Целитель. Этот мир, придуманный нами

Часть первая ПОСТУЛАТ НОВИКОВА. Глава 1

Пятница, 31 декабря 2010 года. Поздний вечер

«Гамма»

Москва, Манежная площадь

— Авада кедавра!

Пронзительный нечеловеческий крик снёс карнавальное настроение и погнал волны страха — будто в старый, заросший ряской пруд сбросили мертвое тело.

Веселившийся народ тревожно замирал или метался в испуге, мгновенно создавая нервную сутолоку. Кто-то, надсаживаясь, завопил:

— Убили! Убили!

— Кого⁈ Где?

— Гошенька, бежим! Гоша!

— Да погоди ты…

— У нее бомба!

— А-а-а!

— У-у-у!

Гарин резко обернулся — его недоуменно вскидывавшиеся брови словно уползали под забавную лыжную шапочку с прицепившимся серпантином. Люди отшатывались; они расступались, толкаясь и падая, вскакивали, и снова бежали, лишь бы оказаться подальше от девушки в чёрном, смахивавшей на демоницу.

Худые ноги её, обтянутые лосинами, не отличались стройностью, и удерживали на весу пухлую, почти шарообразную куртку-дутыш. Из горловины воротника высовывалась тощая, длинная шея.

Всё это выглядело смешно и нелепо, если бы не бледное лицо девицы. Ноздри «римского» хрящеватого носа раздувались, словно в приступе бешеной ярости, ярко напомаженные губы кривились от злобного торжества, а зрачки горели мрачным инфернальным огнем.

Сильно вздрагивая, повизгивая от нетерпения, «дьяволица» дернула «молнию». Куртка распахнулась, алея подкладом — и являя «пояс шахида». Матово блестящие цилиндры, набитые взрывчаткой и опутанные проводочками, кольцевали узкую талию. Толпа шарахнулась, впадая в панику, подымая вой и мат.

«О, боже!»

Оплывая ужасом, Михаил Петрович рванулся, переходя на сверхскорость. Никто, кроме него, не мог упредить террористку, он был единственным из «москвичей и гостей города», кто владел даром субакселерации.

А смертница грубо захохотала, заржала, всхрапывая по-жеребячьи.

— Авада кедавра!

Сатанинский вопль слился с чудовищным грохотом. Вспышка отшвырнула и Гарина, и первые ряды нарядной толпы…

…Михаил Петрович вздрогнул от собственного храпа, выплывая из дрёмы, и сконфуженно сжал распустившиеся губы. Вагон метро качало, моторы выли, нагоняя быстроту, дико скрежетали реборды, а он заснул! Устал.

Памятью вернувшись ко вчерашней ссоре с женой, Михаил поморщился. Дашке и в голову не приходит, до чего же она делается безобразной и чужой, стоит ей устроить сцену из семейной жизни.

«Ненавижу! — верезжит. — Ненавижу!»

И вываливает на него весь негатив, накопленный за годы. И скудную зарплату припомнит, и те скверные месяцы, когда он ходил безработным, и житейскую несостоятельность…

Один-единственный раз… Гарин нахмурил лоб, погружаясь в омут памяти. Когда ж это было? Лет десять назад. Додумался же…

Намекнул Даше, что та в свои сорок выглядит на двадцать пять благодаря тому, что спит с целителем, а хвалёная ЗОЖ тут абсолютно ни при чем. Дашка до сих пор над ним насмехается…

В усмешке Михаила проступила горечь.

В обычные, будние дни им редко удавалось остаться вдвоем надолго… Именно поэтому он давно разлюбил выходные, а праздники и вовсе терпеть не мог. Особенно Новый год.

Михаил Петрович вздохнул. Любит он Дашу или не любит? Привык? Притерпелся и нудно тянет лямку?

Иногда, в самые паршивые «крещендо» скандалов и дрязг, ему удавалось уйти. Хлопнет дверью и — бродит по улицам… Или уедет на дачу — шататься между недостроенной баней и летним домиком, больше смахивавшим на сарай. Вышагивать вокруг теплицы — и соглашаться с Дашей. По всем пунктам обвинений…

Разве она не права? Да, обидно слышать, что ты нищий, что ничего не можешь, но ведь это правда! Как Даша выразилась однажды, дергая красивыми губами:

«Мужчина — это человек с деньгами, состоятельный и состоявшийся. Мужик — это трудяжка, который обеспечивает семью, вкалывая на двух-трех работах. А ты — мужчинка! Ни то, ни сё…»

…Михаил хмуро оглядел пассажиров, что стояли и сидели рядом. Радостные, хохочущие… Девушки украсились блестящим «дождиком», парни нацепили дурацкие красные колпаки а ля Санта…

Они ехали «отмечать» на Красную площадь, нагруженные шампанским — и очень далекие от его тошных рефлексий.

