Целитель. Этот мир, придуманный нами

Глава 7

Понедельник, 18 июля. День по БВ

Борт ЭМК «Циолковский»

Весь условный день Бельский проторчал в тесном обсерваторном отсеке. На его лице отложился слабый след резинового нарамника, он отсидел ноги, а «марсианское кольцо» всё не давалось — ни глазам, ни приборам.

Марс, похожий на колоссальную спелую тыкву, ворочался внизу, подставляя то один бок, меченный рваным шрамом Долины Маринер, то другой, где Лабиринт Ночи плавно переходил в плато, вздыбленное гигантскими вулканами… Вон они, выстроились — Арсия… Павонис… Олимп…

Пётр вздохнул, провожая взглядом «картофелину» Фобоса. Когда-то, очень давно, миллиарды лет назад, этот спутник был куда крупнее — раз в двадцать, наверное. Но, стоило ему приблизиться к Марсу — и Протофобос не выдержал испытания гравитацией, развалился, расплылся вокруг Красной планеты массивным кольцом.

Память о том древнем распаде хранит «малый» спутник Деймос — плоскость его орбиты чуть отклонена от марсианского экватора.

За сотни и сотни миллионов лет Фобос как бы воскрес, «пересобрался» в нынешнее небесное тело, сильно похудевшее, но тоже не бессмертное — «большой» спутник постоянно снижается, сближаясь с планетой на пару сантиметров в год. Вроде бы, ничтожная величина, но двадцать миллионов лет спустя приливные силы опять разрушат Фобос, эту пористую груду камней и пыли, что удерживаются вместе лишь за счет притяжения…

Бельский задумался, и быстренько посчитал, вводя в комп свежие данные. Ну, да… Конечно!

Протофобос развалился, когда его орбита достигла «высоты» в три диаметра Марса — именно тогда Деймос ощутил гравитационное влияние кольца, заработав отклонение почти в два градуса!

Часть обломков сложилась в «новый» спутник, другая часть выпала на поверхность планеты, а третья кружится до сих пор — по орбите Фобоса!

Кряхтя, Бельский выпрямил ноги, для чего пришлось согнуться в поясе, заодно уводя голову от блока стрекочущих регистраторов, и утопил клавишу интеркома:

— Павел? Это «Питер».

С подачи Шарлотты его интимное имя стало общеупотребительным. Астрофизик успокаивал себя тем, что никто из экипажа не звал его женщину «Шарли»…

— Здорово, Пит! — бодро откликнулся Почтарь. — Как успехи?

— Помнишь, я рассказывал… в среду, кажется, что Марс скорее всего имеет разреженное кольцо, небольшой остаток давным-давно распавшегося Протофобоса? Полагаю, кольцо состоит из пыли и мелких обломков. Именно его частицы заставляют Фобос приближаться к Марсу. Обнаружить кольцо, доказать, что оно вообще существует, я смогу на днях, когда запустим зонд. А пока только рекомендации: на подлете к Марсу не пересекать плоскости орбиты Фобоса!

— То есть, плоскости марсианского экватора? — деловито уточнил командир корабля.

— Именно!

— Отлично, Пит! — явно повеселел Павел. — Готовимся к посадке!

Тот же день, позже

Марс, Долина Маринер, каньон Мелас

— Расстыковку разрешаю, — объявил интерком.

— Вас понял, — мужественным голосом ответил Почтарь, и жестом пианиста пробежался по пульту. Что-то тихонько прошипело, и посадочный модуль, в проекте «Аэлита» громко названный МПК — марсианским посадочным кораблем — отделился от «Циолковского».

В боковом иллюминаторе проплыл ЭМК, похожий на собранную маленьким ребенком игрушечную пирамидку из цилиндров, разнившихся поперечником и длиной. Самые толстые в охвате «бочки» — энергетического и двигательного отсеков — казались еще шире из-за налепленных шаробаллонов и ребристых панелей радиаторов, а посередине «обитаемой» носовой части торчал кронштейн с тарелкой антенны.

Далекое Солнце подсвечивало условный верх корабля, а «низ» отражал нежное апельсиновое сияние финиш-планеты.

Павел не выдержал, и распустил губы в улыбке. Пускай ему не удалось первым из советских ступить на Луну, но вот по Марсу он нагуляется вдоволь!

— Как настроение? — спросил он, не оборачиваясь.

