Вторник, 12 июля. День по БВ
Борт ЭМК «Циолковский»
Полет не ощущался никак — полное впечатление, что корабль завис в черной пустоте безо всякого движенья.
Клацая магнитными подковками по исчирканной стальной полосе на полу, Бельский приблизился к маленькому иллюминатору. Звезды… Бесконечность…
Можно, конечно, рассудить, что Земля отсюда выглядит голубой блесткой, а Марс раздулся в красно-оранжевый шар с пятнами на круглом боку, но это именно размышление.
Когда «Тайфун» стартовал с Мирза-Чарле и вышел на орбиту, Пётр ясно ощущал движение — громадный челнок навивал витки вокруг сиятельной планеты. Белые льды Антарктиды сменялись синевой Индийского океана, затем внизу прокатывались просторы Азии в выжженных цветах — во всех оттенках желтого да коричневого. А здесь…
Рассудку нужно сделать усилие, чтобы осознать — они летят, поглощая по сто километров каждую секунду.
Хотя нет, уже меньше. «Циолковский» оставил позади исчисленную середину пути, когда корабль развернулся задом наперед — теперь двигатели не разгоняли корабль, а тормозили, сбрасывая скорость. Иначе ЭМК, вместо того, чтобы выйти на орбиту вокруг Марса, просвистит мимо, уносясь в мировое пространство…
Бельский замер. Отсюда, из агрегатного отсека, было слышно, как работают плазменники Чанга-Диаса. Нет, это был не тяжкий рёв, и даже не гул, а скорее шипение. Оно не слишком впечатляло, зато звучало постоянно, день за днем, ускоряя корабль на одну десятую «же». Не абы что, но даже этой малости хватало, чтобы нормально ходить, не чувствуя, как сердце и вся требуха толчется у самого горла.
И спишь нормально — лежа, а ешь и пьёшь сидя. Правда, вода из бутылки вытекает ме-е-едленно, как густой соус, но это уже нюансы…
Клацнул люк переходного отсека, и «в гости» к Бельскому вылез Станкявичюс, в таком же голубом комбинезоне с шевроном «Интеркосмоса». Кряхтя, он дотянулся башмаками до металлической полосы, и магнитные подковки прилипли с отчетливым стуком.
— Кто-то меня обещал в энергоотсек сводить… — сказал Пётр, как бы ни к кому не обращаясь.
— А-а! — заулыбался бортинженер, и светлые, незагорелые риски у его глаз ужались в лучики морщинок. — Ну, идём!
— Прямо сейчас? — обрадовался Бельский. — Идём!
Посмеиваясь, Станкявичюс вернулся в тесный переходник, на одних руках взбираясь по перекладинам.
— Римас… А это правда, что у нас реактор, как у рептилоидов? — поинтересовался Пётр.
— Правда! — крякнул Римантас, откидывая крышку люка. — Полезай ты вперед…
Бельский протиснулся, «выныривая» в энергоотсеке, а его наставник глухо бубнил:
— Только Шарлотте пока не говори, а то тема закрытая… Наши из Новосибирска даже с мезоатомной химией разобрались! Да-а… Отгрохали в Академгородке опытно-промышленный кристаллизатор и здоровую, такую, атомную печь. Представляешь, «темпер» первичной рекристаллизации — полтораста тысяч градусов! Сам трогал чашечные отражатели — они, такие, метра четыре или пять в растворе, с одним слоем мезовещества. На ощупь — холодное и очень скользкое зеркало…
— Поверхность очень гладкая… — очарованно пробормотал Пётр, хоть слегка и задетый недоверием к Шарли. Как будто она не своя…
— Ну, да, — пропыхтел Станкявичюс, закрывая люк-лаз. — Их сейчас вовсю тестируют на полигоне Сухой Нос — центральном нашем, ядерном, там даже отдельный сектор выделили под испытания фотонного двигателя. Правда, сам фотореактор я не щупал — допуск не тот, хе-хе… Стоп, дальше нельзя.
