Быстрее империй (Тихоокеанская сага-2)

Глава двадцать пятая. Шхуны

Глава двадцать пятая. Шхуны

Забег наперегонки с историей продолжался. Время от времени в задумчивости я порывался поднести к носу запястье, словно секундная стрелка на ручных часах отсчитывала годы. Пройдя однажды своим ходом от Охотска до Калифорнии, мне больше не требовалось пускаться в опасное и долгое плавание, чтобы вести дела на противоположенных берегах Тихого океана. Теперь пространство было упорядочено, заявочные столбы вбиты и оставалось только приглядывать за приисками и бросать во чрево колонизации новые тонны ресурсов.

Я словно проводил сеанс одновременной игры, оперируя разом на множестве досок. Записная книжка пестрела памятками, адресами, именами клиентов, сотрудников, экспертов, сведениями о товарах и ценах. Прикрываясь различными именами, я посещал десятки городов Европы и Российской империи. Разумеется, где это возможно я перекладывал текучку на приказчиков и доверенных лиц, но слишком многое приходилось делать самому.

Голова пухла, но вместе с ней пухла и казна. Мне не приходилось тащить меха через всю Сибирь, отстёгивая пошлины, раздавая взятки и тратясь на дорогу, не приходилось пересекать границы и обивать пороги таможен, а, избегая встреч с разбойниками и жадными землевладельцами, я сильно сокращал издержки по охране.

Скорость, с какой я тасовал географию, вносила свою лепту в казну. Шкуры не успевали портиться от времени, непогоды, а потому уходили за хорошую цену. О таком быстром и прибыльном обороте прочие промысловики могли только мечтать. Их средства возвращались в лучшем случае через год, а обычно через два или три. Но самое главное — я открыл европейские рынки и теперь получал львиную долю прибавочной стоимости с оборота мехов и, что немаловажно, безо всяких там пошлин и НДС. И хотя хлебная торговля по-прежнему лидировала по норме прибыли, если пересчитывать на возимые пуды выходная пушнина получалась доходнее.

А масса товара всё чаще становился критической величиной.

Громадьё планов упиралось в логистику и прежде чем взваливать на свои плечи новый груз, следовало решить вопрос с грузами как таковыми. Пока что всё держалось на моём горбу, причём отнюдь не только в переносном смысле. Я всё больше превращался в какого-то эпического ямщика, вернее в его лошадь, а ещё вернее — в лошадь ломовую. Хорошенькая же награда за благие намерения. Вместо того чтобы сибаритствовать в роскошном особняке где-нибудь на набережной Виктории, планировать лёжа на диване экспедиции вглубь материка, гениальные операции по развитию колоний, по строительству заводов, городов и факторий, мне приходилось большую часть времени протыкать континуум, пытаясь насытить нужными товарами жалкие наши форпосты. Я трудился как савраска. Снабжал товарами весь Дальний Восток. Перетаскивал горы продуктов, снаряжения, переправлял лес на Алеутские острова и добытую пушнину на российские и европейские рынки, мне приходилось таскать на себе порох, оружие, пушечные ядра, картечь, гвозди, якоря. Словно мелкий коммерсант эпохи первичного накопления капитала, я развозил по точкам китайские товары. И чем большие масштабы приобретала колонизация, тем больше мне приходилось крутиться.

— Что ли сделать набег на Японию и умыкнуть парочку массажисток? — бурчал я, разминая плечи и спину.

До сих пор я справлялся, но с ростом населения, пунктов назначения и перечня товаров снабжение занимало всё больше не только сил, но и времени, и я чувствовал, что вскоре настанет день, когда даже мои чудесные способности не смогут удовлетворить растущих потребностей. Допустим, найдутся люди, а поля и пастбища Калифорнии, Орегона смогут производить достаточно продовольствия. Но мне-то не легче от этого. Мне-то без разницы возить ли хлеб с илимской пашни или с калифорнийской. Ключевым словом тут является «возить». А наш малочисленный флот больших объёмов не потянет, слишком уж тяжело даётся каждый кораблик. А то немногое, что флот потянет, непременно обрастёт издержками, сделает хлеб на вес золота. Шесть тысяч вёрст островов и береговой черты — не шутка. А корабли нужны и для доставки людей из метрополии, и для прикрытия портов от европейских конкурентов, и для промыслов, и для продолжения экспансии.

