Царь нигилистов 3

Глава 24

Соболевский взял листочки, пробежал глазами и сел.

— Что-то не так? — поинтересовался Саша.

— Я никогда не слышал об ученом по имени Авогадро, хотя эксперименты такие были.

— По-моему, Авогадро, но, может быть, путаю.

— Абсолютная шкала температур существует, — заметил Соболевский. — Её предложил английский ученый Уильям Томсон несколько лет назад.

— А не лорд Кельвин? — предположил Саша.

— Я не слышал, чтобы он был лордом.

— Ну, может быть, я путаю. Ньютон, кажется был лордом и спал на заседаниях.

— Нет. Он был членом парламента, но палаты общин, а спал вряд ли, он был очень добросовестным человеком.

— А как с остальным? Все логично? — спросил Саша.

— По-моему, да. Но я хотел бы показать это кому-то более компетентному, чем я. Александр Александрович, это чудо какое-то: из пары простых предположений вы выводите все газовые законы.

— Конечно, показывайте.

26 февраля была суббота. Иногда по субботам проводили уроки, но по случаю дня рождения обошлось без них. Первым его поздравили Гогель с Володей, потом зашел Никса с Зиновьевым, а после завтрака принесли посылку от бабиньки.

Посылка представляла собой солидных размеров ящик примерно метра на метр в основании и полметра высотой.

Под верхней фанерой лежало письмо с бабушкиной печатью, а ниже нечто плоское и упакованное в бумагу.

Письмо было написано по-французски, но на таком уровне Саша уже понимал.

Саша пробежал глазами многочисленные пожелания успехов, здоровья и всего на свете, и быстро перешел к сути.

Саша даже не знал, что Писсаро еврей. Знал, что импрессионаст и один из представителей пуантилизма, но совершенно не задумывался о национальности автора.

Он освободил от бумаги первую картину. Пейзаж был нежным, туманным и экзотичным, беседующие женщины были чернокожими, и одна из них несла огромный сверток на голове. Хорошая работа, но совершенно классическая.

Сколько же это может стоить лет через пятьдесят? Писсаро, конечно, но ранний. Если и представляет ценность, то не художественную, а, скорее, историческую. Ладно, проверяется экспериментально.

И он вернулся к письму.

Саша распаковал три следующих картины. Честно говоря, Мане он всегда ценил меньше остальных импрессионистов. Но портреты ему понравились, особенно «Голова старой женщины», действительно написанная крупными мазками. В героине было что-то от бабиньки.

И задорный мальчик с вишнями в красной круглой шапочке был совсем неплох.

И да, Мане уже был не вполне классическим.

Карикатуры О. Моне и правда были забавны, исполнены мастерски и с фантазией. Например, один из героев был изображен в виде цветка, выросшего в горшке, а другой с крыльями, как у бабочки. Они напоминали чибиков из соцсетей будущего: огромные головы и маленькие тела.

Тот ли это Моне, Саша уверен не был.

Википедию бы сюда! Брат? Отец? Однофамилец?

Ладно! Золотые это карикатуры или ненамного дороже бумаги, на которой нарисованы, но все равно хороши. Путь лежат. Как только у него появится своя комната, он развесит их по стенам.

Саша сел обдумывать ответ. Как бы ответить так, чтобы и бабушку не обмануть и не дать им с Варварой Нелидовой раньше времени взвинтить цены на будущих импрессионистов.

Вошел лакей доложил, что его хочет поздравить Елена Павловна.

— Пойдемте, Александр Александрович! — сказал Гогель.

Вид он имел заговорщический. Саша припомнил, что, когда он с увлечением рассматривал бабушкиных импрессионистов, Григорий Федорович о чем-то совещался за дверью с Зиновьевым.

Против ожиданий пошли не в сторону Дворцовой площади, а в противоположную: к Неве. Странно! Экипажи обычно подъезжали с Дворцовой.

В окнах, выходивших на Большой двор Зимнего, сияло лазурное почти весеннее небо.

Они спустились на первый этаж, и Саша, наконец понял, куда они идут: телеграфный коридор. Принцесса Свобода решила поздравить телеграммой? Тогда почему не передать её с лакеем?

На телеграфной станции ждали папа́ и мама́, а за ними стоял академик Якоби. Саша обнялся с родителями и пожал руку Борису Семеновичу.

— Я видел ваш вывод газовых законов из механики, Ваше Императорское Высочество, — сказал академик. — У Клаузиуса есть нечто похожее, но не настолько изящно!

— Спасибо! — поблагодарил Саша. — Без ошибок?

— Довольно грубо считать все скорости частиц одинаковыми, но это не ошибка, это именно приближение.

— Средние квадраты скоростей, — уточнил Саша.

— Я понял, — кивнул Борис Семенович. — Вам знакомы работы Клаузиуса?

— Я о нем много слышал, но у меня отвратительный немецкий.

Честно говоря, Саша слышал в школе только про второй закон термодинамики, который казался ему самоочевидным. Ну, естественно тепло переходит от горячего к холодному, если холодильника под рукой нет.

