Далекие журавли

НАЧАЛО Рассказ

Несколько месяцев тому назад, когда ты для всех здесь был еще незнаком, к тебе в этом маленьком ресторане все же отнеслись с большим уважением. Тогда ты задирал нос от сознания собственного достоинства. Теперь же тебя знает каждый уличный мальчишка, но здесь, в ресторане, ты стал чужим. Тебя не знают больше. Тебя просто не хотят больше знать. Слишком мелкая сошка. Простофиля. Нет к тебе больше ни почтения, ни уважения.

Разумеется, ты получаешь свои кислые щи да иногда в придачу молчаливый кивок: «Добрый день», такой же холодный, как и сами щи. Тебе дают также кусочек недоваренного мяса, который ты тщетно пытаешься разжевать, думая при этом: или я тебя одолею, или ты меня доконаешь. Затем ты киваешь: «Большое спасибо», такое же холодное и безвкусное, как последний глоток кофе, и уходишь…

Конец августа, стоит невыносимая жара. Изнывая от жажды, хватая раскрытыми ртами воздух, пассажиры вываливаются из вагонов электрички. Тащат за собой свои большие чемоданы и саквояжи. Их белые рубашки наполовину расстегнуты, а на спинах и под мышками темные пятна пота. Ты в более выгодном положении. Даже твой пиджак свободно вместился в большом портфеле.

Достаешь носовой платок, осторожно вытираешь лоб и закуриваешь сигарету. Порядок. Теперь ты спокойно можешь шагать по рельсам, чтобы сократить себе путь.

Солнце нещадно выжаривает из шпал удушающий запах мазута, но ты должен торопиться, чтобы как можно скорей добраться до деревни. То ли большой деревни, то ли маленького городка. Понимай как хочешь. «Нечто среднее между городом и деревней», — решил бы мудро Готфрид Гердер.

Тебя мучает жажда, как заблудившегося в пустыне путника. И желудок давно уже выражает протест. Значит, ты вынужден принимать срочные меры. Это, так сказать, объективная необходимость. Разумеется, в субъективном значении. Это твоя цель номер один. Твоя следующая цель — найти учебно-воспитательное учреждение. Там ты должен пустить корни. Считай, что твой Икаров полет здесь закончен. Дальше начинается обычная действительность.

Местные Песталоцци с нетерпением ждут тебя. И как знать, может быть, тебе с ними еще не раз придется скрестить шпаги в жарком споре.

Ты наугад сворачиваешь в узкую улочку. Проклятье, столько пыли! Прямо утопаешь в ней. Носки твоих лакированных башмаков опять стали серыми. Хорошо еще, что ты предусмотрительно положил в портфель тряпочку. Туфли тщательно вытерты и снова блестят. Вот ты уже подтянут.

Итак, вперед, Каухер. Молодой Гёте направляется в Веймар. Баловень судьбы. Избранник славы. Так ты вдохновляешь сам себя. Жаль только: у тебя недостаточно классический нос, Каухер…

— Где хорошо можно поесть? — повторяет твой глупый вопрос дородный мужчина и при этом скалит зубы. — Дома, конечно, у тещи!

Ты вынужден с ним согласиться. Само собой разумеется, но дом твой за тридевять земель отсюда. А здесь тебе придется довольствоваться дарами общепита. У тебя нет выбора. Твой собеседник выражает готовность помочь тебе.

— Пройдите по той улице налево, а затем свернете направо, потом снова налево и опять направо…

Все, что за этим следовало, твоя память уже не в состоянии была регистрировать. Ты прерываешь его вежливым «Большое спасибо» и включаешь четвертую скорость. Как говорится, перешагнув через собаку, перешагнешь и через ее хвост. Вскоре ты преодолеваешь и этот лабиринт.

Ресторан, вернее, ресторанчик почти пустой. Чудесно. Ты ликуешь. Да возрадуется человек, которому доведется здесь поесть! Кружка пива наверняка не повредит и приятно освежит пересохшее горло. Даже Лихтенберг в свое время утверждал, что иногда не мешает пропустить рюмочку, чтобы придать большую эластичность идеям, скрытым в извилинах головного мозга. А идей у нас хоть отбавляй. Итак, ты погружаешься в глубокое кресло за свободным столиком.

— Добрый день. Что бы вы желали заказать?

