Декабристы. Перезагрузка. Книга вторая

Часть 1. Глава 2

ГЛАВА 2

26 ноября совещание собрал Трубецкой в роскошном особняке Лавалей на Английской набережной, где в нижнем этаже жил Трубецкой, женатый на дочери графа и графини Лаваль Екатерины Ивановны (она была первая из жен декабристов, последовавших за мужьями в Сибирь). Окна обширного кабинета Трубецкого выходила на Неву.

- Сведения, предоставленные нам сутки назад Иваном Михайловичем, полностью подтвердились!

Сергей Петрович, в отличие от меня, действительно имел целую сеть информаторов – то были сановники весьма высокого ранга – сенаторы, придворные и дипломаты (Трубецкой состоял в родстве с австрийским посланником).

- Кто бы сомневался, - пробурчал Бестужев, - ты только из-за этого нас собрал?

- Нет, не только. Два часа назад имел с Опочининым Федором Петровичем, бывшем адъютантом Константина, человеком совершенно осведомленным, которому доверяет и Николай, прелюбопытнейший разговор.

Еще вчера, сразу после получения сведений о болезни императора генералы собрали военный совет. В совещании принимали участие генерал-губернатор граф Милорадович, дежурный генерал Главного штаба Потапов, командующий гвардией Воинов и начальник штаба Гвардейского корпуса генерал Нейдгардт. В ходе этого военного совета они выработали определенные решения. И когда Николай сообщил Милорадовичу и Воинову о своем праве на престол, ссылаясь на завещание императора, и намерении его занять, то у генералов уже был готов ответ … Так вот, со слов Опочинина выходит, что граф Милорадович наотрез отказал Николаю в этом праве!

Присутствующие, казалось, все разом выдохнули.

- Ну, не томите нас Сергей Петрович, дальше-то что?

Выдержав театральную паузу Трубецкой продолжил:

- Милорадович прямо в лицо Николаю заявил, что великий князь Николай не может и не должен никак надеяться наследовать брату своему Александру в случае его смерти; что законы империи не дозволяют располагать престолом по завещанию, что притом завещание Александра известно только некоторым лицам, а неизвестно в народе, что отречение Константина тоже не явное и осталось не обнародованным; что Александр, если хотел, чтобы Николай наследовал после него престол, должен был обнародовать при жизни волю свою и согласие на него Константина; что ни народ, ни войско не поймут отречения и припишут все измене, тем более что ни государя самого, ни наследника по первородству нет в столице; что, наконец, гвардия решительно откажется принести Николаю присягу в таких обстоятельствах, и неминуемое затем последствие будет возмущение. Совещание продолжалось до двух часов ночи. Великий князь доказывал свои права, но граф Милорадович признавать их не хотел и отказывал в своем содействии.

Трубецкой, наконец, замолк, но на ноги тут же вскочил Рылеев.

- Господа, а ведь это наш шанс! Использовать склоки и разногласия в рядах неприятеля!

- В правильном направлении мыслите, Кондратий Фёдорович, - поддержал я Рылеева.

- А Милорадович, шельмец, каков! – восхитился Оболенский, - говорит великому князю так, словно диктатор!

- Если за твоей спиной стоят 60 тысяч гвардейских штыков, то ты можешь на манифесты и завещания императора плевать с высокой колокольни.

- Верно, Иван Михайлович. У Николая в кармане только вышеупомянутое завещание, но ни одного штыка, – согласился Оболенский.

- Милорадович так себя ведет, потому, как знает, что Николай в гвардии непопулярен, а два генерала, занимающие второй и третий после него посты в военной иерархии столицы, его, Милорадовича поддержат, - вынес свое суждение подполковник Гавриил Степанович Батенков.

- Очевидно, что Милорадович здесь играет свою партию, - начал говорить Пущин, - Константин воспринимает Милорадовича как старого боевого товарища и Милорадович об этом знает. Еще он знает о том, что Константин испытывает отвращение к государственным занятиям, а потому, наверное, рассчитывает, что при Константине он станет вторым человеком империи, заняв то же место, что занимал Аракчеев при Александре.

