Декабристы. Перезагрузка. Книга вторая

Часть 1. Глава 3

ГЛАВА 3

28 ноября – 5 декабря

Когда я зашел к Рылееву, то застал там поручика лейб-гвардии Гренадерского полка Александра Сутгофа и лейтенанта Гвардейского морского экипажа Антона Арбузова. Расслышав о чем они говорят, приятно удивился тому, что мои мысли пересекались со словами этого морского офицера:

- … ежели взять большую книгу с золотой печатью и написать на ней крупно «закон», а потом пронести сию книгу по полкам, то сделать можно все, чтобы ни захотели!

Поздоровался с этими двумя офицерами. Кроме Рылеева в доме находились Оболенский, Штейнгель, Каховский, Одоевский. Отдельно поприветствовал ротных командиров – «смотрящего» Московского полка князя Щепина-Ростовского и его заместителя, капитана все того же Московского полка Михаила Бестужева – третьего из братьев Бестужевых.

Когда замолчал Арбузов, его, кстати говоря, позавчера привел ко мне лейтенант Дмитрий Завалишин, и я официально принял Арбузова в Общество. Гвардейский морской экипаж – 1100 штыков при четырех орудиях занимал в наших планах отнюдь не последнее место. Офицеры-моряки, как никто другой были восприимчивы к радикальным идеям. И здесь не последнюю роль сыграл Завалишин. Посредством все того же Завалишина, которого мы на совещании 26 ноября поставили «смотрящим» за Гвардейским морским экипажем, в Общество в течение последней недели кроме Арбузова были также введены мичманы братья Беляевы – Александр и Петр, мичман Дивов, лейтенанты Акулов, Бодиско и многие други. Всех этих людей, как оказалось, Завалишин по собственной инициативе «обрабатывал» в течение всего 1825 года. Начиная с малого, говоря о выгодах конституционного представительного правления, приводя в пример Англию и САСШ, восхищенно читая стихи Рылеева и две «мои» книги, посвященные французской революции и «политэкономике». Но уже к осени 1825 года Завалишин до того «запропагандировал» Гвардейский экипаж, что свободно говорил своим собеседникам, как, в случае переворота, прекрасно будет «сделать виселицу, первым повесить государя, а там к ногам его и братьев – великих князей». Гвардейский морской экипаж, практически без всяких усилий с нашей стороны, превратился в самую надежную и идеологически подкованную революционную силу.

Не успел я устроиться в кресле, как заявились два брата Бестужевых, поведавших нам, как они ночью, прихватив с собой третьего Торсона, шатались по улицам Петербурга и агитировали солдат:

- Мы останавливали каждого встречного солдата, сами останавливались у каждого часового, раздавали им всем прокламации …

- Что-что вы раздавали? – перебил Александра Бестужева, но вместо него ответил его брат Николай:

- Прокламации раздавали, в которых мы написали, что войска обманули, не показав завещания покойного царя, в котором дана свобода крестьянам и убавлена до 15 лет солдатская служба.

- Значит, эти прокламации были написаны от руки? Не печатные?

- Да.

Прямо дети малые, подумал я.

- Зря вы этим раньше времени занялись, прокламации подобного содержания мы напечатаем тысячи и за день-два до выступления разбросаем по казармам, чтобы войска морально подготовить и взбодрить.

- Но мы еще и на словах говорили им обо всем этом, - слово опять взял Александр, - и вы бы видели, Иван Михайлович, с какой жадностью солдаты нас слушали!

Рылеев тоже сознался в том, что вчера в лейб-гренадерских казармах на квартире Сутгофа они встретились с поручиком Пановым и прапорщиком Жеребцовым, коих, благополучно инкорпорировали в Общество.

- Это, конечно, хорошо, пускай слухи и среди солдат распространяются, но пока преждевременно. Про прокламации я вам уже сказал, они отдельно будут ходить по городу вместе с листовками с компроматом на всю императорскую фамилию, а также тезисно будет изложена программа Временного правительства. Непосредственной же агитацией солдат, по перетягиванию их на свою сторону, мы займемся во время выступления и после переворота. Но для того, чтобы дать первоначальный импульс и поднять войска нам требуются прежде всего строевые офицеры, я посмотрел на Арбузова и Сутгофа, с интересом слушавших наш разговор.

- Мы готовы выполнять все приказания Общества! – безапелляционно заявил Сутгоф, а Арбузов его поддержал.

- За сутки перед выступлением все вовлеченные в наше дело офицеры получат специально отпечатанные методички, с указанием, что делать в день выступления и какие разговоры вести с рядовым составом. Для нашего дела, господа офицеры, подчеркиваю, жизненно важно, сделать из простых солдат в самые кратчайшие сроки наших идейных союзников и сподвижников. Мы, члены Правления, объять необъятное не способны, мы можем с прокламациями обращаться к массам, выступать перед толпой, но поговорить по душам с каждым солдатом не в наших силах. Поэтому, здесь особую надежду Общество возлагает на вас! Прошу вас, постарайтесь во вверенных вам частях обратить солдат в свою веру, если можно так выразиться.