— Боевое! — браво откликнулся Бирский, и лицемерно вздохнул, косясь на Строгова: — Бедный наш экзобиолог… Я же весь отсек забью образцами! И куда ж ему складывать марсианские кактусы и тушки мимикродонов?..

— Забивай… — скучно откликнулся Андрей. — Хорошо, если хоть одну бактерию найду, самую завалящую! Да и то в виде нежизнеспособной споры…

— А ты почему пистолет не взял? — строго спросил его Павел.

— Зачем? — не понял Строгов, печальных мыслей полон.

— Зачем, главное! — возмутился командир. — А как ты собираешься отбиваться от летучих пиявок⁈

— Ой, да ну вас! — насупился биолог.

— Нэ журысь, хлопэць! — ухмыльнулся Почтарь, припоминая «мову». — Глянь лучше в иллюминатор! Мы на Марсе!

— Это — да, — заулыбался Андрей.

МПК снижался, но реденькая атмосфера почти не оказывала сопротивления. Слегка закругленный шар планеты накатывал, стеля под днище разлом Долины Маринер, пропахавшей кору на тысячи километров вдоль и поперек, пока посадочный модуль не замер над огромным каньоном Мелас.

Это была чуть ли не самая глубокая низина на Марсе, здесь поверхность проваливалась на одиннадцать километров — по утрам дно каньона заволакивал туман, а днем пески, камни и скалы грелись на солнце. Впрочем, перепад высот вовсе не означал пропасти, чей край задирается выше Джомолунгмы. Нет, склоны каньона спадали полого, да и сама долина распахивалась ширью и далью, но это не умаляло грандиозности Меласа.

— Приготовиться к посадке, — напрягся Почтарь.

Где-то на задворках сознания шастала юркая и скользкая мыслишка — если он облажается, им никто не поможет. Пусть даже МПК сядет штатно… А что такое МПК? Посадочная ступень плюс жилой отсек цилиндрической формы, состыкованный со сферической кабиной возвращаемого аппарата. И, стоит этому ВА получить повреждение… Они останутся на Марсе навсегда. В мумифицированном виде.

Это на Луне можно надеяться на помощь и спасение, а тутошний оранжевый мир слишком далёк от Земли…

«Да что за негатив лезет в голову? — разозлился Павел. — Как там Мишка выражается… Всё будет хорошо и даже лучше!»

МПК завис в сотне метров над мелкими барханами — и канул вниз. У самой поверхности дюзы выбросили тусклое пламя, и посадочный модуль грузно осел на расставленные опоры.

В наступившей тишине Почтарь слышал лишь человеческое дыхание, свое и товарищей.

— Сели, вроде… — пробормотал Бирский.

— Ага… — поддакнул Строгов, и зашлепал ладонями в перчатках, аплодируя пилоту.

— Ну, что? — разлепил губы Павел, и нервно хихикнул. — Прогуляемся? Чур, я первый!

— «Маленький шаг человека…» — загнусавил биолог, отстегиваясь.

— Стоп-стоп-стоп! — воскликнул планетолог. — Надо внешнюю камеру включить! Или сначала прорепетируем?

— Еще чего! — буркнул Почтарь, глянув на приборы. — Так… Корабль вне видимости, обрадуем наших на следующем витке! Я пошел…

Он втиснулся в шлюз-камеру, и запер за собой внутренний люк. Пол под ногами дрогнул. Мгновенный испуг медленно рассосался — это опоры чуток удлиняются или убираются, выравнивая МПК.

Внешний люк поддался с легким шипением, и отвалил вбок. Почтарь сглотнул всухую. Перед ним, до слоистых уступов гор, тянулись невысокие дюны, пересыпанные каменным крошевом. Всё виделось очень четко, не смазанное «плотными слоями». И ничем красным, даже оранжевым пустыня не отсвечивала — обычный песок, как на Земле — изжелта-белый. А блекло-голубое небо отдавало розоватым…

Шумно вздохнув, Павел спустил лесенку из легких сплавов — и слез. Ступил на поверхность Марса.

— Прибыли! — выдохнул он.

Там же, позже

Бирский воткнул ножки штатива прямо в истоптанный бархан, пошатал невесомую конструкцию — держится, вроде… — и осторожно укрепил камеру. Как-то так вышло, что съемки свалили на него.

