Декабристы. Перезагрузка. Книга вторая

Часть 3. Таймлайн. Глава 7

ГЛАВА 7

Август 1833 года

Свой отпуск в этом году я проводил в Петербурге, уехав подальше от московской жары. Внешний облик центральных кварталов Петербурга с каждым годом становился всё прекраснее. Воздвигались всё новые и новые здания и сооружения, великолепные образцы русской архитектуры. Дворцовая площадь украсилась творением К. И. Росси — зданием Главного штаба и арки Главного штаба, увенчанной квадригой (четырехконной колесницей). В августе 1832 года был поднят на пьедестал памятник победы над Наполеоном – Триумфальная (Александровская) колонна, придавшая всей площади особую, величественную красоту. Было построено немало и других замечательных зданий: Драматический (Александрийский) театр, новое крыло Публичной библиотеки и т. д.

Преображалась не только Северная столица, но и страна в целом. С лета 1830 года, по указанию Правительства, Центральный банк начал эмиссию новых денег – банковских билетов крупных купюр (один, два, три, пять, десять, двадцать пять рублей) предназначенных для коммерческих операций. В качестве денежной единицы был принят рубль, приравненный к 1 золотнику 78,24 доли (7,74 г.) чистого золота. Было установлено, что банковские билеты обеспечиваются не менее чем на 25 % драгоценными металлами и устойчивой иностранной валютой по курсу ее на золото, а в остальной части – легко реализуемыми товарами, краткосрочными векселями и иными краткосрочными обязательствами. Эмиссия банковских билетов для выдачи краткосрочных ссуд казначейству разрешалась только в том случае, если эти ссуды обеспечены драгоценными металлами не менее чем на 50 %. Банковские билеты должны были приниматься по их нарицательной цене в уплату государственных налогов и сборов в тех случаях, когда по закону платежи выражены в золоте. Быстрое внедрение новых рублей в хозяйственный оборот и вытеснение ими ассигнаций, а также золота и иностранной валюты было обеспечено тем, что по закону все хозяйственные организации, а также финансовые органы были обязаны принимать в платежи рубли как твердую валюту. Центральный банк, выдавая своим клиентам (государственным, коммерческим организациям и кредитным учреждениям) банковские билеты, сам, без каких-то ни было проблем и проволочек, принимал их по всем платежам. ЦБ, как правило, требовал, чтобы кредиты, выданные рублями, обязательно погашались также рублями. Уже через два года удельный вес банковских билетов во всей денежной массе, исчисленной в рублях, поднялся до 75 %.

Кроме того, важно понимать, что Правительство сознательно пошло на хитрость. Теоретически, рублевая купюра, должна была обмениваться на золотую рублевую монету весом в 1 золотник 78,24 доли (7,74 г.). Такие монеты были отчеканены, но в обращение они так никогда и не поступили. Была введена золотая валюта без реального золотого обращения. На купюрах бумажных рублей присутствовала надпись, безусловно радовавшая владельца: «Банковский билет подлежит размену на золото», – я рядом сообщалось: «Начало размена устанавливается особым правительственным актом». На практике золотой эквивалент при размене рублей могли получить только иностранные граждане и компании.

И, тем не менее, рубль всеми рассматривался как золотой. Он не заменил ассигнации полностью – не хватало обеспечения, – и те, ничем не обеспеченные (поскольку все активы шли на обеспечение рубля), продолжали хождение. Потому как новый рубль являлся весьма крупной суммой, его можно было использовать фактически только для больших и оптовых покупок. А в розничной торговле требовались мелкие деньги. И благодаря этому ЦБ получил возможность «безнаказанно» печатать ассигнации, компенсируя эмиссией нехватку налоговых поступлений в бюджет.