- Постараемся, господин Головин!

- Сделаем все, что в наших силах!

Попрощавшись с этими двумя офицерами, собрали очередное совещание.

- Вскоре должен прибыть Пущин, - я осмотрел всех присутствующих, - и мы вместе с ним и господами Трубецким и Рылеевым навестим генералов – членов нашего Общества. Пора их вводить в курс дел и обрисовывать стоящие перед ними задачи!

- Кстати, Евгений Петрович, - обратился я к Оболенскому, - как там ваш генерал Бистром поживает? Можно ли его будет привлечь к нашим делам?

Оболенский – адъютант генерала Бистрома проживал с ним вместе на квартире и, безусловно, оказывал на Бистрома определенное влияние.

- Карл Иванович – настоящий боевой генерал, отец родной солдатам, любит их, как своих детей, просто идол для гвардейцев! – сказал Оболенский, чуть ли не задыхаясь от восхищения.

Я подумал, что жаль будет устранять такого замечательного человека, но, если он не с нами – то против нас! Бистром – второе по реальному значению лицо в гвардейской иерархии, тут уж ничего не попишешь!

- Это все замечательно, Евгений Петрович, но я вас спрашиваю о другом …

- Карл Иванович мне признался, что он никому, кроме Константина не присягнет!

- Это уже кое-что. Как вы думаете, если вы лично доставите Бистрому приказ, исходящий якобы от Константина, о выводе гвардейской пехоты из казарм для подавления мятежных николаевских войск, исполнит ли его генерал?

- Трудно сказать, но, думаю, он сначала свяжется с Милорадовичем.

- А если к тому моменту Милорадович будет убит или пленен николаевскими войсками, тем же, например, Саперном батальоном, как отреагирует генерал?

- Вы, что же, Иван Михайлович, действительно такое хотите сделать с Милорадовичем?

- Нет, Евгений Петрович, мы здесь с вами в бирюльки играем! Что за глупые вопросы? Если мы собирались стрелять в царей, то убить или пленить какого-то генерала, пусть и заслуженного, но мешающему нашему плану – плевое дело! И Бистром может стать для нас такой же, как и Милорадович, костью в горле! 11 декабря Бистром или выведет войска из казарм, или будет, как минимум пленен. И в таком случае вы, Евгений Петрович, действуя от лица Бистрома, что для вас, как адъютанта генерала будет вполне естественно, сообщите гвардейцам о пленении Бистрома николаевскими войсками и поведете 2-ю гвардейскую пехотную дивизию, понятно, что без Саперного батальона, а только Измайловский и Павловский полки на Зимний, с целью вызволения генерала и обеспечения законных прав на престол Константина. Бистрома же, если вы поймете, что его не получится использовать в темную, нужно пленить. Лично генерала можете не вязать, но подсыпать снотворное ему будете обязаны, потом мы генерала эвакуируем в безопасное место и разберемся с ним после. Воинова – командующего 1-й гвардейской пехотной дивизией, возможно, тоже придется ликвидировать вместе с генерал-майором Шеншиным – командиром 1-й бригады, с тем, чтобы бразды правления передать нашему человеку, члену Общества генерал-майору Шипову, командующему 2-й гвардейской пехотной бригадой. И тогда у Шипова в руках окажутся Преображенский, Московский, Семеновский, Гренадерский полки и Гвардейский экипаж! Если полковники вышеперечисленных полков будут выполнять приказы вышестоящего Шипова Сергея Павловича, а вы со своей стороны введете в заблуждения гвардейские полки 2-й дивизии Бистрома – то победа будет у нас в кармане! Поймите одно, это не моя прихоть, судьба будущей России решается в эти дни – будет ли страна и дальше прозябать в рабском состоянии, или же мы сбросим с себя эти вековые оковы! Здесь и сейчас, перед лицом своих товарищей вы, Евгений Петрович, дайте нам однозначный ответ – сможете ли вы такое сделать, или нам на вас в этом деле не рассчитывать и подыскивать новых исполнителей?

Оболенский на минуту задумался, его пальцы явно подрагивали.

- Хорошо, Иван Михайлович, - вздохнул Оболенский, - интересы России и нашего Общества я ставил и ставлю выше личных приязней!

Ставку на князя Оболенского я делал не случайно. Несмотря на свою кажущуюся мягкость и интеллигентность этот человек обладал твердым, решительным характером, был неутомим в достижении поставленной цели. Оболенский был одним из ветеранов движения, за восемь лет он принял людей в Общество больше, чем кто бы то ни был. В РИ именно Оболенский координировал действия гвардейских офицеров, не покладая рук работал над созданием боевого механизма и был вторым после Рылеева двигателем случившегося мятежа. Поэтому я не сомневался, если Оболенский пообещал что-то сделать – он в лепешку расшибется, но исполнит обещанное!

Я встал и пожал руку Оболенскому.

- Замечательно Евгений Петрович, благодарная, освобожденная от рабства Россия, вас никогда не забудет!

Тем временем незаметно для всех явился Пущин, внимательно прислушивающийся к нашему с Оболенским диалогу.

