подмастерья. Если зимняя ярмарка служила для представления изделий и новшеств Собора, то летом фабриканты и чиновники едут посмотреть на дарования, которых подготовили местные мастера и учителя. Конечно же, редкие благородные отпрыски с накопленным кладезем знаний отправятся в отчий дом исполнять долг наследников. Остальным, не столь удачным, придётся собственноручно пробивать путь в сытую взрослую жизнь. И здесь бы пригодился хороший работодатель, готовый задорого купить умения и знания из-за стенок Трезубца.

Подмастерья Собора ценились на всех Осколках под Царской Дланью. Если же выпускник Трёх Магистров не обделён похвалами от именитых мастеров и прочими заслугами в делах зодчих и волхвов, то за него ведётся едва ли не кулачный бой среди охочих. Таких умельцев особенно желал заполучить Совет цехов, в надежде на крупицы тайн Собора. Менее способные подмастерья вынуждены лезть из кожи вон, чтобы их заметили. Сейчас таких легко определить в толпе по нервозности и по глазам, в которых пробегали все упущенные за пять лет возможности.

На младших подмастерьев наступившая весна сказывалась иначе. У лабиринта и оранжереи часто встретишь группы юнцов и барышень, которые вскоре разбивались по парочкам. Случались и непредсказуемые союзы — Лев иной раз замечал за неспешной прогулкой у рощи Скобель и Полынь. Их бесцельное брожение выглядело гораздо приличнее, чем у подростков. Они не торопились спрятаться в укромный уголок. С Полынью не так давно начались происходить изменения: побритое лицо, чистый сюртук и менее ядовитая ухмылка на лице. Общение с рыжеволосым мастером положительно сказывалось на нём. Льва радовали преображение учителя, хоть в последнее время тот отдалился от вьюнов.

Вот что действительно доставляло наслаждение трубочисту, так это отвращение Бажены к Аскольду. Месяц назад вспыли неприличные слухи о похождениях наследника Мироновых с девушкой из старших рос, которую на зимней ярмарке застали в объятиях приезжего певца. Также болтали о поздних прогулках по арене с третигодкой всполохов… Ну и ещё, и ещё.

К чести Льва, промах в любовных делах Аскольда доставлял ему самую малость удовольствия. Не так давно Сорока принёс гору слухов, из которых стало понятно, что Бажена, как глава Зеницы и Виселицы, всячески препятствует желанию Аскольда спустить всех псов на вьюнов и трубочиста. Защищала ли Её миловидность страту Ветра из благородства или же из мести, не имело значения. Важнее, что вьюны прожили лишний месяц без потерь.

«Уж точно не благодаря своему куратору!».

Лев, срезав путь через прореху в живой изгороди, едва не наскочил на Мерзляка.

— Осторожней! — пискнул куратор. — Ладно себе шею сломаете, так невинных покалечите.

Различив трубочиста, Мерзляк просветлел.

— Ищешь остальных разбойников? Начни поиск с загонов, — посоветовал он.

Надсмотрщик вьюнов прохаживался в компании Трёхрука. Вернее, мастер-кузнец по обыкновению в сей час наслаждался свежим воздухом, а Мерзляк увязался за ним. Здоровяк приветствовал Льва доброй ухмылкой, его механическая рука слегка приподняла с головы хозяина шляпу.

— Ох, уж проказники! Сна с ними нет, — добавил Мерзляк, обратившись на Трёхрука.

В последнее время куратор потеплел ко Льву.

— У загонов почти вся ваша команда в жаролёд, — осведомил Трёхрук. — Слышал, учитель, вы ими очень гордитесь.

— Ох, сударь, они мои слёзы радости и печали. Пусть будут свидетелями Праотцы, прощу им все прегрешения, когда они выиграют турнир.

Трёхрук громогласно рассмеялся. Куратор вправду считал, будто вьюны способны справиться с командой Аскольда. С теми, кто победил царских офицеров. Лев был согласен с Трёхруком и тоже бы рассмеялся, да только мысли о предстоящем финале вызывали в нём слабость в коленках.

Мерзляк разгорячено поднял руки:

— Дождёмся ли мы финала, сударь?! Вы не находите позорными обстоятельства, из-за которых Собору приходится ждать автомат-судью из другого края? Наши мастера и вы в особенности лучше тамошних халтурщиков.