«Что тебе стоило заделаться целителем? А, Миха? — криво усмехнулся Гарин. — И не каким-нибудь шарлатаном, а настоящим „хилером“? Да ты бы за год разбогател! Катал бы Дашку по Мальдивам и Дубаям, а каждую пару лет покупал бы квартиру в Москве! Чего тебе не хватало? Сказать? Решительности, целеустремленности, настойчивости! А брезгливость свою, вместе с гордыней, засунул бы в анус…»

Михаил Петрович болезненно скривился. Всё так. Всё — правда.

Ну да, подкопил он миллиончик. Весь в трудах, аки пчела, аки Дашкин «работяжка»… А толку?

Вон, распечатал НЗ — и упорхнул в столицу нашей Родины, лишь бы Дашку не видеть и не слышать… Но ведь, всё равно, вернёшься же, испереживаешься… И снова на круги своя, лелеять давнюю грусть. А вырваться из круга… Не-е, духу не хватает.

— Станция «Охотный Ряд», — объявил диктор, и Гарин поморщился. Раньше в вагонах метро звучал приятный женский голос…

«Что, начинаются стариковские причуды?» — булькнул в потоке сознания тягучий сарказм.

Подхватившись, Михаил вышел, пихаясь в шумной суете. Запахи табака, виски, духов причудливо смешивались, нагоняемые вентиляцией.

«Ну, и кому ты что доказал? — вертелось в голове. — Кому лучше сделал? А-а… Да идёт оно всё…»

Полтора часа езды и пересадок из Шереметьево кого хочешь, утомят. Плюс восемь часов полёта.

Заснуть в авиалайнере у Михаила Петровича ни разу не получалось. Так только, откинется в кресле «эконом», скрючится и дремлет. Одна радость — обед от «Аэрофлота»…

Минуя подземные магазы и кафешки, галдящая толпа несла Михаила наверх. «Выход в город».

Наверху было свежо, но не холодно. В ночи, просвеченной множеством огней, реяли снежинки-одиночки. Молчаливо глыбились кремлевские башни, тяжко высилась гостиница-новодел, светился изнутри купол, увенчанный ездецом, нарезавшим змия, яко колбасу…

— Авада кедавра! — клекочущий визг огласил Манежную площадь, и радостный гомон перебился высокими нотами женского испуга.

Михаил Петрович сильно вздрогнул, сердце зачастило.

«Вещий сон⁈»

Он заторопился, толкаясь — люди всё подавались назад, расступаясь кругом, а посреди острова пустоты тянулась стрункой знакомая, кромешно-черная фигура. С резким верезгом расстегнулась «молния» — и сотни глоток и нежных горлышек исторгли стонущие вопли.

— Авада кедавра! — заголосила бесовка.

Гарин кинулся к ней, чуя подступающий холод и резкую боль в связках. Скрутить бомбистку! Сломать таймер, мигающий зловещими алыми цифрами. Уберечь… Спасти…

Сильнейший взрыв отбросил Михаила, терзая на лету, мешая с корчившимися телами ближних.

И бысть тьма.

Воскресенье, 2 января 2011 года. Утро

«Альфа»

Ново-Щелково, улица Колмогорова

Сам календарь смилостивился надо всеми советскими лодырями и гуляками — второе число нового года выпало на воскресенье. Ура-а…

Не нужно рано вставать, завидуя детям, дрыхнущим на законных основаниях, не нужно топать на работу…

Зевнув, я хорошенько потянулся, кряхтя от наслаждения, и вытянул руку, лапая постель рядом с собой. Наташи не было, лишь примятая подушка выдавала недавнее присутствие женщины, да в воздухе витал слабеющий шлейф духов.