Трубецкой, служивший в последнее время в Киеве и лишь недавно вернувшийся в столицу, заставший времена расцвета Союза Благоденствия с его двумя сотнями членов, самонадеянно заявил, что к делу без проблем можно будет привлечь старых его соратников.

Александр Фёдорович Моллер - полковник л.-гв. Финляндского полка был членом Северного общества, знал о планах восстания, однако в той истории участвовать в нём отказался. В этот раз, действуя вместе с Николаем Бестужевым и Трубецким, мы были намерены склонить его к сотрудничеству.

Моллер встретил и выслушал нас вполне благожелательно, сообщив, что он в деле. Но, неожиданно, уже на следующий день, после разговора со своим дядей, начальником морского штаба, Моллер проявив себя тем ещё флюгером, диаметрально, на сто восемьдесят градусов, переменил свою позицию. Заявив к срочно выехавшему к нему Бестужеву, что «Он не намерен служить орудием и игрушкою других в таком деле, где голова нетвердо держится на плечах». С Моллером отпадали наши надежды на Финляндский полк, чего допустить было никак нельзя, поэтому, дабы попытаться склонить Моллера к сотрудничеству, я был вынужден действовать через людей Ротшильдов и Английское посольство.

Приехавший ко мне через пару дней русский поданный британской короны Гайнам Василий Иванович сообщил, что возникшие проблемы с Моллером разрешены, полковник будет в полной мере, также как и его высокопоставленный дядя, подчиняться указаниям столичной Управы Северного общества. Поинтересовался у Гайнама, с чего это у полковника и его родственника начштаба вдруг появилась такая лояльность? Ларчик открывался просто. Антон Васильевич фон Моллер с 1821 года исполнявший обязанности начальника морского штаба Его Императорского Величества, оказывается, был женат на Юлии Фёдоровне, урождённой фон Нолкен. Нолькен (нем. von Nolcken) — остзейский баронский род, который помимо Российской империи имел своих представителей еще и в Швеции с Финляндией, а великому княжеству, комплотом заговорщиков в моем лице, была обещана независимость … Плюс, Антону Васильевичу пришлось пообещать повышение по службе, а именно - должность морского министра во Временном правительстве.

Сразу после первого нашего визита к Моллеру, на встречу с еще одним старым единомышленником Трубецкого, командующим Семеновским полком Шиповым Сергеем Павловичем - бывшим членом «Союза спасения» и Коренного совета «Союза благоденствия», мы отправились с князем вдвоем.

Генерал-майор хоть и встретил нас вполне гостеприимно, но от разговора на опасную тему увиливал, словно лисица.

Генерал взялся нам с Трубецким зачитывать вслух свои рукописи — какой-то невнятный проект по устройству Фурштатских батальонов. Трубецкой не выдержал, перебил это невразумительное чтение и предложил генералу побеседовать о более важных вещах.

- Сергей Павлович! Прошу вас, давайте о Фурштатских батальонах поговорим в следующий раз. Нам с Иваном Михайловичем сейчас, в свете последних, всем известных событий, более всего интересна ваша политическая позиция …

Генерал, поерзав в кресле, зачесав рукой волосы на свой лысеющий лоб, нехотя заговорил:

- Я знаю о популярности Константина в Гвардии, но этих благодушный настроений я вовсе не разделяю.

- Отчего же? Позвольте полюбопытствовать? - спросил Трубецкой.

- Константин - это просто самый настоящий полудикий варвар! Если выбирать между ним и Николаем, я остановлю свой выбор на последнем. Николай, по крайней мере, человек просвещенный и первобытной злобы в нём нет!

- Говорят, что нрав Константина за последние годы сильно смягчился …, - сделал проброс князь.

- Ерунда это все! - отмахнулся Шипов, - инстинкты дикого зверя если они в человеке есть, то их ничем не оборешь и не изменишь! Если Константин откажется, я тотчас приведу свой полк к присяге Николаю!

- А как же Общество, членом которого вы были? Куда улетучились ваши цели и идеалы? Почему именно сейчас, в междуцарствие, когда имеется возможность все исправить вы добровольно готовы отказаться от всего этого и отдать себя и свой полк в руки сатрапа!? - обрушился уже я на генерала с весьма эмоциональной речью.

Шипов, не ожидавший такого резкого поворота, сидел в прострации.

- Знаете ли, я …

- Не хочу слушать ваши отговорки! Николай далеко не его покойный брат! Вы думаете, когда в Гвардии начнется выступление, Николай вам простит ваши прежние прегрешения, ваше членство в заговорщицких обществах? - Нет, и не надейтесь! Если вы не с нами, то ваша голова в любом случае окажется на плахе - от рук ли Николая, или … от наших рук!

Эти мои слова поразили Шипова, если бы он не сидел в кресле, то он бы совершенно точно отскочил бы от собеседника в моем лице, во всяком случае, в своем кресле генерал очень даже заметно дернулся, словно от удара током.

- Князь! - Шипов перевел затравленный взгляд на Трубецкого, - Сергей Петрович, дорогой, что же мне делать!?