Флот! Вот в чём штука. Вот ключевое звено, оно же звено слабое, и даже можно сказать — недостающее звено. Главной проблемой колонизации ещё долго останутся люди. А вот второй по значимости являются пути сообщения. Большие расстояния наряду с недостачей свободных людей, вообще камень преткновения всех русских колоний. Как-никак среди всех колониальных маршрутов мировой истории рейс Петербург-Новоархангельск был самым протяжённым.

И если Сибирь в своё время дождалась железной дороги, и мыслящего масштабно правительства, которое двинуло на восток миллионные массы, что в конечном итоге и вытянуло, удержало Сибирь в империи, то для северо-западного побережья Америки годился только один вид транспорта — морской.

Его предстояло создать, причём создать самому, так как казенное кораблестроение на дальнем Востоке пребывало в ужасном состоянии. Но задача таких масштабов требовала огромных ресурсов. Линейный корабль, как мне удалось подсчитать, тянул на миллион рублей. И хотя торговое судно стоило на порядок дешевле, купить его было также сложно, как и военный. Ближайшие дилеры располагались на другом конце шарика, а значит деньги опять значились не первыми в списке. Мало того, для обслуживания и вождения кораблей требовались те самые люди, каких и без того не хватало. Огромное число людей. Получался замкнутый круг.

До сих пор матросами на кораблях служили по совместительству сами зверобои. Профессиональных, если так можно выразиться, моряков было лишь по нескольку человек на судно.

Но теперь мы понемногу сокращали промыслы, а перевозки только увеличивались. Охотск, Большерецк, Петропавловск, Нижнекамчатск, Уналашка, многочисленные острова, где велись промыслы, а дальше — Кадьяк, Виктория, Золотые Ворота. А сколько поселений ещё требовалось основать, чтобы закрепиться на пороге Америки? Каждый из портов требовал ходя бы одного захода в сезон, а из Охотска требовалось обеспечить и более серьезные перевозки людей, товаров, скота.

Поэтому на смену промысловым приходили транспортные корабли, но их экипажи должны были состоять уже из чистых моряков. По два десятка человек на корабль. Два десятка — это минимум, потому что на столь дальних переходах могут появиться и больные, и травмированные, и утонувшие, и сорвавшиеся с катушек. К тому же мы нуждались в более крупных кораблях, где требовалось ещё больше людей.

Я не верю в панацею, но решение, которое пришло в голову Тропинину, ближе всего приблизилось к этой абстракции.

— Мы можем строить шхуны, — сказал он, выслушав мои жалобы. — Много шхун.

— Что? — я даже отставил в сторону стопку кирпичей, из которых собрался выкладывать следующий ряд стенки колодца.

Мы проводили канализацию. Целое лето Лёшка делал замеры, затем, сняв со всех других строек рабочих, выкопал за неделю двухкилометровую траншею. Она начиналась на Иркутской улице, продолжалась по главной набережной и далее уходила на юг, к морскому берегу, где замыслами Тропинина предполагалось построить очистные сооружения и трубу для вытяжки из системы опасных газов. К магистральной примыкали боковые ветви с уже заселенных улочек, а через каждые пятьдесят метров планировались колодцы, в расчете на будущие подсоединения.

Трубу большого диаметра Тропинин изготовить пока не мог, а поэтому мы строили нечто напоминающее подземную галерею. Дно траншеи и стены выложили кирпичом и затем возводили свод. Делалось это по прогрессивной методике Тропинина. По дну траншеи двигалась на катках повозка, крыша которой представляла из себя набитый из досок шаблон свода. Мы просто укладывали кирпичи и вываливали сверху скрепляющий раствор. Повозка двигалась дальше, а свод оставался на месте и держался за счет трения и перераспределения сил. Так что готовый участок тут же закапывали. Возни было много только с коллекторами. Их приходилось выкладывать и перекрывать обычным способом.

— Перерыв! — крикнут Лёшка.

Народ разошелся в поисках тени. Несмотря на начало осени солнце палило, как на экваторе. Такое выдалось бабье лето.

— Шхуны, это такие корабли, — с улыбкой пояснил Лёшка. — Две или больше мачт и все с косыми парусами.

Он уселся на край траншеи, подобрал флягу из тыквы, сделал несколько глотков и протянул мне.

