Целитель. Этот мир, придуманный нами

Глава 3

Вторник, 11 января. День

«Гамма»

Лос-Анджелес, бульвар Сансет

Данила Багров, бывая в «Городе ангелов», всегда останавливался в «Беверли Хиллз». И не то чтобы «положение обязывало» — он никогда не кичился своим богатством, а купеческие замашки «новых русских» откровенно презирал.

Просто нравился ему этот нескромный отель, прозванный «Розовым дворцом», хотя сам город Данил Ильич терпеть не мог и, с удовольствием вспоминая «Незнайку на Луне», звал дурацкий мегаполис Лос-Поганосом.

Он и номер старался забронировать один и тот же — угловой «люкс» на третьем этаже, с видом на голубой бассейн. Сейчас, правда, не очень-то и тянет окунуться — зима, она и в Калифорнии зима. Зябким днем градусы подтягивало до отметки «17», а ночью опускало до плюс шести. «Пляжный штат», ага.

Данила прикрыл окно и задернул невесомую занавеску. Продует еще… Так-то он вполне себе крепок.

«Старость меня дома не застанет!» — отдалось эхом улыбки.

Багров подмигнул своему отражению в винтажном трюмо — розовые, висящие мешочками щеки дрогнули, а в ярко-синих глазах колыхнулся живой блеск.

«Шестьдесят лет. Полет нормальный!»

Мягко застрекотал телефон. Данила придал своей походке нарочитую пружинистость — просто похвалиться перед зеркалом.

— Слушаю.

— Сорри, мистер Багрофф! — зажурчала трубка. — К вам посетитель… Мистер… Мистер Валькенштейн.

— Проводите, — обронил Данила, чуя, что сердце частит.

Ага… Ухватил наживку старый хряк! Отлично. Ну, хоть не зря летал в эти дурацкие Штаты…

Багров сунул руку в дорожную сумку. Не нащупав сразу, раздраженно вывалил всё ее содержимое на стол. Тяжело брякнулся пистолет сорок пятого калибра. Славное оружие.

Данила скупо улыбнулся, засовывая ствол за пояс сзади — рукоятка давила в спину, успокаивая. Сколько раз такой… или почти такой огнестрел спасал его в годы бандитской юности! С тех самых, не столь уж давних пор он хранил верность и нежную привязанность лишь к одной женщине на свете — и зовут ее «Беретта».

В дверь не очень вежливо постучали, похоже — кулаком. Багров покинул малую приемную, натягивая блейзер и сдерживая шаг — незачем поспешностью иллюстрировать свой интерес. Добротные створки из массива тика поддались его рукам, и разомкнулись.

За порогом номера стоял, набычившись, массивный пожилой мужчина. Его волосы отливали цветом металла на изломе, а обветренное загорелое лицо полосовали морщины, однако ото всей плотной фигуры исходила опасная, напористая сила, как бы снимавшая вопрос о прожитых годах. Глянув исподлобья, гость криво усмехнулся, и спросил на чистом русском:

— Ты, что ли, Данила будешь? — не дожидаясь ответа, он переступил порог, мимоходом отрекомендовавшись: — Давид. Я из Одессы, здрасьте.

— Прошу, — тонко улыбнулся постоялец.

Торжественно вздрагивая брылями, Валькенштейн прошествовал в гостиную.

— Что ты там за ерунду накатал в своем месседже… тьфу, письме? — прорычал он, глядя на Данилу мутными глазами. — Какой, к дьяволу, «Атлантис»?

— Это не я! — Багров шутливо поднял руки. — Какой-то местный писака накатал, еще в прошлом году. Мол, мистер Валькенштейн прогулялся на своей яхте в Полинезию, но не ограничился валянием под пальмами и любованием закатами, а поднял затопленный корпус шаттла «Атлантис»… — его губы дрогнули в насмешке. — Ну, текст длинный, цитировать весь лонгрид не буду. Мне больше всего понравился финал — журналюга игриво вопрошал: «Вообще-то, шаттл с таким названием стоит в ангаре на мысе Канаверал, проходит предполетную подготовку. Откуда же взялся его двойник?» Но самое, пожалуй, интересное случилось… м-м… где-то через неделю после публикации. Газетчик якобы перебрал виски — и тоже вздумал полетать, выпорхнув из окна восемнадцатого этажа…

Давид с неожиданной сноровкой выхватил потертый «кольт», приседая в позу ганфайтера, и замер — ему в глаза холодно смотрело дуло пистолета.

