Чертоги демонов

Глава 19

Кент сидел в небольшом кабинете с серыми стенами и единственным входом. Классическая комната допросов. Стол и два стула по обе стороны от него. С одной стороны сидел как раз-таки он. С другой — переводчик, а за его спиной, облокотившись на стену, стоял, как понял Кент, кто-то из офицерского состава.

— Значит, ты встретил её случайно, — подытожил переводчик, передавая слова мужчины за его спиной.

— Абсолютно верно, — кивнул невозмутимо Кент.

— И так ты с ней путешествовал, пока не наткнулся на наших.

— Верно, — вновь кивнул он.

— Понятно… — переводчик повернулся к мужчине и что-то с ним обговорил. Их небольшой диалог занял меньше минуты, после чего тот вновь обратился к Кенту. — Значит, ты просто случайно встретил её. Знаешь, это огромная удача, сбить такую… особь.

— Не особь. Мы сбили летающую птицу. Они обычно перевозят какие-то грузы. Нам отдан приказ сбивать всех подряд.

— То есть разведывательная группа имеет при себе ПЗРК?

— Это обязательная часть обмундирования БПР-а. Вы можете лично убедиться, связавшись с моим командованием. Оно так же подтвердит тот факт, что у нас была линия связи, и они дали добро на сбитие…

— Меня не интересует, что они давали, а что нет, — грубо отрезал тот. — Меня интересует, как так у вас всё наладилось, что вы всё это время так мило общались. Демон и человек.

— Очень просто. Мы нашли общий язык.

— И она тебя понимает, — он даже не спрашивал.

— С её слов, да.

Они вновь что-то начали обсуждать. Кент не был гением, но мог сказать, что офицер был явно недоволен. Недоволен, что он так скудно всё объясняет, и явно считает, что Кент что-то скрывает. Однако он не знал истины — Кент всегда так всё рассказывает.

— Значит, она дружелюбна к людям, — подытожил он.

— Совершенно верно.

— Просто знаешь, странно всё выходит. Демон и человек мило гуляют по лесу, общаются, радуются жизни. И возникает вопрос. Знаешь какой?

— Почему у неё красный цвет кожи? — спросил Кент.

— Почему ты не убил её сразу.

— Вы видели её?

— Мне говорили, что он отчасти похожа на ребёнка.

— Посмотрите на неё. Вы сразу всё поймёте. Особенно когда она начнёт с вами разговаривать. Я убиваю демонов. Но детей убивать не готов.

— Дитя демона, — напомнил переводчик.

— Повторял себе это, пытаясь прострелить ей голову. Неоднократно. Не помогло.

— Ага, но это с твоих слов, дружище. Тогда другой вопрос, вы столкнулись с демонами…

В этот момент их оборвал сигнал тревоги. Громкий, по звуку, как сигнал клаксона на старом автомобиле, он заставил всех троих вздрогнуть и подтянуться, настороженно посмотрев на динамик.

Гудок, повторяющийся каждые две секунды, явно не обещал ничего хорошего. Он пробирал до самого сердца, и только заслышав его, ты уже чувствовал опасность, хотя даже и не знал, в чём дело. Возможно, их специально делали такими, чтоб настраивать на нужный лад и вызывать тревогу. И сейчас он спешил известить всех о новой опасности.

— What the… — пробормотал переводчик и обернулся к офицеру за спиной. Тот уже отлип от стенки, напряжённо поглядывая на динамик, после чего кивнул и двинулся к двери. Переводчик последовал за ним.

— А мне что делать? — спросил Кент, хотя уже знал, что ему ответят.

— Здесь ждать, — грубо отрезал тот и скрылся за дверью.

Кент подозревал, что с ним так мягко обходятся пока только потому, что он принадлежит к армии другой страны, хотя в теории они все из объединённых наступательно-экспедиционных войск людей. Просто никому бы не понравилось, что русский командует армией США, а американец армией России. Потому хоть они и действовали вместе, однако на чужих солдат не претендовали. Да и вели себя они вполне тактично, даже наручники с него сняли.

Кент проводил их взглядом. Он чувствовал неладное. Боялся, что это может как-то быть связано с Миланье. В голове предстал образ того, как из-за неё потрескался дом демона. Может ли она устроить нечто подобное и здесь? Кент сомневался.

Но вот в чём он не сомневался, так это в том, что она может навлечь на себя гнев остальных. Как он сам убедился, иногда она бывала очень нестабильна, и не дай бог…

За одно мгновение мир перевернулся с ног на голову. Всего секунду назад он просто сидел за столом и гадал, кто устроил переполох на базе, как вдруг стена напротив него просто взорвалась. Разлетелась кусками прямо ему в лицо, от чего Кент не успел ни прикрыться, ни спрятаться. Он просто утонул в ослепительной вспышке, которая мгновенно сменилась темнотой. Но как быстро он в неё погрузился, так же быстро из неё и вышел. Даже не сразу понял, что очнулся, так как вокруг было просто темно.

Какого… Я же не сдох ещё, верно? Или неверно?

Кент попытался пошевелить рукой, и та отозвалась болью, намекая, что он ещё не покинул этот бренный мир. Значит, всё же жив. Но только…

Он протянул руки к лицу и тут наконец понял, что его просто-напросто чем-то придавило. Каким-то куском, скорее всего, той самой стены, которая так быстро бросилась ему прямо в лицо.

Потребовалось действительно поднапрячься для того, чтоб столкнуть его с себя. Едва он это сделал, как в глаза ударил сероватый свет, наполненный густой, плотной, словно шторы, пылью. В свете лучей она кружилась в причудливых завихреньях и мешала нормально дышать. Едва он сделал один вздох, как тут же закашлялся и поспешил закрыть нос рукавом.