Добрая фея улыбается и обслуживает тебя как нельзя более вежливо. Она предлагает тебе богатый выбор блюд, которых нет в меню. Твой заказ украшает пестрой гирляндой комплиментов, улыбками и подмигиванием. Ты не мог и мечтать о таком радушном приеме.

— Пива у нас нет… но для вас…

Ты только успеваешь следить за тем, как она спешит по залу и исчезает за занавеской. В один миг сменили скатерть. На столе появляются тарелочки и чашечки, вилочки и стаканчики, апельсинчики, лимончики, лангеты, котлеты, заливное, отбивное, зайчатина, сметанка… Точно скатерть-самобранка.

Трехэтажное школьное здание выглядит довольно привлекательно. Прекрасная кузница для духовного развития, ты вступаешь в эту кузницу с благоговейной дрожью. Но сегодня здесь все еще спокойно. Ни стук кулаком по столу вышедшего из себя учителя, ни оглушительный топот ног, ни пронзительный визг девчонок не беспокоят путника, идущего к шефу. И тем не менее директор школы уже сегодня немного взволнован. Его можно понять. Через несколько дней наступит самый напряженный и ответственный день. Сейсмограф заранее чувствует землетрясение. Старенькая гардеробщица внизу с тревог ой представляет себе этот день. С каждым годом учащиеся оказывают ей меньше уважения, чем учителя. Поэтому она отнюдь не в радужных тонах рисует положение дел. «Скоро опять начнется сущий ад», — доверительно говорит она. Понимать это следует почти библейски: «Начнется стон и зубовный скрежет».

— Пожалуйста, прошу вас, молодой человек!

Директор наконец замечает тебя, и морщины на его широком лбу собираются в вопросительный знак. Ты лаконично представляешься.

— А, очень приятно.

Морщины на лбу директора быстро вытягиваются в большой восклицательный знак. Итак, немедленно за дело. Телефонный звонок. Слово за слово. Квартирный вопрос решен.

Ты получаешь список своих будущих воспитанников с их домашними адресами. Это значит: наладить тесный контакт с родителями. Семья и школа неотделимы. Одни и те же цели, одни и те же задачи. Взаимоотношения в семье, специальность родителей, их образ жизни. В какой степени пользуются свободой дети. Их работоспособность, трудолюбие… Другие социологические исследования.

Короче говоря:

Теперь ты уже сидишь в комнате своей новой квартиры и пишешь: «Вот видишь, козочка малодушная…» Толстым красным карандашом ты подчеркиваешь слово «малодушная». «Лиха беда начало. Теперь все идет как по маслу. Ключи от нашей квартиры звенят у меня в кармане. Здесь, в Копине, меня просто на руках носят. Скоро мы подведем окончательную черту под нашей долгой кочевой жизнью».

В конце этого предложения ты ставишь три восклицательных знака и заклеиваешь конверт.

Самые трудные… Трудновоспитуемые… Некоторые фамилии отмечены галочкой. Таких нужно посетить в первую очередь. Но ни в коем случае их нельзя считать безнадежными. В них скрыто немало сокровищ. Вопрос лишь в том, как извлечь эти сокровища. Но вместе с тем они представляют потенциальную опасность. Им ничего не стоит довести учителя до белого каления. Особенно молодым учительницам достается от них.

Итак, ты отправляешься на раскопки. Бесценное сокровище ты кладешь на одну сторону и над ним простираешь свою покровительственную длань. Обнаруженные корни зла попадают на другую строну. Они обречены на гибель и будут обезврежены.

Это, так сказать, твоя стратегия. А тактику можно менять в зависимости от обстоятельств. Вперед, Каухер. Рубикон перейден.

Петер Вюрц… Петер Вюрц… Эта фамилия отмечена даже двумя галочками. Улица Кооперативная, 24. Ты осторожно нажимаешь на черную кнопку около двери. Ждешь некоторое время. Торопливые шаги за дверью. Тихо щелкает замок. Еще раз. Очень осторожно открывается дверь. Женщина на пороге вдруг испуганно вытаращивает глаза. Тебе самому делается как-то неловко. Что же ты такого сделал? Оглядываешь себя с головы до ног. Все в порядке.

— Одну минуточку. — Дверь снова захлопнулась. — Милости прошу, входите.

Голос женщины дрожит, а руки еще больше. На ее застывшем лице нет ни кровинки. С трудом ты узнаешь в ней добрую фею из ресторана. Она стоит перед тобой в домашнем халатике, беспомощная и испуганная. Она не знает, что тебе предложить.