— Радиация? — остановился Бельский.
— Бюрократия! — поморщился бортинженер. — «Низ-зя!» — и всё. Трепетно берегут здоровье героев космоса… — Он неуважительно шлепнул по кожуху главного пульта. — Чем нас удивили товарищи пришельцы? У них энергоблок без трущихся частей! Мы же поначалу… да и амеры тоже, пытались смастерить реактор с быстроходной турбиной Брайтона, а в качестве рабочего тела запускали углекислый газ. И всё-то было хорошо — на Земле! А на орбите… Проработает турбина пару сотен часов, и начинает «зудеть» — подшипники вылетают. С подобной проблемой сталкивался еще твой тёзка — Капица, когда мучился с турбодетандерами для жидкого кислорода. А система у этих… долбоящеров — вообще без движущихся частей!
— Погоди… — озадачился Бельский. – Как напрямую преобразовать тепло в электричество «без движущихся частей» знали еще в XIX веке. Фотогальванический эффект Беккереля… Термоэлектрический эффект Пельтье… И термоэлектронная эмиссия — эффект Ричардсона.
— Правильно, — ухмыльнулся Станкявичюс. — Садись, «пять»! Я еще помню «венец творения» нашего Средмаша — ТОПАЗ. КПД аж пятнадцать процентов! Нет, это было очень и очень здорово, но рептилоиды подняли КПД до сорока! Они нас обошли, додумавшись до термоэмиссии с инфракрасной фотогальваникой. Учим матчасть! — он постучал костяшками пальцев по панели. — Там впереди, метров за десять от нас — целая «батарея» ТВЭЛов-излучателей. У них внешняя поверхность — настоящий фотонный кристалл на основе вольфрама, и он дает спектр излучения, оптимальный для термофотоэлемента — многослойного напыления на внутреннюю — позолоченную! — поверхность тонкостенных ниобиевых трубок… Кстати, о ниобии. Из него сделаны пластины, покрытые мезовеществом — ими обложили активную зону. Они отражают все нейтроны, все гамма-кванты обратно внутрь, оберегая нашу хилую плоть, а заодно существенно повышая эффективность реактора… — Римантас ухмыльнулся. — Если товарищ Лукашенко узнает, почём этот реактор, его точно жаба задушит!
— А мы ему не скажем! — жизнерадостно хихикнул Бельский.
В биотехническом отсеке, где попахивало сыростью и зеленью, Пётр пересекся со Строговым, чьи светлые волосы смешно торчали во все стороны. У Андрея была привычка щуриться, придававшая узкому лицу насмешливое выражение. Как будто он, забавляясь, глядел на собеседника и на мир с иронией.
— Лучок поспел, с укропчиком, — улыбнулся Строгов, отмахивая модную челку, и добавил плотоядно: — Салатик сделаю на ужин! Примем витаминчики!
— А разве не Павла очередь… — брови 2-го бортинженера наморщили лоб.
— Разве! — жизнерадостно подтвердил Андрей. — Понимаешь, думы товарища Почтаря столь возвышенны, что низменные потребности наших организмов вызывают у него когнитивный диссонанс… — Он хихикнул. — Я с ним летал на «Заре»! И, когда Паха умудрился спалить пельмени, а вместо кофе заварил корицу, я его отстранил от камбуза!
Посмеиваясь, Строгов и Бельский разошлись. 2-й бортинженер поднялся в жилой отсек, безотчетно высматривая «второго астрофизика», но даже аромат знакомых духов не улавливал — на борту корабля сие не рекомендовалось.
Тяжко воздыхая, он вошел, вернее, пролез в свою каютку, где было чуть просторнее, чем в шкафу. Узкая откидная койка, выдвижной столик, да встроенный экран вместо иллюминатора — вот и вся обстановка. На миниатюрный коврик у «кровати» встать можно, но только боком…
Разувшись и запихав башмаки под ложе, Пётр стянул с себя комбинезон, оставшись в «космическом» белье. Он как раз засовывал аккуратно свернутые вещи на подкроватную полку, когда пластметалловая штора с шуршанием откатилась, и на коврик ступила Шарли.