— Кру-уто… — затянул он, пряча обескураженность за развязным тоном. — Шустрый ты, как я посмотрю! А если еще и меткий…

— Желаешь убедиться? — прищурился Данила.

— Да ну… Зачем? Шуму будет… — Валькенштейн опасливо вытянул руку и положил револьвер на столик. Даже пальцами оттолкнул — «кольт» скользнул, отражаясь в полировке. — Чего ты ко мне пристал, Данила-мастер?

Багров двинул бровью, изображая комическое изумление, и устроился в кресле, откладывая «Беретту» — та кокетливо пихнула затвором тупорылый шестизарядник.

— «Данила-мастер» — это мое погоняло… — сдержанно вымолвил он. — Еще когда с братвой водился. Лихое было время… У вас тут — Дикий Запад, у нас — Дикий Восток. Эпоха первоначального накопления капитала, если по Марксу.

— Сидел? — глумливо ухмыльнулся гость.

— Сиживал. — Кривая усмешка перетянула рот постояльца. — Был. Состоял. Участвовал. Привлекался.

Давид небрежно фыркнул и с размаху уселся на жалобно крякнувший диван.

— Выпить есть? — буркнул он.

— А как же! — бодро откликнулся Багров, дотягиваясь до дверцы бара. — Только учти: здесь всего лишь третий этаж…

— Не дождешься… Бурбон на два пальца.

Получив желаемое, Валькенштейн основательно глотнул, и покачал бокал, словно грея его в ладони.

— Ну, я уже понял, что бытие и небытие того щелкопёра тебе до сраки… — медленно выговорил он. Глаза его прояснились, словно умытые алкоголем, и глянули внимательно. — Так за каким… этим… ты приперся? Вряд ли тебе нужны деньги… Специально высмотрел: в списке «Форбс» мы с тобой на одной страничке, хоть и далеко не первой, хе-хе… Так какого…

Данила поднял руку.

— Давай сыграем в доверие, — зажурчал он в миролюбивом тоне. — Я сам тебе всё расскажу, и ты поймешь, «какого» и «за каким»…

Встав, Багров и себе взял бокал. Он повернулся спиной к Валькенштейну, но тот сидел, недвижим и расслаблен — судя по отражению в стеклянной дверце. Плеснув золотистого «Джим Бим», Данила пригубил и, покачав бровями, пожевав, словно ловя послевкусие, повел свой рассказ.

— К «Миллениуму» я уже стоил два миллиарда, и делать деньги дальше было уже скучно. Идти в политику? А что я там забыл? И вот, промаявшись до позапрошлого года, я завел себе хобби…

— Коллекционером заделался? — с интересом спросил Давид. — Я одно время старые авто собирал…

Багров покачал головой.

— Нет. Я… хм… коллекционировал тайны. Сейчас объясню… — задумавшись, он большим глотком опорожнил бокал и отставил его. — Фу-у… Не знаю, как у вас тут, а меня тот самый миллениум из колеи выбил. Когда в Новый год Ельцин объявил, что уходит, я не просто ошалел — я потерял покой. Вот, честно! И… ты знаешь, что меня тогда поразило? Даже не сам уход Борьки-алкаша, а выбор преемника. Почему Ельцин оставил за себя именно Путина? Потом я скорректировал свой вопрос: кто ему посоветовал выбрать именно «Темнейшего»? Я же знаю, сначала-то был совсем иной кандидат — Аксёненко! Но вот, прошло несколько лет, и Аксёненко помер от лейкемии. Эге-ге, думаю, а если тот советничек знал, что так оно и выйдет? Тогда всё логично складывается! Но что же это за советник такой, который вангует на пять лет вперед? И это лишь первая из… из точек бифуркаций. В курсе, что за штука?