Параллельное обращение двух валют – падающих рублевых ассигнаций и устойчивого «золотого рубля» не устранило ряда серьезных отрицательных явлений в денежном обращении. Обесценение ассигнаций после выпуска рублей происходило особенно быстрыми темпами, в связи с сужением сферы их оборота. В результате накануне завершения денежной реформы весь крупный платежный оборот обслуживался рублем, а ассигнации окончательно превратились в мелкокупюрное средство обращения.

Значительные успехи восстановления промышленности, транспорта, сельского хозяйства и развитие товарооборота в течение 1827 – 1832 гг. создавали необходимые экономические предпосылки для завершения денежной реформы. Неуклонно сокращался бюджетный дефицит; рубль прочно внедрился в обращение как твердая валюта; был достигнут активный торговый и платежный баланс; ЦБ сумел сделать золотовалютный запас.

Завершение денежной реформы в основном сводилось к выпуску бумажных копеек, прекращению выпуска и изъятию из обращения ранее выпущенных рублевых ассигнаций путем выкупа их по твердому курсу. В начале 1831 года на основе постановления правительства в обращение выпускаются билеты ЦБ достоинством в один, три и пять копеек. В постановлении указывалось, что новые денежные знаки в отличие от ассигнаций должны выпускаться в обращение соразмерно с потребностями товарооборота. Новым денежным знакам была присвоена сила законного платежного средства; при этом по всем платежам, исчисленным в золоте или в рублях, билеты ЦБ должны приниматься по их нарицательной стоимости. Одновременно выпускаются в обращение разменные медные монеты. С сентября 1831 года, после того как бумажные копейки вошли в оборот, начинается изъятие из обращения ассигнаций путем выкупа их по твердому курсу. Для иностранных держателей предельный срок был установлен – 30 июня 1832 года. Новое денежное средство быстро внедрялось в оборот и обращалось наравне с рублями по нарицательной стоимости. Устойчивость копеек обеспечивалась потребностями оборота в твердых денежных знаках мелких купюр и поддерживалась беспрепятственным их обменом на рубли по твердому курсу при обязательности их приема по всем платежам.

Исключительно высокие темпы экономического роста и расширения товарооборота в 1831 и 1832 гг., вместе с восстановлением нормальной скорости обращения денег, обусловили значительный рост потребности хозяйства в деньгах, что обеспечивалось эмиссией банковских билетов. Денежная масса с момента окончания реформы до конца 1832 года возросла почти в четыре раза! Такой значительный рост денежной массы в обращении не нанес ни малейшего ущерба ценности денег – валютный курс и покупательная сила денег даже несколько повысились по сравнению с их уровнем в начале реформы.

Эмиссия была использована в качестве ресурса кредитования предприятий и частного бизнеса. Резко возросшее кредитование, в свою очередь явилось одним из важнейших факторов ускорения темпов развития всей экономики. С 1 июня 1830 года по 1 сентября 1832 года балансы банков, вклады и текущие счета выросли в несколько раз, что было связано с общим развитием хозяйства, развертыванием товарооборота, а также существенным ростом закупочных цен на зерно (естественно при ограничении зернового импорта путем поднятия пошлин), благо активно создающаяся сеть государственных элеваторов помогала бороться с посредниками-перекупщиками, закупая с/х продукцию напрямую у производителей.

Таким нехитрым образом поднимались платежеспособность и жизненный уровень более 90% населения/избирателей. Эти меры были продиктованы не только заботами по повышению рейтинга у электората, но и носили далеко идущие стратегические планы, напрямую завязанные с дальнейшим индустриальным ростом. Основное условие развития промышленности (помимо инвестиций в основные фонды, квалифицированных рабочих и т.п.) это наличие покупателя на производимые ею товары. И этого самого пресловутого покупателя можно было заполучить несколькими способами: путем аннексий территорий или захвата колоний – в последующим используя зависимые от метрополии рынки для экспансии туда промышленной продукции – самый популярный способ; экспорт товаров – развитие собственной промышленности в расчете на лояльность иностранных покупателей; и, наконец, американский путь развития промышленности (многими странами впоследствии позаимствованный) основанный на становлении и саморазвитии внутреннего рынка, формировании пула платежеспособных покупателей, прежде всего внутри собственной страны. Мы пошли по еще не проторенному «американскому пути» …