— Таков царский договор, — сказал кузнец, и его металлическая рука сжала кулак до скрипа. — Бюрократы, видно, считают, что истинно правильные судьи изготавливаются только одним Цехом. И то, что им заправляет дядя советника по промышленности, всего лишь совпадение.

— Бьюсь об заклад, те неучи даже не знают, как выглядят старцы-близнецы.

Хотя на Льва более не обращали внимание, он на всякий случай поклонился и отправился к дальним сооружениям.

Знакомые вьюны привычно вписались между развалисто бродящих моа. Неожиданностью оказался Дым, он редко встревал в неприятности.

— И чего вы натворили? — спросил Лев у друзей.

Вий размашисто загрёб помёт моа и заодно с лопатой кинул в огромную навозную кучу.

— Эй! Ты чего! — вьюны бросились врассыпную, уворачиваясь от опасных брызг.

— Мы обожаем в выходной день ковыряться в переваренных объедках со столов всполохов!

Пимен настроение друга не поддерживал:

— Учитель Тыква не помог нам с новой тактикой на финал, которую мы разрабатывали на заднем ряду.

— То есть на его уроке вы занимались своими делами? — уточнил Лев.

— К-как и все остальные, — заметил обиженно Клим.

Пимен довольно усмехнулся:

— Сдаётся мне, Тыквенная Башка — ярый болельщик команды Аскольда. Такие готовы на любую пакость, лишь бы мы не нашли ключ к обороне всполохов.

Лев поддержал друга непроизвольным смешком:

— Тогда учитель Тыква — второй человек, который верит в нашу победу. Недавно Мерзляк развлёк Трёхрука своими мечтами о чемпионстве.

— Если даже наш капитан не надеется на команду, — Вий подобрал лопату и от досады рубанул ею кучу, — чего взять с остальных.

— Я не отказываюсь от борьбы. И несказанно обрадуюсь победному плану.

Ребята дружно оглянулись на Дыма. Лунси ответил без заминки и прикрас:

— Нам нечего противопоставить сопернику. Команда Аскольда — его творение, которому он посвятил все годы обучения в Соборе. Если в учёбе он не преуспевает, то на льду ему нет равных, — лунси потупился, словно позволил себе лишнего. — Это всего лишь мысли мои.

— Не скромничай, — по-доброму сказал Вий. — Мы наконец-то смогли выведать у Дыма, откуда у него такие познания про жаролёд. Его отец работает на арене и не на какой-то деревенской клетке, а в самом Громграде. Он узрел как играл Кровавый отряд.

Наверное, слова Вия должны были впечатлить Льва, потому он изобразил сдержанное удивление.

— Из подсобки моего отца не весь купол просматривался, — точно оправдывался Дым.

— И всё равно ты видел игру лучших из лучших. И как выглядела бы команда Аскольда на их фоне?

Лунси никогда не юлил:

— Они бы дали достойный бой. Два года назад ходил слух о подающем надежды сыне рода Миронова. Я раз подслушал, как капитан кровавцев не прочь освежить отряд таким новичком. Ему было жаль, что глава рода не даст сыну заняться жарольдом всерьёз.

— Для Аскольда финал станет последней игрой в его жизни, — сделал вывод Вий. — Хм, давайте не омрачим ему день безвольным проигрышем.

— К тому же богатеи съедутся посмотреть на избиение черни, — Пимен схватился за лопату как за свою биту. — Я намерен отбить каждый грош, какой они заплатят за вечер!

Сорока захотел поддеть Вия своим «оружием», и между ними завязалась шуточная дуэль на навозных лопатах. Представление вышло на славу, и даже Дым позволил себе кроткую улыбку.

— Опять стирка, — простонал проигрывающий Пимен.

Вий занёс лопату для решающего удара и вдруг остановился, глядя в сторону башни:

— По твою душу, Лев.

Каспар всё-таки выследил трубочиста, и выражение, натянутое на его бандитское лицо, оказалось непривычным. Он не серчал, а, наоборот, преисполнялся воодушевлением.

— Учту непонятную тягу трубочиста к загонам, — оценил Каспар. — Ведь у тебя с завтрашнего дня освободилась уйма времени.

