— Оп-па… — Я едва не подавился. — Фигасе, приписка мелким шрифтом…
— Ну, вот такие дела. Раньше тебе не говорили, потому что у тебя очень уж хорошо всё получалось. Оно, знаешь, такое… Когда уже тёртый, опытный — лучше противника переоценить. А молодым — наоборот. Лучше недооценивать. А то руки опустятся. Но, коль уж разговор зашёл…
— А если что, в последний момент в обходчики можно перекинуться?
— Можно, — усмехнулся Денис. — Только оно тебе надо — доводить до этого последнего момента? Ты отличный работник, Тимур. Продолжай в том же духе, и всё будет хорошо. У всех.
Он встряхнул запястьем. Я увидел чётки, обвивающие руку почти вдвое. Поморщился.
— Да понял я. Можно и без фокусов обойтись.
— Сам ты фокусник, — огрызнулся Денис. — В цирке я только вольтижёром работал.
Ван посмотрел на него в упор.
— Ну, ещё в боях участвовал, — исправился Денис. — Подумаешь, всего один сезон! И нечего так смотреть. Я был молод, мне нужны были деньги. А фокусы — не моё.
— Да я образно, вообще-то. Понятия не имел, что ты в цирке выступал. Вольтижёр, кстати — это что?
— Не что, а кто. Наездник, исполняющий трюки. Лошадь скачет по кругу, а ты, например, в седле на руках стоишь. Или с лошади на лошадь перепрыгиваешь на ходу.
— Ясно. Не, это я бы даже пробовать не стал. Как по мне, существуют гораздо более приятные способы остаться без головы. Я говорю о том, что чётки прятать не умею.
Денис усмехнулся.
— А ты пробовал? Чай, не вольтижировка, без головы не останешься.
Хм-м. Я посмотрел на свои чётки.
— Просто скажи им, что надо исчезнуть, — подсказал Денис. — Передай своё желание. Да не впивайся взглядом, как в пожирателя! Сам ведь уже понял, чётки — часть тебя. И сил у тебя должно быть достаточно. Чётки слушаются проводника так же, как слушаются ру́́ки и но́ги. Просто убери их, и всё.
Я повёл запястьем. Чётки исчезли.
Повёл снова. Появились. Напрягаться для этого и правда не пришлось.
— Ну, вот! — Денис хлопнул меня по плечу. — А говоришь, «не умею».
Довольный, он откинулся на спинку кресла. Салютнул мне стаканом с компотом.
Ван прихлебывал из крошечной чашки бледно-жёлтый чай. Если бы я не видел, уже не раз, что наливает он его из небольшого приплюснутого чайника, решил бы, что пьёт пустой кипяток.
Я доел салат и отодвинул тарелку. Поставил перед собой другую, с супом.
— А вот скажите мне, дорогие коллеги. Я и дальше буду получать информацию по крупинкам, случайно, и только тогда, когда сам додумаюсь, что надо спросить? Или всё-таки могу рассчитывать на то, что мне прочитают расширенный курс молодого бойца?
Денис пожал плечами.
— Молодого бойца — тебе прочитали сразу, как только пришёл. А личный опыт на то и личный, чтобы обзаводиться им самостоятельно. Спрашиваешь — отвечаем. Не спрашиваешь — значит, не надо тебе пока.
— Интересная логика. А вдруг я однажды погибну из-за того, что вы меня о чём-то не предупредили?
Денис задумался. И изрёк:
— Не, это вряд ли. Ты, конечно, иной раз бывает, что дурака валяешь. Однако не настолько дурак, чтобы погибнуть.
— Спасибо. Тебе говорили, что у тебя очень своеобразная манера делать комплименты?
— Говорили. Только мужчинам я комплименты не делаю, воспитание не позволяет. Я тебе правду сказал. Мир сейчас идёт к тому, чтобы всех и каждого оберегать от всего. Не влезай — убьёт, не ходи — упадёшь, не ешь — растолстеешь, не пей — козленочком станешь. Вот скажи мне, человек в здравом уме будет железную дорогу перебегать перед несущимся поездом?
— Не будет.
— Вот и я так думаю. А на кой же ляд тогда вешать предупреждения: «Не перебегайте дорогу»? «Не подходите к краю обрыва»? «Не курите»? «Идёт дождь — не превышайте скорость!»? Ты, чёрт бы тебя побрал, сам не видишь, что дождь идёт? Ты не знаешь, что бывает, если сильно разогнаться на мокрой дороге? Или не догадываешься, во что превратится твой организм, если выкуривать по три пачки в день? Ты вырос в пустыне среди верблюдов, слеп, глух и неграмотен?