Итак, денежную систему удалось удержать, а количество денег в стране увеличилось в четыре раза! Это привело к эффекту, подобному тому, которого достиг Франклин Рузвельт в 1930-х годах XX века, нечто подобное в те же 30-е проделывал и Сталин. Пионером же был Генри Форд, основатель автомобильной индустрии США, который вдруг стал платить рабочим своих заводов не виданную по тем временам зарплату – 5 долларов в день – и этим спровоцировал профсоюзы в других отраслях на требования по повышению зарплаты. Так появился «американский средний класс», класс людей, для которых покупка автомобиля стала обычным делом. США, как государство, тоже в накладе не осталось, скачкообразно с нуля развив свою автомобильную промышленность и смежные с ней отрасли.

В наших же условиях «лишние» деньги, вброшенные правительством, при одновременном принятии целого ряда прорывных, прогрессивных законов, в том числе и регулирующих экономическую деятельность, привели к взрывному росту частного предпринимательства, что вылилось в акционерное учредительство и биржевой ажиотаж. Фабрики не успевали изготовлять товары, которые быстро расхватывались; строились новые заводы и расширялись старые; удваивалось число рабочих часов, работали ночью; цены на все товары и заработки росли непомерно. Таким образом, начался быстрый рост производства, сопровождавшийся вечным спутником промышленного подъёма - инфляцией. Темпы последней не отставали от поражающих воображение темпов роста экономики, однако инфляция (прежде всего ассигнаций, стоящих к концу денежной реформы уже какие-то доли копеек) не вызвала падения вексельного курса, причиной чего стала фактическая изоляция русского денежного рынка от внешнего рынка.

Рынок внешний, в первую очередь международный финансовый, для нас накрылся «медным тазом» в начале 1831 года, когда произошел окончательный разрыв с Ротшильдами. Далее «плясать под их дудку» стало нецелесообразно и ущербно во всех отношениях. У правительства к этому времени уже были достаточные внутренние резервы, ранее бравшиеся кредиты исправно погашались, в принципе, развиваться мы могли бы даже в условиях полной автаркии.

Торговой блокады, правда, не произошло, полностью прерывать экономические связи с Россией Европе было совершенно не выгодно, да и влияние Ротшильдов и многих других банковских домов в европейских столицах серьезно пошатнулось. Хоть и опосредованно, но в этом был виновен я! А все благодаря «придуманным мною» купонным облигациям государственного займа, что у нас с 1829 года пошли главным образом на финансирование активно развертывающегося железнодорожного строительства. Когда вводился в обращение этот новый инструмент, то никто не предполагал, что европейцы эти ценные бумаги внутренних госзаймов так быстро обратят против главных финансовых воротил на континенте!

Помнится, что выпуск новых купонных облигаций государственного займа я с легкостью пробил у министра финансов Канкрина, задав ему один-единственный, но вполне резонный вопрос, а именно – «Зачем нам ссужать средства у европейских банкиров, если можно воспользоваться собственным, еще не початым резервом – внутренними облигационными финансовыми ресурсами населения?» Вслед и с оглядкой на Россию подобный вопрос, вероятно, возник и в европейских правительственных кругах. И тут началось!..

Сначала во Франции, где почему-то не случилось «Июльской революции 1830 года» и в стране по-прежнему правила династия бурбонов во главе с Карлом Х – тем еще реакционером, пытавшимся сохранить привилегии аристократии, духовенства и люто ненавидящего нуворишей типа Ротшильдов и им подобных. Поэтому подхваченная из России идея обратиться за кредитом не к банкирским конторам, а к публике, была хоть и без энтузиазма, но все-таки поддержана монархистским правительством и опробована на практике, что привело Францию к успеху, превзошедшему самые смелые ожидания! Хотя нечто подобное я предвидел, ведь не только финансовая система Франции, но и сама страна в целом оставалась все еще более развитой относительно России, где госзаймы на строительство железных дорог к этому моменту успешно «высосали» из российских граждан миллионы рублей.