— Что вас привело к нам? — запинаясь, произносит она с великим трудом.

— Ничего особенного, фрау Вюрц, успокойтесь.

Тебя интересует ее сын, ты его… ты хотел бы… Ты уже и сам начинаешь заикаться. Подумать только, как здесь боятся учителей. Странно.

— Я же его учитель! — удается наконец тебе выпалить.

— Вы учитель? — лицо женщины мгновенно преображается. — Учитель? — удивленно переспрашивает она. Выражение страха внезапно сменяется умиротворенной улыбкой. Ты подтверждаешь ее вопрос энергичным кивком головы.

— Ваш сын Петер пойдет в мой класс.

Эти слова возымели свое действие. Она молчит некоторое время, затем, довольная, смеется.

— А я-то думала… мы думали… Видите ли, к нам должен был… Маленькая неприятность на работе… К нам в ресторан должен был приехать следователь… Мы все подумали… что вы…

Вот, оказывается, где собака зарыта. Но это лишь цветки, Каухер. А ягодки непременно ждут тебя впереди.

Перевод Ж. Шлишевской.

УПРЯМЦЫ Рассказ

Рудольф Каухер разложил экзаменационные билеты. С трудом скрывая волнение, шесть девушек стараются сосредоточить свое внимание над доставшимися им вопросами. Лишь изредка одна из них бросает взгляд на строгую комиссию, в которую кроме Каухера входят еще две солидные женщины. Обеих дам это ни в малейшей степени не беспокоит. Повторяющаяся из года в год однообразная обстановка на вступительных экзаменах притупила, казалось, их чувства, сделала их совершенно безразличными и безучастными к разного рода эмоциям абитуриентов. К тому же эти солидные дамы решали сейчас более важные проблемы. Их мысли были целиком заняты домом, и они тихо переговаривались о своих ежедневных заботах.

Когда взволнованы экзаменующиеся, Каухер и сам испытывает душевное беспокойство, странное мучительное чувство, которое порой ставит его в затруднительное положение. Такого рода переживания он вынужден тщательно скрывать. И на этот раз он должен подавить в себе подобные чувства, так как перед присутствующими четко стоял однозначный вопрос: или… или…

Обе женщины полностью поглощены своими житейскими делами. Каухер не хочет им мешать. Он вспоминает свои вступительные экзамены. Это было двадцать лет тому назад. История СССР. Его рука слегка дрожала, когда он вытягивал билет. Он прочел: «Великая Отечественная война (1941—1945 гг.). Второй этап». Он выразил готовность отвечать сразу же. Материал этот он знал хорошо. Начал с великой битвы под Сталинградом. Коренной перелом военного положения. Красная Армия захватывает инициативу. Тегеран; Сталин, Рузвельт, Черчилль, высшие военачальники Советских Вооруженных Сил. Ленинград, Крым, Карело-Финская ССР, Вильнюс, Гродно, Белосток, Западная Украина. Перемирие с Румынией, свержение фашистского правительства в Болгарии. Наступление на Неман. Освобождение Венгрии и Югославии. Конференция в Ялте. Окружение Бреславля и Восточной Пруссии. Освобождение Чехословакии…

Каухеру тогда с трудом удалось умерить свой пыл. Едва водрузил он вместе с Кантария советское знамя на здании рейхстага и вместе с Берзариным навел порядок в Берлине, как военные эшелоны помчали его на Дальний Восток. И лишь после капитуляции Японии он вздохнул с облегчением.

Тогда праздновали десятую годовщину Победы. И события были еще совсем свежими в памяти. Да, Каухеру было о чем рассказать. А что он мог ответить на второй вопрос? Много ли он знал о царстве Урарту? Разве только то, что это древнейшее государство на территории Советского Союза, существовавшее до нашей эры на Южном Кавказе? Разумеется, это было рабовладельческое государство. Вот и все, что он знал. Остальное ему пришлось высасывать из пальца. Клинопись. Ремесло. Зарождение математики…

Каухер подходит к окну. На улице жарко и пыльно. Напротив гудит обувная фабрика. Черный столб дыма поднимается из фабричной трубы, образуя большой гриб, который постепенно растворяется над домами.