— Я вам пришлю, — пообещал Борис Семенович. — Прочитаете, когда ваши знания позволят.

— Мы не за этим собрались, Борис Семенович, — заметил царь.

— Папа́, можно мне академика на чай пригласить? — спросил Саша.

— Вечером? — уточнил царь.

— Прямо сейчас. После этого разговора.

— Да-а, — протянул царь.

Похоже, он не был готов к такому повороту, но решил не отказывать имениннику.

— Вы сможете ко мне зайти, Борис Семенович? — спросил Саша.

— Конечно! — улыбнулся академик. — С превеликим удовольствием!

Саша обернулся к Гогелю.

— Никсу надо позвать.

Григорий Федорович кивнул.

Не то, чтобы Саша считал, что от брата будет какой-то толк в ученой беседе, но Николай мог обидеться, что интересная встреча состоялась без него.

— А где Елена Павловна? — спросил Саша.

Папа́ и мама́ расступились, и за ними Саша увидел такой же аппарат с микрофоном и трубкой, какой Якоби уже демонстрировал еще летом во Дворце Коттедже.

Царь взял микрофон и сказал в него:

— Позови госпожу!

Видимо на том конце провода дежурил лакей.

— Саша здесь, Елена Павловна, — через некоторое время сказал папа́. — Даю ему трубку!

От последней фразы повеяло чем-то родным из 21-го века.

Саша приставил к уху трубку и услышал мадам Мишель. Впрочем, он скорее догадался, что это она, чем узнал голос. Звук был ужасный. Еще хуже, чем в первый раз.

Что именно ему пожелала Елена Павловна, он разобрал с трудом.

— Спасибо, Елена Павловна! — прокричал он. — Вы в Михайловском дворце?

— Да! — ответила Мадам Мишель.

И Саша вспомнил старый советский анекдот, где герой кричит в трубку, связываясь с соседним городом, а стоящий рядом иностранец интересуется, нельзя ли по телефону.

Но все окружающие, похоже, были в восторге.

— Трубку и микрофон надо объединить вместе, — сказал Саша. — Так будет удобнее. Есть листочек? Я набросаю.

— Потом, — улыбнулся папа́. — За чаем.

— Звук расплывается ужасно, — поморщился Саша. — Надо строить промежуточные станции, а то мы так с Варшавой не поговорим.

— Нам бы с Петергофом поговорить, — заметил папа́.

— С Петергофом еще нет телефонной линии? — спросил Саша.

— Только с Михайловским и Мраморным дворцом, — объяснил царь. — Костя очень просил.

Но дядя Костя был еще в плаванье, так что Саша ждал от него телеграммы или посылки, или того и другого вместе.

Саше хотелось ввернуть что-то типа: «Чем вы тут занимались полгода?»

Но он пожалел Якоби.

— Промежуточные станции? — переспросил академик.

— Да, для стабилизации и усиления сигнала. Я подумаю.

Честно говоря, Саша довольно плохо представлял себе, зачем нужна была девушка по имени Тома для связи с Парижем, и что именно эта Тома делала. Кажется, что-то переключала. Понятно, что коммутатор. Понятно, что штекеры. Понятно, что для соединения абонентов.

Но почему было недостаточно просто набрать номер? Внутри Москвы достаточно, а для связи с Парижем — нет.

Чай накрыли в комнатах великих князей. Саша попросил Гогеля поручить принести с кухни все самое лучшее, что приготовили для праздника и что подойдет к чаю.

Так что на столе появились булочки, пирожные и клубника со сливками. Видимо, из теплицы.

А в центре — сияющий самовар.

Саша сам налил чаю Никсе и Якоби.

— А что там с радио? — спросил Саша. — Не получается?

— Еще как получается, Ваше Императорское Высочество! — Якоби понизил голос. — Вы были совершенно правы относительно мощности источника, стоило только увеличить число гальванических элементов в батарее, и мы смогли передать сигнал из Коттеджа в Фермерский дворец.

— Не очень далеко, — заметил Саша.

— Это не все! — продолжил академик. — На следующий день мы смогли получить искру на крыше Большого дворца.

Саша сочувственно посмотрел на почти шестидесятилетнего Якоби.

— Мне помогает сын, — улыбнулся Борис Семенович. — Володя. Он недавно окончил Николаевское Инженерное училище. Сейчас служит в саперном батальоне, но работает со мной над вашими проектами с личного разрешения государя.

— Папа́, конечно, все засекретил? — вздохнул Саша.

— Только радио, на телефон будет привилегия. Думаю, уже летом.

— Не прошло и года, — заметил Саша. — Раньше не начнем производить?

— Разве что Симонс возьмется.

— Обойдемся. С Путиловым поговорю… Итак вы получили искру на крыше Петергофского дворца…

— Это не всё. Искра была слабая, но мы добавили еще несколько элементов в батарею. И приемник стал работать прекрасно. И тогда мы с Володей поставили антенну на крыше моего дома в Петербурге.

— И?

— Мы приняли сигнал!

— Браво! — воскликнул Саша. — А папа́ знает?