Я вздохнул, решительно отбросил одеяло, и сел — мягкий ворс ковра приласкал босые ноги. Тишина какая…

Видать, девчонки мои — не вялые сони, как их любимый «попаданец»! Грозились вчера выбраться на природу, на лыжню — и встали-таки пораньше, нахлебались кофе, проснулись…

И Наташка, и Рита с Инной, и Юлька с Леей. Один я не готов спортивные подвиги совершать, утренний сон мне куда милей. Спасибо, хоть не разбудили. Шастали, небось, на цыпочках, шептались и хихикали…

Вывернув и накинув просторную футболку, я влез в смешные пижамные штаны с забавным принтом — снеговички, матрешки, елочки, снежинки… Подцепил тапки, вышел на галерею –просторный объем холла отозвался едва слышными эхо — и зашлепал по лестнице вниз.

«Говорят, под Новый год, что не пожелается, всё всегда произойдет, всё всегда сбывается!» — вертелось в голове.

Дезинформация, мягко говоря. Грубо выражаясь, обман.

Отмучаешься, не поспав в праздничную ночь, а наутро… Шампанское выпито, фейерверки давно растаяли дымом, и лишь пестрое конфетти усеивает пол, словно почившие мечты…

Как поет нежно любимая Агнета, дуэтом с нежно любимой Фридой:

С Новым годом,

С Новым годом,

Пусть нам хватит сил исполнить наши желания,

Иначе ничего не останется, как только лечь и умереть,

Тебе и мне…

Внизу мои философические печали резво сместились на волну старого брюзги.

«Ну, разумеется…» — подумал я, праведно негодуя. — Сборы — это же разгул стихии! Ералаш и бардак!'

В спальнях и гардеробных всё разбросано, раскидано в лучших традициях первозданного хаоса…

— А вот не буду ничего убирать! — мстительно вымолвил я, и прислушался. Тихонько шипела батарея, урчал холодильник… И что-то еще жужжало…

Тошку, как мы прозвали трудолюбивого робота-пылесоса с завода «Точмаш», я обнаружил в спальне у Инны — бедная машинка настойчиво, но тщетно штурмовала одёжный завал.

— Что, никак? — я поднял увесистого киберуборщика, и тот протестующе зажужжал, засучил короткими ножками. — Всё, Тоша, отмена!

Услыхав кодовое слово, роботёнок затих. Я вынес его в коридор и опустил на паркет. Тоша помигал индикаторами и, топоча лапками, как ежик, заспешил на подзарядку.

— Правильно! Мне тоже пора подкрепиться…

С утренней трапезой проблем не было. Первая новогодняя неделя хороша тем, что вообще не надо готовить — полки холодильника гнутся от салатов, закусок и давно остывшего горячего. А какое единство наблюдается по всем кухням Советского Союза! Всюду на завтрак подаются оливье, селедка под шубой и позавчерашние котлеты…

Ну, котлеты мы разогреем. И пюре заодно, отвердевшее, как утоптанный снег… Я зажмурился. Хорошо!

Что ни говори, а завтрак в безмолвии и одиночестве, когда всё спокойно и никуда не торопишься — это особое удовольствие. Ты не ешь, нервно поглядывая на часы, а смакуешь! А на десерт — чай с пирогом. И тишина…

Конечно, в эти плавно текущие минуты я испытывал чисто мещанские радости — ничего не делал, да пищеварил, — но кто сказал, что «il dolce far niente» не подобает мужам — ученым и государственным? Можно же, хоть иногда, побездельничать? Разнообразия для?

С сожалением углядев дно теплой чашки, я отставил ее и сменил вид недеяния — стал рассеянно глядеть в окно, на две сосны у забора.

Не удержался, заказал и сам заплатил, чтобы во дворе росла хоть пара хвойных пород из леса. Спецмашина выкопала сосенки — крепенькие, в два человеческих роста, вместе с корнями в кубометрах земли — и бравые садовники пересадили деревья.

Та, что левее — или правее? — надумала чахнуть по весне, но я ей втолковал, что подобное поведение весьма для меня огорчительно. Лично подкормил вонючим компостом, и сосна вняла — приняла́сь, зазеленела…

Звонок радиофона спугнул мысли, рассыпая их на фонемы. Дотянувшись до «ВЭФа», я ожидал узреть на экране сюсюкающее «Риточка» или «Юлечка», а увидал короткое и твердое «Путин».

Воздыхая, пальцем придавил зеленый кружок.