Разрыв с домом Ротшильдов сопровождался и внутриполитической турбулентностью – судебными процессами над англофилами и «жидомасонами», что позволило мне, в конечном итоге, не только выйти «сухим из воды», но и укрепить свою личную власть в стране. Многие видные деятели декабрьского восстания неудобные мне в политическом отношении, а также упрямцы, придерживающиеся своего масонства, ставящих его выше государственных интересов, сложили свои буйны головы на виселицах или отправились по этапу «покорять Сибирь».

Денежная реформа проводилась параллельно с целым рядом других, в том числе и налоговой. Первая неудачная попытка удара по дворянской земельной собственности была нанесена Сперанским ещё в годы царствования Алексан­дра I. В 1812 году в преддверии неминуемой войны с Наполеоном, он ввел прогрессивный подоходный налог с дворянских имений. Налоговая ставка по ны­нешним временам была божеской: от 1 до 10 % годового дохода. Но дворяне не стерпели такого «наглого» посягательства на их на­логовый иммунитет со стороны «поповского сынка». Сопротивле­ние было отчаянным. Ни разу каз­на не собрала планируемой суммы налога, недоборы были столь ог­ромны, что смысл в налоге терялся и в 1819 году он был отменен.

Теперь же, с введением нового Налогового кодекса и законов «О крестьянском хозяйстве» и «Об агрокомпаниях и коллективных хозяйствах в сельской местности» все дворянские имения приобретали новый юридический статус, определяющий правовые, экономические и социальные основы их деятельности. Новый НК вводил, в том числе и налог на прибыль юридических лиц по базовой ставке для сельхозорганизаций в размере 35%, а также прогрессивную шкалу на доходы физических лиц в случае, если, хозяйственная деятельность тех же крестьян или бывших помещичьих хозяйств осуществляется без образования юридического лица.

Интересно, что НДФЛ в мире ещё нигде не был введён, мы были в этом деле пионерами. В РИ налог на доходы физ.лиц возник во время Гражданской войны в США. У нас налог сразу вводился по прогрессивной шкале и его ставка, в зависимости от доходов, снижалась – 45%, 30%, 20%, и 10%. Этот налог взимался лишь с годового дохода от 10 рублей и выше.

Для мещан вместо подушной подати установили государственный налог с городских недвижимых имуществ. Предметом налогового обложения выступала вся городская недвижимость, в том числе и земли. Налог взимался по раскладочной системе. Оклад развёрстывало городское самоуправление. Новый налог обязаны были платить, не смотря на происхождение, все владельцы городской недвижимости.

Для крестьян, а с недавних пор, равно как и для всех прочих землевладельцев (с доходами менее 10 рублей в год), вместо крайне неэффективной подушной подати с 1826 года действовал поземельный налог. Для поземельного налога ввели раскладочную систему. Развёрстка проводилась индивидуально в каждой губернии и уезде с учётом ценности облагаемой земли, а ценность выводилась на основании земских данных. Этот налог в среднем составлял 0,18 % ценности земель (около 3 % доходности). Такой налог платили бывшие государственные крестьяне, получившие землю в собственность бесплатно, без каких бы то ни было выкупных платежей.