— Привет, Пит! — белозубо улыбнулась женщина, запирая дверь за собой. — Я тебя целые сутки не видела!
Одной рукой она сняла заколку, отпуская волосы на волю, а другой расстегнула комбез — от зоны декольте до зоны бикини. Налитые груди, пользуясь десятой долей тяжести Земли, не опускались и не покачивались даже, а реяли, подобно туго надутым воздушным шарам, но оставались всё той же теплой, лакомой плотью. Как тут удержишься, и не вдавишь жадные ладони?
— Я тебя искал по всему кораблю… — вздрагивающим голосом выговорил Бельский, услаждая осязание.
— Я нашлась! — радостно прозвенела мисс Блэквуд, мигом опуская тон до игривой жалобы: — И так соску-училась…
Суббота, 16 июля. Полдень
Ленинград, Невский проспект
Натали де Ваз Баккарин-Гарина, она же Наталишка, она же «носса серижейра», еще ни разу не пропустила день рождения Леи. Ну, если не считать тех лет, когда ее самой еще не было на свете. Но, даже когда Наталишке исполнился годик, она уже присутствовала на Леиной «днюхе» — конечно, не особо разумея происходящее, и восседая на коленях горячо любимого деда.
Вот и сегодня, предвкушая поездку в дебри неведомого Карельского перешейка, Натали прискакала на Ленинградский вокзал рано-рано утром, и села в «Сапсан».
Конечно, билет стоил вдвое дороже, чем на обычный скорый, аж двадцать рублей, зато ровно в двенадцать девушка выпорхнула на площадь Восстания.
Ленинград встретил шумом и сутолокой, словно она и не покидала площадь Комсомольскую, замкнутую тремя вокзалами. Насидевшись в вагоне, Наталишка жаждала движения, растраты накопленной энергии — тем более, и цель есть. Надо же купить «деньрожденный» подарок!
Перейдя широченный Лиговский, она свернула за угол, и вышла на Невский — там, куда сходилась перспектива, блестел золотой шпиль Адмиралтейства.
Можно было, конечно, доехать на метро до «Гостиного двора», так чуток ближе — ну, а ноги на что? Кстати, не только длинные и стройные, но и сильные — Антоха гонял своих «ихтиандров» так, как будто готовил сборную к Олимпийским играм…
Закусив губку, Наталишка сунула руку в походную сумку. Фу-у… Не забыла купальник! И маска на месте.
Они с Леей года три назад увлеклись фридайвингом. Главное, ни гидрокостюм не нужен, ни тяжелый акваланг. Что вдохнул, то твое, а паранорм может под водой минут десять не дышать! Правда, Лея осторожничала, да и сестренке не позволяла побивать сомнительные рекорды…
Наталишка мягко улыбнулась. Сестренка…
Как они в детстве голову ломали, гадая о линиях родства! Разумеется, никакие они не сестры, это Лея — единокровная сестра Наташиного папы. Стало быть, ей она приходится тётей… Но вот относится именно, как к сестренке, и, чем взрослее становится «младшая», тем слабее чувствуется разница в возрасте. Подумаешь, шесть лет…
За каналом Грибоедова высился «Дом книги», весь в «архитектурных излишествах» модерна. Наташа целеустремленно поднялась на второй этаж, к полкам с табличкой «Советская фантастика».
Лея просто обожала подобное чтиво, а что может быть лучше подаренной книги? Во-от…
«Носса серижейра» деловито порылась в изданиях. Лукьяненко какой-то… «Геном». А-а! Нет, Лея это уже читала, и ей не понравилось. «Нет повести гадостней на свете! Да автор просто издевается! — возмущалась она. — Представляешь, напридумывал генно-модифицированных „спецов“! Сантехник-спец у него ртом продувает фановую трубу! Каково? А у дворника-спец руки, как у обезьяны, до самой земли — и лохматые, чтобы без веника подметать! Нормально?»