Только сейчас Кент смог оценить, что действительно произошло.

В дом влетел танк. Самый настоящий танк, что сейчас лежал на боку, разрушив угол дома и снеся собой правую стену. С его колёс безжизненно свисала разорванная гусеница, да и сам он был весь грязный и пыльный с царапинами на броне. Прилети он чуток левее, и Кента бы уж не беспокоила ни пыль, ни боль в руке.

Теперь в комнату доносилась и натужно завывающая воздушная сирена, пробирающая до костей. С нескольких сторон её гул поторапливал солдат, словно говоря: «Теперь всё в ваших руках, вы остались один на один с собственной судьбой». Именно так описал ныне покойный товарищ Кента этот звук. Так звучит голос борьбы за выживание. И Кент не раз слышал её, но каждый раз чувствовал, что волосы на голове встают дыбом.

Снаружи повсюду бегали солдаты. Их было так много, будто он попал в муравейник. Они что-то кричали, что-то приказывали, что-то делали, метались из стороны в сторону. Казалось, что это всё происходит хаотично, однако Кент видел, что это отнюдь не так. База готовилась к обороне против неизвестной угрозы. Так долго находясь позади всех в безопасности и покое, она на удивление быстро ожила, готовясь дать отпор непонятно чему.

Люди надевали на ходу разгрузку, натягивали штаны, накидывали каски. Запрыгивали в танки, подъезжающие грузовики или джипы, после чего уносились в сторону вторжения. Дело было во времени — при вторжении демонов было критически важно как можно раньше занять оборону и разбить первую волну, после чего оборона пойдёт уже значительно проще. Другие, видимо, обслуживающий персонал, бежали в обратную сторону. Возможно, готовясь к возможной эвакуации.

Когда он, весь серый от пыли, выбрался к дороге, мимо него, беспрерывно сигналя, пронеслась колонна джипов и грузовиков с солдатами. Несколько из них везли на своём борту тяжёлые зенитные орудия. Обычно это совершенно неэффективно, однако не здесь, в аду, где тебе не надо прятаться от пуль, а нужно лишь поливать всё свинцом. Их располагали просто на обычных грузовиках и ставили на опорных пунктах, где те палили без остановок, поддерживая, чаще всего, пехоту.

Эта колонна, гудя, пронеслась мимо, поднимая пыль и уезжая в ту сторону, где должна была встретить неизвестную угрозу.

Где-то на той стороне послышался звук, словно от взрыва, и поднялось огромное облако пыли. На мгновение все заворожённо смотрели туда. Кент не был исключением. Огромное облако, словно от взрыва, но при этом без взрывной волны или оглушительного грохота, которые обычно сопровождали его — это было странно.

А секунду спустя он начал различать, как небо наполнилось множеством чёрных точек. Очень много точек, которые увеличивались в размерах. Ему потребовалось время, чтоб осознать — это падала техника. Множество техники, разбросанной в стороны, словно грязь.

— Твою мать… — даже сам того не осознавая, Кент попятился назад, как и многие другие. Увидеть дождь из танков, вертолётов, грузовиков, джипов и другой техники, но не сдвинуться с места — это надо иметь действительно стальную волю. Многие другие последовали его примеру, пятясь, а через секунду убегая и прячась кто где — между танков, в домах, за машинами.

На землю обрушился многотонный металлический дождь. Упавшие с неба машины сминали под собой всё, разрушали дома, раздавливали людей. Кент видел, как сорвавшаяся с танка гусеница разорвала и размазала по земле нескольких солдат, оставив только фарш, ничем не напоминающий человека. За его спиной бензовоз рухнул на здание, над которым развевался красный крест. Проломил крышу и, по-видимому, взорвался внутри. Через мгновение оно взорвалось, выбив все стёкла и двери, и сложилось вовнутрь, как карточный домик.

Пережив смертельный дождь, люди вновь бросились вперёд. Над головой пролетела пятёрка вертолётов. Достигнув определённой дистанции, они начали буквально выжигать невидимый для Кента участок. Шквал огня поднялся над той стороной, небо расчертили следы неуправляемых ракет.

А когда они начали разворачиваться, одного из них буквально начало засасывать вниз, будто кто-то схватил вертолёт за хвост и тянул на себя. Он с рокотом и сопротивлением, нехотя, ушёл из поля зрения Кента. А через мгновение вылетел оттуда снарядом и врезался в другой вертолёт. Оба огненным шаром рухнули на землю. И тут же следом маленькая точка врезалась в ещё один вертолёт, буквально переломив его пополам и упав с ним вниз.

К оставшимся вертолётам присоединились другие. Они беспрерывно обстреливали что-то, устраивали карусель, но, как было видно, без толку. Они просто оттягивали собственными жизнями неизбежное — база падёт.

Танки, что там были, сминало, им отрывало башни, и они служили снарядами, которыми кидались. Машины разбрасывало, как мусор на ветру, словно их и не замечали. Людей разрывало на части или просто раскидывало по сторонам. Зенитки, которые неплохо справлялись и против живой силы, захлёбываясь огнём, стреляли, пока хватало патронов, до такого состояния, что стволы становились красными, но не могли ничего сделать. Их постигала участь остальных.

Где-то сверху уже летал самолёт с тяжёлым вооружением на борту, расстреливая одну единственную угрозу, но вскоре с рёвом спикировал прямо в землю, подняв огненный гриб. Были подняты штурмовики, которые взлетали с этого же аэродрома. Они раз за разом налетали на то, что потрошило базу, сбрасывали бомбы, но безрезультатно. Часть же из них буквально утягивало на землю или сбивало брошенной внеочередной техникой.