«Ты же у нас фотограф? Ну, вот! Да какая разница, любитель ты или профессионал! Снимать умеешь — и ладно…»

Хмыкнув, Шурик глянул в откидной дисплей — МПК смотрелся очень внушительно. Суставчатые опоры, сферобаллоны, дюзы… Обитаемый отсек, будто постамент для шаровидной взлетной ступени… А в сторонке, на вершине рыхлого холма, воткнуты два флага — красный и звездно-полосатый.

Досадуя на мешавший шлем, планетолог выпрямился. Композиция удачная, хоть сейчас на обложку «Тайма»!

Честно говоря, ему было бы приятней, вейся над марсианскими пустынями один лишь стяг, но… Все-таки двигуны Чанга-Диаса неплохо дотолкали корабль. Да и Шарлотта — великолепный астронавигатор. И в профиль, и анфас…

«Везет же Петру… — мелькнуло у Бирского. — Хм… Питу».

— Сашка! — толкнулся в наушниках голос Почтаря. — Всё, станок я собрал. А этот где… бур-автомат?

— Подожди, подожди! — засуетился планетолог. — Я сам!

— Давай… — ворчливо отозвался Павел. — Только в темпе! Вечереет уже…

Сняв камеру, Шурик оглянулся на непривычно маленькое Солнце, зависшее над Лабиринтом Ночи. По темнеющему небу плыли редкие облачка…

«Не совсем усох старина Арес… Может, и признаки жизни подаст?» — подумал планетолог, и поскакал к буровой площадке. Скакалось легко — здесь он весил каких-то тридцать кило. Впрочем, особенно подпрыгивать не стоило — масса-то осталась прежней. Можно так навернуться, что и скафандр не спасет… А если он расколотит камеру… Не, лучше разбить голову…

— Товарищи! — от взволнованного голоса Строгова у Шурика мурашки пошли. — Идите сюда! Я тут кое-что нашел…

— Боевой треножник марсиан? — натужно пошутил Бирский.

— «Стань тенью для зла, бедный сын Тумы, — продекламировал Почтарь, — и страшный Ча не поймает тебя…» Сюда — это куда?

— Двести метров от места посадки к востоку, — затараторил Строгов, — у того маленького хаоса!

На громадную сыпучую дюну планетолог и командир корабля поднялись вместе, только с разных сторон. Отсюда хаос виднелся, как торт на блюде. Да он и впрямь походил на пирог, порезанный как попало — скалы с плоскими вершинами дыбились над песчаной пустошью, разделенные беспорядочно пересечёнными ущельями. На фоне угольно-черной скалы, смахивавшей на покосившуюся Каабу, метался Андрей. Приметив товарищей, он замахал руками.

— Сюда! Смотрите!

Бирский подбежал первым.

— Куда? — заоглядывался он. — Где? Что?

— Вот! Малость откопал! — с гордостью вытолкнул Строгов, и бережно пошлепал ладонью темный надолб, терявшийся на фоне скалы. — Строматолит!

— Ах, вон оно что… — затянул планетолог с отчетливым разочарованием. — Похож…

Стянув перчатку, он провел ладонью по шершавой, мелкопористой поверхности. Больше всего надолб походил на сросток каменных сфер, но приглядишься — и видишь, что перед тобою губка, стяжение мельчайших известковых кружев…

— Господа профессионалы! — буркнул Почтарь. — Может, объясните тупому космонавту, чем ему восхищаться?

— Это окаменелость! — сияя, объявил Строгов. — Понимаешь? Ну, что-то вроде коралла! Ее оставила колония марсианских бактерий миллиарды лет назад! Здесь тогда было море или залив Северного океана… Понимаешь? Есть ли жизнь на Марсе сейчас, науке не известно, но она здесь точно была!

— Ага… — глубокомысленно высказался Павел. — Тогда понятно. С открытием вас, товарищ Строгов! Так… Давайте-ка закругляться! Солнце садится уже. Сашок, бегом снимай… этот… как его…

— Строматолит, — подсказал Андрей, любовно оглаживая свою находку.

— Вот его, ага, и дуй на буровую!

Бирский торопливо заснял «сфероидально-столбчатый мегастроматолит» с трех ракурсов, вручил камеру счастливому первооткрывателю — и почесал к месту бурения.

Ему не терпелось что-нибудь открыть. Прямо сейчас. Срочно. И что-нибудь такое… Такое, что Шарлотта ахнет и всплеснет руками!