— Да в курсах! — нетерпеливо поморщился Валькенштейн. — Тоже мне, бином Ньютона…

— Ага… — довольно затянул Данила. — Таких точек я насчитал несколько. Вот, смотри. Путин-то был из «западников» — не зря же с Собчаком связался! И вдруг, в две тыщи четвертом, он клеймит англосаксов за резню в Беслане! Нет, всё верно, на Кавказе и Лондон наследил, — как полтора века тому назад, с Шамилем, — и Вашингтон. Но вот так, открыто и честно, заявить об этом… Для либерала — поступок, совершенно невозможный. А в две тыщи седьмом — Мюнхенская речь! И я понял, что таинственный советничек упорно гнет свою линию — ведет дело к реставрации СССР…

— Ну, и нормально! — одобрительно замычал Давид. — Амеры взбесятся, так им же на пользу. Должен же быть противовес местным раздолбаям!

— Вам, может, и польза, — кисло улыбнулся Багров, — а мне — нет! Вот, лет через тридцать — дольше я не проживу! — валяйте! Реставрируйте! Хоть Советский Союз, хоть Российскую империю, а пока — хрен вам всем, а не СССР! Я, знаешь ли, буржуин, мне моих миллиардов жалко! Не хочу, понимаешь ли, чтоб раскулачили, чтоб отобрали и виллу на Лазурном берегу, и яхту, и…

— У тебя есть яхта? — оживился Велькенштейн. — Большая? Как катер или с парусами?

— Парусник, — буркнул Данила. — «По бим-бом-брамселям!» и «Свистать всех наверх!» Нужен мне тот катер…

— Правильно! — горячо сказал Давид, тут же покраснел и вернулся к солидности: — И как? Сыскал… м-м… советничка?

— Советницу, — нахмурился Багров. — Зовут, вроде, Наталья Павловна… Ну, тут надо еще копать, пока у нас одни подозрения.

— У нас?

Данил Ильич скупо улыбнулся.

— Нашел себе помощника — Димку Ерошина. Умный парень, в компах шарит, а главное — мышление у него нестандартное. Там, где мы применим обычную схему, Димон пойдет своим путем. Ну, не буду растекаться по древу. Мы с ним перебрали десятки вариантов, подчас самых заумных, самых фантастических, и остановились на трех… Всяких, там, «кротов» отбросили сразу — нет на Земле сил, желающих возродить СССР!

— Значит, пришельцы? — подмигнул Давид.

— Да, — невозмутимо кивнул Данила, — это была наша первая версия. Некий иной разум, желающий странного. Разумеется, не головоногие марсиане, а гуманоиды — голубые люди с розовой Земли или красные с Эпсилон Тукана! Прогрессоры, которым жалко стало нас, дурачков, польстившихся на погремушки капитализма, и решили они вернуть заблудших на путь истинный, он же — светлый. Вторая версия — «Гостья из будущего»…

— Понял, понял! — громко заговорил Валькенштейн. — Они там, у себя, знали, по каким граблям мы танцуем, и задали «работу над ошибками»!

Багров кивнул.

— Примерно так. И еще одна версия — «Гость из прошлого». Ну, представь себе комсомольца конца сороковых — Сталин еще жив, страна на подъеме… И вдруг его заносит к нам, в будущее! А тут всё, за что он боролся, за что воевал — похерено и оплёвано! И, если этот товарищ умен, он живота своего не пожалеет, лишь бы снова паровоз вперед летел, а в руках — винтовка! И вот, какой-то месяц назад… — Данила подлил себе бурбона, и вопросительно глянул на своего визави.

— Ливани! — энергично кивнул Давид. Следя за янтарным плеском, он медленно проговорил: — Ты, со своим Димоном, упустил четвертую версию… Советница могла прийти из соседнего пространства.

— О! — выдохнул Данила, и залпом выпил налитое. — Месяц назад Димка и явился ко мне — с копией статейки из «Лос-Анджелес икзэминер», той самой. И вот я здесь.

Он смолк. Молчал и Валькенштейн — сидел, уставившись перед собой, и медленно покачивал бокал. Поднес ко рту — и вернул на стол.