- Все так, - согласился с ним Оболенский, - командующий гвардией Воинов за Николая не вступился, что свидетельствует, что он на стороне Милорадовича, то есть Константина. А командующий гвардейской пехотой генерал Бистром, так тот вообще Николая не любит и этого особенно не скрывает, а значит он тоже за Милорадовича и его протеже Константина.

Оболенский знал, о чем говорил. Командующий гвардейской пехотой генерал Бистром своему адъютанту – Оболенскому всецело доверял. И со слов Оболенского мы знали, что Бистром – командир суворовского типа, любящий своих солдат и любимый ими, просто не мог терпеть скотского отношения к ним Николая, помешанного на фрунте и воспринимающего солдат как некие неодухотворенные инструменты. В армии, да и в обществе ни для кого не являлось секретом, что все Романовы страдали «фрунтоманией». Те же Николай с братом Михаилом, еще будучи детьми, специально просыпались посреди ночи, чтобы соскочить с постели и хоть немножечко постоять под ружьем. Бистром знал о чем говорил, Николай некоторое время служил у него в подчинении, и Бистрома, не обладавшего политическими амбициями Милорадовича, перспектива служить под началом своего бывшего подчиненного совсем не вдохновляла.

- Кроме придворных кругов, видящих в Николае опору привычных дворцовых традиций и всего, их создавшего, политического строя, но не имеющих практических властных полномочий, кто может поддержать Николая? Особенно меня интересует на кого великий князь может рассчитывать в гвардии? – задав вопрос посмотрел прежде всего на Трубецкого с Бестужевым, лучше всего осведомленных в таких вопросах.

- Среди генералитета у Николая мало друзей. Личными отношениями он связан с кавалерийским генералом Бенкендорфом, командующим гвардейской кирасирской дивизией. В столице стоят два полка входящих в эту дивизию – Конногвардейский и Кавалергардский. Николай также может рассчитывать на своего друга Алексея Орлова – командира Конной гвардии. Еще один явный сторонник Николая это генерал от кавалерии Василий Васильевич Левашов, командующий лейб-гвардии Гусарским полком и 2-й бригадой легкой кавалерии, в которую кроме гусар входят конные егеря. Но живою силою в столице Левашов не обладает, гусары стоят в Павловске, а конные егеря в Новгороде, - поделился раскладом сил Трубецкой, на что сразу отреагировал Батенков:

- Если Николай будет опираться только на вышеозначенную кавалерию, то в условиях городских боев его ждет полных разгром, первостепенная роль здесь будет принадлежать артиллерии и пехоте, - сделал вполне логичный вывод бывший артиллерист.

- Бекендорф и Орлов имеют весьма ограниченное влияние на свои полки. Авторитет Милорадовича и Бистрома в гвардии несоизмеримо сильнее, – сделал ремарку Бестужев.

- Гавриил Степанович, вы тут вспомнил про артиллерию …

- Ею командует Сухозанет, которого в гвардейской артиллерии едва ли не в открытую презирают.

- Наш соратник князь Сергей Волконский, - вмешался Трубецкой, - рассказал мне как-то одну историю. Дело было вот как. Артиллерийский штаб-офицер Фигнер прибыв в главную квартиру, пришел на развод, не явившись предварительно к Сухозанету и, вероятно, с отступлением в форме обмундирования. Сухозанет не выбирая выражений, припустился на Фигнера по окончании развода. Но не на того нарвался, Фигнер ему ответил площадной бранью. Все это происходило хотя не при главнокомандующем, который уже отошел с развода в свою квартиру со многими генералами и своим штабом, но в хвосте было много еще присутствующих на разводе, - и как брани этой не предвиделось конца и как, особенно, Сухозанет боялся, чтоб Фигнер не ударил его в щеку, то принялся довольно скоро уходить, чтобы найти убежище в квартире главнокомандующего; но Фигнер понесся за ним вслед и пинками сзади проводил до самого входа в квартиру главнокомандующего. Так вот, Сухозанет не только не вызвал Фигнера на дуэль, но даже не решился дать официальный ход этому позорному делу.