А у нее даже руки красивые, не говоря о ногах. О ножках…

Грубо оборвав пленительные видения, Шурик выбежал к станку, и даже не запыхался. Резким движением он распаковал новенький бур-автомат, проверил и, бережно взяв на руки, как дитятю, вставил в автоподатчик.

«Подключить! — суматошно подумал планетолог, выбирая кольчатый кабель. — А, Паха же подключил…»

Выдохнув, Бирский надавил на «грибок» красной кнопки, и умный механизм издал низкое жужжание, забуривая первую скважину на Марсе…

…Смеркалось, и плюс сменился на минус. Солнце садилось за горизонт, вот только не калилось багряным или малиновым свечением, а наливалось холодной синевой. В темной ясности просияли звезды, почти не мерцая, как в открытом космосе.

Крошечный кругляшок Деймоса завис на восточном небосклоне, а быстрый Фобос восходил на западе, спеша обернуться вокруг Марса…

— Все на борт! — дрогнули наушники.

— Иду… — вздохнул Шурик.

Наскоро глянув на приборы, он зашагал по безмолвной пустыне. Ничего… У него еще четыре дня впереди! Время есть…

Среда, 20 июля. Позднее утро

Ново-Щелково, улица Колмогорова

Наталишка еще с первого класса уверилась, что ей очень повезло, причем дважды — она родилась паранормом и училась вместе с такими же «хомо новусами».

Девушка лишь однажды испугалась той непонятной энергии, что бродила в ней, но Мигел был рядом. Он искренне радовался тогда и шутливо восклицал: «Да пребудет с тобой Сила!»

И Наталишка тоже смеялась и прыгала — теперь она стала такой же, как дед!

А вот ее одноклассникам приходилось нелегко. Тимку Зимина из далекой сибирской деревни, вообще, чуть местные изуверы не убили. Сперва к столбу привязали, начали беса из него изгонять, да так распалились, что обложили мальчика хворостом, и чуть живьем не сожгли. Хорошо еще, друзья у Тимофея нашлись — и сами вступились, и участкового привели…

Наталишка, бывало, даже стеснялась того, что она такая благополучная и счастливая. Да! Это же счастье — просыпаться, улыбаясь! Потому что чувствуешь, знаешь — у тебя впереди долгая-предолгая жизнь, а ты совсем-совсем молодая — и красивая! О, она это знала точно — Мигел никогда не обманывал девушек, даже если они сами желали быть обманутыми…

А тут еще и каникулы — чудесная пора! Даже скучные взрослые, вырастая в нудных стариков, вспоминают те минувшие деньки, жаркие и веселые, когда бежишь к речке, легкий и звонкий, и купаешься до посинения! А если и встаешь рано-рано утром, то по своей воле, чтобы бродить в зябком тумане, сапогами сбивая росу — и тягать рыбку с мостков…

Загорать дочерна, гулять дотемна!

…Напевая, Натали де Ваз Баккарин-Гарина вышла к знакомому дому рядом с подраставшим парком.

Сначала она, конечно, метнулась к озеру. В июле водоем напоминал лягушатник — народу полно! А коварный Антон еще и сдавал акваланги напрокат. Конечно, кому попало их не доверяли, да и новоявленные дайверы не в одиночку погружались, а с опытными инструкторами.

Кто-то поплавает, и уйдет, а кого-то по-настоящему притянет. Глядишь, и на одного «ихтиандра» больше стало!

А Лея не просто опытная, она медик и давно сдала нормативы ОСВОДа. Но как аквалангисты оповестили печальным хором, красавица-блондинка сегодня не появлялась.

И Наталишка поскакала к Лее домой — одной же неинтересно!

Дом деда Мигела встретил ее деловитым гудением пылесоса — по холлу расхаживала баба Инна в коротком халатике, и водила по ковру яростно шипящей щеткой.

— Бабушка! — прозвенела Наталишка, опуская приветы. — А Лея дома?

— Лея до-ома-а… — пропела Дворская, носком ноги выключая воющий «Вихрь», и чмокнула гостью в щеку. — Привет, лапусёночек! Поднимайся. Она у себя и… Какая-то она сегодня задумчивая. И о-очень серьезная!

— Я ей подниму настроение! — хихикнула внучка.

Мигом сменив кроссовки на тапки, она взбежала по лестнице, и заглянула в комнату Леи. «Красавица-блондинка» сидела на диванчике, положив ногу на ногу, и рассеянно глядела в окно.

