Я встал и подошёл к двери. Уже положил руку на ручку, когда меня настиг голос Олеси:
— Вот и все ко мне так. Всю жизнь!
— А тебе мама в детстве не объяснила, что жизнь — это суровая штука, где никто ни с кем не цацкается? — спросил я, обернувшись.
— Нет! — с вызовом крикнула Олеся. — Потому что она меня любила! Она меня до седьмого класса в школу собирала и провожала, пока не… Пока не…
Тут Олеся уже категорически разрыдалась. Я вздохнул и, оставив дверь, вернулся к ней. Опустился на корточки.
— Извини, — сказал, коснувшись олесиной руки. — Против тебя лично я ничего не имею. И все, кто с тобой так себя вёл — тоже.
— Че… чего? — сквозь слёзы посмотрела на меня Олеся.
— Людям свойственно видеть внешнюю оболочку, а не душу. Никто тебе зла не хотел. Просто тебе было страшно, ты шипела и пряталась. А люди, видя это, считали тебя опасной, потому сторонились.
Она меня слушала. Как будто даже не собираясь обложить матом.
— Дерьмово всё сложилось, — продолжал я. — Но ведь были у тебя в жизни какие-то светлые моменты?
— Не было. Никогда…
— Да не верю. Люди даже в концлагерях умудрялись что-то светлое находить. Иначе человек просто не живёт.
— Да может, в концлагере мне и лучше было бы. Там хоть… со всеми вместе…
— Так ты скоро будешь со всеми вместе, — вдруг сказал я.
— Ч-чего?
— Там, — показал я наверх, — все. Их гораздо больше, чем здесь. И они тебя ждут. Зовут. И ты к ним рвёшься. Надо-то всего шаг сделать.
Олеся вдруг встала и сделала шаг. Я тоже поднялся, повернулся, и у меня язык к нёбу присох.
Подойдя к зеркалу, Олеся неуловимо изменилась. Я увидел девчонку лет пятнадцати. Симпатичную, с задумчивым взглядом и короткой мальчишеской стрижкой. А позади неё в зеркале появилась женщина, которой тут вообще быть не могло. Улыбаясь, она обнимала Олесю, прижимала к себе.
— Мам… — шёпотом, в котором не было ни хрипоты, ни грубости, сказала Олеся.
Она подняла руку, чтобы коснуться руки матери, которую видела в зеркале. Но просто положила себе на грудь ладонь. От места соприкосновения разлился свет. А потом истинный Свет ударил сверху, сквозь потолок.
Я посмотрел на чётки, на которых образовалась седьмая бусина.
— А всё почему? — спросил я у пустой комнаты. И сам себе ответил: — Потому что я, чёрт побери, профессионал! Лучший в своей теме. И не надо вставать у меня на пути!
С Евой мы встретились на остановке и пошли к дому Михаила Ивановича.
— Ты чего так сияешь? — спросила Ева.
— Душу вознёс.
— Круто. Я сегодня тоже с одной начала… Только пока нифига не получается.
— Получится. Главное не зацикливайся на одном, смотри шире. Когда именно получится, ты всё равно не угадаешь. У меня вот три клиента… было. Так я был уверен, что первый легко вознесётся, со вторым придётся немного поковыряться, а с третьей, может, вообще ничего не выйдет. По итогу дня третья уже вознеслась, а к первому я завтра опять пойду. Парень контактный, адекватный, но чего-то пока на взлёт не торопится… О. А вот это нам повезло.
Я остановился, Ева тоже замерла.
Во дворе нужного дома трое девчонок прыгали через скакалку по очереди, что-то выкрикивая. Одна из них была — наша клиентка.
— Вон она, — показал я Еве. — Которая сейчас прыгает.
— Угу. А как её зовут?
Я пожал плечами.
— Всё, что могу сказать — не Верочка. Хотя дедушка думает, что так, но совершенно точно нет. Мы с Изольдой, когда выясняли, кто помогает Маэстро, в квартиру к ним вломились через призрачный мир. В дверь звонили — тишина. Решили, естественно, что нет никого, и вошли. А девчонка дома, ей просто не велели дверь чужим открывать. Увидела нас, и как завопит! Соседка прибежала, начала девочку звать из-за двери. И вот имя я не помню, блин! Но не Вера, точно. У меня бабушку Верой зовут, я бы запомнил.
— Угу, — повторила Ева. — Ну вы с Изольдой красавцы, конечно. И что ж вы делали?
— Да что обычно. Тут же обратно в призрачный мир рванули, девчонка нас видела-то — от силы секунду. Потом её мать и соседка совместными усилиями убедили, что показалось. Что никаких чужих людей в квартире не было и быть не могло.