База была обречена. Что-то начали кричать по динамикам, но даже беглого взгляда было достаточно, чтоб понять — теперь база срочно эвакуировалась. Подразделения сдерживания до сих пор мчались навстречу собственной судьбе, чтоб выиграть немного времени и встретить свой конец, когда остальные очень быстро грузились и покидали базу «Мэднайт».

Кент не был исключением. Пусть и не понимая английский, он помогал другим, ведь они все солдаты, все свои. Все вокруг грузились, быстро уезжали, вывозили технику в то время, как бойня на той стороне уже приближалась сюда. Как бы ни пыталась авиация бомбить цель, а техника сдержать её, никто не мог остановить её продвижение. И солдаты боялись. Боялись неизвестности, боялись того, что идёт к ним, уничтожая всё на своём пути. Боялись, но продолжали действовать, не останавливаясь.

Только не поддаваясь панике, вы сможете одержать вверх. Только выполняя свою задачу, не оглядываясь и не задумываясь ни над чем, вы сможете выстоять. Так их учили действовать в аду. Не думать, лишь действовать, как приказывают: слаженно, вместе, без паники.

И никто не поддавался ей, хотя смерть всё ближе и ближе подбиралась к ним, разбрасывая военную технику, как игрушки, круша то, что до этого было несокрушимо, сминая всё на своём пути.

В какой-то момент, когда Кент помогал загружать раненых в грузовик, к нему подбежал один из солдат. В одних трусах, разгрузке и ботинками на голую ногу, он схватил его за плечо, начал что-то кричать и показывать на грузовик, куда спешно запрыгивали другие, потянул за собой, грубо толкнул его и сам бросился следом. Не снижая скорости, Кент просто запрыгнул в кузов грузовика, который уже тронулся, после чего схватил руку «голого» солдата и рывком дёрнул его внутрь.

Грузовик взревел двигателем, набирая скорость. А Кент смотрел назад. Видел, как раз за разом разлетались позади машины и что-то взрывалось.

Но вдруг прямо оттуда вылетела чёрная точка, подняв за собой облако, будто бы от взрыва. Она взметнулось в пасмурное небо, зависла на несколько секунд, словно прицеливаясь, после чего устремилась на них. Пикировала с огромной скоростью, падая сверху подобно какому-то снаряду. Наблюдал за этим, затаив дыхание, не только Кент — остальные тоже замерли в ужасе. Кто-то кричал, скорее всего, поддать газу, стуча по кабине водителя.

Но только Кент узнал эту маленькую и очень злую точку, что желала теперь нести только насилие.

Едва между ними осталось метров пятьдесят, как неожиданно её снесло в сторону, будто сбила невидимая ладонь, как мушку. Сбоку грохнул выстрел танка, который покачнулся и поднял небольшое облако пыли перед собой. А через секунды над головами пронеслись три вертолёта, вновь начав утюжить её.

Но бесполезно. Чёрной смазанной тенью она метнулась к танку, после чего, сдавив так, что башня вошла в корпус, швырнула его в вертолёты. Они кинулись в разные стороны, но одному из них снесло хвост, и тот практически мгновенно нырнул носом в землю.

Там же вновь началась беспорядочная стрельба. К месту со всех сторон стягивалась техника и люди, но длился бой недолго. Не прошло и минуты, как раздался хлопок, и земля волнами взметнулась в небо, как если бы в воду кинули камень, и он пустил волны. Эти земляные волны разошлись в стороны, переворачивая и разрушая всё на своём пути. Танки переворачивало, машины и людей подбрасывало, и они тонули в земле, здания и склады рушились, как карточные домики, взрывались огненными грибами.

Волна неслась к ним, снося всё на своём пути. Хамви, ехавший за ними, подбросило вверх — его зад взметнулся в воздух, он сделал сальто и исчез в поднимающихся пластах земли и пыли. В какой-то момент волна подобралась слишком близко и к грузовику, подбросив его задние колёса в воздух. Он вильнул на передних колёсах, у всех замерло сердце, и…

Тот чудом вырвался из цепких лап смерти и земляного цунами, уносясь вслед за колонной и спасая людей на своём борту.

А там, позади них, нечто крушило базу, унося жизни последних её защитников.

По данным оперативного штаба база «Мэднайт» продержалась около пятнадцати минут.

В семнадцать двадцать три по местному времени было сообщено о внезапном нападении. Спустя десять минут было решено эвакуировать базу и закрепиться на точке Чарли-пять, куда выдвинется защитный армейский корпус обратного направления для предотвращения прорыва неприятеля к вратам. В семнадцать тридцать девять связь с базой «Мэднайт» пропала.

Через десять минут после нападения с базы «Надежда» поднялось более двадцати штурмовиков и десять тяжёлых бомбардировщиков, которые должны были провести на захваченной территории массированную атаку. Однако в связи с аномальной бурей, что несколько дней бушевала между базой «Надежда» и «Мэднайт», после потери двух штурмовиков и одного бомбардировщика они вынуждены были вернуться.

Через пять минут после нападения седьмой танковой дивизии было приказано развернуться и занять позицию перед базой «Мэднайт» на Власововском холме для обороны и предотвращения продвижения противника в тыл частей нижнего и центрального направления. В восемнадцать ноль три связь с седьмой танковой дивизией пропала.

Было решено остановить продвижение войск второго центрального направления. Началась срочная переброска войск к месту прорыва. Войска нижнего направления закрепились на занятых позициях и приготовились к обороне.

Миланье оглядывала округу пустым взглядом, не чувствуя ничего, кроме боли, грусти и ненависти ко всему, что попадалось на глаза.