Бывшие же помещичьи крестьяне платили за используемые наделы арендную плату, и за ними же сохранялось преимущественное право выкупа арендуемого надела в собственность. При этом за бывшими крепостными сохранялось право получить бесплатно государственную землю в собственность, правда на территории необжитых районов, располагавшихся все больше в Сибири (но и на Европейской части подобные земли тоже присутствовали, такого явления как «аграрное перенаселение» в России пока еще не наступило). Арендная ставка, что немаловажно, устанавливалась не по прихоти бывшего помещика, а исходя из размера поземельного налога на данной территории, но при этом арендные платежи шли не государству, а в карман собственника земли – бывшего помещика, и с этих платежей арендаторов собственник уплачивал государству лишь подоходный налог. Введение налогообложения бывшие дворяне восприняли не без ропота, расценивая их как ущемление своих исконных прав. Но со страниц газет всем недовольным и запамятовавшим сразу напомнили про ликвидацию сословий и о равных правах и обязанностях для всех российских граждан.

Одновременно с введением НДФЛ с моей подачи в печати стартовала разъяснительная кампания нацеленная, прежде всего на наиболее зажиточную часть населения. Им объяснялись все преимущества жизни в стране лишенной острых социальных контрастов и вытекающих отсюда таких негативных явлений как преступность, ненависть к богачам, революций и прочих социальных потрясений. Упор делался на то, что если хочешь жить в безопасной и стабильной стране – то надо делиться, как завещал всем нам ещё Иисус Христос. Недовольных налоговой реформой было много, но ещё больше народа, хотя бы просто в силу статистики, установление таких справедливых налогов горячо одобряло, что, в общем-то, и неудивительно в бедной стране, где основная масса населения еле-еле сводит концы с концами. Кто же среди бедняков будет возражать против того, чтобы богатые платили в десятки раз больше, чем они, горемычные? – Да никто! Подобного рода реформы в народе воспринимались «на ура», а, следовательно, возрастала как популярность исполнительной власти в целом, так персонифицированный рейтинг отдельных (не будем показывать на себя пальцем) лиц стоящих у государственного кормила в частности.

Не последнюю роль в начавшемся «экономическом буме» сыграла реформаторская деятельность Мордвинова на ниве банковской реформы, которая к 1833 году также принесла свои первые, видимые результаты. К сожалению, разрыв с Ротшильдами в 1831 г. Николая Семёновича подкосил в самом прямом смысле, пришлось его «гильотинировать», слишком уж он завяз в «жидо-масонских ложах». Не пошли адмиральскому здоровью на пользу его «броски грудью на амбразуру», в безуспешных попытках защитить от ликвидации на территории России ранее открытые филиалы иностранных банков.

Но к моменту преждевременной смерти «главного банкира страны» у нас уже успела сформироваться сеть акционерных коммерческих банков. Тридцатые годы стали временем учредительской «горячки» («грюндерства») в банковской сфере. Основной банковский капитал составлялся за счёт средств, привлечённых выпуском акций, продажа которых по всей России позволяла собрать значительные средства. Этот капитал раздавался в ссуды, плата за пользование которыми позволяла ежегодно выплачивать дивиденды акционерам. С самого начала обозначилось разделение банков на спекулятивные ("деловые") и "универсальные" ("депозитные"). "Деловые" банки преобладали в Петербурге, "универсальные" - в Москве и в провинции. У "деловых" была повышена роль собственных капиталов, тогда как "универсальные" посредством широкой сети отделений собирали капиталы со всей страны. "Деловые" вкладывались в наиболее доходные операции - биржевые спекуляции и государственные железнодорожные займы; "универсальные" - в кредитовании торговли и промышленности (вексельное кредитование), в ипотечном кредитовании (ссуды под недвижимость), также активно участвовали в железнодорожном учредительстве, устраивая подписку на акции и их покупку.