Непонимание Льва продлилось долю секунды. Он не ждал, что это случится в такой прекрасный весенний день.

— Уже? — севшим голосом удивился мальчик.

— По-моему, ты чересчур долго пользовался радушием Собора, — Каспар протянул свёрток. — Твоё обучение закончилось. С такой бумажкой тебя почтут за учёного на каком-нибудь захудалом Осколке. В грамоте не хватает заверения третьей Главы. Ищи сам встречи с госпожой Кагортой.

— Как же наш финал, сударь?! — едва не криком спросил Вий.

Ключник насладился мигом тревожного неведенья вьюнов и неторопливо снизошёл до ответа:

— Полагаю, смогу уговорить Главу Бора о вашей последней игре в прежнем составе.

— Благодарю, сударь, — поклонился Лев.

За ним склонились остальные вьюны. Однако же подростки не испытывали ни капли признательности. Ключник как никто другой уверен, что Аскольд размажет вьюнов по льду. И подобного зрелища он не желал лишать себя и прочих злопыхателей страты Ветра.

— Завтра поутру ожидаю тебя в заброшенной кузнице на нижнем этаже, — осведомил трубочиста Каспар перед уходом. — Там ты и покажешь, чему обучился.

— Вот и первый выпускник страты Ветра, — Пимен по-дружески похлопал Льва. — Ты утёр нос Аскольду и его прихвостням. Они нам обещали, что ни один вьюн не доучится. Эй, чего понурый такой?

— Отстань от него, — вставил Вий. — Пусть переварит новость.

— Вам радоваться надо. Я вот не жду, что мне выдадут такую бумажку. Пинком за ворота выкинут, и все дела. А Лев ныне самый образованный трубочист на Осколках… Ну ладно, хмурые, задержался я с вами. Впереди ждёт важная сделка. Прикроете меня?

— Сам неси свою лопату!

— Эй, Лев, подсоби! С меня медовый пряник в честь твоего выпуска!

Сорока, не дожидаясь согласия, улетел прочь. Ребята некоторое время поскребли загоны и тоже засобирались в башню. Клим и Вий пытались разговорить Льва, но по его отвлечённому настрою поняли о напрасности стараний. Трубочист спешно распрощался с ними. Нудящее желание поскорей покончить с бумажными проволочками не выходило из головы.

После весеннего тепла коридор башни вызывал мурашки по всему телу. Только вступив на шаткий пол подъёмника, Лев вспомнил, что не имеет понятия, как сообщить Кагорте о своём прибытии. Вероятно, Каспар знал о таких сложностях. В кабинке не было ни рычагов, ни слуховых трубок.

— Прошу простить за беспокойства, госпожа! Каспар велел отнести вам грамоту о моём обучении!

«Пусть и ключнику достанется от потревоженной Главы», — замыслил месть трубочист.

Подъёмник оставался недвижим. Тогда Лев поклонился на всякий случай, и механизм заскрипел, отправляя его на самую вершину.

По залу носились заблудившиеся пичужки. Они залетели в открытые настежь окна. Изменение жилища и мастерской Кагорты ошарашило Льва, сам он готовился к обычной мрачности.

Зал освещался хитроумным расположением зеркал — солнечный свет попадал через люк в крыше и ломаным путём обтекал все забитые стеллажи, верстаки с блестящим оборудованием и алхимические столы, застеленные паутиной. Народная молва права, Кагорта с пренебрежением относится к волхованию.

Громкой поступью на трубочиста выдвинулся неожиданный гость верхнего этажа. Чучело, постоялец корпуса Ветра, поднял руки, преграждая путь Льву.

— Стою, стою, — примирительно сказал Лев. Необычный автоматон всегда вызывал в нём непонятные чувства. — Ничего плохого у меня в мыслях нет.

Чучело услужливо указал на ноги Льва.

— А-а! — догадался мальчик. — Извини.

На сапогах трубочист принёс солидную порцию весенней грязи, часть которой к недовольству человекоподобного механизма осталась на разноцветном плетении ковра.

— Я бы не злила его, — донеслось замечание хозяйки.

Лев, сойдя с ковра, пробрался на голос Кагорты. Та сидела под лучами солнца на кушетке у телескопа. На невысоком столике ветерок игрался с пачкой распечатанных конвертов.