Денис посмотрел на меня. Я развёл руками.
— Людей стараются обезопасить.
— Зачем?
— В смысле — зачем?
— Да в прямом смысле! На кой-чёрт и кому нужны идиоты, хватающие руками оголенные провода, падающие с крыш, играющие с огнём вблизи горючих материалов и не имеющие терпения на то, чтобы ехать по мокрому асфальту медленнее, чем по сухому?
— Ты это сейчас серьёзно спрашиваешь?
— Абсолютно.
Я посмотрел на Дениса и понял, что он в кои веки и впрямь серьёзен. И Ван, судя по молчаливому сосредоточенному киванию, является приверженцем той же философии.
Я покачал головой.
— Ну, блин, вы даёте. Не все же люди умные! И что, дураков — убивать теперь?
Денис пожал плечами.
— Зачем убивать? К чему это варварство; мы — просвещенные люди. Можно просто не мешать им убиваться. Ты когда-нибудь носил корсет?
— Чего? — обалдел я.
— Ох, да я не про дамский. Когда рёбра ломаешь, надевают такое, — Денис поводил руками у боков, — из гипса. Не доводилось?
— Бог миловал.
— А мне вот как-то пришлось. Скажу тебе, не самая удобная штука, никому не посоветую, ну да бог с этим. Суть та, что пока ты её носишь, мышцы, которые держат твоё тело, расслаблены. Им не надо работать, всю работу за них выполняет корсет. Поддерживает тебя. И когда ты его снимаешь, заново включаться мышцам ой как неохота. Они буквально ноют: верни корсет, хозяин! Нам было так хорошо, зачем ты всё испортил? И в последние годы у меня ощущение, что такой корсет пытается напялить на себя само человечество. Людей чем далее, тем всё больше стремятся оградить от каких-то мыслимых и немыслимых опасностей. Причем не только детей, но и взрослых… Ты видел эту идиотию в ленте — замазывать буквы в словах «смерть», «кровь», «секс»?
— Видел.
— Значит, понимаешь, о чём говорю. — Денис отхлебнул компота, поставил стакан на стол. — Ты ещё успел вырасти в неогороженном мире. А тем поколениям, которые идут за тобой, не позволяют уже и шагу шагнуть без оглядки. На каждом углу, в каждом помещении — камеры, для каждого приседания — свой коврик и защитные щитки, каждое слово и каждый кадр, которые позволено впитывать, проходят проверку в специальных инстанциях. — Он вздохнул. — Чёрт его знает. Прогресс, конечно, на то и прогресс, чтобы ретроградам вроде меня казаться диковиной. Может, оно и правильно. Было бы неправильно — жили бы по-другому. Жизнь — штука суровая, от того, что ей не нужно, избавляется сама. Лишнее отвалится, хоть ты как упирайся. Но. — Денис наклонился ко мне. — Но у нас, видящих, свои порядки. Нам не нужны те, кого надо водить за ручку, подтирать сопли и предупреждать о том, что курение вредит здоровью.
— Поэтому никто из вас не курит, угу, — буркнул я.
— Трубка — выбор Мстиславы. И, если бы эта привычка мешала ей жить, за столько веков уж как-нибудь избавилась бы, время было. А о нас, видящих, я тебе больше скажу: те, кого надо водить за ручку, в наших рядах не оказываются. Ты начал с того, что спас клиентку от пожирателей. Сопливая девчонка, которую привёл, вытащила из пещеры Маэстро четверых и вознесла пятого. Задач, которые были бы нам не по плечу, у нас нет, Тимур. И чтобы погибнуть из-за чего-то, о чём тебя не предупредили, нужно очень сильно постараться. Если ты чего-то не знаешь — значит, тебе пока не нужно это знать. Будет нужно — спросишь. Вот и всё.
Денис замолчал. Возразить ему было как будто нечего. Да и не хотелось возражать. Такая вот у видящих политика, сложившаяся за века.
Нужна будет помощь — тебе помогут. Но это совершенно не означает, что будут делать что-то за тебя. Рассчитывать ты должен на свои силы, решения принимать самостоятельно и информацию добывать сам — по мере необходимости. Ну, хоть со скалы в море не сталкивают, как в древней Спарте, и то хлеб.
Под разглагольствования Дениса я успел доесть суп и принялся за второе. Ван налил себе ещё одну чашку бледно-желтого кипятка. И вдруг сказал:
— Таня.
— Что — Таня? — удивился я.
— Класивая.
— Н-ну… — С этим утверждением сложно было спорить. — Ничего такая, да.
Денис ухмыльнулся. Ван продолжал неотрывно смотреть на меня.