— Буду лепить с тебя «Мыслительницу»! — сообщила Натали, распускаясь улыбкой.

Лея не сразу всплыла из глубин, но вот заулыбалась и ожила.

— Приве-ет! — потянула она. — Как жизнь?

— Каникулы! — засмеялась «сестренка». — А бабушка сказала, что ты сегодня о-очень серьезная!

Улыбка на Леиных губах пригасла.

— Понимаешь… — девушка встала и пальцами ног подцепила босоножки.

— Педикюр делала? — сразу заинтересовалась Наталишка.

— Делала, — нетерпеливо отмахнулась Лея. — Послушай! Я только сегодня ночью уяснила для себя очень и очень важную вещь…

— Какую? — округлила глаза «младшенькая».

— Я поняла свое предназначение, — раздельно проговорила «старшенькая». — И ты мне очень в этом помогла!

— Я?..

— Ты! Я прочитала «Ганфайтера»… Роман мне понравился, но самая большая интрига крылась в обложке!

— Да! — с жаром воскликнула Натали. — Не знаю, как так вышло, но на ней изобразили нас! Я и себе купила эту книжку… Как только в Москву вернулась, сразу и купила. А потом, смотрю, и Антон такую читает! Я сегодня забегала в клуб… Знаешь, как он меня назвал? «Привет, говорит, „Стоун“!»

— А ты, я вижу, мелировалась, — Лея растрепала Наташины пряди. — Тебе идет.

— Правда? — залучилась «Стоун».

— Чистая правда, беспримесная…

— Так Мигел говорит… Ой, — смутилась Наталишка, — вечно я тебя перебиваю! Ты говорила что-то про интригу…

Протянув руку, Лея достала с полки «Ганфайтера».

— Смотри. Да, Рожкову и Стоун как будто с нас писали, но ты приглядись! На иллюстрации ты выглядишь явно не на четырнадцать. Тебе тут, как мне сейчас — лет двадцать, как минимум. Ровно столько, сколько стукнет в две тысячи восемнадцатом году!

— В восемнадцатом мне исполнится двадцать один… — негромко сказала «носса сережейра». Глаза цвета спелой вишни потемнели. — А я ведь думала об этом… Как раз в день твоего рождения! Только у меня всё не очень складывалось…

— А теперь? — ласково улыбнулась Лея. — Сложилось?

— Д-да… — запинаясь, выговорила Наталишка. — Только я не слишком верю себе… Полагаешь, ты — та самая Лена Рожкова? Будешь… Ну… Ой, я опять запуталась!

— Ничего ты не запуталась! — старшая взяла младшую за руки. — Да! Семь лет спустя я буду той самой Леной Рожковой. А ты — Наташей Томиной! Помнишь, как якобы звали ее реципиентку? Алла Вишневская! Чувствуешь связь?

— Чувствую… — механически пробормотала Натали.

Лея, сложив руки под грудью, прошлась к окну.

— Не думай, что я зациклилась на романе, — сказала она отрывисто. — Книга лишь подтолкнула меня к верному ходу мыслей. Знаешь, что меня окончательно убедило? Я же была на том Новом году, когда княгиня… Ну, как бы основала Приорат Ностромо! И я слышала, как папа рассказывал о том самом дне. Он сам сказал, что больше всего его поразило отношение тех двух девиц к нему — обе любили его!

— Как мы… — пробормотала Наталишка. Она с силой сцепила ладони. — Но я же ничего не знаю, не умею! И… Леечка! — ее голос задрожал. — Больше всего на свете я хочу помочь деду! Я ведь действительно люблю его, сильно-пресильно! А стать Наташей Томиной… Это же мечта мечт! Так нельзя говорить, но ты поняла. А знаешь, чего я очень и очень боюсь? А вдруг мы ошибаемся⁈ И всё, что сейчас наговорено — ошибка?

— А ты думаешь, отчего я такая серьезная? — криво усмехнулась Лея. — О том же думаю! Так… Стоп… — она прижала ладони к щекам, словно пытаясь загасить вспыхнувший румянец. — Давай по порядку. Твое незнание и неумение — это временно. У нас впереди еще целых семь лет! И мне еще учиться, и тебе… Ты уже думала, куда будешь поступать? Или пока туман?

— Никакого тумана! — резко мотнула головой «Наташа Томина». — Буду физиком, как дед. А вот куда… Или физфак МГУ или МФТИ.