— Да, Владимир Владимирович?

— Здравствуйте, Михаил Петрович, — донёсся до меня негромкий и сдержанный голос. — Елена Владимировна доложила мне о событии… которое не должно было произойти. Хм… Знаю, у вас радиофон с шифратором, но всё же… Вы не могли бы подъехать?

— Ну, разумеется, — ответил я, начиная переживать. — Еду.

— Жду, — обронил радик, и погас.

— Вот, вечно всё испортят… — мое ворчание разнеслось по холлу, однако холодный пузырь беспокойства надувался внутри сильнее и сильнее, вытесняя лень и сонную истому.

…Десятью минутами позже «Чайка» выехала со двора.

Терпением я никогда не отличался, да и ждать не люблю. Что мне оставалось? Гнать.

Сразу за КПП к моему «членовозу» пристроились два черных, приземистых «ЗиЛа». Кортеж раскрутился на заворотах эстакад, и понесся к Москве.

Тот же день, позже

Москва, площадь Дзержинского

Столица недурно подготовилась к росту благосостояния трудящихся — и к нашествию автомобильной орды. Въезды повсюду широкие, кое-где по десять, даже по двенадцать полос, но вот центральные улицы не раздвинешь.

Объехав памятник Железному Феликсу, я притулился на стоянку во внутреннем дворе, с тылу державного здания КГБ, доминирующего над площадью.

Дежурный старлей лихо козырнул, и проводил меня наверх. Шагая по бесконечной красной «кремлевке», я мимоходом успокаивался — не для этого ли и существуют длинные, гулкие коридоры? Отводить тревоги?

В приемной председателя все тянулись во фрунт, а я пожалел, что среди лощеных офицеров не теряется тихий, почти бесплотный Василь, вечный «адъютант» Андропова — скромный капитан ненадолго пережил Юрия Владимировича.

— Вас ждут, Михаил Петрович, — пробасил здоровенный секретарь, и отворил заветную дверь с привычной ловкостью лакея.

Кивнув, я переступил порог. Створка влажно клацнула за моей спиной, и в кабинете качнулась потревоженная тишина.

Оглядевшись, я шевельнул уголком рта — ничего не изменилось… Те же деревянные панели по стенам, те же плотные шторы цвета молочного шоколада… И никого.

Лишь только я об этом подумал, как отворилась потайная дверь, устроенная по велению Андропова, и нынешний хозяин кабинета явил себя — ладно скроен, крепко сшит.

— Мое почтение, Владимир Владимирович…

— Присаживайтесь, Михаил Петрович. — Скупо улыбнувшись, Путин повел рукой к небольшому столику у окна. За ним Ю Вэ любил вести неформальные беседы.

Мы уселись, расстегнув пиджаки и ослабив галстуки.

— Очень и очень тревожные новости из гамма-пространства… — нахмурился председатель КГБ. — Вы тот мир по-свойски зовете «Гаммой»?

— Да, — кивнул я, напрягаясь, — так проще. А что случилось?

— Случился теракт на Манежной площади в Москве, — раздельно и сухо сказал Путин, — как раз в новогоднюю ночь. Очень серьезный теракт. Бомбистка взорвала себя, убив больше сотни народу.

Я похолодел, лихорадочно перебирая давно прожитые дни.

— Самое же страшное, как ни цинично это звучит, — выговаривал Владимир Владимирович, мрачнея, — заключается в том, что взрыв ударит рикошетом по миллионам людей в настоящем и в будущем… «Гаммы». Вот, Елена Владимировна передала список жертв. Внимательно ознакомьтесь…

Скользя взглядом сверху вниз, я прочитывал фамилии — и мурашки шарахались по телу. «Белоусов… Володин… Глазьев… Прилепин… Хазин…» И еще… И еще…

Минимум три десятка фамилий были резко подчеркнуты красным карандашом — это были те, кто определял или должен был определить судьбу России в ближайшие семь-десять лет. Княгиня добавила к этому поминальнику еще три фамилии из самых верхов — кого-то хватил кондратий от ужасных вестей, кто-то попал в аварию, не совладав со стрессом.

А одну фамилию ее сиятельство подчеркнула трижды и обвела. Мою. «М. П. Гарин».