— А, — дошло до меня. — Тебе она нравится, что ли?
Ван перестал буравить взглядом моё лицо. Отхлебнул чая.
Я кивнул:
— Ну, так бы сразу и сказал. Понял, принял. Встревать не буду.
Денис хохотнул.
— Гляди-ка. Скоро и Вано без переводчика начнёшь понимать. А поначалу — вспомни, как бесился.
— Было такое, угу… Слушай, Ван. А на Таню, когда у вас до дела дойдёт, ты тоже просто смотреть будешь? Или всё-таки скажешь что-нибудь — для разнообразия?
Ван надменно промолчал.
— Зависть — плохое чувство, Тимур, — назидательно сказал Денис. — Это нам с тобой, чтобы от барышень расположения добиться, языки трепать приходится. А настоящим героям-любовникам слова не нужны. Верно, Вано?
Ван промолчал ещё надменнее. Денис расхохотался.
После обеда мужики разошлись по своим делам, я вышел на улицу. Хотелось подышать воздухом и мысли в порядок привести. Сейчас, буквально полчаса передохну — и пойду к Диме. Чувствую, что вознесение там уже очень близко. Хотя, блин, я и вчера это чувствовал. И позавчера…
За парковкой маячила знакомая тень. Приблизиться ко мне на территории отеля пожиратель не мог. Я думал, что, как только выйду на улицу — он тут же увяжется следом. Но почему-то не увязался. Меня заметил, долго глядел вслед, но остался стоять на месте.
Я дошёл до перекрестка с Николаева и повернул обратно. Подойдя к отелю, увидел, что пожиратель по-прежнему преданно смотрит вдаль. Ждёт, когда вернусь.
Я подошёл к нему.
— Привет. Думал, что ты за мной увяжешься.
— Ты сказал, что сам скажешь мне, когда будешь готов, — прошелестел пожиратель. — Я решил не беспокоить тебя, чтобы не мешать готовиться.
— Молодец. — Я поднял руку с чётками. — Видишь?
— Восемь, — пробормотал пожиратель.
— Угу. И я действительно становлюсь сильнее. Сегодня нескольких твоих собратьев по рылу отоварил — хотя раньше не мог. И чётки теперь прятать могу.
Я шевельнул рукой. Чётки исчезли.
Пожиратель это никак не прокомментировал. Просто сказал:
— Я жду.
— Ага. Я помню.
Я развернулся и пошёл обратно в отель. Поднимаясь в лифте, думал, что что-то меня сейчас царапнуло. Пока шёл по коридору, сообразил, что.
Пожиратель решил меня не беспокоить.
Пожиратель. Тварь, по определению способная только жрать и хватать всё, до чего дотянется, задумалась о том, чтобы не причинить кому-то беспокойство. Не абы кому, конечно, а человеку, от которого зависит её, этой твари, будущее. Но тем не менее.
То есть, получается, пожиратель прогрессирует? Движется к свету независимо от меня? Интересная мысль, надо будет её обдумать. Только не сейчас. Сейчас — Дима.
Я постучал в дверь номера.
Ответа не было. Выждав приличествующее случаю время, я воспользовался универсальной ключ-картой и вошёл в комнату.
Дима лежал на кровати поверх покрывала и спал. Я остановился в задумчивости. Подождать, пока проснётся? Как-то это так себе: сидеть в номере парня и смотреть, как он спит. Я бы после такого на контакт не пошёл. Уйти и зайти попозже? Сам вырублюсь, а Мстислава потом шкуру снимет…
И тут у меня в голове щёлкнуло: стоп! Зачем призракам спать⁈
— Рота, подъём! — рявкнул я во всю мочь своих призрачных лёгких.
Дима встрепенулся, но как-то вяло. Посмотрел на меня сонными глазами.
— А, это ты… Чего орёшь?
— А ты чего спишь? Солнце ещё высоко, между прочим.
— Да я как-то по ночам привык. — Дима завозился, сел и зевнул.
— Чего привык? — Я занял кресло у стола по уже сложившейся профессиональной привычке.
— Ну, всё. Жить. Работать.
Я вспомнил об увлечениях Димы и тихонько хмыкнул. Да, наверное, изучать всякую оккультную премудрость атмосфернее по ночам. При свечах. Главное клавиатуру парафином не заляпать.
Однако нам надо было работать сейчас. Потому что ночи у Димы могло не быть. Он-то может найти объяснения своему дневному сну хоть в чём — в привычках, в усталости, в избытке мелатонина. Я же знал одно: если призрак становится сонным и вялым, значит, душа постепенно заворачивает ласты.