— Ясно. И так, получается, всегда и надо действовать?
— Нет.
— А как надо?
— Надо не попадаться! То, что случилось — форс-мажор, до которого лучше не доводить. Чем меньше людей видят, как ты шастаешь в призрачный мир и обратно, тем лучше.
Ева фыркнула.
— Что?
— Да я на паблик подписана, про мистический Смоленск. Знаешь, кто такой Призрачный Рэпер?
— Понятия не имею.
— Окей, даю подсказку. У этого парня дреды.
Я внимательно посмотрел на Еву. Не. Не похоже, что прикалывается.
— Да ладно⁈
— Ну, тебе ссылку на паблик прислать?
— Рэпер, — убито повторил я.
Ева расхохоталась.
— Напиши там: «Всё вы врёти, я ни такой!» Фурор произведёшь.
— Фурор мне Николай произведёт. Есть мнение, что даже без прелюдий, сразу в лоб.
— А кто такой Николай?
Я вкратце рассказал. Коль уж Ева — одна из нас, должна знать, что среди обычных людей есть такие, кто знает о нашем существовании. И помогает, по мере сил.
Ева внимательно слушала и кивала. Вывод сделала неожиданный.
— С дредами ты знатно палишься, конечно.
— Почему?
— Потому что девчонка тебя узнала.
Я обернулся. Внучка Михаила Ивановича прекратила прыгать и смотрела на меня.
— Ч-чёрт…
— Спокойно! Без паники. — Ева хлопнула меня по колену. — Пока не позову, не дёргайся.
С этими словами встала со скамейки и решительно направилась к девчонкам.
Некоторое время оживлённо разговаривала со всеми тремя. Что-то показывала в телефоне. Потом помахала мне рукой.
— Тимур! Иди сюда, я договорилась.
Я, стараясь выглядеть так, будто знаю, о чём речь, подошёл.
Ева включила в телефоне какую-то мелодию, сунула телефон мне в руки.
— Сейчас мы чуть-чуть порепетируем, а видео снимать будешь, когда я скажу. Встань пока вот сюда и сделай просто несколько кадров, нужно ракурс прикинуть… Девочки, вы всё поняли?
Троица вразнобой закивала. На Еву они смотрели, как на богиню.
— Спасибо! Ролик получится — огнище!
По команде Евы девочки начали вертеть скакалку. Ева, выйдя вперёд, принялась двигаться и подпевать мелодии.
Я фотографировал — с удивлением отметив, что выглядит это всё, как ни странно, не такой уж дичью. Минут через двадцать, когда «съёмки ролика» закончились, Ева и девочки были уже лучшими подружками.
Двух девчонок Ева поблагодарила и, стребовав с меня нал, отправила за мороженым. Третья, внучка Михаила Ивановича, осталась с нами. Глаза у неё горели.
— Так прикольно! Я никогда раньше для тик-тока не снималась!
Ева подмигнула.
— Ничего, всё впереди. В этом деле главное — начать. Ты хоть развеселилась. А то мне показалось, что какая-то грустная.
Девочка при этих словах снова погрустнела. Звали её, как выяснилось в процессе съёмок, Полиной. То есть, про Веру я не ошибся.
— Да не, я не грустная. Просто скоро уже домой идти, а я не хочу.
— Почему?
— У нас дедушка умер. Раньше он всегда дома был. Улыбался мне, когда со школы приходила. Даже немножко рукой махал. В четыре часа я ему давала пюре, морсик. Потом таблетки. Мы как будто бы разговаривали… Он очень хороший был! А теперь я одна. Уже месяц прошёл, а я не привыкну никак, что в той комнате никого нет. Теперь мне и поговорить не с кем. Даже как будто бы.
— А почему как будто бы? — спросил я.
Если на первый взгляд Полине моя внешность и показалась знакомой, то общение с Евой и процесс съёмки ролика узнавание затоптали напрочь. Теперь Полина воспринимала меня как приложение к Еве, не более. Когда задал вопрос, удивилась.
— Ну… Дедушка ведь не мог разговаривать.
Мы с Евой переглянулись. Полина это заметила. Попыталась оправдать дедушку:
— Он был старенький и очень больной! И я говорила за нас двоих. А дедушка улыбался, за руку меня брал иногда. Он всё-всё понимал, честное слово! Просто не разговаривал.
Я кивнул.
— Так бывает, да. Иногда чтобы знать, что тебя понимают, слышать ответы не обязательно.
— Ага. Вот у нас с дедушкой так и было.
