Целитель. Этот мир, придуманный нами

Глава 13

Воскресенье, 18 августа 1974 года. День

Красноярский край, Ново-Яртыш

Талия потянулась, запрокидывая голову — жаркое солнце коснулось щёк, тронутых смуглинкой, лаская и тревожа.

Неделя прошла круговертью дел, ничтожных, но нужных мелочей. Скажем, перебрать аптечки — и решительно выбросить в помойное ведро просроченные таблетки.

«Марина» даже на стройке побывала, в этом лесу железобетонных колонн, чьи «сучья» — стальные двутавровые балки — сплетались в видимый объем будущих цехов.

И всюду она натыкалась на Мишу, словно настойчиво искала его — и находила. В одних брезентовых заляпанных штанах и в оранжевой каске, загорелый до черноты, мальчик упорно ворочал лопатой, перемешивая раствор. Или ловко скручивал проволокой ржавые плети арматурин. Или таскал носилки, напрягая и руки, и плечи, и узкую спину, и даже шею — блондинистые вихры торчали из-под каски, слипшись от пота.

Мальчик… В том-то и дело, что мальчик. А она — девочка…

Дни не проходили даром. Ее взгляды, ее улыбка, «нечаянные» прикосновения разжигали Мишину фантазию, уводя на самый край. Угольку в «горнило страсти» подбрасывала и сущность паранорма — Гарин ощущал в Талии симпатию к себе, и понятная застенчивость уступала отчаянной смелости, даже дерзости.

Ивернева держалась со всеми ровно и равно — шутила, подпевала вечерами у костра, но никого не выделяла. Кроме Миши. Однако никто не замечал их кратких и как будто бы случайных свиданий.

Стройотрядовцы каждый день наведывались в медпункт, Но «Марина» вежливо гнала «мнимых больных». А вот Гарин…

Вчера она его поцеловала.

Это произошло спонтанно. Подошла Мишина очередь наколоть дров для «поварешки», и Гарин, сняв «целинку», чтобы не испачкать, взялся за колун.

Иные чурки он разваливал с одного удара, а уж, когда в поле его зрения зацвела красавица-врачиня… Как тут не выхвалиться?

И шаткая поленница, и бревна, распиленные на чурбаки, и сама колода прятались на задах лагеря, занимая маленький пустырь, сплошь усыпанный щепками и ошметками коры.

Дощатые и бревенчатые стены сарайчиков, складов и прочих кандеек укрывали дровяник от посторонних взглядов, и даже громкие голоса глохли, почти не достигая ушей.

— Здорово у тебя получается! — улыбнулась Талия, прислоняясь плечом к занозистым доскам, чью первозданную желтизну еще не затемнили дожди. Одета женщина была, как всегда — в форменные брюки и футболку, чья тонкая ткань излишне явно облегала груди, дразняще выпячивая соски. Поэтому, хоть и жарко было, приходилось накидывать на плечи белый халат. А, впрочем, он плоховато смазывал великолепные очертания «бидструповской» фигуры. И восхищение, пополам с вожделением, прекрасно читались в гаринском взгляде.

— Ага! — заулыбался Миша, лихо всаживая колун в плаху. — Это я здесь научился! Дома мы дровами не топим, углем только, да и то на даче…

Острый, ищущий взгляд Иверневой скользнул по худому, но жилистому торсу «дровосека», и замер.

— Стой, Мишенька!

Упруго шагая, Талия приблизилась к Гарину, кладя руку на горячее плечо.

— Ну-ка… Клещ!

— Да я смотрел, вроде… — выдавил Миша, робея от неожиданной близости.

— Не дергайся! — строго сказала Ивернева, приглядываясь. — Ага… Он еще не присосался, только пытается… — Осторожно подцепив мерзкое членистоногое кончиками пальцев, женщина сбросила клеща на обух, морщась от гадливости, и резво достала спичечный коробок. — Устроим заразе аутодафе! — мстительно проговорила она. Под огнем спички кровосос лопнул и обуглился. — Готов!

Выпрямившись, Талия повернулась и замерла. Она стояла совсем близко к Мише — на нее повеяло запахом разгоряченного на солнце тела. Недопустимо близко — при прочих равных условиях… Но ведь у нее задание…

«Марина» наклонилась всего чуть-чуть. Сначала бедный Гарин вздрогнул, грудью приняв напор приятных округлостей, а затем его жадный рот сомкнулся с дивным женским ротиком.

Отстранилась Талия не сразу, задышливо выговаривая:

— Губки у тебя — не промахнешься!