— Не правда ли, занимательный образец зодческой мысли? — Кагорта кивнула за спину Льва, где замер Чучело. — Каждый год беру его к себе: меняю сервомасло, латаю износившиеся сочленения. И испытываю на разные чары. Умели же раньше зодчие, а теперича всё их мастерство и воображение сошлось в конвейерных поделках, управлением, которых осилят даже детишки.

Чучело уставилось неживым лицом на Кагорту, а та смотрела на него словно на человека.

— Хотелось бы открыть тайны, которые запечатал в своё творение неизвестный мастер. Не удивлюсь, если он однажды начнёт писать похабные стишки по примеру виршеплёта Завирушки. Или же вздумает крушить всё, что попадёт под руку. Не зря я держу его подальше от всех.

Лев хотел напомнить Кагорте, что подвал, куда она упрятала Чучело, населяют два десятка вьюнов, но старуха глянула на него так, что его мысли спутались.

— Вижу, Каспар отправил тебя ко мне с намерением, будто твой приход развлечёт меня. Ведь когда-то он боялся имя называть моё. В первое время с Каспара, его связей и не общепринятых наклонностей был толк. Нынче клыки его затупились. Так бывает, когда людишки обрастают корнями и жирком. У них появляются негодные мыслишки, будто рука, что их кормит, захирела, дабы крепко держать плеть… Так с чем пожаловал?

Лев неловко помял в руках свёрток. Сама бумага показалась ему дешёвой и жухлой на ощупь. Обидно, что на такой грамоте содержится итог долгих месяцев его мучений.

— Ага, Бор что-то болтал о завершении твоего обучения.

— Нужна ваша подпись, госпожа.

Кагорта указала неуверенному трубочисту на стопку писем на столике, ожидающей своей очереди. Руки у неё занимала тонкая лента бумаги, прочитать которую помешало появление трубочиста. Лев положил грамоту на столик и, так как иных приказов не последовало, замер у стены.

— Говорят, бумага стерпит всё, — огорчённо выдохнула Кагорта, прочитав послание в какой раз. — Как же воняет трусостью этот клочок. Почерк на нём принадлежит богатейшему человеку. Куда бы он ни заявился, перед ним тут же выстилают дорожку из лести и подхалимства.

Запиской Кагорта забила свою изящную трубку и плавным движением вытащила из широкого рукава пламя. Буквально голое дрожащее пламя. Как будто сорванный со свечи огонёк всё это время грелся в просторном балахоне и ждал своего выхода. Старуха запалила им трубку, подождала, пока записка истлеет, и глубоко затянулась.

— М-да, чистая трусость, — посмаковав дым, сказала Кагорта. — Без налёта каких-либо хитросплетений.

Глянув на Льва, старуха довольно оскалилась.

— Эй, что за порицание на твоём лице? Вы с Бабой Ярой недаром прижились под одной крышей. Она раз за разом наставляла меня в том, что нельзя из каждой вещи тянуть чувства. Твердила, что неприлично залезать к другому человеку в голову в поисках скрытых намерений. Сама-то она в то время походила на открытую книгу. Вычитывать мысли из её чар, словно встать навстречу лавине чувств. И она не чуралась этого ни в бою, ни в деле, ни в любви… и ненависти. Да, моя подруга была такой до того… до того, как покинула Собор. Скажи, трубочист, она говорит ещё обо мне?

Лев нервно сглотнул, живо перебирая в голове нужные слова:

— Говорила, что вы, госпожа, защитите меня. То есть защитите тех, кого примите за стены башни.

— Защита неразумных детишек — это то, ради чего создавался нами Собор. Мы вдохнули в пустые руины жизнь, выстроили на её основании сильную организацию, которой и царь не указ. Равенство и свобода мысли Трезубца вызывают зуд у многих дворцовых интриганов. Как же мы обожали их злить! Антонина своей неуёмной любовью вдохновляла нас каждый день. Но она ушла, а за ней Фока. И я осталась в одиночку бороться за наши общие идеалы. Как думаешь, справедливо?!

— Не знаю, госпожа.

— Она посылает тебя сюда для защиты. Взваливает труд, который уже не осилит или же боится. Это справедливо?