— Барометр показывает «Ясно»! — улыбнулась «Лена Рожкова». — А что касается ошибки… Я сегодня же, сейчас же позвоню ее сиятельству и договорюсь о встрече!

— Правильно! — горячо одобрила Наталишка. — А потом расскажешь мне!

— Договорились!

— Девчо-онки-и! — донесся зов Инны. — Идите кушать!

— Пошли, — улыбнулась Лея. — Голодными нас всё равно не отпустят!

Тот же день, позже

Москва, проспект Калинина

Марина Исаева взволнованно ходила из угла в угол, то потирая ладони, то переплетая пальцы.

— Не мельтеши, — заворчала фон Ливен. — Давай с самого начала, и по порядку.

«Росита» выдохнула.

— Полчаса назад мне позвонила Инна Дворская, — доложила она, — и сообщила, что Лея и Натали, по ее выражению, «возвели дважды два в степень»! Они догадались о своем предназначении. Но как! Мистика какая-то… — порывшись в сумке, Марина вытащила книгу в яркой обложке, и протянула ее княгине. — Вот! Такую книгу Натали подарила Лее на день рождения… На той неделе.

Фон Ливен с интересом разглядела обложку.

— Хм… Точь-в-точь, как на той визуализации… — отложив томик, она радостно хлопнула в ладоши. — Вот видишь! Сбылось мое предсказание! А ты еще и не верила!

— Я, как была комсомолкой-атеисткой, так ею и осталась, — забурчала Исаева. — Знаю, вы религиозны, а я, вот, не верю во всю эту «поповщину»!

Княгиня весело рассмеялась.

— О-о, Мариночка! Боюсь, мои религиозные взгляды вызовут яростное сопротивление и попов, и раввинов, и мулл, и даже лам! Да, я разделяю мнение Рехевама Алона о сущности Миши Гарина… Мариночка, милая, не спорь! «Машиах» он или не «Машиах», состоит ли в родстве с домом Давида или не состоит, но Миша реально стал для нашего мира тем, кого призывали в молитвах: иудеи — Мессию, а христиане — Спасителя! Кстати, наш Антон подкинул отличный вариант для атеистов… «Антоний» ведь тоже отвергает божественное вмешательство! Зато разрабатывает оч-чень интересную гипотезу о Гомеостазисе Мироздания. Поинтересуйся как-нибудь! А это… — она постучала пальцами по обложке книги. — Ну, что ж… Можно счесть совпадением совпадений — необходимость проявилась через случайность! Хотя… Давай-ка проведем расследование, просто для очистки совести — как портреты Леи и Натали стали иллюстрацией к фантастическому роману!

— Давайте! — выдохнула «Росита». Помедлив, она неуверенно поинтересовалась: — А… Что же теперь… что дальше будет?

Фон Ливен усмехнулась, вангуя:

— Скоро они придут к нам проситься, чтобы мы их взяли в КГБ, обе придут! Придётся брать, чтоб сами дров не наломали, они могут…

Там же, позже

Елена фон Ливен с громадным облегчением, а потому и с немалым удовольствием выслушала сбивчивый рассказ Леи Гариной.

— А чего мы, собственно, стоим? — как будто опомнилась княгиня, и повела рукой: — Присаживайся. Сейчас я тебе кое-что покажу…

Поелозив «мышкой» по столу, Елена Владимировна кликнула по «закрытым» файлам, набрала пароль и вывела на экран пару визуализаций.

— Узнаёшь?

Лея часто закивала, глядя на портреты, отображенные монитором — свой и Наталишкин.

— Да-да! На обложке точно такие же!

— Ну, с книгой мы еще разберемся, — проговорила ее сиятельство, — однако здесь ты видишь те самые фотороботы, которые твоя мама составила… э-э… по памяти твоего папы. Лена Рожкова и Наташа Томина. Кстати, Миша верно описал фигуру Рожковой, схожую у всех женщин рода Иверневых — крутобедрая, «амфорная» линия, тонкая талия, длинные ноги и высокая грудь. Он сказал, что Лена была похожа на твою маму, только ростом повыше и… хм… размером побольше. Маргарита Николаевна тогда сразу признала в описании тебя, а вот вторая девица… Лишь в этом году Натали Гарина стала похожа на свою давнюю визуализацию! — Она усмехнулась, заметив волнение посетительницы. — Что ты так на меня смотришь? Ждешь ответа? Как будто сама не догадалась… Да, спасать папу и деда, спасать всех нас и весь мир заодно выпадет вам с Наталишкой!

