Чужак. Особый магистрат

Глава 18

Глава 18. Узник

Мужчина висел на цепях, а его голова беспомощно свисала вниз. Тело била крупная дрожь. Инквизитор подошел ближе и склонился над пленником, удивляясь, что тот еще подает признаки жизни.

— Ты сознаешься? — поинтересовался Верона, не надеясь на положительный ответ.

Обычно обвиняемые в ереси сознаются в самом начале пыток, либо на суде, когда слышат смертельный приговор. Но находясь на грани смерти — говорить «да» уже не нужно. В случае с пленником Верону заботил лишь один научный интерес: как долго тот сможет продержаться? Обычные узники умирали на десятый день, а этот завис на границе смерти и упрямо сопротивляется уже два лунных цикла.

— Мне не в чем виниться перед церковью, — сорвалось с губ умирающего.

Вероны хищно улыбнулся.

— Разве ты не критиковал нашу веру? А может быть кто-то другой вместо тебя, оказывал милость врагу на поле боя, исцеляя их от ран?

— Я… — простонал пленник.

— Стало быть, ты сознаешься?

— В чем? В собственном милосердии, конечно, сознаюсь. И я повинен, что проявлял его не в достаточном количестве.

Верона недовольно сплюнул себе под ноги и отправился в данную часть узницы. Подошел к деревянному столу, взял кувшин, налил в чашу вина и покосился на ножи и иглы, что использовались им во время пыток. Узников надо направить на путь истины — а боль очень хороший помощник в этом вопросе.

— Ты ведь понимаешь, что твое признание уже ничего не изменит? — спросил инквизитор пригубив вина.

— Знаю.

— Тогда зачем сопротивляешься?

— Не хочу грешить напоследок.

— А ты думаешь, что там тебя кто-то будешь слушать? — Верона указал на каменный потолок и отставив чашу, засмеялся. И в этом смехе был такая уверенность, что любой, кто находился рядом точно засомневался в каре небесной.

Но узник лишь улыбнулся, набрал в грудь побольше воздуха, и сказал:

— Никому не известно, что нас ждет на той стороне. Но будь уверен, с каждого спросят за поступки его.

— Откуда такая уверенность? — Верона недовольно вздохнул.

За свою жизнь он слышал слишком много речей: его проклинали за дела его, грозили гиеной огненной и отмщением. Но эти слова были пустым звуком.

— Я могу ошибаться. Только память говорит другое. Смерть — лишь начало.

Вероне опостылили эти речи. Опустошил чашу. Вторую наливать не стал. Взял со стола Бычий нож, покрутил его в руке и направился к узнику.

— Не хочешь сознаваться — не сознавайся, плевать! — инквизитор приблизился к еретику. — И я вполне допускаю возможность, что твои знания лежат за пределами нашей жизни. Тогда поделись ими. Возможно, тогда я и помилую тебя. А если откажешься: ты подпишешь себе смертный приговор.

Мотнув головой, узник поднял на инквизитора уставший взгляд. Никакой обреченности или отчаянья. Он просто лишился сил, и будто не желал их восполнять. Некий предел, после которого уже не хочется ничего.

— Хочешь сказать: ты поверишь моим словам? — спросил узник.

— Это зависит от твоего рассказа.

На лице узника возникла улыбка. Надменная, наполненная неким знанием — разговор с инквизитором был окончен. По измученному телу пробежала дрожь. Задрав голову, мужчина выставил шею вперед, предлагая себя в качестве жертвы.

— Режь!

Уговоры тут были ни к чему. Верона взял тупой нож поудобнее и ударил наотмашь.

Тело узника напряглось и обмякло. А на лице продолжала сиять надменная улыбка. Его знания остались при нем. Глупый инквизитор не получил ничего. Ни одной крупицы таких ценных знаний.

Кесарю — кесарево! — мысленно произнес Верона.