Девушки, сдающие сейчас экзамены, приехали из сельских мест, как и он сам когда-то. Что ему могла дать сельская школа в то время? Тогда зачастую и сами учителя были недостаточно образованными. Но иным из них нельзя было отказать в смелости и находчивости. Каухеру хорошо помнится урок алгебры. Учитель был еще молод. Он решал на доске уравнение. Делал это неправильно, но молчал. На следующем уроке он сказал: «Слушайте внимательно. Так, как я решал уравнение вчера, так делали до революции. Сейчас это делают иначе» И он правильно решил уравнение.

Учитель по немецкому языку употреблял обычно одно лишь, хорошо отшлифованное, на его взгляд, предложение, с помощью которого легко покорял всех инспекторов. Когда он спрашивал: «Хабен алле ди юбунк гемахт?», все это хорошо понимали, поднимали руки и радостно восклицали: «Я! Я!»

После окончания средней школы Каухер не знал, кем ему быть. Художником? Геологом? Водителем? Так начались его поиски профессии, поиски его призвания. Раздумывая над этим, Каухер подолгу простаивал с вилами в руках у ямы для силоса, как перед развалинами Трои. Мечты влекли его в далекие морские просторы.

Наконец благоприятный ветер занес его на остров. Назывался он педагогическим институтом, вернее было бы назвать его царством амазонок, потому что парней здесь почти не было видно. Как и сегодня, воинственно настроенные валькирии осаждали дверь экзаменационного зала. Сдавали немецкий язык. Казалось, молодому человеку невозможно было пробиться в зал.

Но вот наступил и его черед. В актовом зале сидели две дородные женщины. А Каухер был маленьким и щупленьким. Между монументальными дамами стоял стул, предназначенный для очередной жертвы. И Каухер-Одиссей направил свой кораблик между Сциллой и Харибдой.

У Каухера неплохо был подвешен язык. Он заговорил быстро и убедительно. Кратко и просто рассказал свою биографию. При этом не допустил ни одной ошибки. Так по крайней мере ему казалось. Однако правил грамматики он не знал. Ему, безусловно, были хорошо известны все немецкие местоимения. Но откуда ему было знать тогда, что они подразделяются на возвратные, вопросительные, относительные, указательные, отрицательные… Для него это был темный лес. Сам Карл Моор мог бы споткнуться на этих незнакомых корнях и сломать себе ногу.

— Мария Наумовна, что вы на это скажете?

— Да, любезный, да, дорогой мой… — Мария Наумовна взглянула в список. — Каухер! Говорите вы, я бы сказала, довольно бегло. Но ваши знания грамматики оставляют желать много лучшего. Не ладится у вас с грамматикой, не так ли, Тина Львовна?

Кивком головы Тина Львовна подтверждает эти слова и одновременно выносит решение: «Четверка». Тоже хорошая оценка. Самая большая опасность миновала, а это главное, и Каухер мог теперь плыть дальше.

— Мария Наумовна, что вы на это скажете?

Голос этот, который звучит так же, как и двадцать лет тому назад, прерывает дальнейшие воспоминания Каухера.

— Очень хорошо, прекрасно, — говорит довольная ответом Мария Наумовна.

— А ваше мнение, Рудольф Иванович?

Каухер такого же мнения. Девчушка с растрепанными волосами блестяще справилась со своим заданием.

К столу подходит робкая девушка с разгоряченным лицом.

— Не ваша ли это племянница, Рудольф Иванович? Ее фамилия Каухер.

— Понятия не имею, — шепчет в ответ Каухер. — Насколько мне известно, в моем роду были одни только мальчики.

— Значит, просто ваша тезка.

Каухер вспомнил теперь другого Каухера, который не имел никакого отношения к его родне. Ему вспомнился однофамилец Петер Каухер, с которым он познакомился совершенно случайно, и тут же пришла ему на память популярная народная песенка: «Ах, если б я тебя не встретил, каким счастливым был бы я…»

У этого Петера Каухера есть дочь, с которой он, Рудольф, даже незнаком. Эта дочь хотела поступить в педагогический институт. Вернее, не столько хотела она, сколько ее отец. А Рудольф Каухер, разумеется, ей должен был помочь при поступлении, несмотря на то что она якобы была прилежной и могла бы обойтись без поддержки. Но, как говорится, береженого бог бережет.