Лея, однако, не испугалась, а повеселела.

— Тогда… — выговорила она. — Тогда возьмите нас в КГБ! Мы готовы!

Фон Ливен ощутила духоподъемный момент торжества, но ответила без тени улыбки:

— Не знаю уж, как ты представляешь себе службу в органах госбезопасности. По фильмам, наверное… Да, безусловно, сотрудницы с такими способностями, как у тебя и твоей сестрицы-племянницы Наталú, нужны КГБ… Но! На постоянной основе, а не для разовой, хоть и очень важной акции! А для этого, помимо медицинского образования, тебе предстоит пройти специальные курсы и все проверки, затем принести присягу и получить офицерское звание. И только тогда ты сможешь исполнить своё предназначение. Готова ли ты пойти на такое?

Лея гибко встала.

— Да, готова! — четко и ясно ответила она.

Княгиня успокоено кивнула.

— Всё, что я сейчас сказала, — строго добавила она, — в ещё большей мере касается твоей сестрицы-напарницы, ведь ЭШИ «Китежград» — это учебное заведение, подведомственное КГБ, что-то вроде кадетского корпуса, и каждому выпускнику будет предложен вариант работы «в органах», учитывая его призвание и способности. Я в курсе увлечений и склонностей Наталишки, физики КГБ тоже очень нужны… Что же касается твоей будущности… Светлана Евгеньевна уже была у меня, спрашивала насчет клинической ординатуры. Так вот… В институте Сербского проводятся секретные эксперименты по… выражаясь на бытовом уровне — по «аппаратной перепрошивке мозгов», и тебя припишут к этой группе… Разумеется, обвешав при этом целой гирляндой подписок и допусков! КГБ нужен не просто оперативник с дипломом врача-психиатра, а специалист, способный сходу манипулировать сознанием кого угодно, в том числе и контрагентов с метакортикальной аномалией. Всё ясно?

— Так точно, Елена Владимировна! — почти по-уставному ответила Лея.

Выпроводив Гарину, её сиятельство крепко ударила в ладоши и радостно потерла их. Сладили дело!

А она уже твердо решила, чем занять эту «сладкую парочку» после «хронодиверсии». И была уверена, что обе девушки, в жилах которых течет Святая Кровь, будут рады своей миссии.

«И как же это волнующе, как символично! — Елена фон Ливен молитвенно сложила ладони. — Дети Спасителя явятся в мир своего отца… очищать „Гамму“ от скверны!»

Четверг, 21 июля. День

Дальнегорск, проспект 50 лет Октября

Для «СТР-40» лёту от Владивостока до Кавалерово — минут тридцать. А от Кавалерово до Дальнегорска еще час езды — рейсовый «Икарус» подхватил Антона Скопина рядом с маленьким, кирпично-стеклянным аэропортиком, прячущимся за строем сосен.

Шоссе… Тайга… Лесистые сопки… Пугающие пропасти на перевале… Длинные туннели… И вот он, горняцкий поселок, зажатый в долине Тетюхе — шумливой, мелкой речки. Но это сейчас, летом, а вот если осенью нагрянет тайфун… Тетюхе моментом обратится в бушующий, грохочущий поток, чьи мутные воды бешено грызут берега, снося мосты и обрушивая дома.

В поселке и улица-то всего одна, извилистая и кривоколенная, но пышно названная проспектом. Выйдя на остановке «Госбанк», капитан Скопин прогулялся мимо парочки скверов, мимо местных девятиэтажных «высоток» и стадиона, где летал мяч. Подождал, пока по рельсам узкоколейки прокатит тепловоз, тянущий вагонетки с добытой рудой, и выбрался к скучной серой пятиэтажке.

«Вроде, здесь…»

Антон поднялся на четвертый этаж, и позвонил. Дверь открыл высокий сухощавый мужчина в годах, с лицом холодным и отстраненным. Очки в тонкой оправе не скрывали внимательный взгляд.

— Товарищ Большаков? — дружелюбно улыбнулся гость, качнув тонким чемоданчиком. — Валерий Петрович?

— Да, это я, — ответил хозяин. Голос его прозвучал спокойно, хотя и отдавал в сиплость.

Удостоверение капитана госбезопасности не слишком его впечатлило.