Но и здесь не обошлось без моего вмешательства. Во-первых, сами законы «О Центральном банке», «О банках и банковской деятельности» писались Мордвиновым чуть ли не под мою диктовку. Во-вторых, чем я особенно горжусь, сейчас крупнейшие коммерческие банки в стране принадлежат староверам. С их «капитанами бизнеса», с лидерами некоторых общин и с московскими «древле-православными» ростовщиками я лично и неоднократно встречался еще до публикации законов регулирующих банковскую деятельность. Во время этих тайных встреч мне приходилось, включив на полную все свое красноречие и обаяние, просвещать и наставлять их на «путь истинный». За ради дела и большего доверия, пришлось их даже обмануть, сообщив им по-секрету, что, дескать, мой гипотетический дед-помор покинул Россию из-за религиозного преследования никониан.

И вот результат – на сегодняшний день, представители старообрядчества (династии Захаровичей, Морозовых, Рябушинских, Царских, Гучковых, Поляковых, Зиминых, Егоровых, Носовых и многих других) сосредоточили в своих руках чуть ли не половину всего российского капитала. Составляя менее 2-х процентов от общей численности населения, старообрядцы дали России свыше 2/3 всех предпринимателей-миллионеров, в то время, когда страна выходила на первое место в мире по темпам экономического развития.

Зачем я это сделал? Одна из причин заключалась в том, что я им искренне симпатизировал. Строгое соблюдение устава, отсутствие иерархии налагало на староверов особую ответственность в деле исполнения религиозных обязанностей, способствовало углублению образования и умственной работы. Постоянная борьба за существование, за право исповедовать веру отцов воспитывала предприимчивость и практическую смелость. Невозможность участия в официальной общественной жизни ограничила рамки применения творческой активности для староверов, сосредотачивала их внимание на внутренних проблемах, в том числе на торгово-промышленной деятельности. К работе и труду у них было такое же серьезное и ревностное отношение, как к молитве и посту. При этом данное требование сопровождалось отказом от роскоши и «земных радостей» и неприятием чувственной культуры, что являлось разительным контрастом относительно формально православных предпринимателей и прочих нуворишей. Богатство староверами не рассматривалась как самоцель, а лишь как средство для сохранения и укрепления общины, для социального служения. Эта норма проявлялась в распределении заработанных благ в среде старообрядцев. Нередки были случаи пожертвований, завещаний целого капитала в пользу общины, меценатства. Фактически отдав им в руки коммерческий сектор российской банковской системы, я был спокоен, на Куршавелях и прочих Ниццах заработанные в России деньги они уж точно не промотают.

Во-вторых, существовавшая на момент банковской реформы в патриархальной России кредитно-ростовщическая деятельность представленная тремя тысячами менял, выполнявших функции частных ростовщиков, а также частными банкирскими домами Штиглица, Юнгера, Симона, Якоби, Гинзбурга, Кенгера (представителя Ротшильдов), несколькими небольшими купеческими банками, а также суррогатами вроде сохранных и вдовьих касс, приказов общественного призрения и прочих ломбардов меня совершенно не устраивала. Отдавать на откуп еврейским ростовщикам (что было особенно актуально в свете отмены «черты оседлости»), немцам и прочим сомнительным личностям российский банковский сектор я совершенно точно не собирался. Большинство таких коммерсантов имели связи с западными банкирами, иногда не только деловые, но и родственные. Почти все были масонами, следовательно, подчинялись указаниям со стороны высших лож, находящихся в Париже, Лондоне и других европейских столицах. Допустить таких субъектов к управлению российским финансовым сектором, все равно, что поставить козла стеречь капусту, результат, в обоих случаях, будет плачевным. Вот для того, чтобы противостоять этим группировкам иностранного происхождения с ярко выраженными бандитскими замашками мне и потребовались староверы – не менее сплоченные, отважные люди, но, самое главное, куда более патриотичные. Ни к чему нам иметь проблемы с национальной самоидентификацией российских банков. Помнится, в той, оставленной мною реальности, во времена министра финансов Витте, такая парадоксальная ситуация имела место быть, причем распространялась она не только на банки, но и на значительный кусок промышленного сектора. Чем это все для Российской империи закончилось, я хорошо помнил!