Царь нигилистов 3

Глава 25

В коробке была печатная машинка и футляр с огромной шариковой ручкой. По толщине она была, как маркер, и след оставляла соответствующий. Очевидно ею и подписали коробку.

Саша задумался о маркетинговой кампании. Где нужно картонные коробки надписывать? В магазине, на складе, на почте. Еще можно маркировать корешки папок в конторах, министерствах и ведомствах.

Сделать пробную партию маркеров штук в сто, половину раздарить в качестве рекламы, а вторую попытаться продать.

Где у нас целевая аудитория? В купеческих гильдиях и собраниях, в присутственных местах, в почтовых отделениях, на рынках.

Деньги после новогодней распродажи фонариков и конфетти остались. Некоторую сумму вложить можно.

Саша бережно достал из коробки печатную машинку и водрузил на стол. Весила она, как бегемот.

Вставил лист бумаги, закрепил, положил руки на клавиатуру и начал печатать. Клавиши были туговаты, не ноутбук, конечно. По ним приходилось бить, а не касаться.

Он никогда специально не изучал десятипальцевый метод, но от большого объема бумажной работы, там в будущем, набирал тексты весьма быстро.

Гогель чуть рот не открыл, глядя, как Сашины пальцы летают по клавишам.

«Любезный Николай Иванович!» — начал Саша ответ Путилову.

И посмотрел, что получилось. И хорошо сделал, что посмотрел.

Во-первых, все буквы были большими. Ну, да! Вспоминая расположение букв на ноуте, Саша напрочь забыл про кнопочку «shift».

Он задумался. Что вообще делала клавиша «shift» на механических печатных машинках? Что-то сдвигала. Наверное, валик с бумагой. Значит, на молоточке просто надо сделать две буквы: большую — выше, строчную — ниже. Тогда из-за подъема валика с бумагой при нажатии шифта будет пробиваться большая буква, а без нажатия — маленькая. Как-то так. Саша был практически уверен, что он на верном пути.

Но это были не все ляпы.

Саша перечитал полученную строку.

«Нюбещлыя Ликолая Ивалович!» — гласила строка.

Понятно! Значит, все-таки перепутал «н» и «л», «я» и «й», а также «з» и «щ». А на подсознательном уровне набирает так, как надо.

Логика опечаток в общем понятна. На клавиатуре в центре самые употребительные буквы, а по краям — малоупотребительные. Он решил, что «з» употребляется чаще «щ» и поместил её ближе к центру. И видимо дал маху, или просто её положение сложилось исторически.

На сознательном уровне он помнил, что «я» должна быть там же, где «q». Но там была «й». Может, раскладка менялась. С «л» и «н» тоже понятно. «Л» же ближе к началу алфавита, вот он и поместил её в верхний ряд, сразу под цифрами, вместо «н».

Саша решил исправить потом, а пока выявить все ошибки и стал набивать дальше. Поблагодарил Путилова за отличный подарок, изложил маркетинговую стратегию для маркеров и заметил, что печатная машинка требует некоторой модернизации для печатания заглавных букв.

В процессе выяснилось, что он поменял местами ещё «п» и «р».

Видимо, по настоянию дяди Кости, клавишу «ять» на машинке все-таки сделали, но загнали совсем на правый край, где обычно располагается «слеш». Зато печатать без «ятей» стало еще удобнее, чем писать.

Но что Сашу порадовало, так это яркость букв. В паре мест они, правда, смазались. Ну, лента должна немного подсохнуть.

Саша задумался, стоит ли менять буквы местами или лучше привыкнуть к новой клаве. Нет, все-таки стоит поменять, а то все равно будешь ошибаться.

И он напечатал дополнение к письму про замену букв. И про смазывание.

Сел перепечатывать на чистовик. Перебил в два раза медленнее, зато без ошибок.

Когда он закончил и поднял голову, возле двери уже стоял Никса.

— Ты на собственный День рождения опоздаешь, — заметил брат.

Подошел. Взял Сашин черновик. Посмеялся над «нюбещлым» Путиловым.

— Я несколько букв перепутал, — признался Саша. — Надо будет исправить.

— Ты же перепечатал, — удивился Никса.

— Машинку исправить, — уточнил Саша. — Буквы не на тех местах. Есть их оптимальное расположение.

— Ничего, — сказал Никса. — Все равно здорово! Закажешь мне тоже?

— Модернизированный вариант, — пообещал Саша.

Так же, как Никсу полгода назад, его подвели к подаркам с завязанными глазами. Повязку снимала мама́.