— Меня зовут Скопин, Антон Скопин, — выговорил оперативник, пряча красные «корочки». — Могу я задать вам пару вопросов?

— Проходите, — Большаков посторонился, впуская «представителя органов», и затворил дверь. — Вон тапки… Чаю, может?

Офицер госбезопасности, демонстративно пыхтя, переобулся.

— А вы знаете, — включил он обаяние на полную, — не откажусь даже от бутербродиков!

Валерий Петрович впервые улыбнулся.

— Тогда давайте на кухню! Жена уехала купаться и загорать, сейчас самый сезон… Хотя, по мне, так водичка в Японском море холодновата.

Закипел чайник, колбаска и грудинка неэкономно пластались под охотничьим ножом, а вот и горчичка… Две чашки, две ложечки, сахарница старого китайского фарфора…

— Угощайтесь! — Большаков устроился за небольшим столом у окна, Скопин примостился напротив. — Внимательно вас слушаю.

Оперативник сперва хорошенько откусил, сложив трехэтажный сэндвич, и лишь затем полез в свой «дипломат».

— Это ваша книга? — он вынул недавнее издание «Ганфайтера».

— Чистосердечно сознаюсь, — улыбнулся автор. — Моя. Что-то не то написал?

— Нет-нет! — Скопин еще раз угостился. — Вше претенжии к ришунку на обложке… — Энергично прожевав, он добавил проясневшим голосом. — Дело в том, что художник, рисуя выдуманных Рожкову и Стоун, изобразил двух реальных девушек…

— Ах, вон оно что… — затянул Большаков. — Теперь до меня начинает доходить… Ну, моих героинь я точно не рисовал, хотя хорошо представлял себе их образы. Вообще, во всех книгах подбираю женские персонажи, как для себя! И… да, на обложке они вышли именно такими: слегка гротескная «бидструповская» блондинка Рожкова и утончённая, медитеранского типа Стоун, в стиле Белуччи. Только с Наташей у меня непонятка вышла: в исходной рукописи она была не Стоун, а Кирш… это «вишня» по-немецки… но редактору в издательстве такая фамилия не «подошла». Ну, не знаю… — он усмехнулся. — Возможно, так звали его тёщу от первого брака или нелюбимую училку литературы в школе! Короче говоря, он упросил меня поменять фамилию медитеранской красотки. Я только плечами пожал: мне-то какая разница? Всё равно замуж за Тима «Сихали» выйдет — станет Браун! И переправил «Кирш» на «Стоун». Редактор дал добро… — Автор задумчиво потер двухдневную щетину. — Хотя погодите, вспомнил один момент. Как правило, штатный художник издательства пишет мне на почту — интересуется, что изобразить на обложке. Так и раньше было… вот и в мае он задал мне тот же вопрос. Я и ответил: хорошо бы вверху главного героя выписать, с бластером «наголо», а ниже — обеих красоток! Художник так и сделал. И вот, приглядитесь: мужчину-стрелка он нарисовал сам, и это заметно — видите мазки? А вот с девушками долго не заморачивался: задал «Исидис» описание героинь по тексту, и нейросеть тут же выдала образы! Художнику оставалось чуток подретушировать и отправить эскиз редактору. Тот одобрил. А уж откуда такое сходство с реальными красотками… — Он развел руками. — Пути «Исиды» неисповедимы!

— Понятно! — выдохнул Скопин. — Да, ваша версия вполне рабочая… Ну, — подхватился он, — спасибо, что не дали с голоду помереть! И… — лицо оперативника обрело просительное выражение. — Книжку эту… не подпишите? А?..

Закрыв за незваным гостем дверь, писатель еще раз прокрутил в голове беседу с опером. Само собой, он знать не знал истинную причину визита Скопина, но профессиональное чутье опытного писаки уже рисовало в его мозгу не слишком изощренный, зато реалистичный сценарий…

…Задав «Исиде» описания Рожковой и Стоун из рукописи, художник издательства выудил из безграничной, ничего не забывающей ноосферы «верховной богини Та-Кем, госпожи звёзд Исиды» образы двух агенток-нелегалок, внедренных под прикрытием в какую-нибудь Англию — и теперь им срочно организуют эксфильтрацию. Мазилка их тупо спалил!

В какой-нибудь МИ-5 тоже не дураки сидят, рано или поздно они сложат паззл. Или…

«Возможны варианты», — кивнул своим мыслям Большаков, и отправился мыть посуду.