«Рука руку моет», — напомнил Петер известное изречение. Каухер уже много раз каялся в том, что связался с ним. Но что поделаешь! Ему нужен был тогда позарез красивый мебельный гарнитур. Так хотелось доставить радость жене к пятнадцатой годовщине со дня их женитьбы. А этот Петер Каухер работает в мебельном магазине и удружил ему тогда. С тех пор Каухер потерял покой…

Девушка лепечет что-то невразумительное и тяжело вздыхает. Лицо, как барометр, отражает ее внутреннее состояние. Оно становится то пунцово-красным от смущения, то бледнеет от страха и чувства безысходности, то на нем мелькает искорка надежды — и оно вспыхивает нежным румянцем, как цветок, распустившийся зимой.

Каухеру жаль девушку. Ему всех жаль. Он регистрирует все, даже малейшие колебания волн, которые излучает ее душа. И все это он запирает у себя внутри и выбрасывает ключ. Он не может воспользоваться им Сегодня может быть пригодным только один ключ — ключ справедливости, потому что Каухер сегодня судья.

Мария Наумовна смотрит на Каухера. Он читает на ее лице многозначное слово: «Как?»

— Неудовлетворительно, — отвечает он кратко и немного резко.

Сегодня у Каухера свободный день, но он горит желанием узнать, как там дальше сдают «его» девушки. Хотя все это напоминает игру в карты. Каждый знает один вопрос лучше, другие хуже. Значит, имеются козыри и шестерки. Если достанется козырь, ты уже наполовину выиграл, а другой проиграет только потому, что вытащил карту похуже.

Да перестань же, Каухер! Оставь свои домыслы. Уж не хочешь ли ты поступиться своей строгой принципиальностью? Закури лучше и успокойся. Закурив, Каухер действительно успокаивается. Но ненадолго. Вдруг он почувствовал над собой дамоклов меч. Предчувствует беду. И она не заставила себя долго ждать. Она нагрянула в образе его тезки Петера Каухера. Этот человек засел в засаду и долго подкарауливал его. Рудольфу этого следовало ожидать. Теперь он хочет жестоко отомстить ему. Ну что ж, пусть попробует!

Однако у Петера приветливое лицо. Он радостно пожимает Каухеру обе руки.

— Я так благодарен тебе, так благодарен. А девушка, вот увидишь… не подведет тебя. Она ведь не глупая. К тому же усидчивая. И если она получит еще две пятерки, считай, дело сделано. Еще раз прошу тебя, сделай все, что в твоих силах. Я знаю, на тебя я могу надеяться. На тебя, дружище, можно положиться, как на каменную стену.

— Да, но разве ты не знаешь… — начал, заикаясь, Каухер, однако Петер тут же прерывает его:

— Ни слова больше. Я знаю, это не так просто. Но нет ничего невозможного. Мы еще увидимся. И тогда отпразднуем это так, что стены запляшут. До следующей встречи, дружище!

Сбитый с толку Каухер долго стоит на месте. Насколько он понимает, один из них явно заблуждается. Но кто из них? Впрочем, все это его мало интересует. Он идет к себе домой и запирает дверь.

Только после всех экзаменов Каухер направляет свои стопы в родную «альма матер». И тут опять перед ним неожиданно вырастает Петер и преграждает дорогу.

— Теперь ты пойдешь со мной, милейший. Никаких отговорок. У дочки одни только пятерки. Конечно, не без твоей помощи. Пошли, Руди!

Петер тащит Каухера по улице. Он молчит. Он идет и ничего не может понять. Да и идет Каухер с Петером только потому, что ровным счетом ничего не понимает и не в силах противиться его натиску. Кудрявая девушка открывает дверь.

— Вот и она, наша упрямица. А ведь не хотела в педагогический. Все норовила в медицинский или в университет. Да она и сама не знала, чего хотела. — Петер слегка треплет вьющиеся волосы дочери. — Кто же, как не отец, должен помочь ей встать на ноги? А кого я знаю в мединституте? Ни одной души! С людьми надо быть на дружеской ноге, если чего-то хочешь иметь. Мне никогда не нужен был врач. — Он ударяет себя в грудь и смеется. — Я здоров как бык. Если бы девочка провалилась, она сидела бы теперь у меня на шее. Но она проскочила. Собери-ка что-нибудь на стол, Розочка. Закон есть закон, но его можно осторожно обойти, и тогда это не преступление… За здоровье присутствующих! За нашу будущую учительницу!

— За будущего прокурора, — поправляет его Розочка.

— А при чем тут, детка, прокурор?!

— А при том, папочка, что я сдавала экзамены вовсе не в педагогический. Я студентка университета.

Да, Каухер — очень распространенная фамилия.

Перевод Ж. Шлишевской.