— А он никогда не разговаривал? — вклинилась Ева.
Полина помотала головой.
— Никогда. Ну, то есть, раньше разговаривал, но я этого не помню. Это было, когда меня ещё не было. Дедушка — учёный. Он очень много говорил, читал лекции в университете. Его и в другие города приглашали, и за границу. А потом у него заболело горло, и сделали операцию. И он перестал говорить. Это было, ещё когда моя мама была такая, как я. Дедушка — очень-очень старенький. Он мне, на самом деле, даже не дедушка, а прадедушка. Это я его так зову просто. То есть, звала… — Она снова пригорюнилась.
— Дедушка — там, где ему хорошо, — сказал я.
— Вот и мама с папой так говорят. — Полина шмыгнула носом и посмотрела на меня. — Это правда?
— Конечно. Твой дедушка был очень хорошим человеком. Такие люди после смерти попадают туда, где им хорошо. Когда будешь его вспоминать, думай не о том, как тебе без него грустно, а о том, какой он был хороший. И тогда станет не так грустно.
Полина помолчала. И серьёзно пообещала:
— Я попробую.
Подбежали её подружки с мороженым. Разговор прекратился сам собой, мы с Евой отошли в сторону.
— Ты что-нибудь понимаешь? — прошептала Ева.
— Пока только то, что пообещать Полине что-либо дедушка не мог физически. Разговаривать он перестал ещё до её рождения.
— А как же тогда?
— Ну, получается, что если он что-то такое и обещал про свадьбу, то не Полине. Просто путает её с кем-то. Потому, наверное, и говорит «Верочка». В призрачном мире Михаил Иванович кажется абсолютно вменяемым. А в реальном у него была деменция. И в какой-то момент время для него остановилось. Кому он там что обещал… — Я развёл руками.
Ева в задумчивости потёрла переносицу.
— Подожди-ка. — Повернулась к девчонкам. — Полина! А как твою маму зовут?
— Вера Анатольевна, — отозвалась с набитым ртом Полина, которая только что откусила мороженое. — А что?
— Да не, ничего. Просто запишу контакты на всякий случай, вдруг для того, чтобы ролик выложить, разрешение от ваших родителей понадобится.
Ева торжествующе посмотрела на меня.
— Вера! Ты понял?
— Пытаюсь, — пробормотал я. — Получается, что Михаил Иванович путает внучку с правнучкой? В его картине мира внучка, которой обещал погулять на её свадьбе — всё ещё маленькая девочка. Хотя на самом деле внучка давно выросла и, судя по тому, что Полина растёт в полной семье, счастлива в браке.
— А дедушку на свадьбу она не приглашала, что ли? Или они просто свадьбу не устраивали?
— Думаю, что и устраивали, и приглашала. Семья у Полины, насколько я понимаю, образцово-патриархальная.
— Так, а почему тогда? Если на свадьбе твой Михаил Иванович был — значит, обещание выполнил!
— Формально — да. Но он-то не помнит никакой свадьбы! Для него внучка и правнучка слились в одну маленькую девочку — которая каждый день, до самой смерти, была у него перед глазами. Он не помнит, что Вера Анатольевна давно взрослая и замужем. И считает, что обещание не сдержал.
— Хотя на самом деле сдержал?
— Угу.
— Ну, пипе-ец, — подумав, протянула Ева. — А что, так можно было?
Я пожал плечами.
— Я бы иначе выразился, но по сути согласен. А можно — ещё и не так. Это цветочки, привыкай. Бывает всё гораздо заковыристее.
— И каждый раз голову ломать⁈
— А ты думала, видящей быть легко? Ну, ладно, — сжалился я. — Так не каждый раз, конечно. Но иногда бывает. И далеко не всегда решение приходит быстро, иной раз целыми днями мозгами скрипишь. А если уж совсем честно, то и про сегодня судить пока рано. Всё, что у нас есть — предположение. Возможно, неправильное.
— Правильное, — отрезала Ева. — Только что теперь с этим предположением делать-то?
— Думать.
— О чём?
— Как заставить Михаила Ивановича поверить в то, что обещание он выполнил.
Ева пожала плечами.
— Да просто фотки со свадьбы показать. Или, думаешь, он решит, что фотошоп?
— А этот твой Николай от ментов отмазать может, если что? — прошептала Ева.
Мы с ней стояли в прихожей квартиры, где когда-то жил Михаил Иванович. Полина осталась с девчонками во дворе. Там появились ещё две подружки, которым бурно рассказывали о съёмках ролика. Ева уверенно объявила, что раньше, чем через час, Полина домой не придёт. Теперь мы с ней стояли в прихожей, а на нас дурниной орала кошка.