А Миша даже не зарумянился. Наоборот, побледнел — обнял «Марину» за гибкую талию, стиснул, прижал к себе…

Наталья, чувствуя, что слабеет, испугалась — и мягко отвела «ручонки шаловливые».

— Миш, не надо… Я на два года тебя старше.

Миха сильно огорчился, но не отступил — полез целоваться, и уж тут женщина не могла ему отказать. Да и себе тоже…

Их губы смыкались всё крепче, вот уже и два любопытных язычка ластятся друг к другу…

Разомкнуть пленительное сопряжение было чертовски трудно, женская природа бурно протестовала, требуя закономерного продолжения — и бурного финала. Но… нет.

Миша обязательно запомнит «Марину» — как девушку, с которой он целовался впервые в своей краткой жизни. Но не как первую женщину — это может оставить слишком глубокий след в юной душе — и многое испортить в будущие годы.

Ивернева, по девчоночьи хихикая, увернулась, достала платочек и заботливо стерла с мальчишеского лица ярко-розовые следы.

— Всю помаду слизал… — ласково проворчала она. — Дрова руби! Говорят, помогает…

Сладко улыбнувшись, Талия повернулась, чтобы уйти.

— А ты… А мы… — догнал ее ломкий голос. — Мы еще встретимся?

— Обязательно, Мишенька! — мурлыкнула «Марина».

Там же, позже

И снова Талию затянула суета, завертела-закрутила суматоха дел текущих и утекающих. Близился конец лета, пора было выбираться из дебрей обратно к цивилизации, к шуму городов и вузовскому напрягу.

До отъезда оставалось всего несколько дней. Стройотряд убывал поездом «Красноярск — Москва», лишь бы сэкономить, «что нажито непосильным трудом», а уж из столицы бойцы доберутся разными путями, кому куда…

Ивернева даже не заметила, как ясный день угас, и синяя вкрадчивость сумерек заполонила всё кругом. Своеобразным будильником стал дизель-генератор. Он ворохнулся в сарайчике, отзываясь на потуги командира отряда, и глухо затарахтел — до самого отбоя.

Потягиваясь, прогибая спину, «Марина» накинула халат, и вышла на воздух. Больше всего в тайге она боялась мельчайшей живности — клещей да гнуса. В заросли Ивернева не совалась, а потому ей не пришлось, содрогаясь, находить на себе присосавшихся паразитов. Да и комарье не доставало. Вероятно, за это стоило благодарить бывалого командира, Гешу Андреева, выстроившего лагерь на высоком холме, далеком от топких мест и обдутом всеми ветрами.

Потемки густели, набирая синевы, и тем пуще, тем ярче разгорались костры. Тренькали гитары, проливался девичий смех, множественный говор то взвивался восклицанием, то упадал до неразборчивого бубнежа. И вот умелая рука Васёнка перебрала струны — их ладный звон отзывался в душах трепетными вибрациями, усиливая или рождая романтические позывы.

«Марина» прислушалась. Вроде, вчерашняя композиция на стихи Саши Богданова… Да, «Подвенечное платье».

В переливчатой игре струн плескалась печаль:

А с какою причудой,

Не возьмусь объяснять я,

Верят женщины в чудо

Подвенечного платья…

Всею жизнью лелеять,

Как снежинки круженье,

Грациозную лебедь

Своего оперенья!

И счастливой девчонкой,

Заливаясь от смеха,

Мнить себя амазонкой

В подвенечных доспехах!

Заслушавшись, Талия прислонилась к столбу, увенчанному фонарем, который никогда не горел. Зачем? Есть же костры…

Иверневой взгрустнулось. Она вспомнила свое белое, воздушное платье… Вот только от свадьбы в памяти задержался лишь вальс с Мишей. Ах, если бы тогда «Горько!» кричали им! Но нет… Не все желания сбываются…

«Не все желания сбываются вовремя!» — поправила себя Наталья, намечая улыбку. Долго она блуждала глухими окольными тропами, и всё же выправила свою мировую линию, вышла на верную колею!

И пусть люди говорят, что хотят, злятся и негодуют, сколько им влезет, но они с Мишей счастливы!

Люди, люди… До чего ж хомо сапиенсы, вопреки названию своего вида, не любят думать! Ведь, если углубиться в тему, попробовать понять ситуацию с «любовным квадратом», то станет понятно, что имеет место быть не пошлая схемка «гаремника», а конфигурация посложнее. Ее можно сравнить с прайдом… Да…

Талия заулыбалась, припомнив забавную аналогию с настоящим прайдом: лев, конечно, глава семьи, царь зверей, и рычит просто устрашающе, но… всё решают львицы!