— Я знаю, что такое шхуны, — буркнул я, принимая флягу. Вода была теплой и пахла травой. — Ты обоснуй, почему именно?

— Ну, это просто. Шхуны, да будет тебе известно, единственные из парусных судов, которые в своё время составят конкуренцию пароходам. Мало того, они будут доставлять для пароходов уголь на морские станции, а потом и переживут их. А всё почему? Да потому что шхуны меньше прочих парусников зависят от капризных ветров. Им не нужны пассаты, они не привязаны к торным океанским дорогам. Это раз.

— Допустим, — кивнул я.

— Они имеют хорошую маневренность, позволяющую заходить в устья рек и фьорды, что, согласись, немаловажно в наших условиях. Это два. Шхуны относительно дёшевы в производстве и весьма дёшевы в эксплуатации — три. Но главное, для управления ими требуется минимальный экипаж. А в условиях дефицита людей этот критерий выходит едва ли не на первое место.

Я задумался. В детстве этот класс парусников не вызывал моего восхищения. С точки зрения эстетики шхуны казались мне уродцами. От их пропорций, примитивных парусов несло рыбьим жиром. Парусники для рыбаков и китобоев. То ли дело многопалубный линкор или быстроходный клипер с разрезными парусами. «Катти Сарк», «Фермопилы» — от этих названий веяло легендой! Они были образцом красоты, вершиной эволюции. Но рыночная экономика, оказывается, имела свою извращённую эстетку и согласно ей шхуны в большей степени считались совершенством, иначе не продержались бы на плаву так долго.

— Маленькие уж они больно, — поморщился я. — Нам бы чайный клипер, какой-нибудь.

— Это, смотря, что построишь, — тут же возразил Лёшка. — У твоих чайных клиперов, кстати, грузоподъёмность не особенно большая. Там всё принесено в жертву скорости, а экипаж для управления парусами требуется огромный. А экипажу нужна еда и вода, которые мигом съедят всю грузоподъёмность. А построй десяток шхун, или, допустим, одну пятимачтовую, и они решат все задачи, потребовав втрое меньше людей. Поэтому-то чайные клиперы переделывали позже в баркентины. А баркентина — это что? Это та же шхуна, но с компромиссной фок-мачтой.

— Пожалуй, — я поднял обе руки, готовый сдаться.

— И потом, флот это ведь не только транспорт, — не унимался Тропинин. — Он послужит основой экономики и двигателем торговли, и даже в некотором смысле культурным ядром всех колоний.

Меня уже не требовалось убеждать, но Тропнин разошёлся не на шутку. Он уже не спорил, а проповедовал с жаром религиозного фанатика.

— Без флота не обеспечишь доставку людей и припасов. Без флота не обеспечишь охрану границ и промысловых угодий. Пройдёт совсем немного времени и за морские биоресурсы начнётся война. А шхуны идеально подходят для промысла. Китобойного, рыболовного, зверобойного и какого угодно. Не случайно, когда паруса вымерли, это название осталось за промысловыми кораблями. А ещё флот — это порты, верфи, маяки. Это рынки, магазины, торговые представительства. Что там говорить, те же Соединённые Штаты, поднялась во многом за счёт шхун. И эту часть океана опустошали от зверья и китов американские шхуны. Вспомни «Морского Волка»! Короче говоря, шхуны — основа экономики, а при некоторых оговорках, их можно использовать и как боевые корабли.

— Битва Давида с Голиафом.

— Множество Давидов, вот в чём штука! История знала, вернее еще узнает успешные баталии с применением шхун. Конечно, они малы, по сравнению с фрегатами. Но представь, как стая касаток обкладывает гиганта кита и заставляет его капитулировать. Это может проделать флотилия шхун с боевым кораблём.

Последний аргумент показался мне большим преувеличением. Но, с другой стороны, ни одна нация не держала пока на нашем театре ничего крупнее пакетбота.

Итак, мы поставили на шхуны. В назначенный день, во дворе «Императрицы» собралась внушительная коллегия судостроителей, капитанов и управленцев. Наши мастера почти не строили новых судов, ограничиваясь ремонтом старых, а всё больше плотничали, возводя перекрытия и кровлю домов. Такая рутина корабелам приелась, и идея вернуться к кораблестроению пришлась весьма кстати.

Я выступил с программным заявлением о необъятных просторах, на которые мы наложили лапу и необходимости создания крупного флота. Лёшка толкнул речь о преимуществах шхун, после чего изложил своё видение проекта.