Стругацкие… Такая у Леи есть… И такая тоже… «Экипаж 'Скифа»? А, это про Быкова на Трансплутоне. Лея ее в библиотеке брала… А это что? Какой-то Большаков. «Ганфайтер. Огонь на поражение».
Наталишка прочла аннотацию, полистала книгу, вчитываясь в текст на открывшихся страницах, и решительно направилась к кассе.
«Что-то из Большакова Лея, вроде бы, читала… — струились мысли, сливаясь в поток сознания. — А-а… Ну, да. „Закон меча“! И еще „Меченосец“, про того же попаданца…»
— С вас рубль семьдесят копеек! — прощебетала кассирша, полная и румяная, как будто не в книжном работает, а в гастрономе. Отсчитав с трешки сдачу в рубль тридцать, она вложила купленную книгу в пакет, и, щедро улыбаясь, протянула Наталишке.
Девушка отзеркалила улыбку, но, стоило ей отвернуться, как на лицо вернулось прежнее выражение — удивленное и даже напряженное.
Нетерпение гнало ее до самой станции «Площадь Восстания». Лишь спустившись в метро, Натали пристроилась на жесткой скамье, и торопливо достала книгу. Тщательно рассмотрела лаково блестевшую обложку.
Это было невозможно, но вот же — художник набросал главного героя, палившего из бластера, а ниже… А ниже нарисовал их с Леей! Точь-в-точь! Можно вместо пропуска книгу предъявлять!
Справа Лея с ее шестым размером, в белом халатике врачини… Наталишка полистала книгу, и в первой же главе нашла искомое. Марина Рожкова! Вот, кто изображен на обложке!
Кого срисовали с нее самой, девушка понятия не имела, надо было всю книгу прочесть, но факт оставался фактом: соблазнительно изогнувшаяся брюнетка — ее копия! Хотя… Нет, не совсем брюнетка. Темненькая шатенка, скорее…
Решительно запихнув книгу в сумку, Натали вбежала в вагон.
— Осторожно, двери закрываются! Следующая станция — «Чернышевская»…
Электричка шла полупустой, и Наталишка удобно пристроилась в уголку с книжкой, лишь порой рассеянно поглядывая за окно. Скоро она выяснила, кого именно выписал художник рядом с Мариной Рожковой. Наталью Стоун!
Рожкова… Книжную врачиню звали, как ту девицу, что отправила Мигела в прошлое… Что-то в этом было, но не давалось уму — мучительным усилием Гарина лишь приближала волнующий образ, но вглядеться в него… Никак! Всё рассыпалось.
Наталья до того задумалась, что сильно вздрогнула, когда диктор объявил:
— Станция «69-й километр». Стоянка — одна минута.
Ойкнув, девушка помчалась к тамбуру и выскочила на перрон, когда двери уже надумали сдвигаться.
— Наталишка!
Лея подбежала, и закружила «сестренку».
— Что, хотела мимо проехать? — хихикнула она.
— Зачиталась! — прыснула «младшенькая». Оглянувшись, она потащила «старшенькую» прочь от вокзальчика. — Пошли, а то ты так красиво бежала… Все аж засмотрелись!
Лея надменно вздернула носик.
— Папочка говорит, что у меня самый красивый размер!
— Да-а! — рассмеялась Наталишка. — Мигел знает толк в красивых девушках! Помнишь, как я рыдала в шестом классе? Гляжу на себя в зеркало, и реву: «У-уродина-а! У-у-у!» А Мигел меня сграбастал тогда, обнял, и шепчет на ухо: «Маленькой ты была просто прелесть! А сейчас — да, немножко похожа на гадкого утенка. Но это потому, что ты растешь, Наталишка! Пройдет еще год или два — и расцветешь!» И я ему поверила…
— А он не обманул, — ласково сказала Лея, тиская «сестренку», и продекламировала «по мотивам А. С. Пушкина»: — «Наталишка молодая, тихомолком расцветая, между тем, росла, росла, поднялась — и расцвела!» Ты мне сейчас Монику Белуччи напомнила… в ее лучшие годы!