Вот только никакому «молчелу» их опыт не повторить — гаринский «лямур де катр» скреплён не разнузданным интимом, а любовью трех женщин к одному мужчине — большой, чистой и честной. И — детьми. Недаром семейный союз сложился, когда всем вершинам четырехугольника перевалило за тридцать, а Васёнок, Юля и Лея в полной мере осознали свое кровное родство…

Протяжный аккорд сбил рассуждения и самооправдания.

…Написание имени

Заменяется в паспорте…

Горько!

Красными винами

Заливаются скатерти.

Ты прости меня, мамочка,

И подруга хорошая,

Белым ангелом бабочка

Улетела из прошлого…

…На продажу развешены,

Посмотрите, да сколько их⁈

В магазинах подержанных

Опустевшие коконы…

Таял гитарный звон, и Наталья ясно расслышала девичий вздох.

«Глупые бабочки, — усмехнулась она, — мы летим на огонь, взыскуя нежного тепла, но скольким из нас опалило крылышки — и душу?»

Поколебавшись, Ивернева не стала садиться к костру — музыка смутила ее, подменяя желания. Тихонько вернувшись в медпункт, она задернула цветастые занавески на окнах, и щелкнула тугой клавишей настольной лампы — спиралька горела вполнакала, впуская в тесную комнатку дрожащую желтизну свеч.

Прочувствовать внезапное одиночество Наталье помешали. Скрипнула дверь, отворяясь — и впустила Мишу.

«Юноша бледный, со взором горящим…» — мелькнуло у Талии.

Интересно то, что ее мысли не окрасились в оттенки насмешливости. Просто страсть не разгоралась, притушенная разумом. Женщина как будто отошла в сторонку, хладнокровно наблюдая за происходящим.

Именно до этого самого момента «чек-пойнты» еще не явленного Михи из «Гаммы» и вот этого влюбчивого «альфы» были совершенно идентичны, даже «контрольные суммы» одинаковы.

Теперь же начнутся отличия.

У «старикашки» из «Гаммы» всё закончилось на давешних поцелуях, а вот у его альфа-реплики всё только начинается… И продолжится до тех пор, пока матрицу памяти юного Миши не нокаутирует импульс ИКП-модуля, что сработает в подъезде его родного дома.

— Марин… — глухо вытолкнул счастливая жертва обольщения. — Ты сказала… сказала, что старше меня на два года, но… Марин, это сейчас заметно, а года через два, когда мне будет восемнадцать, а тебе — двадцать, разница в возрасте уже не будет иметь никакого значения! Ты мне нравишься — очень нравишься! — так зачем ждать⁈

Ему оставалось сделать всего один шаг, и он пересилил свою робость, свой стыд… Вероятно, и почувствовал, вдобавок, что «Марина» испытывает к нему что-то гораздо большее, чем обычную приязнь.

Обняв женщину одной рукой, другую он уверенно запустил под подол футболки, касаясь вздрогнувшего живота, дотягиваясь до грудей — и с удовольствием ощущая, как набухают и твердеют соски под его пальцами.

Застонав, Наталья «поплыла», и ее ментальная завеса ослабла. Алевшее лицо Миши пошло пятнами, а глаза отразили страх — он, наконец-то, заметил, что залез под футболку не юной девушке, а взрослой женщине — очень красивой, но гораздо старше его.

Гарин отпрянул, тяжко дыша и облизывая пересохшие губы.

— Кто ты? — вытолкнул он. — Ты ведь не студентка ХАДИ! Я тебя еще когда… вычислил! Ты «чёкаешь», как сибирячка и… Помнишь, как мы позавчера шли со стройки? Я щепочкой чистил сапоги, а ты сказала, чтобы я их обмыл в луже… Только ты сказала: «в лыве»! А в столовой? Тефтели ты называешь «ёжиками», а выпечку — «постряпушкой»… А когда к тебе Геша полез, ты ему, грозно так: «А ну, убрал культяпки!» Так в Харькове не говорят, только в Новосибирске или в каком-нибудь Барнауле… — Волнуясь, Миха заговорил отрывисто: — Ты… ты очень красивая и… вся такая гладкая, налитая… Но тебе точно не восемнадцать! Так кто ты?

Отдышавшись, Талия повела рукой.

— Садись, Миша…

Гарин медленно опустился на кушетку.

«Влюбленный болен, он неисцелим…» — припомнилось Иверневой.

