Детективное агентство "Волшебное рядом" книга первая

Продаю счастье. Дорого Глава 3

Журналист

Рони Докс, тощий мужчина средних лет, с тревогой окинул взором очередь желающих испытать, как написано на баннере у шатра, невероятное ощущение забытого счастья.

– Кто крайний? – с дрожью в голосе спросил он, а получив ответ, робко встал в конец толпы.

Через час ожидания Рони подсчитал, что на каждого клиента с сотней долларов в кармане лилипут из шатра тратит не более получаса, за которые, как утверждал засаленный плакат у входа, ты обретал гармонию с самим собой. И что самое удивительное, те, кто выходил из шатра, благодарили и обещали вернуться. И ладно бы на это велись заезжие туристы, так нет, разношерстная публика из местных, какой‑то старик с портретом супруги, парочка с детской коляской и одинаково помятыми от недосыпа и переизбытка алкоголя лицами, и так далее – все знакомые рожи. Был даже католический священник с пустыми руками, что поначалу вызывало удивление, но потом Рони пригляделся и увидел торчащий из кармана кончик кружевного платка. «А нет, и у этого есть "проводник печали"! – промелькнула мысль. – Надеюсь, Сорс все просчитал, и трубка отца сойдет за "проводник"».

Без суеты горожане молча ждали, переминаясь с ноги на ногу, они медленно шли к утыканной красными лампочками деревянной арке. Рядом с ней стояла трибуна, за которой, в белой сорочке, небритый и хмельной, цыган Корса зазывал публику на сеанс счастья в шатер Грукка. Пришел в первый раз – получай синий билет за сто пятьдесят долларов, если постоянный клиент – дадут красный со скидкой в одну треть от стоимости. Если честно, внешний вид богадельни был тот еще: обтянутый красно‑синим брезентом круглый шатер, сколоченный на скорую руку забор от любопытных, покрашенный в тон брезенту. Два рослых охранника, бездумно шастающих по периметру и лузгающих семечки, ну и билетер в белой сорочке, от которого разило спиртным, как от бочки с брагой. Удивляло, за что народ платит такие деньги?

Неожиданно из палатки выбежала заплаканная девушка. Она повернулась к билетеру и буркнула на ходу едва внятное «спасибо», затем вытерла слезы армейской пилоткой и скрылась в толпе зевак.

– Следующий! – подняв цепочку, громко выкрикнул билетер, – Впервые? – посетитель кивнул, а билетер недовольно продолжил: – Тогда запоминай правила. Если сеанс счастья не понравился, говори сразу – верну деньги, промолчал и ушел – твои проблемы, мы не страховая контора, бегать за тобой не будем. Все ясно?

– Да, – сжимая детскую игрушку в руках, робко ответил мужчина.

– «Проводник печали» вижу, значит, оплачивай и проходи, – блеснув золотыми зубами в ехидной улыбке, Корса указал пальцем на прейскурант.

Дрожащей рукой мужик протянул две зеленых бумажки и, резко выдохнув, словно приготовившись к чему‑то особенному, вошел в шатер.

– Новому клиенту приготовиться, – пряча наличные в карман, ехидно объявил цыган.

Стояла несносная духота, в августе всегда так жарко, Докс вытащил платок и вытер выступивший на лбу пот, затем пригладил тонкие волосы, скрывающие возрастные залысины, и сделал еще один шаг в очереди. Внезапно застыв, он словно о чем‑то вспомнил и в очередной раз проверил, взял ли «проводник печали», курительную трубку отца, та никуда не делась, была на месте, слегка оттопыривала карман брюк.