— Эта история началась пятнадцать лет назад, в девяносто шестом, — медленно и глухо проговорил Давид. — Я тогда купил яхту «Дезирада» и вышел в первое свое плавание… Говорят, что случайность — это непознанная закономерность. Охотно верю! Мы проходили мимо атолла Рароиа. Я уже подумывал свернуть к берегу — просто полежать на белом песочке, порыбачить, в лагуне искупаться… И тут прибегает Тосио… Он сам как бы японец, но родился в Калифорнии, как и его папаша. Вбегает, значит, Тосио и докладывает: «Человек на острове!» Ну, мы сразу к берегу. И что же? К нам на борт поднимается грязный, худущий, заросший… Робинзон! Семь лет отбыл на острове! Представляешь? Звали его Рон Карлайл… Позже, когда мы уже привыкли друг к другу, подружились даже, он рассказал свою невероятную историю. До сих пор помню его рассказ, и как подрагивал сиплый, такой, будто простуженный голос. Сперва Рон провел ликбез по физике пространства…

— Такой не существует! — напрягся Данила.

— У нас! — воскликнул Давид. — Но не у них! В общем… Карлайл кое-как, на пальцах, изложил мне теорию совмещенных пространств. Мы, вот тут, — он широко развел руками, — существуем в пространстве «Гамма». А еще есть «Альфа» и «Бета», где проживает точная реплика здешнего человечества… За мелкими исключениями. Сам Рон жил-был в альфа-пространстве, как физик и астронавт НАСА — тамошнего, «альфовского» НАСА. В общем, стартовали они с базы Вандерберг, шаттл «Атлантис» вывели на полярную орбиту. А весь грузовой отсек был забит сверхсекретным оборудованием — называется: бета-ретранслятор!

— Бета-ретранслятор… — пробормотал Багров, запинаясь.

— Ну, да! — с экспрессией молвил Валькенштейн. — Это… ну, как сказать… Агрегат такой, чтобы из «Альфы» попадать в «Бету». Вот только на «Атлантисе» случилась авария, всё пошло вразнос, и шаттл выбросило к нам, в «Гамму»! Вроде как, стреляли по ним в «Бете»… Ну, не суть! Другое важно — астронавты решили затопить челнок, чтобы не искушать нас, местных туземцев. А то возьмем, да и нападем на «Альфу»! В общем… — он зашевелил пальцами, словно разминая их после долгих писаний. — Тоже не буду растекаться… В общем, вернулись мы потом к Рароиа. Подняли бескрылый, ломаный корпус «Атлантиса», со всеми предосторожностями перевезли в Штаты, на ранчо «Виборита»… — лицо Давида исказилось, и в голосе зазвучали злые, взвизгивавшие нотки: — Я этому гаду Карлайлу дал всё! Любой прибор — на! Детали — получи! Энергии не хватает — протянул кабель. На, пользуйся! И Рон за год починил все эти импульсаторы, транспозитаторы, ретрансляторы… Смонтировал капсулу на двоих — на себя и меня! Он хотел вернуться в свой мир, а мне… Да просто увидеть «Альфу»! Глянуть, как оно там… Господи, я мечтал об этой транс-пози-тации, как мальчишка! А этот гад… Рон ушел один! Транспозитировался! Спалил мне полранчо, сволочуга, и ушел!

Угрюмо сопя, Давид повалился на спинку дивана. Рывком подхватил бокал, выхлебал бурбон и выдохнул, обмякая.

Багров молчал, рассеянно водя ладонью по щеке, и Валькенштейн очень серьезно, раздельно спросил:

— Скажи-ка, Данила-мастер, зачем ты, вообще, прилетел сюда? Чего хотел?

— Честно? — губы русского миллиардера дрогнули. — Хотел получить еще одно доказательство в пользу четвертой версии.

— Ну, и как? Получил?

— Получил, — твердо ответил Данила. — А… Хоть что-нибудь осталось от того… альфа-ретранслятора? Хоть что-то из бумаг, файлов, чертежей?

— Осталось, — невозмутимо сказал Давид. — И что-нибудь, и хоть что-то. А тебе зачем?

Багров резко подался к нему.

— Хочешь в «Альфу»? — выпалил он.

— Хочу.

— И я хочу! Я не пожалею миллиарда, а Димон соберет команду физиков, которые не верят ни в бога, ни в черта, ни в Эйнштейна! А если… Нет! А когда мы научимся транспозитировать и в «Альфу», и в «Бету», я точно прижму Наталью Павловну, или кто она там! И тех, кто ее послал, тоже возьму на цугундер! Не фиг вмешиваться в нашу жизнь! Ни с благими, ни с худыми намерениями! Это наша «Гамма», а иномирцам тут не место! И… — уняв яростный натиск, Данила ухмыльнулся: — Торжественно клянусь и обещаю — наша самая первая капсула будет на двоих! На меня и на тебя! Согласен?