И направился в свой кабинет. Впервые в жизни ему не удалось переломить дух пленника и добиться признания. Впрочем, ничего страшного тут не было. Инквизитор знал, что партия еще не проиграна. И если он оказался прав, то вскоре стоит ждать гостей.

Сегодня он играл белым. Пешка Е2 на Е4. Черные фигуры восприняли первый ход холодным молчанием. Верона с досадой покачал головой и уже собрался поменять кресло, чтобы передвинуть пешку черных. Но не успел. Огромное витражное окно вздрогнуло от сильного ветра.

Инквизитор остановился. Убрал руку — и долго взирал на яркие образы, которые быстро тускнели из-за непогоды. Странный знак. Или всего лишь совпадение?

Взгляд Вероны вернулся на доску. На его лице возникло удивление. Пока он наблюдал за окном черные успели сделать ход. Пешка осторожно шагнула С2 на С3. Слегка отклонившись в сторону, инквизитор проверил нет ли под столом его любимого кривоного карла Брати, который часто подшучивал над своим господином. Но там был пусто.

Рука Вероны потянулась к ладье, и он сделал второй ход.

На этот раз ждать не пришлось. Вторая черная пешка сдвинулась с места.

— Я не привык играть вслепую, — произнес в пустоту Верона.

— Разве это что-то меняет?

Голос был низким, глубоким, словно с инквизитором заговорил мохнатый вол. На всякий случай Верона снял с запястье четки и зажал их ладонью. Зал наполнился протяжным гортанным смехом.

— Забавно.

— Твой ход, соперник, — произнес Верона.

Черные перешли в незамедлительное нападение.

В начале Верона не предал этому значения — он знал массу вариантом защиты из которых можно было с легкостью выйти победителем. Но в данном случае противник действовал как истинный мастер. Нападение было лишь отвлекающим маневром.

— Скажи, узник, которого ты казнил на кануне: кем он был?

Верона приподнял ферзя — и медленно поставил его на место. Тяжело вздохнул:

— Он мастери фонари. Большего сказать не могу.

— И как он вел себя во время допроса? — не унимался голос.

— У него был сильный дух.

— Тогда чем же он провинился, перед твоей скромной персоной?

Опять молчание. Верона терпеть не мог неудобные вопросы. Тем более, когда собеседник задает их с позиции силы. Лицо инквизитора покрылось потом. Он облизал языком верхнюю губу. Ужасно захотелось пить. Рука потянулась к серебряному колокольчику — но неведомая сила остановила Верону. В их игре не нужны посторонние.

Верона сглотнул. Перевел взгляд на доску и сделал следующий ход. А когда вновь посмотрел на колокольчик, вместо него увидел деревянную чашу с вином.

— Я хочу, чтобы тебе было комфортно, — объяснил голос.

— Зачем?

— Ты должен проиграть честно.

— А ты считаешь, что я могу проиграть?

— Всенепременно.

Они продолжили соперничество на доске. А голос продолжил задавать вопросы.

— Скажи: был ли твой узник человеком?

— Человеком? — не понял вопроса инквизитор. — Что ты имеешь в виду?

— Разве тебе не казалось, что ты пытаешь зверя?

Задумчиво сузив глаза, Верона наконец то понял суть вопроса. Он вспомнил острый взгляд, недовольный оскал и молчаливое величие узника. Да, этот человек мог лишь казаться простолюдином. Но даже бедная одежда и грязь на лице не могла скрыть высокого происхождения.

— Меня посещали подобные мысли, — после недолгих рассуждений согласился инквизитор.

— Тогда поделись своими догадками.

Очередной ход черных был весьма опасным — Верона умудрился потерять Слона, чем сильно ослабил левый фланг.

— Не имею никакого желания.

— И все-таки тебе придется это сделать, — продолжил настаивать на своем голос.

Опять пауза. Два хода. Верона смог взять пехотинца. И опять уперся в черную защиту. Верона стиснул зубы, чтобы скрыть досаду. Впрочем, игра еще не проиграна. Необходимо лишь собраться с мыслями и просчитать варианты. Верона мысленно повторил несколько раз молитву: Радуйся, Мария. На душе стало легче, а ум ярче. В голове родился прекрасный план как закончить игру в свою пользу за четыре, нет, за пять ходов.