Кагорта настойчиво выжимала изо Льва ответ, и мальчик искал тот, что не обидит её:

— Госпожа, моя мама учила меня, что справедливость для каждого своя.

— Мудрая женщина, какой гордились бы в доме Праматерей. Справедливость — вещь искусственная и чуждая всем мирам. Наши предки ваяли её несметное количество жизней и оставляют сей труд на своих детях, и он неизменно остаётся незавершённым. Справедливость — вещь хрупкая. И тебе выпадет случай подлатать её трещины. Дюжая работа даже для такого трудолюбивого трубочиста. Чем планируешь заняться в моём доме?

— Надеюсь служить вам исправно, госпожа, — осторожно сказал трубочист.

— Похвальное стремление. Однако тебе следует поднажать. Если ремонт камина в кабинете Киноварного сложен для тебя, то почему бы не вызвать более сноровистых ремесленников.

— Госпожа, я почти закончил с заданием сударя Феоктиста.

— Вовремя, ведь после ярмарки Поверенный надолго покинет Трезубец. С каждым годом башню всё сложней наполнять даровитыми детишками. Мир на Осколках меняется, раньше в нём правили умельцы чар. В мою молодость перед Мастером почтительно расступалась многолюдная толпа. Они входили без приглашения к царским наместникам. К их речам прислушивались. Ныне же за управу взялись хитрые дельцы, которые поставили дешёвые чары на конвейер. Под благочестивые лозунги «Волшбу в народ» фабричные подделки расходятся по всем Осколкам. Простой чаровник вдруг понял, что обучаться чарам легко. Для того не нужно тащиться в Собор, достаточно будет школы при Совете Цехов. Тем временем благородные семьи вдруг осознали, что для процветания нет необходимости становиться Старцем-Ткачом.

Кагорта недобро оскалилась, явно считая тех, о ком говорила, дураками. Её слова напомнили о Бабе Яре. Она также грустила о том, что люди перестали полагаться на чары.

— Волшба в народ! — усмехнулась Кагорта, забивая трубку. — Этим простакам неведома истинная волшба. Они её не отыщут в ближайшей лавке. Наши Прародители, чтоб их прах смешался с навозом, бездумно играли с пространством и временем. Разум и тело подобно часам они разбирали по пружинкам. Это вылилось в том, что мы несём в себе волшбу. Те праведные почитатели Прабатюшек и Праматушек, какие называют путь ткачей излишком, порочат наследие предков и само своё естество.

Старуха выпустила клуб дыма, и у Льва защипало в глазах. Один хмурый чудь уважительно бы отозвался о предпочтениях Кагорты.

— Тяжёлая теперь работёнка у Поверенного. Без медовых речей ни благородного наследника, ни сына фабричного кузнеца к Трезубцу не отправят. Я разве напрасно собирала мощь и знания лучших мастеров под одной крышей, дабы юные умы испили из незамутнённого источника? Политические взгляды, родословная — лишние преграды на пути к волшбе.

Юношеский смех залетел в окно, и Кагорта смолкла. Она прислушалась, наверное, ожидая, когда ветер вновь поднимет отголоски чьего-то веселья. Её лицо будто смягчилось, хотя трудно разобрать мимику среди множества морщин.

— Вы, дети, как-никак сокровища башни. Будущее Осколков. Конечно, среди помола бывают и гнилые зёрна. Будь моя воля, я бы стёрла все страты, однако Великие рода и без того криво заглядывают на Трезубец. Когда же я объявлю о том, что страта Ветра будет набираться каждый год, то потеряю нехилую часть казны. Я стара, и всё спишут на мои высохшие мозги. Однако плевать, если Киноварный и дальше будет приводить одарённых детей, невзирая на их наследство. Пусть он хоть ради нового набора прочешет мир полых.

Лев почувствовал онемение, разливающееся по телу. Стоило старухе заикнуться про его родину, как все эмоции мальчика слились в бурю, запертую в груди. Не нужно быть Главой Собора, чтобы почуять, как от него несёт страхом.

Кагорта продолжала смотреть вдаль через окно, куда-то сквозь мутную Пелену. Бледность кожи старухи и призрачная стена имели схожий оттенок. Солнце вытягивало из них яркие цвета, и темнота им обеим к лицу.