Гора на столе была ненамного ниже, чем у Никсы. Из замечательного там был пейзаж с извергающимся Везувием от дяди Кости и бронзовая лампа из Геркуланума, прямо с раскопок. От Константина Николаевича имелось поздравительное письмо. Оно было напечатано на машинке.

«Спасибо за отличное изобретение, — писал дядя Костя после пространных поздравлений. — Я, правда, пока печатаю одним пальцем, и получается медленно, но понимаю, что это дело опыта привычки.

На Везувии мы были и ходили по камням между ручейками дымящейся лавы прямо во время извержения. Это было просто невозможно пропустить.

Лампу мне продали там же, у них много таких вещиц. Надеюсь, что настоящая».

Светильник напоминал лампу Алладина из соответствующего мультфильма и подвешивался на похожих на косички цепях, сделанных настолько искусно, что не верилось, что лампе почти две тысячи лет. Если залить в нее масло, наверняка заработает.

Мы склонны преуменьшать мастрерство далеких предков. В своё время Сашу поразило наличие в Древнем Риме многоэтажных многоквартирных домов — инсул. Однако все профессиональные историки утверждали, что ни Фоменко, ни пришельцы здесь совершенно ни при чем.

Вторым примечательным подарком была книга, завернутая в бумагу с надписью: «От Балинского». Это было любопытно. Саша не удержался и развернул её. Толстый том с латинской надписью «Systemamycologicum».

И записка от психиатра:

И наконец под грудой картин, оружия и золотых безделушек Саша нашел кинжал от Анны Павловны, королевы Голландии. Кинжал был явно японского происхождения, судя по черным ножнам, кожаной оплетке рукояти и золотом драконе на скошенном на конце клинке. Саша был уверен, что это и есть танто. Интересно, бабушка Анна знает, для чего его использовали?

Потом был обед примерно с тем же составом участников, что и на Дне рождения Никсы, а вечером поехали в Таврию, на каток.

Над катком висели гирлянды цветных стеклянных фонариков со свечами внутри, а по периметру горели уже привычные плошки с маслом. И несколько газовых фонарей возле дворца.

А под деревянным навесом, у выхода на лёд, оркестр играл вальс.

Никса, разумеется, тут же оказался где-то рядом с Тиной. Саша подумал, что имениннику принцесса Ольденбургская может и не откажет, если пригласить её покататься вдвоём, но решил не играть в Евгения Онегина и не делать несчастными двух этих карапузов.

Да и о чём говорить с двенадцатилетней, как бы мила она не была? Американскую конституцию пересказывать?

Рядом с Тиной тусовалась кузина Женя, но этот вариант был интересен только высотой потенциального альтруизма.

Зато на лавочке у кромки льда, у подножия трехметрового сугроба сидела Саша Жуковская. Ну, да, катание на коньках — это же не бал, поэтому никакого разделения на взрослых и детей. И есть некоторая надежда, что шестнадцатилетняя Саша что-то успела прочитать к своему возрасту, ну, хотя бы в силу происхождения.

Жуковская была в белой пушистой шубке, белой круглой шапочке, как у «Незнакомки» Крамского и белой муфточке, в которой она прятала руки. Пушистый светлый локон выбивался на свет божий и горел искрами снежной пыли, отражая и преломляя пламя масляных плошек и газовых фонарей.

Саша подъехал к ней и поклонился.

— Мадемуазель, вы прекрасны! — нагло заявил он. — Ваши глаза подобны туманному утру, ваши волосы как солнце над южным морем, ваши одежды напоминают облака, когда вы идете по земле, под вашей стопой не преклонятся травы, а когда луна встает над полыми холмами, и вы с вашими сестрами феями выходите плясать в Самайн, ангелы аккомпанируют вам на скрипках.

Так что не откажите в вашем обществе неуклюжему северному медведю, который не умеет танцевать, зато немного держится на коньках, и тогда ваше волшебное прикосновение превратит его в человека.

— Который лучше многих стоит на коньках, Ваше Императорское Высочество, — заметила Жуковская.

И протянула руку.

— Саша, — сказал Саша. — Оставим восточным деспотиям все эти китайские церемонии.

— Александр Александрович, — пошла на компромисс Жуковская.

И поднялась на ноги.

— Тогда я буду вынужден обращаться к вам Александра Васильевна! — вздохнул Саша. — А это же ужасно!

— Пока так, — сказала Жуковская. — Александр Александрович, я все же думаю, что феи и ангелы — это из разных поэм.