— Мы собираемся строить много шхун, — он поднял указательный палец вверх. — Целый флот. А потому нам нужна самая наипростейшая конструкция.

— Нипростейшая, мудрёнть? — переспросил Березин.

— Да! — воскликнул Лёшка. — Киль из одного бревна, мачты в одно дерево каждая. Причём мачты лучше сделать одинаковыми, как близнецы. Шпангоуты так же желательно изготавливать из одинаковых элементов. Как из кирпичиков. Унификация — ещё одно условие успеха. Наш бог — технология! А технология зиждется на повторяемости. Это и должно диктовать параметры производства.

Увлекшись, Тропинин перестал следить за лексикой, но так как он и прежде сыпал голландскими терминами, которые на Дальнем Востоке приживались с трудом, то мастера списали всё на его учёность. Половину слов пропустили мимо ушей, но главную мысль уяснили.

Плотникам по большому счёту было всё равно, что именно строить («Дело-то не хитрое»), а вот мореходы согласились не сразу. Отказываться от прямых парусов показалось им затеей опасной и непрактичной. Они упёрлись, возражали, апеллировали к привычному, традиционному. На сторону Лёшки встал сразу только Ясютин.

Тогда кто-то из капитанов предложил компромисс — бригантину. Мол, и овцы будут целы и большие косые паруса понемногу можно будет освоить без риска попасть в переплёт. Но Лёшка считал такую конструкцию паллиативом.

— Прошлый век, ваши бригантины, — пафосно заявил он. — Пираты Карибского моря. Дешёвая романтика. Бригантина поднимает паруса, ла-ла-ла-ла. Нет, господа, будущее за шхунами!

Он рисовал на доске схемы, вычислял центр парусности, доказывая, что шхуны устойчивее любого корабля при прочих равных; показывал, как делить парусами угол между ветром и курсом и ходить галсами, как разворачивать паруса бабочкой, если ветер попутный.

— На бригантине такого не проделаешь, — говорил он. — Один косой парус при попутном ветре будет только обузой. А при встречном обузой станут прямые паруса. Вот и получается, что мачты зачастую работают по очереди. И стаксели с кливерами тут положение не исправят, не та у них площадь. А народу всё равно нужно много. И народу обученного. Косой парус и убрать поставить пара пустяков. Взять рифы? Быстро и легко! Не нужно даже карабкаться на мачту. Со временем можно устроить лебёдки, а тогда и ребёнок справится с управлением.

И хотя большую часть теории наши мореходы прекрасно знали, они слушали доводы очень внимательно. Ближе к полуночи все мы сдались. Я подозревал, что скорее от усталости, а не сраженные аргументацией Тропинина.

После капитуляции мы перешли к конкретике. Эрудированность Тропинина имела, однако, предел. Он ориентировался в судостроении скорее, как любитель исторической техники, мог припомнить лишь общие характеристики, но точных чертежей, разумеется, не имел. Да и раздобудь мы таковые, толку вряд ли бы вышло больше. Плотники на фронтире испокон веку строили суда навыком и к изображению на бумаге относились как к учёному излишеству.

Поэтому коллегия решила ограничиться эскизами, основными размерами, а дорабатывать уже по ходу дела.

— Чем проще, тем лучше, — настаивал Тропинин. — Нам не нужны сборные мачты, лишний рангоут, такелаж, не нужны лишние паруса. По одному большому парусу на мачту и хватит. Плюс стаксель и пара кливеров на бушприте. В крайнем случае можно добавить топсель.

Двухмачтовые шхуны казались Лёшке оптимальным вариантом для массового производства.

— Давай начнём с простейшего, — согласился я. — А потом, как возможность появится, будем навешивать прибамбасы.

Мы до утра спорили о параметрах и размерах. Сто пятьдесят-двести тонн водоизмещения казались оптимальным форматом для наших нужд. Но в деталях мы расходились, и чем дальше, тем больше.

— Давайте устроим конкурс, — предложил я. — Заложим сразу несколько проектов, всё одно нам нужно обновлять флот. Испытаем, посмотрим, кто чего стоит на ходу. А потом решим, который из них взять за образец для серийного производства.

Именно так — для серийного. Чтобы покрыть все нужды колоний небольшие корабли требовались в значительных количествах.