Наверняка со стороны было заметно, что Докс чем‑то сильно обеспокоен, он то и дело оглядывался по сторонам, вытирал о брюки потные руки, прикусывал тонкие губы, а его маленькие мышиные глазки не могли сконцентрироваться на чем‑то одном, суетливо осматривая всех подряд. И это можно списать на страх перед первым сеансом магии, но тут иная причина. Весь город шептался, что в этом шатре творится нечто невообразимое, люди заходили туда со своим горем, а выходили счастливые, при этом никто не мог внятно объяснить, что конкретно с ними там происходило. Два простых условия: делать, что просят, и принести вещь, что печалит. И вуа‑ля! Ты обретал счастье, а твой карман становился на сто долларов легче.

И так как Рони Докс работал журналистом, а значит, оставить без должного внимания такую необычную схему обогащения ну никак не мог, особенно когда работу спонсируют. Но расследование оказалось не из простых, пришлось поднять всю агентуру, связи, и только после того, как выяснилось прошлое Боба Грукка, заказчик пошел на крайнюю меру, приказал придать темным делишкам лилипута публичную огласку. Поэтому он и стоял в очереди с трубкой отца в кармане, вспоминая о трагедии прошлого, настраивался на сеанс. Разработанный до мельчайших деталей план был неплох, разве что приклеенный на груди диктофон вынуждал нервничать, ну а по‑другому никак, как сказал Сорс: «Не поверят!» Клейкая лента крепкая, но в такую жару грудь чесалась настолько сильно, что хоть снимай всё и отменяй задание. А так нельзя, второго шанса может и не быть.

– Постоянный клиент?! Правила помнишь? – подняв цепочку, дежурно пробубнил цыган.

– Вроде того, – сглотнув ком в горле, соврал Докс и суетливо добавил: – Правильно же запомнил, что трубка отца пойдет как проводник несчастья, то есть печали?

– Ты в прошлый раз её приносил? – играя на публику, спросил Корса, Рони поначалу замялся, а после неуверенно кивнул в ответ. – Значит, пойдет, чего растерялся? Плати и заходи.

– Голова чумная от жары, – отдав пять купюр по двадцать долларов, оправдывался Докс, на что Корса молча оторвал корешок красного билета и указал на вход.

В шатре было темно и пахло лавандой. Пробираясь на ощупь, журналист отодвинул занавеску и увидел сидящего на полу ребенка. Однако, присмотревшись, он понял, что это лилипут, одетый в серую мантию. Рядом с ним горела масляная лампа и стоял старинный кувшин, доверху наполненный жидкостью. Лысый лилипут с большими странного оттенка глазами указал рукой на пол. И как только Рони сел, тот спросил: «Где проводник печали?» Журналист трясущейся рукой достал из кармана трубку. Лилипут недоверчиво наморщил лоб, пытаясь вспомнить предмет, потом попросил билет, тот был красным, на что Грукка еще раз придирчиво осмотрел и билет, и проводник печали, и приказал выпить из кувшина.

– Я не хочу пить, – сразу же отказался Рони. – Можно сегодня без этого?

– Правила неизменны, не хочешь пить – уходи, – категорично ответил Грукка и указал на выход.

«Свежая кровь!» послышался чей‑то голос сквозь едва различимый звериный рык. На что даже лилипут резко и предосудительно посмотрел в темный угол шатра, а журналист расценил этот жест как недовольство его отказом и схватился за кувшин.

– Стой, не выгоняй меня! – прокричал он. – Хорошо, сейчас выпью, – пригубив, ответил журналист. – Это что, вода?

– Много вопросов задаешь, пей! – приказал Боб.