- Ага, - в разговор включился Кюхля, - Это человек, Сухозанет, запятнанный, вышедший в люди через начальника артиллерии Яшвиля – педераста и отъявленного игрока. За четыре года, будучи адъютантом Яшвиля, Сухозанет сделал карьеру от поручика до генерал-майора. Но Николаю он будет верен, у них взгляды относительно фрунта полностью совпадают.

- Ерунда, - я отмахнулся, - если это все правда, то к этому заднеприводному генералу пожалуют ночью некие «вежливые люди», и без проблем убедят его поменять свои взгляды, да так, что Сухозад первым кинется на штурм Зимнего! - более не сдерживаясь, я рассмеялся.

- Но Гавриил Степанович не все сказал, - перевел разговор в деловое русло Бестужев, - У великого князя имеется абсолютно верный ему лейб-гвардии Саперный батальон, сформированный из лучших солдат, унтер-офицеров и офицеров инженерных частей русской армии. Его численность доведена до тысячи человек, командует батальоном полковник Геруа. Николай о своих саперах всячески заботится – периодически приказывает раздавать от своего имени водку и деньги и иными способами старается привязать их к себе.

- Одна тысяча, пусть даже и хороших солдат погоды не сделают, - оспорить мое суждение было сложно, особенно на фоне 60-ти тысяч гвардейских штыков дислоцированных в столице и ее ближайших пригородов.

- Теперь предлагаю распределить гвардейские полки по зонам ответственности среди членов нашего общества, в приоритете бывшие и действующие офицеры, которые могли бы непосредственно по этим полкам работать и претворять на низовом уровне наши решения в жизнь. С них же будет спрос за ситуацию в этих полках в день восстания.

Эту мою идею мы еще минут тридцать «обсасывали», но всем она понравилась, поскольку позволяла не распылять силы и персонифицировать ответственность.

- Итак, поехали! Давайте начнем с «тяжелых случаев». Со 2-й гвардейской пехотной дивизии, что находится под началом генерала Бистрома. В составе дивизии две пехотных бригады - 3-я и 4-я. Командующий 3-й гвардейской пехотной бригадой генерал-майор Мартынов 1-й Павел Петрович – ни на него, ни на его трех братьев – двух генералов и титулярного советника у нас никакого влияния нету. По командиру Измайловского полка Симанскому Луке Александровичу – аналогично.

- Верно, - согласился Пущин.

- В таком случае, здесь нам придется работать с гвардейцами-измайловцами на низовом уровне. В частности, из действующих членов нашего Общества в Измайловском полку служат капитан Назимов, подпоручик Кожевников, подпоручик Лаппа стоящий со своим батальоном в Петергофе, имеются еще и другие, скажем так, сочувствующие нашему делу. Но выбирать «смотрящего» за этим полком предлагаю из этих трех кандидатур.

- Смотрящего? – не понял Трубецкой.

Про себя я улыбнулся, малость не то сболтнул, ну, а хотя криминального подтекста в этом слове, в этом времени еще никто не видит кроме меня, поэтому пускай будут смотрящими.

- Как их еще обозвать, не шпионами же, в самом деле?! А «смотрящий» действуя по санкции от нашего Общества неофициально и втайне от своего начальства, присматривает за порученным ему воинским подразделением. Главным смотрящим по Измайловскому полку предлагаю избрать капитана Назимова – исходя из того простого принципа, что у него из всех других действующих в Измайловском членов общества, самое высокое воинское звание. Требуется ввести Назимова в курс наших дел, в самых общих чертах, конкретных дат пока не называть – предлагаю ответственным за это дело назначить Оболенского. Что, Евгений Петрович, возьметесь?

- С радостью, Иван Михайлович.

- Ну, ежели с радостью, то вас, как адъютанта Бистрома поставим «смотрящим» над всей 2-й гвардейской пехотной дивизией. Кроме Измайловского полка будете информировать полковых смотрящих еще и в Павловском полку, Саперный батальон, входящий в 3-ю бригаду думаю не стоит с ним связываться, в вашей же зоне ответственности будет и Егерский полк из 4-й бригады. Справитесь?