Ещё во время обсуждения Березин и Кузьма объединились на каких-то пустяковых вопросах, вроде толщины обшивки, а Чекмазов всё больше брал сторону Тропинина. Лёшка вообще органично вписался в компанию мастеров. Он знал о кораблях почти всё, по крайней мере, в теории. Он лучше опытных корабельщиков помнил название каждого куска дерева в наборе корпуса, каждой верёвочки такелажа и каждой части рангоута. А знание терминов само по себе давало систему.

Итак, две команды разошлись по домам, готовые родить шедевр. А что же я? Мои знания в этом деле стремились к нулю. Я снабжал плотбища материалами, ходил на галиотах пассажиром, пробовал пару раз даже управлять парусами, но в детали строительства не вдавался. Однако оставаться в стороне от занимательного состязания не захотелось и я изобрёл собственный метод проектирования.

В основе его были образы. Я рассудил так: художники маринисты изображают на холсте лучшее из построенного человечеством. Самые успешные корабли, побеждавшие в битвах, обходящие вокруг земного шара, берущие призы в гонках. А раз так, то в моей памяти, переполненной попсовой живописью и графикой, фотографиями и фильмами, должен сформироваться некий усреднённый идеал корабля. Его обводы, пропорции, вооружение. Оставалось воспроизвести образ, набросать эскиз на бумаге, а уж потом с помощью знатоков снять с рисунка основные параметры. Это был чистой воды волюнтаризм, но я оплачивал сей банкет и мог себе позволить маленькое развлечение. Закончив рисунок, я предоставил Окуневу с Ясютиным перекладывать проект в сажени, футы и дюймы, а потом и контролировать его воплощение в дереве, а сам занялся материальным снабжением затеи.

Конкурс несколько оживил общественную жизнь Виктории, тем более, что объявлено о нём было во время традиционного потлача, когда дух азарта наиболее силён. Если бы у людей водились живые деньги, и работал тотализатор, то на конкурирующие проекты ставились бы нешуточные суммы. Отупевшие от рутины зверобои и колонисты увлеклись состязанием и превратились в армию болельщиков. Советы, ободрения, предложения помощи сыпались командам со всех сторон. Расстрига так увлёкся борьбой, что присоединился к охотским строителям, утверждая, что некогда ему пришлось подвизаться и на плотбищах. И даже индейцы интересовались ходом гонки. Раз в несколько дней на верфи прибывали гонцы от союзных вождей и осматривали обрастающие мясом остовы судов.

Я же, доставив все необходимое, привычно перескочил через зиму сразу к финалу.

Со стапелей шхуны сошли в один день. Все три вполне сносно держались на воде, хотя, по правде сказать, нашей бухточке было далеко до испытательного полигона. Но чисто внешне кораблики смотрелись хоть куда. А на примете этих «куда» у меня хватало.

— Отправим их на новые заимки, — решил я. — Заодно испытаем в деле. Пока у нас тут все капитаны в сборе. Кому оценивать работу, как не им?

Капитанов теперь оказалось больше чем кораблей. Хотя в гавани теперь стояло восемь парусников и несколько баркасов — невиданное для наших мест оживление — старый охотский флот уже отслужил своё. «Филимон» и «Варнава» пришли в ветхость и готовились к списанию (один из них я собирался затащить во двор Косого Дома и сделать музейным экспонатом вместо «Онисима»). Обоим старичкам давно перевалило за дюжину лет, что являлось пределом, учитывая охотскую древесину и жесткие условия эксплуатации. Обшивку мы бы ещё смогли заменить, но весь остальной набор порос грибком, гнилью и крошился от хорошего удара кулаком. «Гавриил» Бичевина был столь же стар, но иркутский купец завязал с северными промыслами и не собирался отправлять людей дальше, чем в проливы между островом и материком. «Кирилл» — последнее судно охотской постройки, пока ещё резво бегал по волнам, но возраст его неумолимо приближался к пенсионному. И только построенный в прошлом году уже здесь «Мефодий» выглядел достаточно крепким, чтобы пересекать океан. Березин утверждал, что американское дерево добрее, держит гниль гораздо лучше охотского, а потому корабли местной постройки протянут дольше.

Ради регаты мы задержали выход «Кирилла» и «Мефодия» к островам и в Охотск, подразумевая, что потом новенькие шхуны пополнят флотилию и мы наверстаем упущенное.