- Одумайтесь, Сергей Павлович, одумайтесь, пока не поздно! - с показным спокойствием и невозмутимостью ответил Трубецкой. - Поверьте мне, слову князя и полковника, все так и будет, как говорит Иван Михайлович - избранный диктатор нашего Общества!

Шипова стал давить мундир, он принялся трясущимися руками расстёгивать пуговицы.

- Так, значит, вы надеетесь воспользоваться моментом и … - последние слова Шипов произнести не решался, я ему помог.

- и свергнуть царя, установив в России республику! Вы же, Сергей Павлович, здесь и сейчас должны дать нам однозначный и недвусмысленный ответ - вы с нами, или против нас?

- Я ещё не определился, господа, ответить пока не могу …

- И, тем не менее, вы знаете слишком много, а потому я вынужден буду настаивать!

- Кроме меня, моего полка, кто-нибудь ещё будет стоять за вами?

- Будут, даже не сомневайтесь! Но от раскрытия вам всех деталей мы пока воздержимся.

И Генерал, терзаемой дилеммой, всё же решился! Нырнул в заговор - словно в омут с головой.

- Черт с ним со всем, я с вами в деле!

- Приятно это слышать, Сергей Павлович! - я первым встал и тут же вскочившему на ноги генералу пожал руку.

Ещё пять дней ушло, чтобы встретиться с другими генералами и полковниками, некогда, подобно Шипову, состоящих в тайных преддекабристских "Союзах".

А некоторые старшие офицеры, не иначе как по наводке уже три года как закрытых в России масонских лож, вероятно проинформированных вышестоящими английскими коллегами-масонами, так и вовсе явились к нам сами, как это сделал полковник л.-гв. Финляндского полка Митьков, отставной полковник Гвардии генерального штаба Муравьев. Приехал из Москвы находящийся на излечении и не так давно незаслуженно обиженный нынешней властью подполковник Норов, последним прибыл отставной полковник Фонвизин.

3 декабря из Варшавы в столицу прибыл великий князь Михаил Павлович с посланиями от старшего брата Константина предназначенными Марии Федоровне и Николаю, в которых цесаревич сообщает, что уступает своему брату «право на наследие императорского всероссийского престола». Приезд Михаила, как и следовало ожидать, взбаламутил весь дворец.

Выход из сложившейся ситуации Николай видел в том, чтоб Константин признал себя императором, а потом бы издал манифест о своем отречении и провозглашении Николая наследником. И проделать все это Константину нужно в Петербурге.

И вот с посланием такого рода 5 декабря Николай отправляет в качестве курьера своего брата Михаила обратно в Варшаву. Но уже вечером того же дня Михаил в пути встречает Лазарева, адъютанта Николая, который был послан в Варшаву с извещением о присяге Константину и теперь вез от взбешенного происходящим цесаревича резкий и категоричный отказ. Михаил Павлович, отправив послание Николая Константину посредством своих сопровождающих, принимает решение остаться на станции Ненналь, в трехстах верстах от столицы, и здесь ждать дальнейшего развития событий, мониторя всю официальную переписку между Петербургом и Варшавой.

Пятого же декабря я отправил в Ненналь Каховского вместе со снайперским расчетом ирландцев, с тем, чтобы избавиться от этой лишней, но в будущем потенциально опасной фигуры.

Слухи о планирующейся переприсяги Николаю подтверждались из множества источников.

- Итак, сегодня у нас 8 декабря, подведем итоги двухнедельной кампании по рекрутингу офицеров в наше Общество. Евгений Петрович, - обратился к Оболенскому, - вы у нас смотрящий, отвечаете за 2-ю гвардейскую пехотную дивизию. По традиции начнем с Измайловского полка, кого из измайловцев удалось в последние две недели рекрутировать вашему смотрящему по Измайловскому полку капитану Назимову, и его заместителям – подпоручикам Кожевникову и Лаппе?

Оболенский прочистил горло и начал зачитывать список.

- Из Измайловского полка приняты в Общество следующие офицеры. Подпоручик Андреев 2-й Андрей Николаевич, 1803 года рождения, происходит из дворян Петербургской губернии …

- Прошу вас Евгений Петрович говорить покороче, вся его подноготная нас не интересует, только кратко, самые интересные для нас сведения, что могут так или иначе сказаться в ходе нашего выступления.

- Хм … , - Оболенский вчитывался в написанный им текст, - Вот … у Андреева четыре брата, двое из них – Александр и Дмитрий служат поручиками в Московском и Измайловском полках соответственно, в Общество братья не введены.

- Хорошее, Андреев, приобретение для нашего дела! Прошу вас, продолжайте, Евгений Петрович …

Оболенский еще минут двадцать перечислял курируемые им полки и называл фамилии офицеров, которых удалось вовлечь в заговор.

- Прекрасно, Евгений Петрович! Насколько новые офицеры осведомлены вами об истинных целях своего участия в планирующемся деле?