Мимолетно прижавшись к «тете», Наталья задумчиво спросила, потянув себя за волосы и скашивая глаза на черную прядь:
— Как ты думаешь, если мне мелироваться, хорошо буду выглядеть?
— А чем тебе твой цвет не угодил? — вскинула бровки Лея.
— Ой! — Наталишка звонко шлепнула себя по лбу. — Забыла! С днем рождения тебя, Леечка! И — вот! — она торжественно вручила подарок.
— О-о! — обрадовалась «Михайловна». — Спасибо! Почитаю!
— Ты приглядись, — чуток зловеще молвила «Васильевна».
Лея нахмурила бровки, и протянула:
— Ах, вот оно что… Хм… Да, твоя копия — темная шатенка.
— А твоя… Дай на секундочку… — быстро пролистав книгу, Наталишка обрадованно воскликнула: — А, вот! «Врачиня была ослепительно красива, и всё, чем ее щедро одарила природа, было чуть-чуть чересчур: чересчур длинные ноги, слишком крутые бёдра, уж больно узенькая талия, несоразмерно большие груди. Но какая-то высшая гармония сочетала преувеличенные прелести Марины в пленительную целокупность, создавая красоту потрясающей и необоримой силы». Это как раз про тебя!
— Хм…
До самой дачи копия Марины Рожковой шагала в задумчивом рассеянье.
Там же, позже
Зря Светлана Евгеньевна опасалась, что день рождения Леи пройдет тихо, скучно и чопорно — в гости явились Гирины. Максим Иванович, София Израэлевна и — приуготовительный бой барабанов… — Василисса Максимовна!
Это была маленькая, хорошенькая брюнеточка в образе херувимчика. Тревожно оглядевшись, она просияла, узнав Лею, и бросилась к ней навстречу с радостным воплем:
— Приве-ет!
— Привет, Василина! — рассмеялась Гарина, подхватывая малышку.
— Я — Василисса! — строго поправила ее девочка. — Это меня папа так называет — Василиной. Ему я разрешаю!
— Хорошо, учту, — торжественно пообещала Лея, глядя на умиленного Макса, подкаблучника в квадрате. — А это — тетя Света!
— Здравствуй, тетя Света, — церемонно сказало чадо, — ты тоже пришла на день рождения к Лее?
— Тоже… — улыбнулась Сосницкая, и поспешно договорила: — Василисса!
Чадо благосклонно кивнуло и, как переходящее знамя, оказалось на руках улыбавшейся Сони.
— Мама, мама! — восторженно запищала Василисса. — Смотри, там белочка! Она тоже пришла на день рождения к Лее? Да, мама?
Прямой, как столб, ствол сосны, обвивал симпатичный рыжий грызун, живо перебирая лапками и держа на отлете пышный хвост.
Светлана быстренько отыскала в буфете орешки, и отсыпала девочке в ладошку.
— Иди, угости белочку!
— А она не испугается? — шепотом осведомилась Василисса.
— А ты тихонько подойди к дереву, высыпь орешки на травку — и отступи.
— Ага!
Исполнив всё в точности, девочка смирно стояла и следила за белочкой, грызущей угощенье, а взрослые следили за дитём — как сияли черные лупалки, как вздрагивали туго заплетенные косички…
Лея чуть слышно фыркнула, представив себе ту критическую массу сюсюканья, что распирала ее гостей.
И тут явилась еще одна гостья. Шагая в роскошном глухом платье цвета ночи, с драгоценной брошью на груди, приближалась Галина Самсоновна. Ее сухонькие ручки стискивали антикварную Библию дореволюционного издания, в сафьяновом переплете и с золочеными корешками.