От страха быть разоблаченным Рони взял в руки кувшин, поднес горлышко ко рту, и кадык заходил верх‑вниз, отсчитывая глотки. Напившись, он поставил сосуд на пол и уверенно посмотрел в глаза лилипуту. Сразу же появился странный шум в ушах, похожий на метание дикого зверя в клетке, и чем сильнее кружилась голова, тем отчетливее становился шум, но паники не было, напротив, с каждым новым витком необычных ощущений приятная теплота расползалась по телу. Лилипут зачем‑то потянулся к его руке, а взяв её, расправил ладонь, та неестественно переливалась перламутровым блеском, после Грукка чем‑то похожим на спицу уколол его палец, но боли не было, только тонкая нить алой крови струйкой побежала по пальцу, собираясь в ладони. Боб медленно потянул за руку, и она почему‑то скрылась в тени неосвещенной части шатра, мгновение – и что‑то шершавое коснулось ладони, от неожиданности Рони выдернул её, она все так же источала перламутровый блеск, но при этом из раны уже не сочилась кровь, а сыпалось темно‑бордовое вещество. Озадаченный этим явлением Докс растер пальцами частички странного порошка. Казалось, кровь свернулась до мелких катышек. С укором посмотрел на лилипута, тот, растерявшись, выкрикнул первое, что пришло на ум: «Смотри туда!»

И там, где некогда была его ладонь, во мраке неосвещенной части шатра появился призрак отца. За доли секунды образ стал четким, как живой, один в один, как он запомнил его перед тем несчастным случаем, нелепой аварией, после которой глава семейства остался лишь на фотографиях и в памяти мальчишки. Такой же улыбчивый и добродушный мужчина стоит сейчас рядом, как в то воскресенье, после игры в баскетбол на заднем дворе. А если обнять его, то наверняка почувствуешь ту же колючую щетину, те же теплые руки и тот же едва ощутимый отцовский поцелуй, пока ты жадно вжимаешься ему в грудь.

– Что за фокусы? – в гневе закричал журналист.

– Наконец‑то увидел призрака, – ответил лилипут. – Глупец, зачем ты мне соврал, что уже был на сеансе, но раз дух появился – общайся, – грозно посмотрев на силуэт зверя в темном углу шатра, сказал Боб. – Времени у тебя мало, от силы две минуты, призрак старый, долго не сможет находиться в мире живых.

– Но как? – возмутился журналист. – Это же обман, отец мертв!

– Сынок, ты так вырос, – неожиданно заговорил призрак. – Возмужал…

– Папа, это правда ты? – спросил Рони.

– Конечно, сынок, – подойдя ближе, сказал призрак.

– Всему виной то, что ты подмешал в воду в кувшине, вот я и вижу галлюцинации, – растерянно прошептал Рони, пытаясь на ощупь поймать руку отца, но та лишь развеивалась от прикосновения.

– Вижу, задумал недоброе, – отец вплотную подошел к нему. – Не делай этого, я настоящий, трудно объяснить, как этот лилипут смог меня вернуть сюда, да и не важно все это, лучше расскажи, как живешь. Я так соскучился.

– Зачем ты это делаешь с людьми? – Рони резко повернул голову и посмотрел на стоящего рядом лилипута. – Это какой‑то розыгрыш, где проектор? Как ты это сделал, лилипут?

– Нет, сынок, это не розыгрыш, и я настоящий, – улыбнулся призрак и тут же добавил: – Спасибо, что хранишь трубку, береги ее и другие мои вещи, они – проводники в мир живых. Теперь мы будем видеться чаще, как же я рад был тебя увидеть, кровинушка ты моя!

– Стоп! Стоп! – замотал головой Рони. – Чем ты меня опоил? – схватив за грудки лилипута, закричал он. – Признавайся, мошенник!

Лилипут остановил сеанс и позвал охранников, те с ходу повалили недовольного клиента на пол, а затем вынесли из шатра. Что самое удивительное, несмотря на то, что журналист вопил на весь парк аттракционов: «Боб Грукка мошенник и шарлатан!», требуя вызвать полицейских, посетители в очереди сделали вид, будто ничего не случилось. И вот так, под одобрительное молчание, Рони донесли к выходу из парка аттракционов, а затем, не церемонясь, швырнули на газон парковки, навсегда запретив приближаться к шатру.

Отряхнувшись, журналист открыл припаркованную машину и, сев на заднее сиденье, первым делом отклеил диктофон и вдоволь начесался. Задание было провалено, в увиденное никто не поверит, так что теперь магнитофонная пленка – единственное, за что Сорс может заплатить деньги.