— Знаешь, я даже рада, что… раскрыта, — она бегло улыбнулась. — Меня зовут Наталья… Наталья Ивернева. — Не удержавшись, добавила: — Доктор физико-математических наук, но главное… Я твоя будущая любовь и подруга!

— Будущая? — вытаращил глаза Миша, растерянно моргая, словно остужая зрачки махом ресниц.

— Да, — кивнула Талия. — Мы с Глебом оба из будущего… Из две тысячи восемнадцатого года. По-настоящему, Глеба зовут иначе… Василием Михайловичем Гариным… Он — твой сын. Держись, Миша! — её губы дрогнули в улыбке. — Секундочку…

Открыв тяжелый сейф, сваренный местными умельцами, а Галей выкрашенный в казенный зеленый цвет, Ивернева достала сокровище Васёнка — «желейку», ноутбук с гель-кристаллическим процессором.

— Сейчас я тебе кое-что покажу… Не пучь глазки! — хихикнула она. — Это такая микроЭВМ… Вот, смотри! Это мы с тобой в Израиле… Гайдай снимал там кино, а мы ему помогали… А вот это твоя дочь — от меня! Ее зовут Лея. Здесь ей пять лет… Ангелочек, правда? А вот такая она сейчас…

— Ого! — воскликнул Миша, жадно разглядывая грудастенькую блондиночку.

— Вот тебе и ого… — гордо улыбнулась Талия.

— Так… Глеб, то есть, Василий… Он тоже от… — Гарин запнулся. — От тебя?

— Нет! — в улыбке Иверневой прорезалось коварство. — Помнишь Инну Дворскую?

— Дворскую? — Гарин попытался нахмурить гладкий лоб. — А, эта красотка из параллельного!

— Это Инка родила тебе… Василия.

Миша жутко покраснел, еле выдавив:

— К-как же… это?

— Такова жизнь, Мишенька!

Талия кликнула по фотке, где Инка загорала «без ничего».

— Хороша? Ей здесь двадцать… или двадцать один.

Гарин молча кивнул, немея от обилия впечатлений.

— А женился ты, Мишенька, в семьдесят седьмом… На Рите Сулиме.

— Этого не может быть! — еле выговорил Гарин, протестуя. — Нет, она мне нравилась, конечно, еще с седьмого класса…

Он смолк — на экране «желейки» Маргаритка позировала хоть и в купальнике, но «мини-бикини» практически ничего не скрывал.

— Может, — вздохнула Талия, — может, Мишенька… Всё бывает в нашем мире… Глянь!

На следующем фото, сделанном в Варадеро, зубастый Миха в плавках держал на руках хохочущую Риту. А вот — Рита в пышном свадебном платье… А вот держит за руку маленькую хорошенькую брюнеточку…

— Это Юля, твоя дочь.

— От Риты? — вытолкнул Гарин.

— Угу… У тебя будет долгая жизнь, полная любви и приключений, ты станешь знаменитым ученым и даже членом Политбюро. Ты спасешь СССР от распада и буржуазной контрреволюции, ты сохранишь мир, жизнь и счастье миллионам, миллиардам людей… Если в конце этого лета согласишься на пересадку сознания.

— Я согласен, — сразу, негромко, но твердо сказал Миша, и не отвел глаз от внимательного и ласкового взгляда Натальи. — Я согласен на всё!

Он медленно покачал головой, неумело и бездумно «листая» фото: Гарин на террасе Белого дома… Гарин в Париже… На Байконуре… На Луне! Гарин обнимает Наталью и Лею — смеются все трое…

— Господи… — прошептал юный атеист. — Что за жизнь… Что за жизнь! Да мне такая ни в каких мечтах не привиделась бы! А… Что это за микроЭВМ? — он прижался ухом к «желейке». — Не жужжит даже!

— Спросишь у Василия! — рассмеялась Ивернева, чувствуя подступающее облегчение. — Он — конструктор!

— Правда? — пролепетал Миша.

— Правда… — Талия слезла со стола и нежно поцеловала вскочившего Гарина. — Всё будет хорошо и даже лучше! Вчера Василий с Сан Санычем ездили в Красноярск — и купили билеты на весь отряд. А мы поедем в отдельном купе — плацкарт Васёнку мал!

Среда, 21 августа 1974 года. День

Около границы Новосибирской и Омской областей

Колеса выпевали извечную звонкую песню в честь дальней дороги, а торопливый перестук отчетливо вёл ритм. Иногда он сбивался или в железную мелодию вступали лязгающие сцепки, но минуту долой — и снова протяжный шипящий звон… А за окном, словно заунывный контрапункт жестко темперированному гимну скорости, раскатывались Барабинские степи, нескончаемые и безрадостные.