— О! Как вы неправы, Александра Васильевна! — сказал Саша, беря ее руку и аккуратно вытягивая Жуковскую на лед. — А Томас Мелори? Читали «Смерть Артура»?

— Нет, — призналась Жуковская.

— Как можно! Я понимаю, что скучно, зато кладезь европейских легенд. И фея Моргана прекрасно уживается там со Святым Граалем.

— А это не пересказ французских рыцарских романов? — спросила Жуковская.

— Да. Сокращенный.

И они покатились по льду.

— Ну, я человек англоязычный, — сказал Саша. — Мне кажется у нас вообще недооценивают английскую литературу.

— Почему же? Байрон, Шекспир, Вальтер Скотт.

— Я Байрона не воспринимаю, Шекспир — конечно, Скотт — да. А есть еще Ирландская литература. Наверняка не знаете никого из ирландцев.

— Не знаю.

— Был такой Ирландский поэт Уильям Батлер Йейтс.

— Никогда не слышала.

— Неудивительно. Послушайте:

— Очень необычно, — заметила Жуковская. — А чей перевод?

— Ну, ей Богу! Какая разница! Переводчик не равен автору.

Саша дочитал до конца «Песню скитальца Энгуса» в переводе Кружкова и перешел к «Я родом из Ирландии»:

— А у вас это на музыку положено? — спросила Жуковская.

— Да. Но сегодня же все меня должны развлекать, а не наоборот, так что я не взял гитару.

Из Йейтса Саша помнил еще только «Похищенное дитя», и на этом Йейтс кончился.

Но делать десятый круг по катку тоже поднадоело, так что Саша с Жуковской свернул в одну из аллей, тоже залитых для катания публики. Здесь было потише и поменьше народу.

— Вы последние годы прожили в Германии? — спросил Саша. — В каком городе?

— В Бадене.

— В Баден-Бадене?

— Он называется Баден в Бадене. Город Баден в герцогстве Баден.

— Вам там нравилось?

— Да. Старый замок, река, горы вдали.

— И, наверное, много русских.

— Да, и все у нас в гостях: Тургенев, Гончаров, Гоголь.

— Уже завидую, — признался Саша.

— Я их почти не помню, когда у нас жил Гоголь, мне было два года. Когда умер папа́, мне не было и десяти. Помню, что он писал детские стихи для нас с братом, очень хотел, чтобы мы знали русский язык, даже рисовал картинки для азбуки. А его уговаривали вместо этого писать мемуары.

— Его правильно уговаривали, — сказал Саша. — А ваша матушка? Она не учила вас читать?

— По-немецки и по-французски, она не знала русского языка.

— С немецким у меня совсем плохо, — признался Саша. — Вас не очень обременит, если я иногда буду с вами консультироваться?

— Нисколько не обременит.

— Вы там и родились, в Бадене?

— Нет, в Дюссельдорфе. Мы несколько раз переезжали: сначала во Франкфурт-на-Майне, потом в Баден. Матушка все время болела. Когда я родилась, отец очень просил стать моей крестной императрицу Александру Фёдоровну, вашу бабушку, но ему не ответили. У них была серебряная свадьба с Николаем Павловичем, и про нас забыли.

— Я бы не забыл, — заметил Саша.

— Это не в упрек, — сказала Жуковская. — Зато государь Александр Николаевич, ваш отец, крестил моего брата.

— Та-ак, — протянул Саша. — Насколько это серьезно? Верно ли, что после этого вы моя сестра?

— Не знаю, — проговорила Жуковская. — Какое это имеет значение?

— Ну, как? Если сейчас, например, папа́ прочитает мне лекцию на тему о катании на коньках исключительно с принцессами, я смогу возразить на это как-то так: «Почему я не могу с моей сестрой обсудить достопримечательности Бадена, историю русской словесности и английскую литературу?»

— Не завидую, — усмехнулась Жуковская. — Небольшой у вас выбор.

— А где сейчас ваш брат?

— Здесь, в Петербурге, учится в гимназии.

— Вам, наверное, очень одиноко у нас?

— Государыня очень добра ко мне.

— Это как у Корфа, традиционный реверанс: «Мой благодетель государь Николай Павлович».

— Это правда. Странно. Вы ровесник моего брата, а мне кажется, что вы старше меня.

— Это многим кажется, — заметил Саша. — Я же вижу будущее. Это старит. До вас слухи доходили?

— Конечно.

— И что болтают?

— Что в вас вселилась душа государя Николая Павловича или душа Петра Алексеевича. И что вы видите вещие сны.