- Если разом нужно доставить какую-то новость во все четыре полка, то, конечно, я не управлюсь …

- Одномоментно пока никого информировать не требуется. Особая нагрузка на вас падет за день перед восстанием, хотя, если десятого числа пригласите своих смотрящих в указанное вами место, то можете сразу вручить им все необходимые документы – методички, прокламации и тому подобное. Кроме того, мы с вами как-нибудь попозже еще поговорим о генерале Бистроме.

- Хорошо, - Оболенский не возражал.

- Хорошо, когда хорошо! - я улыбнулся, - продолжим! Что касается Финляндского полка из 4-й бригады, то его куратором предлагаю назначить Пущина. Иван Иванович, у вас, если мне не изменяет память, в Финляндском полку служит ваш однополчанин по гвардейской артиллерии штабс-капитан Репин?

- Да, все верно, я согласен быть, как вы изволили выразиться, куратором Финляндского полка.

- Кого хотите там поставить смотрящим?

- Ставить им своего сослуживца Репнина, думаю, будет не самой лучшей идеей. Помимо Репнина в Финляндском полку служат еще два батальонных командира – полковники Тулубьев и Моллер – оба члены нашего Общества. Сейчас ответить не готов, хотелось бы лично съездить в полк и переговорить с данными офицерами.

- Иван Иванович, я надеюсь, вы понимаете, что Финляндский полк для нас особенно важен! Казармы 1-го и 2-го батальонов этого полка – две тысячи штыков, стоят на 19-й линии Васильевского острова. Мой дом, как вы знаете, расположен по соседству с финляндцами. Так вот, я замерял время, от казарм и до Сената через наплавной Исаакиевский мост, я добирался всего за десять минут беглого шага! Понимаете, к чему я клоню?

- Чего тут уж не понять, Иван Михайлович. В Московском уголовном суде я не всю жизнь проработал … и повоевать в свое время пришлось … Что такое маневр, натиск, стратегическая высота я понимаю, - Пущин улыбнулся.

- Да, пока не забыл, надо будет о наших делах проинформировать руководителей ячейки Южного общества Вадковского и Свистунова.

В столице южане не ограничивались одними планами цареубийства, но и весьма деятельно вербовали новых членов. Были приняты в общество несколько кавалергардских офицеров и среди них один из старших офицеров полка, полковник Кологривов. Вербовали сторонников и не только среди кавалергардов. В числе членов ячейки были приняты конногвардейцы Плещеев и князь Суворов — внук знаменитого полководца, поручик Финляндского полка Добринский и поручик Измайловского полка Гангеблов.»

- Окей, теперь давайте все же «добьём» 3-ю бригаду. Итак, что у нас интересного имеется в лейб-гвардии Павловском полку …

***

К 27 ноября новости о тяжелой болезни императора покинули дворцовые кабинеты и стали быстро распространяться по городу, зарождая в сердцах жителей чувства страха и неуверенности. Пролетела молва, что цесаревич Константин отказывается от престола, что великий князь Николай тоже не хочет принять бразды правления и все это происходило на фоне невнятных толков о конституции. Атмосфера в городе сгущалась прямо на глазах.

И тут на всех нас обрушилась новость мною, впрочем, ожидаемая – император скончался. Сообщили ее два брата Бестужевых – Александр и Николай, заявившиеся к Рылееву вместе с другом Николая Торсоном.

Но не это было главное, генералы-заговорщики во главе с Милорадовичем добились-таки своего, заставив в тот же день, 27 ноября, Николая присягнуть своему брату Константину! Дальше – больше! Николай не только привел к присяге внутренний дворцовый караул, но и отдал распоряжение дежурному генералу Главного штаба Потапову привести к присяге главный дворцовый караул, а вслед за этим началась повсеместная присяга полков Константину.

Запуганный Милорадовичем Николай спешил убедить гвардию в своем нежелании посягать на права Константина. Великий князь боялся гвардии, выразителем настроений которой считал Милорадовича. Николай был прекрасно осведомлен о событиях 1762 и 1801 годов, когда были убиты законные российские императоры! На фоне всего этого, стоит лишь обвинить Николая в узурпации трона и самозванстве – и его жизнь не будет стоить и ломанного гроша.