— Не торопись! — предупредил его голос.

Верона удивленно вскинул бровь. Но не стал спрашивать. Зачем? Если все мысли его у противника, как на ладони.

— Ты для меня закрытая книга.

— У меня нет такой уверенности, — ответил инквизитор.

— У тебя есть право мне не верить. Но я предпочитаю открытую игру. Так даже интереснее.

Пальцы впились в гладкие камни четок, а молитва обрела ясность — губы зашептали: Отче наш в тот самый момент, когда на противоположном кресле возник образ демона. Человеческая фигура, длинный темный балахон и звериная морда с длинными кривыми рогами.

— Такой образ тебе привычный? — уточнил соперник.

Верона перевел взгляд на витражные стекла, где красовался огромный гигант с бычей головой. Протягивая нищим дары в плетеных корзинах он искушал их, пытаясь переманить на сторону зла, где властвовала смерть.

— Лучше бы ты был человеком, — вздохнул инквизитор, пытаясь побороть охвативший его страх.

— Образ человека слишком опасен. Ты бы с легкостью мог отправить меня в подземные казематы и обвинить в ереси.

— Тебя?

— Именно. — Демон кивнул и осклабился. — Именно так ты поступил с моим братом. Тебе шах и мат, инквизитор.

Это место было пугающим. Низкие своды, жуткие холод и жуткая сырость. Удивительно, но крыс здесь практически не было, а вот мокрицы и плесень были здесь повсюду. Тяжелая дверь с решеткой заперты. Никаких окон и солнечного света.

В дальней части камеры раздалось странное шебаршение. Едва слышное — вполне возможно его и не было вовсе. Но через секунду осторожный звук повторился.

Крохотные жуки и многоножки замерли. А затем резко разбежались по щелям. Дверь камеры скрипнула, впуская внутрь сквозняк. Резкий хлопок — и камера ожила. В темном углу кто-то дернулся и устало потянулся, словно его потревожили во время сна.

Человеческие очертания. Мужчина. Обросший, с бородой, слегка привстал, огляделся.

— Он призвал нас! — раздался вкрадчивый голос.

— Верона?

Узник явно был удивлен.

— Он преломил печать договора.

Привстав, мужчина прошелся по камере. Приблизился к одной из стен — мокрый камень был усеян множеством нацарапанных чем-то острым палочек. Сколько их: сто, тысяча, а может быть гораздо больше?

— Ты дождался освобождения, — произнес визитер.

— Неуверен, — произнес узник. — Впрочем, сменить одну тюрьму на другую не самый плохой вариант.

Подойдя к двери, он сложил руки лодочкой и осторожно дунул, заставив родится маленькому огоньку. Свет медленно поднялся вверх, осветив камеру. Среди гнилого сена и деревянных щепок лежали сотни черепов и крупных костей. Человеческие осанки имели множественные повреждения — трещины, дыры.

— Что ты делаешь? — настороженно спросил визитер.

— Даже Чистилищу необходим луч надежды, — произнес узник.

Они медленно поднимались по винтовой лестнице на встречу своей свободе. Остановившись возле больших кованных дверей, узник замер. В отличие от инквизитора, у него увы не было выбора. После того, как он совершит предначертанное древними текстами, ему придется вернуться в царство его брата.

Верона сидел за столом в ожидании следующего хода. Его власть висела на волоске, и он готов был пойти на что угодно, лишь бы сохранить её за собой.

Узник появился в кабинете великого инквизитора — исхудавшее тело в дранных обносках, обросшее лицо и тяжелые кандалы на руках. Верона бросил на призрака полный пренебрежения и ненависти взгляд. Сколько хлопот ему доставил этот еретик.

— Доброго утра и хорошего дня, — произнес узник.