— Здравствуйте, — с достоинством поклонившись собравшимся, Салямонис дружески улыбнулась Лее, и сказала, протягивая Библию:
— Книга — лучший подарок, верно? Поздравляю!
— О, спасибо… — Гарина даже заробела. — А… Не слишком ли он ценный?
Старая химичка снисходительно улыбнулась.
— Однажды приходит время, когда понятие ценности следует откорректировать! Кстати, здесь много отличных цветных иллюстраций, но вот библейские имена переведены с иврита неверно. Например, в оригинале имя первой жены Иакова — Ле́я, ее звали, как тебя!
— А мама меня потому так и назвала, как в оригинале! — похвасталась Гарина.
— Твоя мама знает иврит? — удивилась Самсоновна.
— Да-а! Она даже расшифровывала тексты с кумранских свитков, которые до нее никто не смог прочесть!
— Твоя мама, наверное, историк или археолог?
— О, нет! Она доктор физико-математических наук, а всякие древние манускрипты — это у ней вроде хобби!
Тут в разговор вмешалась Василисса. Подойдя поближе, она серьезно спросила:
— А как тебя зовут?
— Галина Самсоновна, — проворковала Салямонис, поддаваясь общему настрою. — Можешь называть меня «баба Галя»!
Девочка задумалась.
— Пожалуй, нет, — решила она. — Ведь у меня уже есть две бабушки! Я буду звать тебя тётей Галей. Хорошо?
— Хорошо! — расчувствовалась Самсоновна. — А тебя как зовут?
— Василисса!
— Очень приятно, Василисса!
— Мне тоже, тётя Галя!
И Светлана, на волне задушевности, воскликнула:
— Прошу к столу!
Недолгий пир вывернулся в пиршество общения, а солнце, будто вспомнив о середине лета, пекло и припекало, жаря с безоблачного неба. Разморенные сосны нежились в облаках хвойного аромата — дышалось легко, но глаза выискивали тенёк.
— Всё… — простонала Лея. — Я больше не могу! Пошли купаться!
— Пошли! — оживилась Натали. — А куда?
— А тут озеро есть! В переводе с финского — «Осиновое»…
Именинница, прикинув последствия, запаслась не «раздевающим» бикини, а сплошным купальником снежно-белого цвета. Поглядев на себя в зеркало, Лея довольно улыбнулась.
— Ау! — позвала она «сестренку». — Ты где?
— Иду! — донесся заполошный голос. — Мы все идем!
Наталишка, природная коллективистка, взбаламутила гостей, и на пляж выдвинулась целая гоп-компания, дружная и веселая — впереди скакала Василисса, а в арьергарде шествовали Светлана с Самсоновной.
На бережку Тюкля-ярви загорали или грелись под огромными распашными зонтами старикашки-пенсионеры, седовласые ученые мужи, профессора-доценты и прочие пролетарии умственного труда — весь цвет дачного кооператива «Свердловец». Можно себе представить, как вздрогнула их сердечно-сосудистая, стоило Лее украсить собою пляж! Старперы-то еще с утра к озеру потрусили, бренные тела в тепленькой водичке пополоскать, а тут — живая русалка!
— Леечка, осторожнее! — воззвала Сосницкая, на пару с Самсоновной устраиваясь в шезлонгах. — Озеро глубокое, метров тридцать до дна!
— А посередке там карстовая воронка, — подал голос тощий академик и лауреат.
— Учту! — обворожительно улыбнулась Лея, натягивая маску.
Скользнула в мелкие волны, и поплыла. Верхний слой воды, набравший солнечного тепла, грел тело, а вот ниже ждала прохлада.
Мимо Леи, этакой обтекаемой дельфинихой, скользнула Наталишка, но и ее обогнала Соня, поражая Гарину. Хотя, чему удивляться? Максик с Соней — офицеры флота, наверняка всякие нормативы сдавали!