— Этого не может быть… — прогнусавил я, и закашлялся. — Этого… не было! Ну, да… Помню, помню я тот день! И ночь! Мы с Дашей, с бывшей моей, всегда ругались под Новый год — то зарплата мужнина ее не устраивала, то вообще какая-нибудь мелочь… Вот и тогда она мне скандал закатила тридцатого. Я послал ее… куда подальше, и улетел в Москву. Гулял… С друзьями встречался… А про теракт я только после Нового года узнал, из газет! Пояс со взрывчаткой рванул раньше времени, когда бомбистка отсыпалась в гостинице в Кузьминках, где стала на постой перед терактом. «Московский комсомолец» тогда писал, что устройство, которое активировалось с помощью СМС, якобы сработало из-за рассылки сотового оператора с новогодним поздравлением! А тут… — я беспомощно замотал головой.

— Михаил Петрович, — с чувством сказал Путин. — Понимаю! Да, этого… как вы выражаетесь — в базовом потоке времени… действительно не происходило. Но произошло! Вот что… Решать что-либо сегодня не будем, слишком силён шок. Соберемся завтра у Елены Владимировны, и всё обсудим. — Он усмехнулся. — Княгиня выдала задание «Антонию»… Пригласим и его, и «Белоснежку». И товарища Москалькову из «Беты». Дело слишком серьезно! На кону и мир «Гаммы», и наш собственный — такой ответственности еще не взваливал на себя никто из смертных. М-да… А пока ступайте, Михаил Петрович. Разрешаю думать, но в меру!

— Хронокоррекция… — пробормотал я подсевшим, осипшим голосом. — Нужна хронокоррекция, Владимир Владимирович! Как видите, даже моя скоропостижная кончина, — мне удалось усмехнуться, хотя и косовато, — не повлекла за собой апокалипсис для Сопределья! Возможно, что гадское Мироздание подталкивает нас к этой самой темпоральной корректировке, которая уже «вбита» в историческую последовательность! Но… Знаете, лично меня терзают смутные сомнения… А что, если терракт — сам по себе чья-то хронокоррекция? Чье-то вмешательство в ход событий? Чтобы… Ну-у… Ну, например, изменить реальность заранее, уничтожив некоего Эм Пэ Гарина — и не допустить моего микроскопического воздействия на «Альфу»!

— Макроскопического, Михаил Петрович, — тонко улыбнулся Путин. — Чего уж там… Вот только стоит ли искать в ЧП на Манежной происки Воланда или агентов сверхцивилизации?

— Да не ищу я, Владимир Владимирович… — Мой ответ прозвучал вяло, как у мямли. — И что тут можно найти? Ну, проведем мы эту хронокоррекцию… Пострадает здание хостела, а от террористки, от исполнительницы, даже ошметков не останется. И кто нас тогда выведет на заказчика?

— Михаил Петрович… — председатель КГБ покачал головой. — Как правило, схема заказного убийства, пусть даже прикрытого террактом, выглядит сложнее. Заказчик не обращается к исполнителю напрямую, он имеет дело с организатором. И, когда на Манежной рвануло, СМС на… этот… на мобильник смертницы послал именно организатор!

— Но тогда… — задумался я.

— Ступайте, Михаил Петрович, — мягко осадил меня Путин. — Всё — завтра!

Понедельник, 3 января. День

Москва, проспект Калинина

Светиться я не стал, пересел в свою «Волгу». Умар побурчал только.

В тесном дворике у подъезда «дома-книжки» уже почивала путинская «Татра», а две неприметные личности, маячившие неподалеку, перемигнулись с моим начохром — тоже, небось, прикрепленные.

Наверху все были в сборе и при деле. Княгиня с председателем КГБ и Татьяной Николаевной Москальковой, начальницей УСБС в «Бете», негромко толковали о делах государственных. Антон колдовал над «Ольхоном», а Тата заваривала чай.

— Налью вам штрафную кружку, Михаил Петрович! — прожурчала она, сладко улыбаясь. — За опоздание!

— Из ваших рук хоть чайник! — отшутился я.

Владимир Владимирович пожал мне руку, и усадил напротив, под бочок к Татьяне Николаевне. Интересно, что в «Гамме» эта «мужественная женщина», скрывающая острый ум под личиной грузной блондинки, стала известна, как честный политик; в «Бете» она подвизалась на поприще госбезопасности, а вот ее «альфа-версию» не видать и не слыхать — как замещала начальника юротдела Управления делами МВД, так и продолжает замещать…

— Начнем, пожалуй, — коротко сказал Путин. — Елена Владимировна?