— Ты могла бы со мной не ходить, — огрызнулся я. — Дальше я и один бы справился. И отмазывать тебя не пришлось бы. Если что.
— Ага, — фыркнула Ева. — Самое интересное — один! Нет уж.
Она решительно направилась в ближайшую комнату. И торжествующе ткнула пальцем.
— Вот! Что бы ты без меня делал?
В этой комнате, видимо, жили родители Полины. Красивая мебель, удобный диван, горшки с цветами на подоконнике и этажерке. Среди цветов на этажерке расположились фотографии в рамках. В одну из них ткнула пальцем Ева.
Красивые и до невозможности счастливые парень и девушка в свадебных нарядах держались за руки, глядя друг на друга. Посмотрев на девушку, я подумал, что теперь знаю, как будет выглядеть Полина, когда вырастет.
— Хватаем и бежим? — азартно спросила Ева. — А потом вернём. Мы ненадолго, они и не заметят ничего.
— И что скажем Михаилу Ивановичу? Вот это — ваша выросшая внучка? Та, которую вы помните маленькой девочкой? На самом деле она уже взрослая и замужем — вот, смотрите?
— Ну да. А как ещё?
— Ну, представь: притащили бы тебе фотку незнакомой девицы. Ты бы поверила?
— Как это незнакомой? Ведь мама Полины тоже жила здесь, в этой квартире!
— Жила. Но с того момента, как вышла замуж, наверняка изменилась. Михаил Иванович вряд ли её представляет такой. — Я кивнул на фотографию.
— И что делать?
— Давай попробуем свадебный альбом поискать. Гостей ведь обычно тоже фотографируют. Любимый дедушка на фотках наверняка должен быть.
Альбом и вправду нашёлся, причём, быстро. На книжной полке. Выделялся слишком уж «книжным» корешком, как будто из декораций к какому-то историческому фильму. При ближайшем рассмотрении и вправду оказался переплетённым в кожу. Ну или в кожзам, фиг его знает.
Вряд ли альбом часто открывали. Страницы слиплись и при попытке их разлепить издавали душераздирающий звук полиэтиленовой агонии. И фотографий, в масштабах такого альбома, было, прямо скажем, хрен да маленько. Ну объективно: сколько контента можно выжать со свадьбы?
Торжественная тётенька читает речь. Обмен кольцами. Поцелуй. Танец. Покатушки на машинке. Голуби. Застолье. Опять поцелуй. Танец. Папа зажимает в углу тётю Наташу. Муж тёти Наташи выходит с папой на улицу «покурить». Пьяный мужик заснул в салате, кстати, кто это. Вот, в принципе, и всё — едва ли на треть альбома.
— Замах на рубль, удар на копейку, — подытожил я, быстро просмотрев контент.
— Чего?
— Ничего. Забираем.
Уже стоя на остановке, Ева сказала:
— Всё-таки я не понимаю. Деменция — она ведь в голове. Почему душа-то продолжает загоняться?
— Ну тут видишь, какое дело… Разум душе всю жизнь какие-то границы ставит. Иначе нельзя, иначе жизни не получится. Ну, это как в спортзал прийти и просто руками помахать, без гантелей, без тренажёров — смысла нет. Эту жизнь человек зачем-то должен прожить так, чтобы душа себя проявила. А когда человек умирает, разум остаётся и продолжает свою работу, в которой уже нет смысла. Наша задача, как у сапёров: осторожно отключить правильного цвета проводки в нужной последовательности. У Михаила Ивановича разум под конец засбоил, там барьеров — мама не горюй. Если получится отключить — всё будет ок.
— А если не получится?
— Будет не ок, — вздохнул я.
Ева в ответ промолчала. Покосившись, я обнаружил у неё на лице признаки глубокой задумчивости.
— Ты чего? — толкнул я её локтем.
— Да ничего. Думаю, чем меня разум будет держать.
— Можешь даже не думать. Самолечением у нас заниматься не принято. А со стороны коллегам всё равно понятнее будет. И, к слову, это всё будет ещё ой как нескоро! Мы с тобой ещё на летающих скейтбордах погоняем. В космос слетаем.
— Угу. На скейтбордах, — фыркнула Ева. — Не. Знаешь, чего поняла? Я клиенткой быть не хочу. Вообще. Не хочу, чтоб со мной возились. Так что я подумаю.
— Думай, — разрешил я. — Дело полезное.
В ответ получил аналогичный тычок локтем. И тут подъехала маршрутка.