Всплыв, Лея изрядно провентилировала легкие, набрала воздуху в грудь — и «пошла ко дну». Свет солнца пробивал прозрачную воду насквозь, хотя и казался пасмурным там, где озеро углублялось карстовой воронкой, полной ила-сапропеля.
Соня, болтая ногами по-лягушачьи, зависла над илистыми пластами, порылась в них, разводя муть, и вскинула руку с добычей. «Шмайссер»!
Гарина мигом вошла в азарт — и отдыхающие лишь головами качали. На берегу росла и росла куча приблуд войны, целый музей боевой славы! Парочка МП-40, бинокль, цейссовская стереотруба, прямоугольные алюминиевые контейнеры с фашистскими орлами и свастикой на герметичных крышках. Макс вынес пулемет с остатками приклада, Соня притащила немецкую каску, а Наталишка — пистолет-пулемет «Суоми», похожий на ППШ.
Лея долго не показывалась, Гирин уже волноваться начал, и тут фигуристая русалка выскочила из вод.
— Ма-акс! — завопила она. — Там танк!
И капитан 3-го ранга, не долго думая, плюхнулся в воду.
— Где⁈
— Щас покажу!
Карстовую депрессию на дне не оглядишь одним махом — она охватывала большую площадь, метров сто пятьдесят в поперечнике. Но Лея добыла-таки главный приз…
Девушка закружилась над башней с огрызком орудия, а Макс поплыл следом, потрясая рукой с оттогнутым большим пальцем: люкс!
Отфыркавшись и отдышавшись, они выбрались на берег.
— Это не танк! — оживленно заговорил каптри. — Это лучше танка! БТ-42, очень редкий зверь! Штурмовая самоходка. Финны скрестили трофейные «бэтушки»… э-э… наши легкие танки БТ-7 с английскими гаубицами калибра четыре с половиной дюйма. Всего, насколько я помню, склепали восемнадцать таких «вундервафлей». Это чудо финно-угорского танкостроения не только ездило своим ходом, но даже не опрокидывалось после каждого выстрела! Говорят, что под Выборгом даже попало пару раз в Т-34, но без последствий для настоящего танка… Ну… Летом сорок четвертого почти все их сожгла Красная Армия, и БТ-42 сохранилась в единственном экземпляре — вроде как, красуется в танковом музее Паролы. Еще одну, выходит, сдуру в озере утопили!
— И не заржавела? — восхитилась Соня.
— Факт! — раскинул руки Максим. — Озёрный ил — это не только хорошее удобрение, но и знатный ингибитор коррозии. А нынче БТ-42 стоит не меньше двух миллионов долларов. Да что деньги! Любой директор музея душу продаст за такой экземпляр — там не то что сталь цела, даже краска не везде облупилась!
— Надо Антону звонить! — решительно сказала Лея. — Пускай гребут сюда всей командой.
— И пусть генератор прихватят, — подсказала Наталишка. — И пару грязевых насосов!
Бочком к фридайверам приблизился сухонький старичок в шикарных плавках леопардовой расцветки, и заговорил неожиданным басом:
— Тут во время войны, прямо за озером проходил Карельский Вал — вторая, основная линия обороны финских войск. Летом сорок четвертого вот в этих самых местах шли жестокие бои, и наши прорвали Карельский Вал в районе Терри-ярви — это всего в шести километрах отсюда…
Помолчав, Гирин сказал негромко:
— Мы эту зверюгу достанем… На память!
Воскресенье, 17 июля. День
Ленинградская область, Орехово-Северное
Прекрасным воскресным утром банда аквалангистов из Ново-Щелкова совершила налет на дачу Сосницких. Юля Алёхина и Марина-Сильва набросились на Лею, и зацеловали ее. Досталось и Наталишке, и Соне, и Светлане, и — разумеется! — Василиссе. Даже Максу перепало на радостях.