— В такое переломное время нам необходимы те, кто способен пройти путь ткача. Мне тут случайно попались на глаза записи лучшего волхва последних лет. Девица пишет про одного юнца с задатком к сложным чарам. Она тебя досконально обследовала…

Если бы Лев так сильно не страшился дальнейшего разговора, то рассмеялся бы Кагорте в лицо. Старуха даже не пыталась наполнить слова искренностью. Василиса дорожит своими исследованиями и вряд ли оставляла их где ни попадя.

Кагорта вытащила из-под кипы бумаг листочек с быстрым и рваным почерком.

— Наблюдаемый болезненно чувствителен к чарам. Тошнота, головокружение… Сам способен взбаламутить пространство, судя по тем непроизвольным случаям… Носитель мощного блюстителя, — старуха закончила беглое чтение и кинула листок на стол. — Ты не что иное, как любопытная наследственность. Баба Яра, похоже, совсем оставила волхвование, раз занимает тебя лишь поглощением пирожков. Твои родители скрестили в тебе лучшее. Надо было мне уделять волхованию больше времени. Хотя я уверена, найдутся и те, кто захочет более тщательно тебя исследовать.

Последнее прозвучало зловеще.

Старуха раскрыла грамоту Льва, высыпала на неё пепел из трубки и вдавила его своим костлявым пальцем. На бумаге остался серый отпечаток.

— Жаль терять такого способного ученика… Ступай, трубочист.

Вечерние лучи прорезали внутренности башни. Очертания колоссального механизма пронеслись перед глазами Льва. Тот был уверен, что больше не поднимется в покои хозяйки Трезубца. Что-то в тоне Кагорты намекало на такое положение дел.

«Что ж, не каждый слуга Собора видел в глаза Кагорту. Пора бы становиться обычным трубочистом».

Однако, когда лифт опустился, Льва ждал в коридоре Клим и дурное предчувствие.

Вьюн угрюмо сидел на каменном полу, и скрежет подъёмника заставил его вскочить на ноги.

— Наконец-то. С Пименом беда! — без запинок объявил Клим.

Они неслись к лекарскому корпусу. Дворец пустовал, подмастерья собирались в большом зале на ужин. Лев хотел бы расспросить Клима о случившемся, но тот переволновался и не смог совладать с заиканием.

Остальная команда ждала у закрытой двери обители волхвов.

— Сорока взлетел слишком высоко, — ответил Вий на невысказанный вопрос Льва. На осуждающие взгляды Гура и Лира он только пожал плечами. — Разве не правда? Я всех предупреждал! Делишки с благородными до добра не доведут.

— Почему? И как? — Лев, наконец, отдышался.

— П-подпольные бои, — проронил Клим, и даже мысль о них его сильно пугала.

Вий шикнул на друга и оглядел коридор в поисках лишних ушей. В коридоре кроме вьюнов никого не было, однако он перешёл на шёпот:

— Бои автоматонов, о которых лучше не знать. Богатеи так забавляются.

Лев испытал облегчение, поняв, что Пимену не пришлось биться на кулаках подобно гладиаторам.

— Так почему они подпольные? Вольноступ учит старших использовать в бою разные механизмы, — Лев вспомнил, как краем глаза видел тех жутких военных автоматонов в одном из складов при арене. — Вроде и Трёхрук ведёт целый курс про это.

— Если эти двое узнают, что в одной из запущенных мастерских благородные сыны соревнуются на деньги, то сожгут то место как чумной сарай.

— Зачем Пимен влез туда?

— Хотел преумножить своё богатство и обзавестись парочкой знакомых. Он любил говорить, что ничего так не скрепляет связи, как знание об общих тёмных делишках.

— Глупый риск, — Льву захотелось садануть в стену.

Не ему одному. Гур потирал свои здоровенные кулаки:

— Сороку заманили в западню. Забрали его деньги, пригрозили «Зеницей и Виселицей» и столкнули с лестницы. Мы с братом шли первыми на обед, должны были еду расставлять на стол. Видим, Пимен на ступенях едва в сознании. Мы сюда его быстрей оттащили, хорошо хоть твоя подруга приняла нас. Хотя обругала знатно, язык у неё не родовитой барышни.