- Полностью, как мы и порешили, в наши настоящие планы абсолютное большинство офицеров не посвящены, кроме «смотрящих», да и то отчасти. Новые же примкнувшие к нам офицеры считают, что целью нашего выступления является истребование от Сената сведений о причине новой присяге и в случае подтверждения Сенатом отречения Константина, они думают, что мы хотим потребовать собрать со всех губерний представителей от всех сословий, по примеру прежних всеобщих Соборов, и на Учредительном собрании определить форму правления, и буде на то воля Собрания избрать нового императора. Смотрящие знают больше, в том числе о планируемом аресте императорской фамилии и передачи всей власти Временному правительству до момента полного уничтожения активных монархистских сил и созыва Учредительного собрания. О ваших, Михаил Иванович, темных делишках с фальшивыми приказами, убийствами и похищениями генералов никто не осведомлен, кроме лиц здесь присутствующих.

- О наших, Евгений Петрович … О наших темных делишках.

- Да, извиняюсь, Иван Михайлович, неправильно выразился.

- Кстати говоря, если уж речь зашла о наших темных делишках, то у меня для вас есть новости. Сегодня у нас восьмое число, семь часов вечера. Скорее всего к этому часу великий князь Михаил Павлович уже мертв! – все смотрели не моргая, словно вытащенные на сушу рыбы, до того это было забавно, что мои губы непроизвольно расползлись в улыбке. Батенков, так тот вообще, казалось, был близок к обморочному состоянию. – Можете меня не благодарить, я самостоятельно принял такое вот волюнтаристское решение! Если у Каховского и моих людей на станции Ненналь, в трехстах верстах от столицы, где и пребывал Михаил, все прошло гладко, то сегодня ночью или завтра утром мы об этом узнаем или от возвратившегося Каховского, а может быть слухи его опередят, кто знает …

- Зачем!? Зачем это было делать, он же не был претендентом на престол? – со всех сторон посыпались вопросы.

- Мы на войне господа, если еще кто не понял, а на войне убивают! Почти все из вас с военным опытом, в том числе и боевым, а ведете себя как кисейные барышни. Поплачьте еще по невинно убиенному Михаилу! Что вам до этого великого князя? Кто он вам – брат, сват? Он вам никто, а точнее нет, неправильно, он всем нам враг, враг всему русскому народу, такой же, как и Николай с Константином. Яблоко от яблони … Желаете знать, почему я приказал Каховскому его ликвидировать? Первую и самую важную причину я вам только что озвучил, Михаил нам враг. Вторая причина – если бы он улизнул из наших рук, то потенциально мог бы стать точкой кристаллизации всех дворян и помещиков-деградантов, всех роялистских сил, в том числе и военных. Учтите, что еще и Константин есть, к нему тоже будут слетаться ярые монархисты, их будет к нему тянуть, как навозных мух к некой дурно пахнущей субстанции. Спешу вам напомнить, если вы подзабыли, то мы договаривались и Николая либо арестовать, либо ликвидировать, смотря по обстоятельствам. А теперь подумайте хорошенько, этот лишний геморрой в лице живого Михаила нам надо, спрашиваю вас?

- Если с этой стороны посмотреть, то да, стратегически это был правильный ход, - первым вышел из ступора Трубецкой, - и вообще господа, я поражаюсь вами, - он осмотрел слегка шокированных присутствующих, - революций без крови не бывает!

Потом схожее мнение высказал и Рылеев, ну и остальные были вынуждены признать мою правоту. На этой несколько минорной ноте сегодняшнее совещание и закончилось, большинство отправилось к себе, но несколько человек напросились ко мне в гости, они хотели дождаться у меня возвращения Каховского с боевиками и обо всем случившемся на станции Ненналь узнать из первых уст. Я не возражал.

***

Столица пребывала в трауре, сегодня 9 декабря привезли тело Михаила, завтра, десятого числа его собирались торжественно похоронить. Николай, судя по имеющимся у нас сведениям, находился на гране паники. Я даже боялся, как бы он вообще от короны не отказался, подобно Константину. То, что Михаила убили не обычные бандиты, в столице было понятно даже распоследнему дураку. В основном все кривотолки сходились к тому, что в этом убийстве замешаны гвардейцы, однако кто стрелял, кто отдал такой приказ было решительно непонятно. И так нервная атмосфера в городе, казалось, вот-вот разродится во что-то жутко страшное. Предчувствия людей не обманывали, подготовка к восстанию выходила на финишную прямую …

Вместе с не выспавшимся Каховским выехали на квартиру к Оболенскому. Время было два часа дня, в это время суток генерала Бистрома дома застать было невозможно. Оболенский на квартире оказался не один. У него гостила ячейка Общества офицеров Кавалергардского полка в составе Александра Муравьева, Горожанского, Арцыбашева и Анненкова. Офицеры получили отпечатанные в моей типографии методички и прокламации.

- Господин Головин, позвольте поинтересоваться, как вы думаете, чем закончится запланированное нами Дело?

Со всей серьезностью в голосе я продекламировал:

- Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами!

Офицеры, явно такого не ожидавшие, оживились.