Её глаза едва заметно пульсировали светом и не выражали абсолютно ничего. Могло показаться, что посреди практически полностью уничтоженной базы стоит обычный манекен девочки с красной кожей и рогами. Из глаз, ушей, носа и уголков рта стекали тонкие струйки крови.

Она ходила очень медленным безвольным шагом по руинам базы, по гильзам, смятой и вдавленной в землю технике, трупам, не реагируя ни на что.

— Мне так больно… мне так одиноко… мне холодно… — тихое бормотание срывалось с её губ, и вряд ли она понимала, что делает или что с ней происходит. Словно провалилась в беспамятное состояние.

Миланье не помнила, как взлетала в небо и обрушивалась с чудовищной силой на врагов. Не понимала и того, как одним движением руки разбрасывала многотонные машины, срывала вниз вертолёты, сдавливая кулак, превращала танки в куски металлолома с мясной начинкой. Она не понимал, кто она, как если бы пребывала в очень глубоком сне.

— Холодно… мне так холодно и одиноко… Мне так грустно… — её бормотание не прекращалось ни на минуту, и выглядела Миланье как призрак посреди поля брани.

И теперь она шла куда глаза глядят, когда был уничтожен каждый, кто хотел сделать ей больно. Она уничтожила их всех, но… теперь ей больно и одиноко.

Миланье потерялась.

Она брела посреди братской могилы, выйдя за пределы базы. Она шла на шум с холма. Туда, где исполинскими памятниками выстроились танки, что должны были встретить противника, если тот попробует ударить в тыл войскам нижнего направления.

Их тактика обычно заключалась в шквальном огне, после чего они просто давили всех на своём пути. Метод войны с демонами сильно отличался от методов войны между людьми. Однако в этот раз их тактика дала сбой, встретив противника, против которого было бесполезно любое оружие.

Миланье со скучающим безразличным видом посмотрела на снаряд-иглу, что зависла перед ней в полуметре. Через несколько мгновений уже сотни таких стрел — бронебойных снарядов, застыли перед ней, наткнувшись на невидимую стену. Зависли и осыпались со звоном вниз.

Взгляд Миланье стал ярче.

— Ненавижу… мне больно… я ненавижу вас за это… — её бормотания становились громче вместе с силой, что бушевала внутри неё. Её нутро вновь наполнилось ненавистью, и сила указала ей путь.

Миланье снарядом метнулась к танкам на верхушке горы. Врезалась в один с такой силой, что его отбросило назад, после чего взмах рукой, и другой улетел, словно его кто-то пнул в борт. В воздухе с него слетела гусеница. Сжала кулак, и ещё один танк смяло в кусок металлолома, из которого теперь гордо торчал ствол. Не успели танки развернуть башни, как она уже бушевала среди них.

Её не могли остановить ни пулемёты, ни воздушная поддержка в лице вертолётов, ни мотострелковый полк, которые сразу же открыл по ней огонь, пытаясь вытеснить под огонь танков.

Она взмывала в небо и обрушивалась им на голову с такой силой, словно падал метеорит. Заставляла вздыматься землю и разбрасывала технику, как если бы стряхивала пыль со стола. Технику корёжило от каждого её движения рукой, словно она держала в руке невидимый разрушительный меч. Их рвало на части и взрывало, будто огромные невидимые руки играли с ними.

Миланье понадобилось не больше десяти минут, чтоб полностью уничтожить танковую дивизию, оставив в живых единицы. Тех, кто смог сбежать без оглядки, пока она истребляла других. Со злобой и ненавистью она набрасывалась на них, пока не осталось ни одного, кто пытался бы её убить.

Последняя самоходная зенитка поливала её свинцом до последнего, пока Миланье, подобно зомби, брела к той прямо в лоб, не пытаясь увернуться. Снаряды или рикошетили в стороны, или зависали перед ней и осыпались на землю, так и не достав до её хрупкого тельца.

И когда всё было кончено, всё так же бормоча про себя что-то, Миланье оглянулась вокруг. Её не интересовало то, что у неё огромная сила, или то, что она смогла победить тех, кого не смог сокрушить ни один другой демон, причём в одиночку. Она лишь бормотала о том, как ей больно и одиноко, бесцельно оглядываясь потухшим взглядом. Стояла забрызганная кровью в изорванном платье — своеобразный символ войны между людьми и демонами, где в конечном итоге победила лишь смерть, сломанные жизни и разрушенная психика.

Пошёл дождь, смывая кровь и грязь. И под этим дождём стояла одинокая фигура, которая как обрела всё, так и потеряла абсолютно всё. Хотела всех сделать счастливыми, но заместо этого уничтожила их.

Прошла минута.

Прошло пять минут.

Прошло десять минут.

Тихие бормотания можно было расслышать, только если ты стоял рядом. Они слетали с её губ, словно какая-то странная однообразная музыка, которую никто не слышал и что не предназначалась для чужих ушей. Потому что своих у неё уже почти не осталось.

— Я ненавижу за это… мне так холодно… зачем вы это сделали… зачем вы заставили меня… я ненавижу… ненавижу… одиноко и холодно… мне так холодно… Я… ненавижу себя… я ненавижу себя… ненавижу себя…

Через шелест и пелену дождя, обрушившегося на землю, послышался плач, громкий и одинокий.

Кент возвращался обратно. Шёл через бескрайнее кладбище как техники, так и людей. Он не боялся ничего. Уже не боялся. Война, которая приносила в его жизнь смысл, теперь убивала внутри него всё, что осталось. И его уже не интересовало, что ждёт его потом, в конце этого небольшого расстояния. Он лишь знал, что надо было закончить дело. За поступком следует последствие. За ошибкой — её исправление. За преступлением — наказание.