Вечером в вагончике Сорса они раза три прослушали запись и, убежденные, что с такой уликой Боба как минимум арестуют, незамедлительно отправились в полицейский участок.

– Серьезно подготовился, – натянув на нос очки, начал шериф Стоун. – И кто из вас очередной поклонник лилипута Грукка? – не подымая глаз, продолжил полицейский, тщательно всматриваясь в улики. – Кстати, не думали, в чем секрет этого парня? Нет, я не про ваше досье, а про то, почему людям не жалко своих денег? Может, дело в сумме? Когда заплатишь доллар за хороший хот‑дог, начинаешь искать недостатки: то горчица не острая, то мяса в сосиске мало, а если отдал сотню за фарш из кожи и прожилок и старую прогорклую булку, будешь жрать и нахваливать эту дрянь. Не замечали такую особенность у людей? – полицейский закрыл досье и очень строго спросил: – В чем проблема, парни?

– Примите заявление, он отравил меня, – выкрикнул Рони.

– Водой из глиняного кувшина? – перебил шериф и сам же продолжил: – Пустой вариант, неоднократно брали на анализ кровь и мочу, и ни у кого не нашли следов психотропных веществ. Холестерин, сахар, белок, даже венерические болячки находили, но только не наркотики.

– Шериф Стоун, – в разговор вмешался Сорс. – Там действительно творится нечто странное…

Вытирая пот со лба, владелец парка не скупился на эпитеты, поливая грязью лилипута, не брезгуя даже крепким словцом, на что полицейский сначала улыбался, но в конце тирады с грустью посмотрел на парочку горе‑потерпевших.

– А вы, собственно, кем будете господину Доксу? – подытожил пламенную речь Сорса шериф.

– Владелец парка аттракционов, – растерянно ответил Роджер. – И как порядочный гражданин я не мог смотреть на это беззаконие. До каких пор полиция будет бездействовать?

– Так вот кому Грукка перешел дорогу, – с ухмылкой заметил шериф. – Тогда у меня встречный вопрос: в чем состав преступления?

– А разве это не ваша работа – его искать? – недовольно буркнул толстяк.

От неслыханной дерзости Стоун резко встал. Маленькое деревце на журнальном столике у входа тут же пожелтело, и дабы не привлекать внимания дотошной парочки, он выдохнул и спокойным тоном спросил:

– Вас ограбили?

– Не совсем, – растерявшись, ответил Рони.

– Вас избили?

– Не совсем, – столь же растерянно ответил Сорс.

– Но меня с силой вытолкали из шатра! – добавил Рони. – Заломили руки и вышвырнули, как щенка, на улицу.

– Это не повод для ареста, – недоверчиво наморщил лоб шериф. – Давайте так: назовите мне причину, по которой я должен закрыть этого парня, и я это сделаю.

Он сел за стол, а древестник снова стал зеленым.

– Вот, послушайте, – Сорс достал диктофон и включил запись.

На аудиопленке разговор Рони с отцом больше походил на монолог, звучал только его голос, а в паузах не всегда, но прорывался едва различимый звериный рык или лязг зубов. Складывалось ощущение, будто Докс находился рядом со стаей голодных хищников, почуявших плоть жертвы. Понятное дело, что речь призрака не записалась, да и был ли дух на самом деле, тоже вопрос, важно было другое – звериный рык, потому что в шатре кроме лилипута никого не было.

– Уже что‑то, – изучая под лупой, нет ли следов монтажа пленки, пробурчал Стоун и, не подымая глаз, добавил: – В рабочем порядке проверим, откуда в шатре звери, если они есть, выясним, какие именно, есть ли в наличии лицензия, в общем, разберемся. Что‑то еще, господа?

– Вспомнил! – внезапно закричал Рони. – Перед появлением отца лилипут проколол мне палец.