- Читайте, господа офицеры внимательно методичку, там все расписано – как говорить со своими солдатами, какие блага им обещать от Временного правительства. Завтра же, как только николаевцев разобьём, получите газеты – в них будет напечатан официальный отказ Константина от престола и рассказаны некоторые нелицеприятные подробности его биографии. Цесаревича нам требуется максимально очернить, да так, чтобы не у одного здравомыслящего человека не возникло желание видеть Константина на российском троне. Газету надо будет зачитать перед солдатами, тех из офицеров, кто не захочет власти Временного правительства – вязать и направлять в Петропавловскую крепость, с ними потом разберемся – кто не хочет этого делать по собственной глупости или недопонимания ситуации, ну, а кто из идейных соображений. И помните, что завтрашний день навсегда изменит Россию, вырвав ее из власти мракобесия и тирании, и это будущее определяется не в последнюю очередь и лично вами, вашими делами и поступками! На вас, господа офицеры, лежит огромная ответственность, не подведите!

После того, как кавалергарды ушли, вручил Оболенскому пузырек со снотворным.

- Евгений Петрович, подлейте это в любую жидкость – напиток или в какой суп, что будет завтра вечером употреблять Бистром, а когда он отрубится – вызовите Каховского, он, с приданными ему людьми, доставит генерала в безопасное место.

Оболенский взял из моих рук пузырек с явной неохотой.

- И не волнуйтесь за своего генерала, ничего с ним не случится, просто восстание пересидит в спокойном месте – и всех делов!

- Это снотворное безопасно? – спросил князь.

- Безопасней некуда! – уверил я его, - испытания препарат прошел на добровольцах. Все испытуемые спали после него, словно мертвецки пьяные, пушками не разбудишь!

- Будьте покойны, Иван Михайлович, я все сделаю! – произнес Оболенский, и, судя по прозвучавшим в его голосе ноткам решительности, он это действительно намеривается осуществить.

- Надеемся на вас, Евгений Петрович!

***

Последнее перед днём Х совещание выдалось весьма эмоциональным. Сомнений уже никто не испытывал, но в словах заговорщиков нет-нет, да и проскакивала мрачная обреченность и фатализм.

Многие из числа заговорщиков, заранее не договариваясь, сегодня явились на квартиру к Рылееву в своих лучших мундирах и при орденах.

У большинства из них лица были сосредоточенные и даже тревожные, но некоторые офицеры, из числа записных балагуров, явно натужно, пытались веселиться и шутить. На улице темнело, и Рылеев, на правах хозяина, зажигал свечи в бронзовых канделябрах.

В последние дни квартира Кондратия разительно преобразилась. Казалось, что в ней произошел погром или же случился внезапный переезд хозяев. Что, впрочем, было недалеко от истины - жена Рылеева вместе с ребенком уехала в имение, заодно прихватив с собой всю "лишнюю" мебель. Зато свободного пространства в доме сильно прибавилось. Квартиру Рылеева, особенно в последний месяц, осаждали толпы народа, но теперь, ввиду воцарившегося в комнатах интерьерного минимализма, им всем было где разместиться.

Явился-не запылился и Никита Муравьев, прервавший свой отпуск и срочно выехавший в столицу. Никак, жена из деревни отпустила, здороваясь с ним, подумал про себя. Ни для кого не являлось секретом, что подкаблучником Никита был знатным. Сейчас, сидя за столом в мундире капитана генштаба, близоруко щурясь, Муравьев усердно перечитывал бумаги, пытаясь войти в курс наших текущих дел. От сочиненной им "Северной конституции" в последние месяцы большинство членов комплота отвернулось, предпочтя ей мой вариант. Ради этого мне даже пришлось согласиться на внесение в проект множества изменений, относящихся, прежде всего к избирательному праву, а именно, вводились имущественные цензы. Ну, хоть ты тресни, не могли господа революционеры предоставить мужикам равные с собой права! Особенно по этому поводу я не возражал, ибо - бестолку. Главное, что прописанная в моей Конституции форма правления - парламентская республика и форма государственного устройства - унитарное государство - сохранялись без существенных переработок и изъятий.

Быстро прошёлся по квартире, здороваясь со всеми здесь присутствующими. Директора и прочие видные члены Управы Северного общества, старшие офицеры, поспешили занять свои места за длинным столом, крытым зеленым сукном.

Усевшись на правах диктатора восстания во главе стола, я открыл сегодняшнее собрание.

- Добрый вечер, господа!

С первыми, произнесенными мною словами, установилась тишина, стало слышно даже потрескивание горящих свечей. Прошёлся взглядом по напряженным лицам. Также оглядел и остальных заговорщиков, которым не хватило места за столом, оттого они были вынуждены стоять или ютиться на кожаных креслах и диванах расставленных у стен.

- Завтра нас начнут арестовывать господа, Николай узнал о заговоре и многих персоналиях этого заговора, так, что если кто-то думал дать задний ход, то забудьте об этом раз и навсегда, назад для нас дороги нет!

Поднялся шум.