Это было его наказанием за все ошибки, которые он допустил. Теперь он мог лишь исправить их. Хотя бы немного выправить ситуацию, которая стала хуже некуда. Но перед этим Кент хотел бы увидеть Миланье, посмотреть ей в глаза, чтоб сделать правильный выбор.

От базы не осталось ровным счётом ничего. Разрушенные здания, перевёрнутая и переломанная техника, остовы сгоревших машин. В некоторых местах были кратеры. За время дождя, что уже успел обрушиться на этом место, в них скопилась вода, образовав небольшие озерца. В некоторых из них виднелась полузакопанная техника, и только одному богу известно, сколько ещё оказалось погребено под землёй.

На ходу Кент подбирал разбросанное обмундирование. Оно всегда нужно в этом мире. А на нём, кроме комбинезона, ничего и нет. Даже шлема.

За базой его ожидала не менее интересная картина. Множество танков, некоторые из которых торчали из земли, будто воткнутые каким-нибудь великаном, передом или задом. Некоторые из них представляли из себя просто смятые консервные банки, у части отсутствовали башни, некоторые были сплющены сверху и буквально вмяты в землю.

Седьмая танковая дивизия встретила смерть в неравной битве с неприятелем. По прикидкам Кента, трёх-четырёх таких демонов было достаточно, чтоб полностью уничтожить все войска на территории ада.

Он поднимался всё выше и выше на сопку, зная, что Миланье скорее всего ушла этой дорогой.

Откуда?

Её следы разрушения мог прочитать даже слепой. Где есть погром, там была она.

И как бы ни хотел ошибаться Кент, нашёл он её именно там, где ожидал.

На вершине холма в центре поля боя, окружённая смятой техникой и трупами солдат, сидела Миланье. Расположилась к нему спиной, сидя на колесе перевёрнутого набок и утопленного в землю джипа, разглядывая бескрайние поля перед собой, которые иногда расчерчивали участки леса.

Он крался. По крайней мере надеялся, что его не слышно. Автомат, подобранный среди трупов и искорёженной техники, казался непомерно тяжёлым, а мушка плясала, когда он пытался прицелиться Миланье в голову.

На что он надеялся? Чего хотел получить в конце? Это?

Он знал ответ и знал, что требует от него долг.

Но Миланье, казалось, даже не замечала его. Продолжала сидеть спиной и разглядывать равнины. Только её голос показал Кенту, что она уже знает о его присутствии.

— Говорят, что здесь, под равниной, спит крепко титан, который устал от суеты и построил себе дом под землёй, — тихо сказала она. — Если загадать желание, стоя здесь, то он может услышать его во сне и исполнить.

Кент медлил.

— Знаешь, что я пожелала? — тихо спросила Миланье. Она что-то держала в руках, но Кент не мог понять, что именно.

— Что? — хрипло поинтересовался он, не сводя с её головы мушку.

— Чтоб никогда этого не было, — словно обдумывая собственные слова. — Чтоб никогда не существовало врат, которые соединили наши миры…

— В том, что здесь произошло, виноваты не они, — тихо перебил Кент, не спеша приближаться.

— …и чтоб не существовало меня, — закончила Миланье.

Они замолчали. Налетевший ветер тихо прошумел у обоих в ушах и скрылся в долине, лишь растрепав волосы Миланье.

— Они убили Роро и Мису. Отрезали им головы и навесили их на свои повозки, словно трофеи. Моих… — она задрала голову верх и глубоко вдохнула, успокаиваясь и беря себя в руки. Помолчала немного, о чём-то задумавшись. — Я была слишком самоуверенной, и мне действительно легко было говорить. Я так и не смогла сказать, что прощаю малумов, увидев мёртвыми тех, кто мне так дорог…

Миланье шмыгнула носом.

Они вновь стоят, и вновь секунды растягиваются в минуты, которые тишиной опускаются на это место. Не слышно ни рёва двигателей, ни выстрелов. Глядя на поле, чувствуется лишь грусть от того, как много погибло здесь тех, кто хотел защитить свой мир.

— Теперь я понимаю, что вы чувствуете, когда видите людей в виде сувениров или пищи для других. Правда, только как сама потеряла своих.

— Зачем, Миланье? Нахрена ты это сделала?

— Я не знаю… — тихо ответила она. — Я их увидела, и мне стало так больно. Так грустно и одиноко, словно я оказалась единственной в этом мире. Возненавидела всей душой тех, кто сделал это с любимыми мне. Я просто позволила своей боли захватить меня всю. Я не сдержалась, больно было так, что мне словно выкручивали сердце, почему я закрыла глаза и…

Она вздохнула, словно говоря: вот я и здесь.

— Позволила силе овладеть собой, но даже когда я убила всех малумов, мне не стало легче. Осталась лишь боль, грусть и одиночество. Я ничего не исправила и сделала лишь хуже, — замолкла на пару секунд и продолжила. — Я рада тебя видеть, Кент, рада, что ты пришёл. И я знаю, что ты хочешь сделать, Кент.

— И ничего не предпримешь? — поинтересовался он недоверчиво. — Не будешь сопротивляться?

— А смысл? — в первый раз с начала их разговора она обернулась к нему.

Глаза блестели от слёз, а на губах была слабая улыбка. Кента слегка передёрнуло от того, что он увидел в её руках. Голова, но, судя по рогам, явно не человеческая. И принадлежала женщине, если судить по длинным волосам. Она гладила её, словно какую-то домашнюю зверушку.

— Зачем жить дальше, Кент? У меня никого не осталось, всё разрушено, а так желаемая сила стала моим самым страшным проклятием, которое я не могу контролировать. Скажи, ради чего жить?