Ее сиятельство энергично кивнула.

— Источники в силовых структурах «Гаммы» утверждают, что теракт на Манежной готовила группа Доку Умарова. Ведется расследование. И… — она резко махнула руками. — Пока что имеем то, что имеем — более ста тридцати человек погибли от осколков или были затоптаны… Антоний!

Алёхин задумчиво воззрился на Елену фон Ливен, кивнул рассеянно, и заговорил:

— Опираясь на данные бифуркационного анализа, мы могли бы успешно предотвратить теракт на Манежной, заранее отправив СМС на телефон смертницы. Известно, что она останавливалась в Кузьминках, в хостеле… МНВ просчитывается на уровне 0,85. И можно выбрать такое время ликвидации, когда взрывное устройство сработает без лишних жертв…

— Товарищи, — негромко начал я, наклоняясь к столу, — ситуация в «Гамме» намного печальней, чем кажется с виду. Мы вчера с Антоном посчитали… Потери невосполнимы. Десятки людей, погибших на Манежной, именно что из категории незаменимых — без них «Гамма» обречена, она на десятилетия погрузится в анархию и войны всех против всех! А потом, при самом лучшем раскладе, мутирует в мир материального изобилия и духовной нищеты, как в «Хищных вещах века»…

— Означает ли это духовную деградацию большей части общества и повсеместное распространение электронной наркоты, вроде грёзогенераторов? — деловито осведомилась Москалькова.

Я посмотрел на Алёхина.

— Увы, это так, — заторопился Антон. — Мещанское «общество всеобщего благоденствия», и без «слега»… это как Средние века без чумы! А сон разума порождает чудовищ, соответствующих духу эпохи… Такой мир «мягкой силой» не взять, даже в сочетании с точечной перепрошивкой мозгов… — запнувшись, он пугливо глянул на меня.

— Я в курсе идей проекта «Дети Тумана», — мне удалось не улыбнуться. — В общем, если мы не исправим ситуацию сейчас, то в близком будущем, чтобы хоть как-то купировать угрозу из «Гаммы», придется пойти на прямую военную интервенцию. А это чревато… Понимаете, электронный стимулятор или волновой генератор эмоций как бы отключает у непаранормов критическое восприятие действительности и делает очень уязвимыми для пропаганды, поэтому интервенция из «Альфы», поданная «гаммовскими» властями, как агрессия, вызовет ожесточенное сопротивление. Жертвы будут исчисляться миллионами, а самое мерзкое — люди «Гаммы» будут свято уверены, что интервенты — это фашисты, а вожди «Альфы» и «Беты» — хуже Гитлера и Муссолини! — помолчав, я продолжил обычным тоном: — А мы… Вот, что мы предлагаем. Тата, можно ваш мобильник?

Ивернева с интересом посмотрела на меня, кивнула и достала из сумочки «гаммовский» телефон «Хуавэй» с симкой «Билайн».

— Смотрите, — я положил гаджет на ладонь. — Мы можем немного изменить его схему и напаять простейший механический таймер с реле, отсылающий эсэмэску на заранее введенный номер. Кроме того, привяжем мобильник скотчем к пиропатрону — и транспозитируем его на ближайшую к хостелу террористки помойку, одновременно забрасывая в тридцать первое декабря «Гаммы»! В назначенное время таймер срабатывает, СМС уходит по адресу, после чего пиропатрон взрывается, заметая следы ма-аленькой хронокоррекции!

— Неплохо! — оценил председатель КГБ, переглянувшись с княгиней.

— Михаил Петрович… — волнуясь, заговорила Тата, взглядывая то на меня, то на своё непосредственное начальство. — Татьяна Николаевна… Я всё понимаю, но… Ставки слишком велики, чтобы доверять какому-то… коммуникатору. Ведь даже механический таймер может заклинить!

— Что вы предлагаете? — хищно сощурилась Москалькова.

— Отправьте в прошлое «Гаммы» меня! — выпалила «Белоснежка». — И я всё сделаю сама!

— Михаил Петрович, — подобрался Путин. — Технически это возможно?

— Да, — буркнул я, чувствуя и беспомощность, и раздражение. — Просто… Никто еще не испытывал темпоральный траспозитационный манёвр на биологических объектах крупнее кошки!