Покинув купе, Талия медленно шагала мимо окон, иногда касаясь стенки, чтобы сохранить равновесие в качающемся вагоне.

В простеньком спортивном костюме она выглядела шикарно, о чем ее не уставали информировать бойцы стройотряда. Даже войлочные тапочки с опушкой не скрадывали изящества, данного «Марине» от природы…

Вероятно, именно поэтому Ивернева старалась пореже дефилировать по коридору, а за чаем посылала Мишу — Гарин с удовольствием исполнял обязанности «поильца».

Но вот очередь нести вахту «кормилицы» вынудил Талию прогуляться в вагон-ресторан, и дотащить оттуда три судка с горячим. Ну, в ту сторону — ближе к голове состава — она «гуляла» спокойно. Стройотрядовцы занимали места в соседнем — плацкартном — вагоне, где рулил коллективизм, а человек человеку был друг, товарищ и психоаналитик, особенно после третьей…

Ивернева откатила увесистую дверь и шагнула в купе. Негромкий разговор Васёнка и Миши мигом смолк, оба глянули на нее — своя! — и продолжили дозволенные речи.

— Я столько всего узнал… — вымолвил ученик 9 класса без особого восторга. — И как же мне теперь со всем этим жить? Какой интерес, если всё знаешь наперед?

— А вот на этот счет не волнуйся, — с мефистофельской ухмылочкой ответил кандидат технических наук. — Как только ты войдешь в подъезд своего дома, сразу всё забудешь!

— Да⁈ — обрадовался Миша. — Ну, тогда ладно…

— Всё! — решительно скомандовала Талия. — Займите свои ротовые отверстия более насущным делом. Обе-ед!

Выложив на столик съестное, она присела на диван, и в который раз порадовалась, что к ним не подселили четвертого лишнего. Все свои…

— Эх! — Васёнок крепко потер ладони. — А что у нас в меню?

— Толчонка с котлетой! — объявила Наталья, и Гарин прыснул в ладонь.

— Сразу видно — сибирячка! — белозубо улыбнулся он. — Надо говорить: «Пюре»!

— А мне так больше нравится! — Талия показала Мише язык, и принялась за яство.

— И огурчики есть… — проворковал Вася.

Миха первым умолотил свою порцию, и взялся за компот.

— Наташ… — несмело обратился он. — А в Первомайск… мы вместе поедем? Или я один?

— Вместе, — серьезно ответила Ивернева.

Гарин, будущий реципиент, успокоено кивнул, а у Натальи снова испортилось настроение. Теперь она куда лучше понимала тяжкие сомнения того, «химерического Миши», которого любила всю жизнь. Ему, там, в будущем, отчаянно не нравилось то, что их «опергруппе» скоро придется совершить.

«Аутотрансплантация сознания»… «Ментальный перенос»… — выговаривал он, кисло морщась. — Красивые, политкорректные термины! А что произойдет по сути? А по сути, мое сознание — моя личность, душа, как хочешь, назови! — займет место сознания бедного юного реципиента… Разумеется, Миха согласится на эту… процедуру, ведь именно всё так и вышло сорок четыре года назад! Но… Понимаешь, Наташ… Вряд ли он поймет, на что соглашается. Ведь всё мое не святое житие его даже не коснётся, ему ничего не будет дано! Моя душа вселится в живое Михино тело — и всё! А если он поймет, на что идет, то это с его стороны будет самым настоящим героическим самопожертвованием…'

Выпив компот — и выудив разваренные фрукты — Ивернева деловито сообщила:

— В Москве у нас пересадка. Приедем рано утром, а уедем вечером, с Курского вокзала, через Харьков. Так что будет время побегать по магазинам, прикупить гостинцев…

— Здорово! — обрадовался Миха. — А то девятнадцатого у мамули день рождения был… — Он задумался, и выпалил: — Куплю ей подарок!

— Правильно! — бодро поддержал Васёнок.

— Духи купи, — подсказала Наталья. — Так… Всё съели? Молодцы. Давайте, посуду отнесу…

— Может, я? — вызвался Миша.

— Нет-нет, я сама. Разомнусь хоть…

Улыбаясь и погромыхивая пустыми судками, она вышла и закатила дверь. Улыбка ее сразу угасла, а на переносице пролегла складочка. Тайные операции всегда оставляют несладкое послевкусие…