Миланье была ребёнком, но её суждения не соответствовали её возрасту. В них была обречённость человека, которому всё надоело. Который устал и хочет одного — ничего. Её слова сбили Кента с толку.

— Ради того, чтоб жить дальше, — неуверенно пробормотал он.

— И ты веришь в это? — утёрла она сопли из-под носа. — Когда всё мертво и всё разрушено. Ради мести? Чтоб убить как можно больше врагов, отобрать как можно больше жизней? Я не понимаю, Кент, просто не понимаю этого. Я хочу жить там, где царит мир и добро, там, где я люблю свою семью, сестёр, маму и многих других, а не там, где я мечтаю убить всех. Но теперь их нет, а я чувствую это желание внутри себя, и мне страшно. Страшно, что однажды я стану похожей на монстра. Похожей на тебя.

— Я не живу ради мести или желания убивать других, — покачал Кент головой.

— А ради чего живёшь ты, Кент? Зачем ты идёшь по нашим землям и убиваешь нас, если не ради мести? И… я уже спрашивала тебя, но может теперь ты ответишь мне, под конец: зачем ты воюешь?

— Ради… — и тут Кент осёкся, словно наткнулся на стену внутри себя самого. — Ради того, чтоб чувствовать себя живым.

Миланье удивлённо посмотрела на него, словно услышала откровение. Она не понимала, была слишком мала для этого и не имела жизненного опыта, чтоб всё проанализировать и сложить. И, скорее всего, она единственная будет знать правду о нём.

— Я воюю не потому, что мне это нравится, не ради товарищей с человечеством или мести, — пробормотал Кент. — Не потому что меня прельщают деньги за это дело или я получаю удовольствие от убийств. Просто так я чувствую себя живым.

— Но почему? — не понимала Миланье.

— Только там, где мне приходилось бороться за жизнь, когда все вокруг умирают, где она может оборваться в любую секунду, я чувствовал, что хочу жить дальше. Страх смерти помогал мне найти смысл жить дальше. Но каждый раз, стоило мне уйти от этого дела, как я тут же терял смысл существовать. Только когда смерть нависала над моей жизнью, я чувствовал, что хочу выжить.

Миланье молча смотрела на него, после чего неожиданно рассмеялась, утирая слёзы с глаз.

— Какая странная причина! Но теперь я… кажется, понимаю тебя, — улыбнулась она и вновь повернулась к нему спиной. Миланье нравился этот вид. Не разрушенные и раскиданные повсюду бронированные повозки малумов, а равнина, что уходила за горизонт. — Тогда я помолюсь за то, чтоб ты обрёл свой смысл жить, помимо войны.

— Лучше помолись, чтоб для тебя всё закончилось хорошо, — ответил Кент.

— Незачем, — без страха ответила Миланье. Она видела в смерти избавление от собственных страданий. Для Миланье это было как ещё одно путешествие, и она скорее желала её, чем боялась. — Пусть я и ребёнок, но тоже знаю, что ты должен сделать, ведь такова воля твоих господ и народа. Нельзя прощать за смерть своих врага. Мы бы тоже не простили. Да и я не могу контролировать силу. И мне больно, когда я вспоминаю, что случилось с моей семьёй и близкими. Мне некуда идти, больно и грустно. Теперь я тоже не хочу жить, потому что не вижу смысла.

— Ты просто ребёнок, который ничего не понимает, — покачал он головой.

— А дети не могут чувствовать и желать искренне? Я ребёнок, но мне тоже грустно, больно и одиноко так же, как и тебе. Нас с тобой отличает только возраст.

— И жизненный опыт, Миланье.

Они замолчали. Миланье больше не хотела и не собиралась продолжать разговор. Она поцеловала в лоб уже подгнившую дурно пахнувшую голову той, кто заботился о ней наравне с матерью, и аккуратно положила рядом с собой.

— Это не имеет значения. Теперь уже ничего не имеет значения. Правда в том, что мы враги, мы просто обязаны друг друга убивать, и ты это знаешь, — спокойно ответила она.

Теперь Миланье просто ждала собственной смерти. Ей было грустно, но и в то же время спокойно от того, что всё скоро закончится. Она так хотела посеять мир, но собственными руками убила сотни малумов, если не больше. Заслуживает ли она жизнь после этого? После того, как её даже приняли к себе, а она всех убила?

Так будет лучше для всех, — подумала она, и эта мысль как вызвала у неё улыбку, так и скребнула сердце. — Я хочу быть до последнего той, кто достоин носить второе имя Пеймон.

Но время шло, а темнота не наступала. Миланье начала нетерпеливо ёрзать на месте, страх, вроде как ушедший, возвращался к ней, заставляя трепетаться её сердце всё сильнее и сильнее.

— Кент? — тихо позвала она. — Ты здесь?

— Здесь, — хмуро ответил он.

Миланье не знала, как правильно сказать, потому спросила прямо в лоб.

— Когда ты меня убьёшь?

— Зачем мне это делать? — ответил он вопросом на вопрос, на что Миланье удивлённо посмотрела на него. Его оружие было опущено, а взгляд буквально сверлил её каким-то нещадным упорством и непоколебимостью. — Что теперь вообще имеет смысл?

— Убивать? — захлопала она глазами. — Потому что я… враг? Я убила их, — неуверенно кивнула она на поле боя. — Ты должен меня ненавидеть за это. Ведь вдруг я сделаю это ещё раз?

— Я знаю.

— И… ты должен меня… убить? Так же хочешь ты?

— Так хочешь ты, Миланье. Ты очень умный и хитрый ребёнок, но всё же ты ребёнок. Ты не понимаешь слишком многого, потому что не сталкивалась с этим.