Давид молчал полминуты, а потом затрясся от неслышного смеха.

— Тебя как по батюшке? — осведомился он, утирая ладонью слезы.

— Данил Ильич.

— Давид Маркович, — церемонно представился Валькенштейн. — Согласен!

Четверг, 17 марта. Ночь

«Альфа»

Ново-Щелково, улица Колмогорова

Дом затих с вечера, но это была тишина живая, наполненная смыслом. Риту я оставил посапывавшей в подушку — волосы разлохмачены, одеяло небрежно откинуто, и лунный свет скатывается по изгибу спины… Картинка!

Инка на всю неделю махнула в Ленинград, на гастроли, а Талия, учуяв невысказанное Ритино желание, решила сгонять в Яффу. Ну, прелесть же… Три прелести…

Шлёпая босиком, я осторожно спустился по лестнице, не забыв перешагнуть скрипучую ступеньку. В темноте мерцали красным угли в камине, они словно перемигивались с индикаторами охранительной системы. А с кухни, пролившись в окно, струилось сиянье полной Луны. С известных пор я зову ее с большой буквы.

Это раньше естественный спутник Земли был отдан на откуп поэтам, а теперь там работает Инкин папа, и Бур Бурыч, и еще сотни людей, мужчин и женщин, молодых и не очень.

Прекрасное далёко незаметно подступило вплотную, на расстояние вытянутой руки, оно дышало и пело, нашептывая: «Счастье для всех, и даром!»

Хорошо!

Посетив санузел, я вернулся в холл и подкинул щепочек в камин, раздул угли — огонь нехотя, словно спросонья, облизал лакомство, и занялся, постепенно разгораясь.

«На тебе еще», — подумал я, скармливая пламени дровишки.

Повеяло слабым теплом, и я осторожно присел на диван, касаясь подушек голой задницей.

— Греешься, да? — опал тонкий голос Риты, и тут же взвился, уводя в бездну страдания: — А я там одна! Мёрзну!

Пробежав на цыпочках, женщина плюхнулась мне на колени, прижалась, и я мигом обнял ее.

— Мерзляка…

— Ага…

Мы затихли, глядя на завивавшиеся лоскутья огня, на шаткий вихорёк искр и дыма, что утягивался в трубу. Потянуло смолистым духом.

— Вычитал вчера в польском «Экране», — гордо улыбнулся я. — Лично Мишель Семан из города Парижа дивиться изволил, отчего это у самых знаменитых в мире актрис имена начинаются на букву «М»? Знаешь, как он их перечислил? «Маргарита Гарина, Мэрилин Монро, Марлен Дитрих, Мишель Мерсье, Мэрил Стрип, Моника Белуччи…»

Рита завозилась, обняла меня и пробормотала:

— Знаешь, я уже и стесняться перестала… Только «Золотых львов» в кучу складываю, глобусы и пальмовые ветви… Пыталась раньше объяснить, растолковать, но оставила это занятие. Людям нужна мега-звезда? Я и сияю… — она рассеянно погладила меня по голове, перебирая волосы. — Понимаешь… Я не играла Фай Родис. Я была ею! А уж как это вышло, не разумею со-вер-шен-но… Они меня все сниматься зовут, а я боюсь! То, что вышло с Фай, может просто не повториться. Да и старая я уже…

— А ну, цыц! — строго сказал я. — Старая она… Ты на себя в зеркало смотрела? Ни одной морщинки! Груди тугие, как в девятнадцать, а талия — пятьдесят шесть сантиметров!

— За это тебе надо спасибо сказать! — ласково прошептала мега-звезда, тиская меня за шею. Уложив голову на мое плечо, заговорила, щекоча ухо теплом дыхания: — Мишка-а… Я очень, очень счастлива! Понимаешь? И не нужны мне хвалебные оды кинокритиков! Мне и так хорошо. С тобой! — Она подтянулась, игриво воркуя: — Ты пристаёшь, что ли?

— Я? Да нет, вроде…

— А кто мне попу гладит? — спросила жена с ехидной агрессивностью.