— Бывает. А вы читали старинные шотландские баллады?

— Только немецкие.

— Да? Про крысолова и город Гамельн?

— Не только.

— Вы их помните?

— На немецком. Некоторые.

— Интересно, насколько похожи. Давайте, я вам перескажу пару шотландских, а вы мне — немецких.

— Хорошо.

— Только шотландцы не щадят нервы слушателей. Там вечно кого-нибудь сжигают живьем, причем семьями. А мертвецы любят вставать из гроба и приходить к родственникам.

— Немцы тоже не всегда милосердны.

Наизусть шотландские баллады Саша не помнил, так что пришлось пересказывать. Погибшие в кораблекрушении братья возвращались к матери и ночевали у нее, укрывшись её платком, старшая сестра убивала младшую из ревности к прекрасному рыцарю, убитую находили в реке, проезжий менестрель обрезал её волосы, делал из них струны, и лютня выдавала слушателям убийцу, а леди Изабелла, сидя за рукоделием, слышала свирель короля эльфов и уезжала с ним в лес на покрытом парчовой попоной коне.

Жуковская, кажется, была очарована, а не шокирована. И приняла эстафету. Иногда сюжеты немецких баллад отличались мелкими деталями. Леди Изабелла превращалась в немецкую девушку, король эльфов — в веселого рыцаря, первый, прежде чем заманить в лес очередную красавицу убил семь английских аристократок, а веселый немецкий рыцарь повесил двенадцать немецких барышень. И помощь приходила с разных сторон. Немке удавалось докричаться до брата, а англичанка усыпляла короля эльфов ласками, связывала его своим рукоделием и собственноручно закалывала кинжалом. Откуда Саша делал вывод, что английские девушки инициативнее.

— Архетип, — сказал Саша.

— Что это?

Саша задумался, как это сформулировать без термина «коллективное бессознательное».

— Сюжет — общий для всего человечества, — нашелся он. — На архетипах основаны все мифы, легенды, сказки. Истории повторяются и пародируют друг друга. Есть предположение, что это все отголоски древних обрядов, например, обряда инициации, когда юноша, чтобы считаться взрослым, должен был пройти через символическую смерть. У аборигенов Австралии до сих пор есть.

Они уехали в совсем дальнюю часть сада, где было мало людей, и музыка была едва слышна, остановились под сенью деревьев, он взял её руку. Далекий свет фонарей отражался в серых глазах, и горели на светлом локоне искры снега.

И тут его как обожгло сознанием архетипичности происходящего.

И он в роли короля эльфов или веселого немецкого рыцаря. И Жуковская то ли тринадцатая жертва, то ли восьмая. Даже, если все вокруг подумают, что первая.

И у нас не галантный век, когда все легко и просто, и сексуальная свобода, как в эпоху хиппи. У нас (мать его!) викторианство, когда ножки рояля принято драпировать тканью, чтобы не дай бог не вызвали никаких фривольных ассоциаций.

Ты старый дурак со своим пятидесятилетним опытом, начитанностью московского интеллигента 21 века в сочетании с мордашкой и фигурой четырнадцатилетнего отрока и белым гусарским ментиком с золотыми шнурами и бобровой опушкой — ты можешь с полпинка закрутить голову шестнадцатилетнему ребенку так, что даже курносый нос не помешает, а пышность титула уже и не добавит ничего.

Но потом, что с ней делать неравнородной, не принцессой ни фига?

Выдать замуж за сговорчивого друга?

А если выйдет в окно?

Саша бы плюнул на все эти средневековые предрассудки, если бы был уверен, что спасет Никсу. Тогда пофиг, если все равно не наследовать трон. Но уверен он не был. Палочку Коха не смогли выделить до сих пор. А работу по получению пенициллина даже не начинали. Сколько у Никсы времени?

Володьке трон отдать? Саша смутно помнил, что именно Володька в 1905-м в воскресенье девятого января отдаст приказ расстрелять демонстрацию рабочих.

Нет уж! Профнепригоден!

— С вами очень интересно, Александра Васильевна, — сказал Саша. — Поедем к остальным, а то нас хватятся.

Жуковская опустила глаза и покорно кивнула.

Они выехали на освещенную часть катка к остальному обществу. И в Сашину честь подожгли фейерверки, закружились огненные фонтаны, разбрасывая пламя, взмыли к черному небу струи огня.

— Нашелся, наконец, — улыбнулся Никса. — А Женю не видел? Её все ищут и никак не могут найти.