И ты боишься. Боишься саму себя.

— Поумнее тебя, — фыркнула она.

— Поумнее, — кивнул Кент. — А когда вырастешь, станешь вообще недосягаемой для меня. Но пока тебе не хватает мозгов и жизненного опыта.

— Это не имеет значения!

— Вот именно потому что ты так говоришь, это и важно, — хмыкнул Кент. — Я не буду убивать тебя.

— Ты должен!

— Но я не хочу убивать тебя. И я не буду этого делать.

— Тогда… тогда я это сделаю! Если ты не убьёшь меня, я убью тебя! — выкрикнула она, выхватив непонятно откуда пистолет. — Я думала, что до этого не дойдёт, но… Но я сделаю это! Слышишь?! Я убью тебя, если ты не убьёшь меня!

Миланье была похожа сейчас больше, чем когда-либо, на ребёнка. На упрямого глупого ребёнка, убеждённого в собственной правоте. Упрямое лицо, упрямый взгляд. Такие, как она, с трудом отступают от собственных идей и планов.

— Тогда тебе придётся сделать это, — низким голосом ответил Кент. — Я не буду стрелять. Ты дура. Маленькая дура. И вылечит это лишь время.

— Нет! Я приказываю! Ты должен убить меня, или я убью тебя! Я клянусь, если ты…

Грохнул выстрел.

Пистолет подкинуло. Это было столь неожиданно для самой Миланье, что её слабые руки не выдержали отдачи, и тот влепил ей прямо в нос, разбив его. Она вскрикнула и выпустила его из рук, схватившись за расквашенный нос. Пистолет с металлическим стуком упал куда-то рядом с машиной. На её глазах выступили слёзы от боли и неожиданности, но даже они не помешали увидеть то, что она натворила.

Кент покачнулся, словно пытаясь удержать равновесие, и ему это удалось. Однако со лба теперь капала кровь. Стекала по носу, по щекам, капала на одежду, на землю. У Миланье из-за ужаса от содеянного глаза полезли на лоб.

— К-кент? — испуганно пробормотала, до конца не веря в произошедшее. — Кент, т-ты как?

Он молчал. Молча смотрел на неё, словно о чём-то думая. Миланье чувствовала тяжесть его взгляда, ощущая себя действительно маленькой и глупой.

Кент медленно подтянул руку ко лбу и снял каску. Пуля вошла в край шлема, пробив кромку, и воткнулась в лоб. Возьми Миланье чуть выше, и каска бы скорее всего выдержала. Возьми ниже, и спрашивала бы сейчас покойника. А здесь пуля потеряла достаточную инерцию, чтоб пробить ему череп, хотя трещину могла вполне обеспечить.

Кент немного поморщился, выдёргивая пулю изо лба. Теперь там осталась красная дырочка.

— И тебе стало легче от этого? — тихо спросил он, посмотрев на неё.

— Я… — Миланье не договорила, лишь остался раскрытым рот. Сил договорить не было, поэтому она лишь покачала головой.

— Ты можешь стрелять в меня сколько угодно, Миланье, но уже не изменишь ничего. Всегда так, содеянного не изменить. Я видел много дерьма в этом мире, Миланье. Я видел то, как люди делали страшные вещи.

О да, он видел это. Видел, как солдат застрелил своего сослуживца из-за карточного долга. Был свидетелем того, как врач, уставший от криков, стонов боли и крови, уставший смотреть на обезображенных солдат без рук и ног, молящих прекратить боль или избавить их от мучений, пришёл с автоматом и убил всех, сказав, что избавил их от страданий. Кент видел, как некоторые вышибали себе мозги, устав от всего. Видел, как люди сходили с ума, как у них случалась истерика, и они калечили себя. Видел, как поехавшие от этого ада расстреливали своих в спину.

Но если даже взрослые люди ломаются от такого, то какой спрос может быть с маленького ребёнка? Дети думают не головой, дети думают эмоциями. Дети не делают, потому что так правильно, они делают, потому что так чувствуют. Мужчины думают членом, женщины сердцем, дети эмоциями. Сломай их эмоции, и сломаешь самого ребёнка. К тому же, детям страдания даются труднее — они ещё неопытные. Глупо надеяться, что они просто проглотят всю боль и сдержатся.

Миланье, которая никогда не сталкивалась с этим в жизни, никогда не знала, каково это — прощать тех, кого ты ненавидишь, каково переживать боль утраты и видеть только серое, просто оказалась не готова. Не готова настолько, что использовала собственную силу, чтоб заглушить боль насилием, как ребёнок, который бросает игрушки в стену и кричит от негодования, вымещая боль и злость на них. Только сделала себе в разы хуже, так как понимала одну простую вещь — она сделала то, чего так хотела избежать.

— Но ты глупая, ты не знаешь жизни. Потому я знаю, что ты чувствуешь, как тебе больно и страшно. Знаю, почему ты это сделала. Знаю, что, убив их всех, тебе стало лишь хуже. И знаю, что ты не хотела такого исхода.

— Я не стала сдерживать силу… — шмыгнула она носом, и вновь слёзы текут по её щекам. — Я хотела, чтоб они все умерли. В тот момент я действительно желала им гибели. Если бы я сдержала…

Раскаяние приходит всегда после содеянного. На то это и раскаяние.

— Но ты этого не сделала.

Если взрослые не научились себя контролировать, то стоит ли удивляться, что этого не смогла маленькая девочка? Зачем далеко ходить — разве это не есть война? Место, где друг друга убивают? Где весь смысл — ненавидеть и желать людям на противоположной стороне смерти?