— Сейчас не самое лучшее время для любезностей, — недовольно фыркнул инквизитор.

Якобо, что стоял по правую руку от узника, выпятил пеньки гнилых зубов, изображая радость.

— Пошел вон! — недовольно рявкнул Верона.

— Я хочу присутствовать во время преломления печати.

— Это не твоего ума дело!

Узник посмотрел на своего собрата. Коротко кивнул, вынудив Якобо удалиться.

Верона встал из-за стола. В руках его были старые четки с истертыми камнями и крестом. Подошел к призраку замеченного им узника и слегка прищурив взгляд, спросил:

— Как твое имя?

— Оно не нужно было тебе при моей жизни, так зачем понадобилось после смерти? — поинтересовался призрак.

— Ответь.

— Люциус — я мастер, который делает фонари. Думаю, этого достаточно!

На лице инквизитора возникли глубокие морщины. Он неспешно покинул свое место, обошел массивный стол и приблизился к призраку. На теле узника зияли свежие раны, на груди и смертельный порез на шее.

— Любуешься творением рук твоих?

— Что ты такое? — прошепил Верона.

Узник покачала головой. С момент собственной смерти он ничуть не изменился — упрямый и непреступный, словно скала.

Обернувшись, Верона бросил взгляд на печать, что лежала посредине стола. Договор, что он заключил с демоном, был до невозможности прост. Если возникнет необходимость — инквизитор имеет право обратиться за помощью, но в обмен он отдаст демону душу узника, что не сознался в содеянном и принял смерть гордо, без лишних стенаний. Обмен казался весьма выгодным. Но разве не обманчиво отражение в кривом зеркале?

Верона чувствовал подвох, но это лишь интуиция, а инквизитору были необходимы неоспоримые доказательства.

— Ты знаешь, что твою душу выкупило рогатое существо, что явилось в святое место и осмелилось сыграть со мной в партию шахмат?

— Могу предположить, что твой соперник взял верх.

— Мы условились о ничьей.

— Удивительно.

— Возможно, тебе известно имя моего соперника?

— Если назовешь его Баалом, не ошибешься, — ответил узник.

Услышав запретное имя, Верона вздрогнул. Он привык иметь дело с адовым отродьем, но встречаться с генералом самого Легиона ему не доводилось.

— Изволишь шутить? — не поверил узнику инквизитор.

— Призраки лишены эмоций. Я сказал правду, как и на нашем последнем допросе.

Верона кивнул:

— Значит, Баал. Что ж, мне плевать кто выкупит тебя из Посмертия, если твои действия послужат на благо церкви.

— Уверен? — уточнил узник.

— Да, фонарщик.

На лице призрака возникла едва уловимая улыбка. Он словно был рад, что его не назвали именем. Крепкий орешек, который так и не поддался великому инквизитору. Впрочем, истинная природа вещей была неуловима даже великим человеческим умам. Именно в этом и заключался великий принцип Парадокса.

Вернувшись к столу, Верона взял в руки печать. Длинная вязь запрещенного церковью языка, и дьявольские метки внешне напоминающие острые ромбы. Задумчиво покрутил её в руке. И вновь обратился к узнику:

— Кем бы ты не был, дьявол тебя побери! — руку дам на отсечение, ты не хочешь возвращаться в то место, откуда попал к нам на землю.

Фонарщик помедлил, но ответил утвердительным кивком.

— Как на счет новой партии? — поинтересовался Верона.

— Соперник все тот же, — догадался призрак.

— Верно.

— А награда?

Верона сощурился — медленным шагом подошел к витражному окну, на котором застыл мужчина на кресте, и восходящее из-за гор солнце. Старая как мир история — смерть, дающая новую надежду. Бесконечный жизненный цикл.

— Ты сможешь увидеть рассвет, — приглушенным голосом произнес инквизитор.

Узник дернул головой: видимо решил, что ослышался, подошел к витражному окну, возле которого застыл великий инквизитор и дал свое согласие.

Послышался треск ломающейся печати.