– А я говорил, они бесчинствуют в этом шатре! – оживился Сорс.

– Покажите след! – скептически выдохнул полицейский.

– Не может быть, ранка затянулась! – осматривая руку, прошептал Рони. – Но я же помню струйку крови.

Полицейский одернул мундир, водрузил на нос очки с толстыми линзами и раздраженно зашагал по кабинету. Невысокий, круглолицый, в очках и с солидным животом, он казался идеальным образцом офисного работника. Не удивительно, почему парочка потерпевших так по‑хамски себя вела, указывая, как нужно вести расследование.

– Ладно, хватит тратить мое время, – строго заявил шериф. – Вся проблема в сотне долларов?

– Нет, – возмутился Сорс.

– А я говорю да, это единственное правонарушение, которое совершил Грукка, – перебил его шериф. – Но уверен, арендатор шатра вернет вам деньги, вы не первый, кто предъявлял жалобу и на следующий день получал деньги назад.

– Дело не в деньгах, – стоял на своем Сорс. – Как вы не поймете, он присвоил себе чужое имя, заставил людей посещать шатер, арестуйте этого мошенника!

– Насчет чужого имени – раскрою секретную информацию, – спокойно начал шериф, – мы делали запрос по месту рождения Грукка, поднимали архивы документов на водительское удостоверение, страховку, паспорт. Все выдано без нарушений. Проверили и слух, что лилипута якобы подменили, есть заключение экспертов по визуальному сравнению фото‑ и видеоматериалов – увы, но все домыслы – наговор. И на все эти экспертизы государство потратило неприлично огромную кучу денег, а все из‑за таких неравнодушных граждан, как вы. Но знаете, в чем корень проблемы? – журналист и Сорс пожали плечами. – У Боба Грукка больше врагов, чем друзей, не уверен, что у него вообще есть друзья, одни завистники.

– Значит, вы не верите, что он опаивает людей? – перебил шерифа Рони, но, увидев разъяренный взгляд Стоуна даже через очки, осекся.

– А вы не думали, что это может быть просто гипноз?

– Вы меня извините, шериф, – с укором заговорил Сорс, – но складывается впечатление, что вы покрываете этого жулика Грукка.

Сотрудник полиции сначала накричал на толстяка, требуя быть осторожным в обвинениях, но потом стал оправдываться:

– …более того, моя сестра после смерти сына замкнулась и перестала следить за собой. Что мы только ни делали: она жила у мозгоправов, горстями поедала лекарства – и никакого результата, – побледнев от ярости шериф Стоун размашисто жестикулировал. – А потом кто‑то надоумил ее сходить на сеанс к лилипуту, и знаете, что произошло?

– Понятия не имею, – ответил Рони.

– Она стала прежней, – шериф пристально посмотрел в глаза Сорсу. – Как полицейский я не поверил, что она смогла поговорить с сыном, попросить прощения, вся эта мистификация – полная чушь. Но то, что она изменилась, это неоспоримый факт. Поэтому официально заявляю, что не вижу ничего плохого в шатре Боба Грукка. Если люди верят, что разговаривают с призраками умерших родственников, и платят за это по сто долларов, это их выбор: есть дерьмовый ход‑дог и говорить, что он вкусный.

– Но шериф… – возмутился Докс.

– Довольно! – стукнул кулаком по столу Стоун, и древестник снова стал желтеть. – С этого дня все заявления от обманутых горожан принимаются на третьи сутки, во избежание неразберихи, поэтому не тратьте мое время. И вообще, какого черта, Сорс, ты владелец парка, лилипут платит тебе аренду?

– Не хочу, чтобы разъяренная толпа сожгла мой парк, – оправдывался Сорс.

– Всё, хватит! Вы мне надоели, – повысил голос шериф. – Официально заявляю: если лилипут не вернет вам деньги в течение трех дней, я приму вашу жалобу к сведению, по всему остальному – в рабочем порядке, – Стоун указал на дверь. – Не тратьте мое время!