— Я убила их… Я хотела их смерти, но теперь мне больно и за их смерть… Больно за содеянное, за то, что я натворила. Не хочу становиться монстром, который убивает врагов, не ради этого я шла сюда, но… закончила всё именно этим… Мне очень жаль…

Есть в этом всём очень сложная вещь — слово, которые может многое исправить. Мать Кента говорила, что это волшебное слово и может исцелить даже самую несчастную душу. Но скажи его не тому человеку, не в то время или не к месту, и вся его магия пропадёт, оно будет лишь пустым звуком, который ничего не исправит. Слово, которое очень сложно произнести тому, кого ты ненавидишь или против кого воюешь. Которое может ничего не изменить или поменять абсолютно всё.

— Прощаю, — тихо произнёс Кент.

— А? — не поняла Миланье, подняв на него глаза.

— Я прощаю тебя за то, что ты сделала, — повторил он громче и увереннее.

Неожиданно для неё, Кент слабо улыбнулся. Этот большой малум редко улыбался, а если делал это, то как-то криво, со злостью или ехидством. Однако сейчас он просто улыбнулся, мягко, по-взрослому тепло. У Миланье задрожали губы.

— П-прощаешь? — пробормотала она. — Я же убила всех малумов… твоих собратьев…

— Уже ничего не изменить. Мёртвых не вернёшь к жизни, а твой поступок не исправишь, — он огляделся, после чего вновь посмотрел на неё. — И всё же я прощаю тебя, Миланье, даже если ты меня пристрелишь. Прощаю за всё, что ты сделала.

Миланье приоткрыла рот, словно желая что-то сказать, но её губы задрожали, и она разревелась. Бросилась к Кенту и уткнулась ему в живот.

Кент аккуратно поднял её на руки, прижав к себе.

— Мне так жаль… я… я…

— Я знаю, — похлопал он её по спине своей огромной ладонью.

Он действительно знал. Тот, кто не раскаивается в собственных поступках, не будет ощущать боль. Тот, кто не раскаивается так же сильно, как и она, не будет искать собственную смерть. В конечном итоге Миланье была маленьким, хитрым, искренним и очень умным демоном-ребёнком.

Но в первую очередь ребёнком.

Тем, кому ещё предстояло многому научиться и многое понять. Стать куда более опытной, чтоб в конечном итоге стать сильнее. Понять, что война — это насилие, и одним словом «прости» или «прощаю» её не изменить. Но именно эти слова могут сыграть свою роль в круговороте насилия. И нарушить порочный круг — это тоже надо иметь силу.

Она хотела простить, хотела показать, что война не имеет смысла. Хотела решить миром, но споткнулась под конец, поддавшись эмоциям. Она всё разрушила, оказалась недостаточно сильна. Но она ребёнок, ей ещё многому стоит научиться. Даже взрослые не всегда способны на такое.

Миланье не была плохим ребёнком, однако содеянное может утащить её на дно. Сделать куда более страшным демоном, учитывая её силы. Она может стать настоящим чудовищем, которое будет ненавидеть всё, но в особенности — саму себя. Потому что то, что случилось отложит отпечаток на неё и никогда не оставит в покое.

Прощение было важно для Миланье, чтоб произошедшее стало уроком, а не якорем, который будет её топить. Не шрамом, а опытом, к которому однажды она прислушается и сделает то, что не сделали другие. А пока…

— Я не хочу, чтоб было войны… — пробормотала она, уткнувшись в него. — Не хочу убивать и видеть убитых.

— Значит, таков твой смысл жизни. Теперь он у тебя есть. Как и у меня.

Они уходили в сторону ближайшего леса. Кент не сомневался, что там всё зачищено в ближайших нескольких десятках километров, от чего им не грозит встретить монстра или какую-нибудь тварь. Что касается солдат, они либо возвращаются на базу, либо окапываются на месте. Но с Миланье они заранее заметят любого противника по нюху или взглядом.

Кент собирался уйти как можно дальше от вторжения людей, чтоб спрятать Миланье от этого кошмара хотя бы на время. Как во имя её самой, так и во имя людей. Потому что после всего случившегося она то и делает, что плачет и грустит. Ей больно, и нужно время, чтобы смириться с новой жизнью. Но достаточно небольшого толчка, и вполне возможно, что она слетит с катушек и устроит всем ещё один Армагеддон. И тогда от армии людей может мало что остаться, как и от самой Миланье. Она всего лишь ребёнок, и такое, что не все люди выдерживают, её и подавно сломает.

— Думаю, мы сможем проскочить, после чего уйдём дальше вниз. Знаешь, что там? — покосился он на Миланье, стоявшую около него.

— Приблизительно. Зачем нам туда?

— Надо спрятаться и передохнуть. Да и вообще, тебе на войне не место.

— Почему?

— Потому что ты всего лишь глупый ребёнок, — ответил Кент и оглянулся. Он рассчитывал пройти глубже в лес и укрыться там со своей новой компаньонкой, после чего уже на утро двинуться дальше, удаляясь от основного направления движения войск.

Что будет дальше?

Кента не было ответа на этот вопрос. Но одно он знал точно — у него есть смысл жить и двигаться вперёд. Даже если это будет трудно и больно. Даже если он потерпит крах в конце и умрёт. Кент не станет жалеть из-за своего выбора.

Не задумываясь над тем, что он делает, Кент как-то на автомате взъерошил волосы Миланье по макушке.

Как появился этот смысл маленькой, пока ещё тусклой искоркой в груди у той, кто сейчас стояла рядом с ним. На его касание она ответила слабой улыбкой, глядя на лес. Перед ней открывался новый мир, от чего Миланье готовилась к одной из самых важных вещей в своей жизни — оставить всё в прошлом, чтоб начать жизнь по новой.