— Конечно.

— И только я узнаю последним!

— Я тоже считаю, что изобретатель должен знать, — тихо сказал Якоби. — Но государю известно о вашем отношении к секретности.

— Это не значит, что я все разболтаю, — заметил Саша.

— Саш, ты не прав, — сказал Никса. — Это изобретение действительно военное и дает армии огромные преимущества, это возможность переговоров невидимых для врага, которые невозможно не перехватить, не прервать.

— Ты давно знаешь про радио? — спросил Саша.

— Папа́ рассказывал.

— И ты Брут!

— Между прочим, почему-то знаю не от тебя.

— Так храню гостайну. Хотя это полный маразм.

— Саш, почему? — спросил Никса.

— Ну, во-первых, мы утратим приоритет. Потому что сейчас на всех питерских дворцах и некоторых казармах появятся непонятные железные штуки. Господин Сименс или еще какой-нибудь умный немец, англичанин или американец посмотрит на железки и смекнет, что это. А технология ненамного сложнее, чем у небесных фонариков. И через пару лет она будет не только у нас. И господа Сименс и Гальске уже успеют сделать лучше, пока мы только думаем, как бы сделать хоть как-то, но так, чтобы никто ничего не понял.

— Значит, приоритет тебя волнует, а не Россия, — поморщился брат.

— Я оговорился. Не «во-первых», в десятых. Понимаешь, некоторые вещи эффективно работают только, если они есть у всех. Представь себе наш корабль, который терпит крушение в океане. И на корабле радиопередатчик, и он подаёт сигнал бедствия. И кто его услышит? Зимний дворец? И что? Кто придет на помощь?

— Это очень редкое событие, — сказал Никса.

— И что, что редкое? Пусть гибнут? А ведь могли бы спастись!

— Без связи армия может погибнуть, а не корабль.

— Не буду спорить, но попомни моё слово: если сегодня мы засекретим радио, завтра мы антенны у Симонса будет покупать.

— Это ты так не споришь! — усмехнулся Никса.

— А государю вы говорили о вреде секретности, Александр Александрович? — спросил Якоби.

— Естественно, Борис Семенович! Я уже не знаю, какое сальто-мортале мне сделать, чтобы ко мне, наконец, начали прислушиваться!

— К вам прислушиваются, — сказал Якоби, — иначе я бы вашими изобретениями не занимался.

— Угу! Только, когда речь заходит о технических новинках.

— Александр Александрович, мне кажется вам надо опубликовать статью с вашим выводом газовых законов, — заметил академик.

— Думаете, меня не размажут по стенке, как с туберкулезной бактерией?

— Нет! — возразил Якоби. — Там все слишком стройно.

— Что сказал об этом Соболевский?

— Что он больше не чувствует в силах вас учить. Вам нужен преподаватель совсем другого уровня.

— Меньше всего хотел его обидеть. Владимир Петрович научил меня измерять силы в золотниках. Это, конечно, полный бред, но надо знать современное состояние науки.

— Он совершенно прав. Вам нужен человек, который знает о последних публикациях и следит за ними. Человек науки, а не школы.

— Возьметесь, Борис Семенович?

— Только в том, что касается электричества. Теплота — не совсем моя тема. Но в Санкт-Петербургском университете есть молодой приват-доцент, который интересуется этой тематикой. Он, правда весной уезжает в Европу для усовершенствования в науках, но, мне кажется, вам будет интересно познакомиться. Может быть он порекомендует кого-то вместо себя.

— Как его фамилия?

— Менделеев.

— Да! — воскликнул Саша. — Нам будет интересно познакомиться.

— Вы читали его работы?

— Кажется, да. Про спирт что-то, если не ошибаюсь.

— Нет, строение кремнеземных соединений.

— Значит, путаю. Надо будет перечитать. А когда Дмитрий Иванович уезжает?

— Вы помните его имя и отчество? — удивился Якоби.

— Значит, не все путаю, — сказал Саша. — Буду рад познакомиться.

Саша допил остывший чай и взял булочку.

Он где-то читал, еще в будущем, что высоко мотивированные люди редко бывают толстыми, потому что есть некогда. Откуда следовало, что мотивации ему не хватало.

Он задумался.

— Борис Семенович, а какое расстояние от Зимнего до Михайловского дворца?

— Версты три.

— Значит, я глупость сказал. Не может на таком расстоянии сигнал расплываться. Нам надо просто конструкцию микрофона улучшать. И конструкцию трубки. Есть у вас, кто бы взялся?

— Володя поговорит с однокашниками из инженерного училища.

— Хорошо. Если папа́ денег не даст, пишите мне, я что-нибудь придумаю.

Они с Никсой тепло распрощались с Якоби. Николай пожал руку, а Саша решил, что этого мало и обнял старика.

После ухода академика к нему прибыл еще один подарок. Это была картонная коробка, раза в четыре меньше бабинькиного ящика с импрессионистами, но тоже солидная.

На коробке было толсто и размашисто написано:

Ширина линии полсантиметра.

Чем так можно написать?