— Ну, так… Гладкая, вот и глажу…

— Ми-иш… Я не хочу здесь… На́ меня!

Я сграбастал величайшую актрису всех времён и народов, и понес наверх.

Пятница, 18 марта. День

Вашингтон, Пенсильвания-авеню

Любоваться цветением сакуры еще рановато, зато магнолия просто буйствует, белыми и розовыми облаками расплываясь по всему городу, клубясь у закопченных кирпичных стен особняков, заволакивая авеню и стриты.

— Красота-то какая! — вымолвила миссис Даунинг, глядя за окно лимузина.

— Лепота! — согласился я, намечая улыбку.

Последний раз нам удалось свидеться года три назад. Синтия как раз сложила с себя полномочия президента, уступив Белый дом Эдварду «Теду» Кеннеди. В принципе, мы тогда с Наташей и прилетели к «Тедди» — лечить от рака мозга. Укрылись в Кэмп-Дэвиде на два дня, пока не разделались со зловредной глиобластомой.

Потом встречались с Майклом Дорси, дослужившегося до директора Космического центра Маршалла. Он нас познакомил с Франклином Чанг-Диасом, астронавтом и физиком, додумавшимся до электромагнитного плазменного ракетного двигателя VASIMR, и с Шарлоттой Блэквуд, долетавшейся до своих любимых звезд — полгода эта очаровательная и очень энергичная блондинка-астрофизик (и лучший астронавигатор Соединенных Штатов!) стажировалась на станции «Салют-8».

Чанг-Диасу я обещал испытать его двигун на ЭМК «Циолковский», и не устоял перед Шарлоттой — сманил к нам, в Звездный городок. Пущай полетает!

А вот с Синти я в тот приезд буквально парой слов перемолвился. Зато теперь часа два проболтали — было что вспомнить…

— Приехали, — обронила экс-президентша, но не торопилась отпирать дверцу. Дождалась телохранов.

В бытность свою хозяйкой Белого дома, Даунинг чуть ли не привыкла к покушениям — битое, но недобитое «глубинное государство» не смирилось с потерями, ушло в подполье, — и мстило из-за угла, пакостило, как только могло.

Синти спасала умная кадровая политика — Фред Вудрофф, некогда самый первый её босс, стал советником по нацбезопасности, а Чарли Призрак Медведя возглавил ФБР. Вот они-то и спасали Первую Леди — раскрывали заговоры, ловили инсургентов или прорежали вражьи силы, стреляя на поражение.

Я вышел из машины вслед за Синтией и застегнул пиджак, приглядываясь да прислушиваясь. Мою чуйку забило негативной инфой — напряжение и опасность давили со всех сторон сразу. Очень неприятное ощущение. Как будто торчишь на площади, голый и беззащитный, высвеченный прожекторами, а вокруг — тьма непроглядная, и в этой черноте то ли пасти зубастые ляскают, то ли смачно лязгают затворы.

За здешнюю вредность молоко надо давать… Всегда, стоит мне покинуть такой безопасный, такой мирный Союз, и прилететь сюда, в Штаты, моментом ощущаешь угрозу и очень нездоровую атмосферу. Но в этот раз она уж слишком накалена!

— Come on, let’s go! — нервно сказал дюжий агент Секретной службы, и Синти, прикрытая широчайшими спинами, вошла в фойе Административного офиса Эйзенхауэра. Я мельком оглядел это серое ампирное здание с угловатыми эркерами и лоджиями с колоннами — оно мне напомнило дворец Чойо Чагаса в садах Цоам — и променял мягкую уличную теплынь на зябкую прохладу резиденции вице-президента. Звук шагов рассыпался по гулкому фойе.

— Здесь когда-то находился кабинет Збигнева Бжезинского, зело не любимого вами, — хищно улыбнулась Синтия, как будто намекая на мои давнишние подвиги.

— Ну, вы тоже Збига не жаловали, — парировал я.

— О, да!

Мы поднялись этажом выше. Хоть нынешняя Конституция Штатов и очистилась от атавизмов, вроде коллегии выборщиков, здешняя политическая система всё равно оставалась весьма причудливой.