- Но осведомленность Николая относительно наших планов уже не имеет ровным счетом никакого значения. Я вам об этом сказал, чтобы никто не питал иллюзий – завтра мы или возьмем власть, или нас всех арестуют, некоторых посадят в Петропавловку, некоторых повесят. Или мы – или они – третьего не дано и назад для отступления пути нет! Планы на завтрашний день уже составлены, утверждены и доведены до нужных людей. Обсуждать их дальше всю ночь - не имеет смысла, все, что мы могли, все, что было в наших силах, мы уже сделали. Поэтому, смею надеяться, что сегодняшнее заседание Управы в нынешнем её подпольном, незаконном статусе - последнее. Завтра мы или обретём свободу для своей Родины и народа - или все умрём! Возможность того, что мы можем потерпеть поражение в бою, не должна мешать нам сражаться за дело, которое мы считаем справедливым. Aut vincere aut mori - умереть или победить. Родина или смерть! Ура!

Мою речь с задором поддержали, вскочил Рылеев.

- Браво, браво Головин! Правильно сказал - или всё, или ничего! Да здравствует Революция! Да, мало видов на успех, но всё-таки надо, всё-таки надо начать; начало и пример принесут пользу!

Александр Бестужев, в душе очень умеренный человек, кричал, охваченный всеобщим возбуждением:

- Переступаем за Рубикон, а Рубикон значит руби всё, что ни попало!

- Мы умрем, ах, как славно мы умрем! - всё повторял в каком-то упоении Одоевский, и его глаза сияли лихорадочным блеском.

***

Домой вернулся в первом часу ночи. С первого этажа раздавались рулады храпа, исходящих от разместившихся здесь на ночь ирландцев. Дженни подогрела ужин, поел его без всякого аппетита, мысли были заняты завтрашним днем. Сердце стучало учащенно, руки подрагивали, немного успокоился после того как выпил принесенное Дженни виски. Ждать, а вернее ожидать неизбежного, наверное, одно из самых худших на свете чувств. Закрылся в своей комнате с остатками пойла, раскурил сигару и приоткрыл окно.

Небо красиво серебрилось тысячами звезд. Просидел я в таком отрешенном состоянии, наверное, около часа. Вдалеке послышался стук лошадиных копыт, да поскрипывание колес. Привстав с кресла, выглянул в окно. Подрагивающий фонарь, установленный на карете, приближался к дому. Проверил, заряжен ли заплечный пистолет, и спустился вниз. Не дожидаясь стука, первым открыл дверь. Увидел, как Каховский приоткрыл дверцу кареты, а двое ирландцев при помощи третьего Стаха, обхватив бесчувственное тело Бистрома за подмышки, вытаскивают его наружу.

- В подвал его, быстро, к моим жильцам, только мундир снимите!

- Сделаем, господин Айвен, - Стах улыбнулся мне своим щербатым ртом, в котором не хватало пары выбитых зубов, и перевел мой приказ ирландцам. По слухам, в Лондоне он неплохо покуролесил, прикрываясь тем, что разыскивал в кабаках подходящих для Дела людей, и таки нашел.

- Прошло все тихо, - предупредив мои вопросы сказал Каховский, наблюдая как связанного по рукам и ногам генерала заносят в дверь. – Как там Иван Михайлович, бочки с вином, да водкой уже начали в полковые казармы свозить?

- Да, «смотрящие» спиртное по своим частям уже с десяти вечера начали развозить. Утром на построениях огласят «Константинов приказ», нальют «боевые сто грамм», да погонят на изменников-николаевцев.

- Замечательно …

- А вы, господин Каховский, заходите в дом, да отдохните несколько часов. Утром вам работы – на семерых хватит! Будете, как и где уговорено, расставлять снайперские расчёты, особое внимание – на Сенатскую площадь и Зимний дворец. Первоочередные цели вам и снайперам известны …

- Все сделаю в лучшем виде, Иван Михайлович, не переживайте. – И мечтательно закатив глаза, пробурчал себе под нос. - Эх, … даже не верится, что настал этот миг, которого я уже лет десять как ждал!..

***

Утром, еще затемно, проводил Каховского с двумя десятками снайперов-ирландцев. Давясь завтраком, наставлял Ника, остающегося здесь на хозяйстве.

- Смотри, Ник, не подведи! Сегодня решится дело всей моей жизни!

- Я все помню мистер Айвен!

- Повтори!

- В полдень придут разносчики газеты, им надо бесплатно раздать специальный номер про князя Константина. Этот же номер бесплатно раздать еще и мальчишкам, заплатить им деньги, чтобы они бесплатно раздавали эти газеты всем желающим. Проконтролировать все это.

- Верно, дальше!

- Если с вами что случится, то брать Дженни с малышкой и бежать в Финляндию, а оттуда в Европу и в Англию, в дом, где Стах жил.

- Все так Ник, правильно. Ладно, - я встал из-за стола, - Пожелай мне ни пуха, ни пера. Если что, то утром какое-то время я пробуду у Рылеева.