Не такого результата ожидал Сорс. Пунцовый от гнева, он схватил трость и кивком указал журналисту на выход. Затея с арестом лилипута провалилась.

На улице стояла приятная вечерняя прохлада после знойного дня в конце августа. Конец уик‑энда, для сна было слишком рано, да и после того, что было в полицейском участке, хотелось напиться, а не выспаться. Сорс достал кисет и дважды хорошо втянул табачный порошок, по разу в каждую ноздрю. Прочихавшись, он закурил сигарету и скорбно посмотрел на журналиста, тот всем своим видом намекал на гонорар за выполненную работу.

– Давай выпьем, – предложил Сорс и нехотя добавил: – Ну, и рассчитаемся за работу.

– Уговорил, Роджер, – потирая руки, обрадовался Рони. – После такого денька двойной виски в самый раз.

Ближайший бар был за углом, неторопливой походкой они свернули на соседнюю улицу, и тут журналист неожиданно одернул Сорса:

– А это не Грукка, вон, в темно‑синем пиджаке? – он указал на зашедшего в бар невысокого роста мужчину.

– Не разглядел, – с прищуром ответил Роджер, – Пойдем глянем.

– Может, не стоит? – остановил его журналист. – Уверен, он запомнил меня.

– И что с того, тебя полгорода знают, – подтолкнул его к бару Сорс. – Идем, ты выпить хочешь или нет?

В баре было людно, а вот джентльмена в темно‑синем костюме там не оказалось. Поначалу это показалось странным, но после первого шота об этом никто уже не думал. Самой актуальной темой для разговора стала статья о шатре Грукка. Сорс человек практичный, и если уж платил деньги, то не за попытку, а за нечто более осязаемое. Разгромный заголовок, первая полоса газеты, яркий устрашающий текст – вот за это можно и заплатить гонорар.

– Простите, – подойдя к столику, начал официант. – Вам просили передать, – он протянул конверт.

– Что это? – Рони раскрыл конверт и не поверил своим глазам. Пять банкнот по двадцать долларов, ровно столько он заплатил за сеанс магии, и рядом с купюрами аккуратно лежала записка: «До новой встречи, Рони Докс».

– Кто это передал? – грубо накинулся на официанта Докс.

– Невысокого роста джентльмен в темно‑синем костюме, с необычным цветом глаз, походу, зеленые линзы с лиловым оттенком, – ответил официант. – Он сказал, что сильно виноват перед вами и сначала оплатил ваш счет, а затем велел передать конверт.

– И где он? – Сорс закрутил головой в поисках лилипута.

– Наверно, вышел, – ответил официант.

Журналист тут же выбежал на улицу, пытаясь догнать наглеца, но во дворе стояла звенящая тишина, на небе мерцали звезды, полная луна скудно освещала подворотню рядом с баром. Внезапно послышался грохот, но это кошка спрыгнула с забора. Докс в гневе ударил ногой по кусту, впрочем, это не помогло остудить злобу.

«Приходи еще!» – послышался знакомый голос. Рони даже обернулся, но увидел лишь толстяка Сорса. Опираясь на трость, тот выходил из бара.

– Убежал? – спросил он.

– Да. Проворный гаденыш, – прошипел Докс, пряча конверт в карман.

– В конверте деньги? – с ухмылкой спросил Сорс.

– Ага, – расстроенно ответил Рони. – Но ничего, – он махнул рукой. – Утром начну писать статью про этого мошенника. Я сделаю ему такую рекламу, что он запомнит меня надолго.

– Умный ход, Грукка, но и я не промах, – похлопав журналиста по плечу, расплылся в улыбке Сорс. – Правильно мыслишь, Рони, соберись с мыслями, составь слова так, чтобы каждый увидел в этом лилипуте мошенника.

– Соберу, еще как соберу, – ответил журналист, и, пошатываясь, они разошлись по домам.