И эта спешка, исходящая от Николая сыграла со всеми злую шутку, а именно был нарушен законный порядок присяги – войска присягнули раньше правительственных учреждений. Теперь, по логике, Николаю требовалось организовать присягу правительственных учреждений, и прежде всего Государственного совета и Сената, а в последнем как раз хранился один из экземпляров завещания Александра. Однако в Государственный совет Николай являться не пожелал и члены совета, знавшие о наличии завещания, были вынуждены сами прийти к великому князю. Николай подтвердил им, что уже присягнул Константину и своего решения менять не намерен. Тогда же решили пакет с завещанием покойного императора не вскрывать и не знакомить сенаторов с его содержанием. Государственный совет, вскоре и Сенат присягнули Константину.

В принципе, по павловскому закону 1797 года все было сделано правильно, так как по нему все права на престол принадлежали Константину. Но цесаревич, женатый вторым морганистическим браком на польской дворянке по указу Александра от 1820 года внесшего изменения в павловский закон, лишался этих прав, да и вдобавок он сам добровольно отказался от наследования престола. Еще большей проблемой было то обстоятельство, что ни манифест-завещание, ни отречение цесаревича не были обнародованы при жизни Александра, а потому не имели законной силы. И, таким образом, в результате создавшейся юридической коллизии безусловного права на престол не имел ни один из претендентов.

Последние события требовалось обсудить на заседании. Тут меня удивил Александр Бестужев, отчего-то явившейся на встречу слегка хмельным и с каким-то по-юношески восторженным выражением лица.

- Слышали, господа, что говорят в народе?

- Просветите нас, - попросил Штейнгель.

- Народ в столице чуть ли не ликует, и гвардия очень положительно встретила присягу Константину.

Бестужева с энтузиазмом в голосе поддержал Батенков.

- Константин будет лучше Александра, не говоря уж про Николая. Думаю, он не стал бы безучастно наблюдать за греческим восстанием подавленным турками с молчаливого согласия Александровской России. Ведь когда-то юного Константина императрица Екатерина прочила в константинопольские императоры, собираясь завоевать для него османские владения. К тому же Польша управляется конституцией, и привыкший к ней Константин в своем правлении вряд ли будет так же ревностно придерживаться принципов реакционного Священного союза, топящего в крови европейские революции.

- А простым гвардейцам до этой высокой политики какое дело? – Рылеев.

- А с того, что в Польше у Константина служат не двадцать пять лет, а всего восемь, солдатское жалование выше столичного и кормят лучше. А в противоположность Константину Николая офицеры не любят из-за пристрастия того к фрунту, излишней строгости и мстительного нрава.

- К тому же, Константин в отличие от не нюхавшего пороху Николая, был участником суворовского похода в Италию и не понаслышке знаком с наполеоновскими войнами, - добавил Бестужев.

Терпение мое, наконец, иссякло, слушать далее всю эту ахинею я не собирался:

- Я не ослышался, господа, мы с вами говорим об одном и том же человеке, о Константине?! Мне он известен прежде всего как уголовный преступник и солдафон, исповедующий принцип абсолютного подчинения.

- Да, - согласился Трубецкой, - за те годы, что Константин жил в Варшаве многие его успели здесь позабыть. Особенно это касается молодого поколения гвардейских офицеров, которые его и вовсе не знали. Потому Константин и внушает им некоторые надежды, что, я замечу, совершенно беспочвенные. Весь либерализм его правления в Польше вытекает из строгой регламентации самого конституционного устройства этой самой Польши, и не более того.

- Согласен с вами полностью, Сергей Петрович! Но эти заблуждения, возникшие из-за недостатка информации, вполне поправимы. Газета у меня есть и даже компрометирующий материал на Константина подготовлен, и в свое время войска и народ узнают о нем всю нелицеприятную правду. Как он на учениях едва не зарубил Кошкуля, как истязал свою жену, сбежавшую от него, как по его распоряжениям убивались отказавшие ему женщины и многое, многое другое.

- Да, не знаю как сейчас, но в молодости Константин был замечен за очень нехорошими делами, ставящими даже под вопрос его здравомыслие как человека, - согласно покивал головой Трубецкой.

- Вот-вот, материала по нему у меня собрано достаточно. По-хорошему, за все его дела его нужно судить, да повесить как татя.