Дверь отворилась, и из неё вышла растрёпанная Василиса. Белый фартук мазками украшала кровь.

— Чего вы гудите здесь без устали! — молодая лекарша присмирила взглядом вьюнов. — Другим больным отдыхать не даёте.

— Мы ничего… просто, — потупился Гур.

— Прости нас, Василиса, — попросил Лев. — Как Пимен?

— Он поправится к следующей неделе? — выпалил Вий, явно намекая о предстоящем финале.

Василиса сдёрнула с себя фартук, и все подумали, что она собирается ударить им кудрявого вьюна. Ребята на всякий случай отошли от Вия.

— Глупые мальчишки, у вас одни игры на уме, — сквозь зубы процедила Василиса. — Вашей птичке сломали крыло. Повезёт, если до конца лета сможет держать ложку…

Вьюны переглянулись, у всех возникли одинаковые подозрения. Их мысли уловила Василиса.

— Когда ваш друг пришёл в себя, то сразу сказал, что упал с лестницы, и чтобы я вам это объявила, как можно скорей. Так что не наделайте глупостей. В особенности вредно вляпываться в истории трубочистам, рядом с которыми и без того происходят много подозрительных событий. Тебя и Киноварный не спасёт, если сделаешь очередную глупость.

Василиса махнула фартуком, отгоняя вьюнов, словно мух, и те отправились на обед.

Неудивительно, что за обеденными столами без утайки говорили о падении Пимена. Гудение усилилось, когда в зал зашла команда вьюнов.

— Слуги не едят вместе с подмастерьями, — напомнил Захар, когда Лев подошёл к столу вьюнов. — Ну а порцию Сороки мы разделили. Ему противопоказана сейчас твёрдая пища.

Смешок прихвостней Захара оборвался, когда к страте Ветра подошёл ещё один человек.

— Слышал, что вы лишились нападающего, — без намёка на издёвку, сказал Аскольд, и зал как по команде притих. — Лучше бы вам найти нового игрока до завтра. Если же нет, то я буду просить Глав о приглашении в Собор хоть какой-нибудь захудалой команды. Финал всегда оставался главным представлением на летней ярмарке.

Аскольд картинно принюхался, и его гримаса вызвала смешок в зале. Всполох пошёл к своей страте, Лев чувствовал, как тот наслаждается всеобщим вниманием. Живот наполнила жгучая смесь.

— Неужели он так низко п-поступил, — пробормотал Клим. — Они же без того выиграют нас.

Трубочиста не нужно было убеждать в вине Аскольда.

— Захар, самое время забыть обиды и подумать о страте, — вдруг сказал Вий, будто у него саднит горло. — Из всех ребят ты лучше стоишь на коньках. Играй с нами. У нас есть шанс утереть нос благородным.

Какой-то миг Льву подумалось, что Захар согласится, но нерешительное выражение лица старосты быстро поменялось на презрительную ухмылку.

— Ты тоже головой ударился, кучерявый?! Благородные вас раздавят, как тараканов. Даже если они вас калеками оставят, им только рукоплескать будут. Нет уж, ищите другого дурака. Хотя вы сможете играть, если перекрасите кожу своему лунси.

Вий, сжав кулаки, двинулся на старосту. Его перехватил Дым:

— Не нужно показывать, что среди нас есть раздор.

Дым был бы лучшей заменой Пимену. И всё же даже в Трезубце лунси не суждено выйти на арену. Общество взбунтуется, если пепельный на льду покалечит кого-то из высокородных.

Лев оглядел вьюнов, никто не желал заменить Сороку. Все понуро ковырялись в своей каше.

— Этого Аскольд и добивался, — зло процедил Лев.

Он ринулся вдогонку за старшим всполохом. Лир и Гур хотели его остановить, но китель от сажи оказался скользким.

— Аскольд из рода Мироновых! — крикнул Лев в спину всполоху.

Тот расслабленно развернулся:

— Чего тебе, слуга?

— Как капитан страты Ветра я вызываю тебя на поединок.

Зал взорвался смехом, и у Льва появилось чувство, что он выставил себя полным дураком. Ещё мгновение — и он пожалел бы о своей затее. Но вдруг поддержкой ему послужила удивлённая улыбка Аскольда.

— Как капитан страты Огня я принимаю вызов.