А уж Антон со своими «ихтиандрами» развернулся вовсю. Приволок с собою кучу нужного барахла, да еще занял у побратимов с Ладоги катамаран — суденышко приволокли на трале, и спустили в Тюкля-ярви.
Когда Лея и ее вчерашние гости прибежали к Осиновому озеру, катамаран, белый с красным, уже покачивался посередине водоема. Глухо тарахтел генератор, парочка аквалангистов, неуклюже шлепая ластами, кувыркнулась в воду, но главная работа шла на глубине — там ревели турбинки насосов, счищая ил с БТ-42.
На пляже собралась толпа народу во главе с Самсоновной, все галдели и комментировали — хлеба пайщикам кооператива «Свердловец» хватало, а вот зрелищами их не баловали.
— Я боялся, что муть до поверхности достанет! — похмыкал Гирин. — Но вроде чисто…
— Не достанет! — мотнула Лея головой. — Слишком глубоко!
Водитель, смоля «беломорину», выцепил радиофон. Выслушав Антона, он бросил: «Понял!» Мигом отцепил трал и молодецки запрыгнул в кабину новенького «КрАЗа». Дизель взревел, тягач дал задний ход к берегу.
Там его будто ждали — пара водолазов вынырнула, подтягивая тросы, накинула петли на мощные буксировочные крюки, и крикнула дуэтом:
— Давай помалу!
Ворча, «КрАЗ» поволок тросы.
— Газу!
Тросы — в натяг; широкие, почти шаровые шины вцепились в землю. Медленно-медленно двинулась тяжелая машина.
Лея и сама напряглась, словно руками толкая «КрАЗ».
— Отойдите подальше! — грозно прикрикнул Макс на отдыхающих. — Трос может лопнуть!
Люди послушались командного голоса, но стальной канат выдержал.
— Вижу, вижу! — запрыгала Наталишка. — Вон он!
Раздвигая воду, показалась крупная угловатая рубка с коротким, но толстым орудием. Секунду спустя восторг толпы малость утих — на мокром сером боку БТ-42 разлаписто чернела финская свастика.
И как будто не минули семьдесят лет с кровавой, суровой поры. Если бы в этот момент над головой завыли моторы «Юнкерсов», Лея не удивилась бы.
Отекая водой, лязгая гусеницами, самоходка выкатилась на берег, клиня гусянками и прорывая борозды.
— Куда его? — крикнул водила, высунувшись из кабины.
— В город! В Артиллерийский музей — крикнул Антон, извиваясь. Макс помогал ему освободиться от акваланга.
— А как… — недоуменно начала Лея.
— А вон! — хрипло рассмеялся Алёхин.
По неширокой грунтовке подъезжал мощный автокран — низкий, приземистый, он словно подкрадывался, ворочая восемью колесами…
…Полутора часами позже на берега Тюкля-ярви вернулась тишина. Трал увез ценный экспонат на радость музейным работникам, за ним убыл автокран. Рёв моторов делался всё глуше, а ветерок развеивал солярный чад. Мелкая рябь на озере опала, разгладилась — глубины больше не таили мрачных тайн.
Обернувшись к задумчивой Салямонис, Лея торопливо заговорила:
— Мы сейчас лопатами поправим, а то вон дёрн содрали, а тут грунтозацепы вдавились…
— Нет-нет, — остановила ее Галина Самсоновна, поднимая сухонькую руку, — мы сами! И… спасибо — наше озеро стало чистым!
— Пожалуйста… — неуверенно улыбнулась Гарина.
— Ничего, мелкая! — хихикнула Юля, беря Лею под руку. — Не лопатами, так ложками поработаем! Думаешь, я забыла? С днем рождения, моя маленькая! Пошли, наши «ихтиандры» три торта привезли, и все — «Киевские»! Василисса, хочешь тортика?
— Хочу! — мигом откликнулась девочка. — А у тебя есть?
— Целых три!
— Ух, ты…
Улыбнувшись детскому восторгу, Гарина оглянулась на озеро. И впрямь чище стало…