— Вот, заодно и испытаю! — воскликнула Тата.

Помолчав, Татьяна Николаевна глухо вымолвила:

— Хорошо, товарищ майор. Готовьтесь.

— Всегда готова! — прозвенела Ивернева, как истинная пионерка.

Вечер того же дня

Ново-Щелково, проспект Козырева

Хронокамера была старой — по словам Владимира Киврина, «еще второго поколения» — большой стеклянный куб, куда из технического отсека вела небольшая стальная дверца.

В тесном объеме техотсека воздух остро пах озоном и вибрировал от грозного гудения, а вязки кабелей на стенах нервировали Тату — девушка жалась, держась бочком.

Громыхая по сегментированному полу, приблизился Гарин.

— Не бойтесь, — мягко сказал он, — здесь нет высокого напряжения.

Чувствуя мужскую руку на плече, Ивернева действительно успокоилась. Даже те незримые, блуждающие флюиды, что витали между двумя паранормами, Тата взяла под контроль тренированной воли.

— Мне сюда? — пробормотала она, отворяя дверцу.

— Да. Залезайте…

Изящно сгибаясь, девушка просунулась в хронокамеру. Ребристое сопло излучателя тахионов блеснуло вверху. Было видно, как за толстым двойным стеклом, отдающим в зелень, сдвигаются и раздвигаются электромагниты. Их негромкое жужжание перекрывал низкий гул ускорителя.

— Видите подставку на полу? — смешно закряхтел Михаил Петрович за спиной.

— Вижу, — улыбнулась Тата.

— Приседайте… Ага… Опускайтесь на корточки, а когда я скомандую готовность, закроете глаза, обнимите руками колени и прижмётесь к ним лбом…

— Как Шварценеггер в «Терминаторе»?

— Именно! — Михаил Петрович смешливо фыркнул. — Жаль только, что вам не нужно раздеваться! — Он тут же посерьезнел. — Поле вокруг вас будет сфероидальным, и во время заброса в прошлое со всех сторон будет светиться энергосфера. Просьба не шевелиться и не распрямляться, пока все эти «спецэффекты» не угаснут! Темпоральная эманация — штука не смертельная, но лучше поберечься. Понимэ?

— Понимэ! — хихикнула девушка, расстегивая куртку-дубленку. — Михаил… Можно вас так называть? Вот признайтесь, что кряхтели вы специально! Меня хотели успокоить, м-м?

— Ох, уж эти Иверневы! — забурчал Гарин, пряча смущение. — Умницы-разумницы, спасу нет… Всё! — в его тоне лязгнул металл. — Минутная готовность!

— Есть минутная готовность! — выдохнула Тата, лбом вжимаясь в коленки.

Дверца смачно вошла в пазы, а гул стал опадать, становясь всё басистее. По стеклянным панелям хронокамеры заплясали изумрудные отсветы, а сопло уже не гудело, а гремело, угнетая рассудок.

— Готовность к забросу! — пробился искаженный голос Михаила. — Конфигурация поля сфероидальная. Напряженность… Стабилизация канала… Гамма-ретранслятор… Готовность к транспозитации… Пуск!

На какое-то мгновенье Тата будто оглохла, но, услыхав собственное дыхание, поняла, что ее несёт против течения времени. Назад… в поза-позавчера…

Пятница, 31 декабря 2010 года. День

«Гамма»

Москва, улица Зеленодольская

В некий неясный момент, когда смутное осознание себя сделалось чётким, Ивернева ощутила под ногами не упругость рифленой резины, а податливость сухой прошлогодней травы.

Бледно-фиолетовые извивы потрескивавшей энергосферы угасли, свежо пахнув ионизированным кислородом, и Тата раскрыла глаза.

Она сидела на газоне, под защитой густых кустов и пары голых деревьев, уныло возносящих к небу кривые черные ветви. Издали, со стороны Волгоградского проспекта, наплывали шумы машин, а ближе слышалось лишь монотонное ширканье лопаты, счищавшей снег с дорожек парка.

Тата гибко выпрямилась, застегивая дубленку. Она не сразу уловила движение за спиной, а в следующее мгновенье до ее ушей донесся негромкий, весьма прохладный баритон:

— Руки вверх, барышня! И без фокусов!