Самое фиговое в нашей работе то, что нет смысла спрашивать напрямую: «Что тебя держит на земле?» Ответ какой-то, разумеется, будет, но поведёт по ложному пути. Отвечать-то будет разум, а не душа. Поэтому и приходится извращаться и пробовать разные подходы вокруг да около.
Беда моя заключалась в том, что я этим практически не занимался. Я всегда шёл как-то интуитивно, действовал по обстоятельствам, и у меня в итоге получалось. Однако сейчас, после беседы с Денисом, вдруг осознал, по какому минному полю блуждал, избегая подрывов.
Растворится Дима, исчезнет одна из моих бусин… Ладно, фиг с ней, с бусиной. Это лишь свидетельство, что я облажался, материальное напоминание. Димку жалко…
И интересно, кстати, которая бусина исчезнет? Если я всё правильно понял, то это будет бусина, оставшаяся после кого-то, кто наиболее на Диму похож.
Я посмотрел на свои чётки и заметил, что одна из бусин чуть заметно мерцает. Напрягаться не пришлось. Мне было достаточно раз взглянуть на бусину, чтобы вспомнить душу, вознесение которой принесло мне её. Мерцала Лиза. Мой первенец.
Сейчас я могу её использовать, и у меня появится понимание, куда вести Диму. Попробовать?.. Но тогда бусина Лизы исчезнет. Мне, честно сказать, жалко терять такое воспоминание. Да и светится она самую чуточку — значит, наверное, подобие весьма отдалённое
— Ты чего залип-то? — спросил Дима, потихоньку приходящий в себя. — Это у тебя что такое?
— Послужной список, — сказал я и, тряхнув запястьем, спрятал чётки. — Как чувствуешь себя?
— Сонно, — зевнул в ответ Дима. — Как-то так, знаешь, ничего не хочется.
Знаю, блин. То-то и оно, что знаю Думай, Тимур. Думай!
Лиза. Что у Димы общего с Лизой? Представления не имею. Я даже не знаю, почему вознеслась Лиза. Чего ей не хватало для вознесения?
Простого разговора по душам? Ну, с Димой мы сколько уже говорили. Приключений с пожирателями? У Димы было даже круче. Бутылки пива? Ну, это даже не смешно.
— Пивка, может? — всё-таки предложил я.
Дима поморщился.
— Да ну, неохота. Слушай, а может, я ещё покемарю, а? А утром поговорим. Чё-то я какой-то вообще варёный.
Утра у тебя может и вовсе не быть, вот в чём загогулина. А если будет, то лучше ты себя не почувствуешь. Но сказать об этом — значит, посеять панику. Паника же никогда не помогает.
— Скажи, ты жалеешь о чём-нибудь? — спросил я.
— В смысле? А, типа, по жизни, что ли?
— Ну.
— Да вроде нет… А ты?
— Не знаю, — честно сказал я. — Ну, может, если бы начал жить заново, то в некоторых случаях поступил бы иначе… Но скорее всего просто бы подох с тоски.
— Вот да, такая же лабуда. Снова в школу — прикинь?
— Бр-р-р! — содрогнулся я. — Нет, боже упаси. Пускай молодые горбатятся, мы своё оттрубили.
Дима хохотнул, и я порадовался — контакт вновь завязался.
— Я понял, о чём ты, — сказал Дима. — Типа, мне что-то надо исправить, чтобы вознестись… Слушай, ну вот реально — не знаю. Так, с ходу, на ум ничего не приходит. А если не приходит — значит, ничего важного и нет. Так?
— Не совсем. У нас речь не про ум идёт, а про душу. То другое.
Бусина Лизы замигала ярче. Видеть я этого не видел, но почувствовал. И что сие значит? Я подобрался ближе к сути? Дима стал ближе к Лизе? Полцарства за мануал!
— Знать не знаю, что такое душа, — признался Дима. — Честно. Всю жизнь старался её защитить. Понимаю, что это что-то очень важное. Но как начнёшь думать… Это не ум — ум привязан к мозгу. Эмоции тоже завязаны на мозг и гормоны. Чувства — там же. А что такое душа? Где она? Есть вообще, или нет её? Как проявляется?
— Сказать, что я думаю?
— Валяй.
— Я думаю, что душа от разума отделена стеной. И если разум в эту стену иногда стучится, что-то через неё перебрасывает, пытается выйти на контакт, то душа в ответ молчит. Вообще ничего не делает. Чей-то разум пожмёт плечами и решит, что там ничего нет. И забудет про стену. А чей-то продолжит искать к душе подходы. И вот у первого разума душа умирает. А у второго доживает до самого конца. И тогда внезапно оказывается, что она — самое главное и есть.