Я, как и большинство американцев, приветствовал победу на выборах Эдварда Мура Кеннеди, восемь лет подряд занимавшего пост госсекретаря США, а на третьем сроке Синти вышедшего в вице-президенты. Но ведь все же понимали, что симпатии граждан США, ранее выражаемые к миссис Даунинг, теперь просто перенеслись на «Тедди». А вот как понять, что нынешним вице-президентом стал Эдвард Мур Кеннеди-младший?

Отец и сын в одном тандеме? Круто. Но с массами не поспоришь.

— О, мистер Гарин! — разнесся по коридору беспечальный возглас на корявом русском. Навстречу широко шагал Дорси, раздобревший на гамбургерах. — О-о, миссис Даунинг! Как поживаете?

— Вашими молитвами, Майкл, — улыбнулась Синти.

— Мистер Гарин! — Дорси надулся от важности. — Всё согласовано! Опытный двигатель отправится в Россию буквально на днях, его будет сопровождать сам Фрэнки Чанг-Диас. — Он зубасто улыбнулся. — Надеюсь, с мисс Блэквуд всё нормально? Не обижали девочку?

— Эта девочка сама кого хочешь обидит, — ворчливо ответил я. — Шарлотта будет включена в экипаж корабля, как штурман-космогатор.

— Splendidly! — воскликнул Дорси, и убежал, обмахиваясь ворохом бумаг, словно веером.

— Кипучая натура, — улыбнулась Даунинг.

Я задумчиво кивнул, взглядом провожая тёзку. По правде говоря, меня терзали смутные сомнения насчет контактов с НАСА, но толк был — мегаваттный ядерный реактор «Сделано в СССР» плюс безэлектродный плазменный двигатель «Made in USA» в сумме делали первый межпланетный — пилотируемый! — рейс осязаемым и реальным. «Циолковскому» хватит месяца, чтобы выйти на околомарсианскую орбиту, высадить экспедицию в Долине Маринер, да еще, на закуску, слетать к Церере. Красота!

Робкий секретарь со смешной фамилией Гопкинс, выглянул из дверей приемной, чтобы сообщить о том, что шеф задерживается, и проводил нас в кабинет.

Ничего особенного: оливково-зеленые обои и бархатные шторы того же цвета, парочка пухлых кожаных диванов, письменный стол в манере ар-деко и звездно-полосатый флаг, обвисший в углу. Стены были отделаны темными деревянными панелями, придав интерьеру колониальный стиль. Чистенько и скучненько.

— Скажите, Майкл…

Синтия остановилась рядом, маленькая и неприступная женщина. Ее профиль как будто подчеркивал общую хрупкость фигуры, но спокойный внимательный взгляд и сжатые губы выдавали натуру твердую, а когда надо, и беспощадную.

— Да? — ответил я рассеянно. Во мне росло, набухало смутное беспокойство.

— Вы довольны тем будущим, которое наступило? Я имею в виду то, что связывало и разъединяло Америку и Россию. Лучше стало? Или… Как это по-русски… Ни то, ни сё?

Моя улыбка вышла не наигранной.

— Лучше, Синтия, гораздо лучше. Вон, пять минут назад Дорси сообщил о доставке в СССР секретного ракетного двигателя… Это ли не показатель? Вы добились многого, Синти, очень многого. Даже если бы новая Конституция и деприватизация ФРС исчерпывали бы ваши достижения, то и этого хватило бы, чтоб войти в историю. А национализация корпораций ВПК? А демилитаризация? Я имею в виду резкое сокращение военных баз по всему миру. Это же тоже прорыв!

И тут тревога, бродившая во мне, усилилась рывком, мгновенно достигая пугающего пика.

За окном скользнула тень — огромный квадрокоптер плавно спустился сверху, зависая напротив — толстое стекло глушило гудение шести винтов. Дрон слегка подвернул, сверкая злой красной искрой лазерного целеуказателя — и я повалил Синтию на оливковый ковер.

— Воды тянь! — выдохнула ошеломленная миссис.

Первая пуля ударила с коротким звоном и хрустом, прогрызая дырку в «непробиваемом» стекле. В отверстие тут же, издав неприятное зудение, влетела вторая, и впилась в стену, расщепляя дубовую панель.

Всё это действо заняло ничтожную долю мгновенья, а на исходе долгой, самой долгой секунды в моей жизни, квадрокоптер взвился на пару футов, и у меня на груди задрожала ярко-алая точка прицела.