А в это время Каховский, при помощи фальшивого пропуска проникнув с первым расчетом в одно из зданий Академии наук, поднявшись с ними в чердачное помещение, на английском инструктировал первую снайперскую пару:

- С вашей позиции простреливается вся Биржевая площадь! У вас под прицелом будет Синод, Пакгаузы, Портовая таможня, Биржа, Типография. Если переместитесь на другую сторону здания, то сможете Исаакиевский мост обстреливать, что к Сенату выводит. Помните, огонь надо открывать, в первую очередь выцеливая офицеров и только в том случае, если у офицера ведущего воинскую колонну на руке нет белой повязки. Это очень важно! Офицеры с белыми повязками на руках и соответственно приданные им части являются нашими революционными войсками, открывать по ним огонь ни в коем случае нельзя, наоборот, если они войдут с кем в боестолкновение, то вы обязаны поддержать их своим огнем! Ясно?

- Да, мистер Каховски!

- А так, вы здесь будете в относительной безопасности. И если только солдаты с улицы не увидят вспышек выстрелов, то они не в жизнь не догадаются, откуда именно ведется огонь. С таких огромных дистанций и так точно еще никто в мире не стреляет. Только один Иван Михайлович, светлая голова, до такого умудрился додуматься!

Ирландцы согласно покивали.

- Вопросы?

- Нет, мистер Каховски. Вы с мистером Головиным нас уже не первую неделю наставляете, мы все помним и знаем.

- Если что надо будет, например, сменить позицию, то я или сам к вам приеду, или пришлю связного, опять же, с белой повязкой на рукаве. Если какие военные или полицейские чины попытаются к вам заявиться без повязок – смело их расстреливайте! Ладно, мне с вами некогда, еще девять расчетов надо расставить по позициям. Счастливо вам, парни!

***

В начале восьмого утра я уже подъезжал к Рылееву. У дома Кондратия стояли крытые экипажи. Оказался у него в гостях далеко не первым, и даже не вторым гостем. Штейнгель с Трубецким маялись дурью, в очередной раз, оттачивая содержащиеся в Манифесте формулировки. Я сразу женаправился к офицерам гвардейских полков и находящимся в их кругу немногочисленным связным вовлеченных в заговор полковых командиров.

Поговорить нам с ними вдумчиво не удалось. Явился, не запылился, похищенный накануне Сухозанет, в компании Кюхельбекера идвух ирландцев. Вместе с генералом прибыл и известный в наших кругах подполковник артиллерии Панов Николай Максимович - вольнодумец, как тогда былопринято говорить и либерал. Принять его в Общество мы не успели, но зато сейчасБатенков отведя Панова в сторону, принялся агитировать своего коллегу.

Командующий Гвардейской артиллерией, Сухозанет, поведал нам об отказе артиллеристов присягать Николаю, офицеры отартиллерии хотят, чтобы правильность присяги подтвердил им лично КонстантинПавлович.

Это все было замечательно, но я с нетерпением ожидал почему-то задерживающегося связного от Оболенского. Он, вместе с генералом Шиповым, уже через полчаса должны были начать подниматьполки 2-й гвардейской пехотной бригады, а именно Семеновский и Гренадерский.

Но времени даром я не терял. Дал последние инструкции находящимся здесь, в доме Рылеева, полковым офицерам – помощникам«смотрящих» и отправил их обратно в полки. Общее выступление полков было назначенона половину девятого и им следовало поспешить. По рассказам помощников «смотрящих» минувшая ночь в вовлеченных в заговор полках прошла весьма бурно. В некоторые солдатские казармы, тайком, удалось доставить бочки с пойлом и во время их распития с солдатами велись разговоры о том, что Константин от престола не отказывался, Николай – узурпатор и утром надо будет разобраться и с Николаем и с войсками примкнувшими к этому Каину, в противном же случае, получив власть, ненормальный Николай всю гвардию своим фрунтом изведет и в могилы загонит. Все эти речи находили у солдат весьма горячий отклик.

Только отправил гвардейцев по полкам как прискакал связной Оболенского с известием, что генерал Шипов внезапно заболел и сейчас вместо того, чтобы своим словом поднимать полки, лежит в немощи у себя дома. Приказал немедля седлать коня, намереваясь сыграть роль скорой помощи –лично посетить и быстро «вылечить» генерала.

И тут неожиданно вбежал Александр Бестужев.

- Московский полк взбунтовался! Шеншин и Фредерикс тяжело ранены, и восставшие идут к Сенату. Я едва успел их опередить!

От услышанных известий все присутствующие у Рылеева воспряли духом, начиналось восстание ...

Не отменяя своего решения лично ехать к генералу, приказал Трубецкому – назначенному мной начальнику штаба восстания, срочно выезжать на Сенатскую площадь и дожидаться меня там. Ехать со мной увязался Фонвизин со своими людьми. С Шиповым отставной полковник был хорошо знаком и брался проконтролировать действия генерала. Возражать я не стал.

А вообще, в отличие от остальных, мое настроение от недавно услышанного известия если и не стало хуже, то, во всяком случае, совершенно точно не улучшилось. Особой радости в случившемся фальстарте я не видел, но тем не менее, ситуация для нас критической не являлась. Сейчас мои швейцарские часы показывали начало девятого, и Зимний дворец вряд ли успеет оперативно отреагировать на мятежный Московский полк, потому как механизм восстания в целом ряде полков уже был запущен и отсчитывал свои последние минуты.