- С тех пор много воды утекло, - возразил Батенков. - Может быть мы, в случае воцарения Константина, отложим на время планирующуюся акцию, посмотрим, как он поведет себя на троне?

- Господин Батенков, мне кажется, вы забываетесь … - придал своему голосу угрожающие нотки. – Это все отговорки! Общество нам поверило и избрало нас, и мы не имеем права обмануть его надежд, должны употребить все способы для достижения цели Общества! К тому же, я уверен на сто процентов, что Константин не согласится на престол, он уступит его Николаю, не будет Николая – уступит самому младшему брату Михаилу, да он уступит его кому угодно! Константина, если только силой можно на трон посадить.

- Отчего вы так думаете? – заинтересовался Батенков.

- А с того, Гавриил Степанович, что когда душили Павла, император принял одного из убийц за Константина, закричал «Ваше высочество, пощадите! Воздуху! Воздуху!». Цесаревич в ночь на 11 марта 1801 года это все слышал и эти воспоминания пронес через всю свою жизнь и уверен, что его, если он примет трон, по его же собственным словам «задушат, как отца удушили». И страх этот в нем сидит по сегодняшний день, словно заноза.

- Вот это да! – воскликнул Рылеев. - Иногда я поражаюсь вашей осведомленности!

- По столице уже расползаются слухи о завещании Александра, – на слова Кондратия я никак не отреагировал. – А популярность в гвардии Константина еще сыграет нам на руку! Мы его фигуру используем втемную!

- Это каким же образом?

- Не если, а, я подчеркиваю, когда, в Петербурге узнают, что Константин отказывается от престола в пользу Николая, будет проведена переприсяга, что неизбежно выльется в возмущения, разговоры и прочие пересуды в гвардии. И вот тогда-то, на арену выйдем мы! Мой человек готовит якобы исходящие от Константина приказы по гвардии, содержащие повеления разгромить перешедшие на сторону Николая «мятежные войска» и взять под контроль присягнувшие ему государственные учреждения. Верные своему долгу перед Родиной и Обществом офицеры должны будут 11 декабря доставить эти приказы в гвардейские полки, если надо, то при помощи солдат арестовать сопротивляющихся этому офицеров и генералов и вывести войска из казарм, дабы исполнить предначертанное в «распоряжениях Константина». Затем, так или иначе, устранив Николая с Михаилом, мы объясним войскам сложившуюся ситуацию, в том свете, в каком она нам выгодна. Скажем и в газетах напишем о том, что Константин, отдав гвардии преступные приказы, испугался ответственности и отказывается занимать российский трон. А такие пугливые монархи, с изрядным уголовным прошлым за спиной – этот момент в биографии цесаревича тоже надо как следует осветить в печати, России не нужны! Но зато, еще есть в нашем Отечестве честные и благородные люди, готовые взять в свои руки ответственность за ситуацию в стране. И эти люди – члены Временного правительства, которое будет функционировать до созыва общероссийского Учредительного собрания, которое определит будущее нашей страны – республика или конституционная монархия во главе с императрицей Елизаветой или же малолетним Александром Николаевичем, не важно.

Рылеев вскочил и громко зааплодировал.

- Браво, Иван Михайлович!

- Коварный и прямо-таки иезуитский план, но он очень хорош! – сдержанно, но весьма одобрительно высказался Трубецкой.

Минут через десять, когда буря на собрании, вызванная озвученным мною планом улеглась, я продолжил:

- Поэтому, подытоживая сказанное, в Петербурге будет править либо Николай, либо Временное правительство, третьего не дано! И если кто-то думает иначе и желает видеть на троне очередного Романова, то подумайте хорошенько еще раз, и скажите об этом прямо! Ну? – обвел взглядом всех, задержав его на Батенкове и Бестужеве, - все молчали. – Рад, что среди нас нет прекраснодушных мечтателей недалекого ума, верящих в сказки про доброго царя! Выступаем, как и было запланировано, 11 декабря. Прошу вас усилить работу с гвардейскими офицерами, обещайте им все, что угодно – деньги, повышение в звании. После переворота надо будет в обязательном порядке заняться агитацией среди войск – рассказать им об Константине правду, обещать сокращение срока службы и повышения денежного довольствия, землю в собственность по выходу на пенсию и даже ежемесячную пенсию по выслуге лет, вместе с денежными пособиями предназначенными для навсегда выбывших из строя по ранению. Если после переворота сумеем заручиться поддержкой гвардией, прежде всего простых солдат-гвардейцев – это станет ключом к общенациональной победе во всей стране! Арестованных и убитых офицеров-монархистов, не страшно, можно будет заместить теми же унтер-офицерами, а вот простых солдат-гвардейцев быстро не заменишь, поэтому они должны стать нашими и душой и телом. Спасибо за внимание господа. Совещание окончено, больше вас не задерживаю, продолжаем работать!

Интерлюдия. 19-27 ноября, Варшава, Царство Польское.

В резиденцию цесаревича Константина 19 ноября прибыл курьер из Таганрога от генерала Дибича, привезшего на имя близкого к Константину генерала Куруты известие о тяжелой болезни императора. А 25 ноября Константин получил известие о смерти императора.

В тот же день, цесаревич, обуреваемый горем, поспешил сообщить эту трагическую новость своим ближайшим сановникам. Константин собрал придворных и, обливаясь слезами, обратился к собравшимся:

- Наш ангел отлетел, я потерял в нем друга, благодетеля, а Россия – отца своего … Кто нас поведет теперь к победам, где наш вождь? Россия осиротела, Россия пропала! – закрыв лицо платком, Константин Павлович предался на несколько минут величайшему горю.

Но тут неожиданно, словно молнию пораженный, великий князь испытал еще один удар от своего адъютанта Павла Колзакова, ничего не знавшего об отречении и потому недоумевающего, отчего никто не приветствует нового императора? Стараясь придать своему голосу побольше бодрости и оптимизма Колзаков почти прокричал:

- Ваше императорское величество, Россия не пропала, а приветствует …

Весь траур мигом слетел с взбешенного Константина! Не успел адъютант закончить свою фразу, как великий князь бросился на него и, схватив его за грудь, с гневом вскрикнул:

- Да замолчите ли вы! Как вы осмелились выговорить эти слова, кто дал вам право предрешать дела, до вас не касающиеся? Вы знаете ли, чему вы подвергаетесь? Знаете ли, что за это в Сибирь и в кандалы сажают? Извольте идти сейчас под арест и отдайте вашу шпагу!

Но к немалому огорчению Константина Павловича проклятый Колзаков оказался не одинок! На следующий день, верный своему отречению, великий князь намеривался собрать в Варшаве полки Литовского корпуса, гвардейские и армейские, бывшие на тот момент в Варшаве, чтобы привести их к присяге императору Николаю. Но командующие этих войск – любимцы великого князя, имели на сей счет совершенно другое мнение, императором они хотели видеть исключительно лишь Константина Павловича, чтобы пользоваться его милостями и благоволением.

Накануне принесения присяги все эти генералы собрались у больного генерала Альбрехта и приняли единогласное решительное намерение заставить все полки вместо Николая присягнуть Константину и насильно возвести его на трон. На это дал согласие и действительный тайный советник Новосильцев (либерал, с конституционными идеями), заведовавший высшей администрацией Царства. Но бывший в собрании русских генералов граф Красинский сорвал эти планы, тайно предупредив цесаревича об этом намерении, чем помешал приведению его в исполнение. Великий князь на другой день был вынужден лично приводить к присяге Николаю все полки.

Варшавский генералитет собирался сделать в точности то, что в Петербурге проделала группировка Милорадовича, а именно, навязать свою волю претенденту на престол. Но, в отличие от Петербурга, в Варшаве эта затея потерпела фиаско. Рьяно взявшийся за дело, Константин привел Польшу к присяге Николаю и сообщил ему об этом. Но вот, парадокс и самый настоящий анекдот, Николай в это время уже привел к присяге Константину гвардию, правительственные учреждения, да и сам присягнул! Хохма, да и только, но наглядно показывающая разбалансированность государственного механизма и законности, а также императорских наследников, воспринимающих трон как плаху, а гвардию – как палачей.