Быстрее империй (Тихоокеанская сага-2)

Глава шестнадцатая. Fleet Street, London

Глава шестнадцатая. Fleet Street, London

Низкие арки Вестминстерского моста хорошая привязка для прыжка и отличное место, чтобы появиться на переполненной судами и лодками Темзе. Эта транспортная артерия не прекращала своего тока даже по ночам. Немного ниже по течению, на большой излучине начинался район Темпл, названный так по прежним хозяевам — тамплиерам. Теперь он был населен в основном баристерами и солиситорами, а по-нашему стряпчими и законниками, что отнюдь не делало его безопасным.

Берег между Вестминстером и Сити выглядел диким, заросшим, абсолютно необустроенным. Морские приливы регулярно гнали по Темзе большую волну и сносили по пути всё, что не имело прочного каменного фундамента или природных корней. В низинах, вроде берега Темпла, волна оказывала наиболее разрушительное действие. Здесь обитали только бродяги.

Благо, чуть выше по течению возле Кингс Бенч Уолк располагалось нечто вроде небольшой лодочной станции. Любезный хозяин мистер Аткинсон промышлял перевозками через Темзу и за шиллинг в неделю брался присмотреть за моей лодкой.

— Доброго дня, мистер Эмонтай! — приветствовал он меня, принимая швартовый конец. — Давненько вас не было видно, сэр.

— Дела в колониях, мистер Аткинсон. Ваша семья добром здравии, я надеюсь?

— Благодарю. С ней все в порядке.

— И сыновья на месте? Мне бы не помешала их небольшая помощь.

На самом деле свои вещи я мог бы дотащить и сам за пару ходок. До города здесь было недалеко, буквально сотня метров. Но, во-первых, я играл роль джентльмена, которому не пристало сгибаться под тяжестью сундучков и узлов. А, во-вторых, через комплекс зданий Кингс Бенч Уолк пройти к центру напрямик было попросту невозможно. Этот квартал, точно какой-нибудь Тауэр, был закрыт для посторонних. Юридическая корпорация, владеющая им, создала свой оазис в пустыне лондонского беззакония, и пускать туда кого ни попадя не стремилась. Возможно, имелось в природе волшебное слово, способное убедить привратников пропустить незнакомца через арку, но одного"пожалуйста" тут явно не хватало. Да и от монеты сторожа отказывались наотрез, не желая терять работу.

Чужакам, вроде меня, приходилось идти через пойму, запущенный сад, затем по узким переулкам, где его могли запросто ограбить, а то и прирезать. Поэтому пара дюжих парней, вооруженных дубинками приходилась кстати.

Парни (отец звал их Пег и Ног — то ли прозвища, то ли сокращения от имён) подхватили мои сундучки и узлы, точно те были наполнены пухом, и мы двинулись к городу. Топкая земля поначалу чавкала под ногами, норовя стянуть сапоги, затем грунт стал тверже, а корни растущих деревьев превратили тропинку в стиральную доску. Вскоре дикая аллея превратилась в проулок с чёрными кирпичными стенами по бокам. Стены постепенно приобретали более приятный вид, в них появлялись закрытые ставнями окна и двери. Наконец, переулок заканчивался и выплёвывал прохожих на оживленную Флит-стрит.

Для восемнадцатого века это была современная улица. Со множеством баров, кафешек, таверн, полными тусовок и сплетнями. Здесь я чувствовал себя почти как дома. Цивилизация с каждым годом отвоевывала у остатков средневековья позицию за позицией. Реку, давшую имя улице, убрали в канал, проезжую часть замостили, зловонные кожевенные промыслы куда-то перенесли, а банду, держащую район в страхе целыми десятилетиями, успешно ликвидировали.

На моих глазах улица понемногу освобождалась от грязи трущоб и приобретала респектабельный вид. Ничего общего с опасными для путешественника окраинами Сити. Но в то же время не ощущалось мрачного аристократизма и пустоты районов с большими особняками, где я выглядел бы белой вороной.

Здесь можно было запросто пообедать в стейкхаусе, выпить пива в пабе, снять комнату или даже целый этаж, приобрести в лавках навигационные или медицинские приборы, химикаты и препараты, карты и книги. Оптом и в розницу. Всё что пожелает душа. Но главное — во множестве заведений можно было найти контрагента для решения любого вопроса.

За пару шиллингов в неделю (и приплату за бронь) я снимал комнату у Марты Джеррард — вдовы рано умершего торговца. Дом — единственное что он оставил ей, но хотя бы не отяготил долгами.

Я постучал бронзовым кольцом в жёлтую дверь и вскоре на пороге появилась хозяйка.

— Рад видеть вас в добром здравии, миссис Джеррард, — поприветствовал я её. — Надеюсь, моя комната свободна?

— Да, мистер Эмонтай, — проскрипела женщина не особенно приветливо, но посторонилась. — Но мне пришлось отказать одному доброму человеку.

— Я компенсирую убыток.

Пег и Ног занесли вещи на второй этаж (его здесь называли первым) и, получив шиллинг на двоих, счастливые отправились в обратный путь.

Марта Джеррард была тёткой прижимистой — одно из окон моей комнаты было заложено кирпичом, а температура в холодное время мало чем отличалась от уличной. Зачастую на улице было даже теплее.

Тем не менее, здесь я чувствовал себя как дома. Наслаждался покоем и размышлял о судьбах своих начинаний. Благо времени на то и другое хватало с излишком. Я бы с удовольствием сократил визиты, но, во-первых, это была какая-никакая цивилизация, а мне иной раз хотелось отдохнуть от примитивной жизни фронтира. А, во вторых, даже здесь, в сосредоточии мирового капитализма, дела быстро не делались. Что ещё хуже, нельзя было определить точный срок, когда они двинутся с места. Нужный мне товар или человек могли появиться в любой момент, а на следующий день вновь надолго исчезнуть. Поэтому иногда приходилось зависать на неделю, иногда прыгать на лодке на две-три недели вперед и опять ждать.

Я бы многое мог покупать и в Нидерландах, но дела в республике шли всё хуже и хуже. Финансовый кризис, вызванный окончанием Семилетней войны, правители вроде бы ликвидировали, но торговля неудержимо сокращалась, вместе с ней сокращалось и мореплавание, а деньги утекали в другие страны. Так что я отправился вслед за деньгами.

Дорогу в Лондон мне пришлось торить изФлиссингена. Знакомые контрабандисты согласились подкинуть меня до места, не взяв даже плату. Я пару раз оказывал им услугу с поставками чая, так что парни просто вернули долг. На быстроходном тендере мы за сутки пересекли Северное море и посреди ночи высадились где-то в Саффолке. Пока друзья переправляли на берег груз, а местные крестьяне распихивали его по схронам и тайникам, я быстрым шагом отправился к ближайшему постоялому двору рядом с Ипсвичем, откуда уже утром отправился в Лондон.

Риск был велик. Мне некуда было бежать, случись облава или нападение разбойников. У меня не было пока даже лодки, на которой я мог бы уйти. С собой я нес лишь небольшой запас серебра и мехов, спрятанных под сюртуком. И от тяжести товара чувствовал себя Остапом Бендером, переходящим через Румынскую границу.

Всё обошлось. Документы мало значили в городах вроде Лондона. Если у тебя есть деньги, если ты выглядишь джентльменом (сюртук с шейным платком, бриджи, шелковые чулки, парик аллонж, треуголка), то ты и есть джентльмен, а если нет, то нет. Контрразведка, если таковая и существовала, мелкими типами, вроде меня, не интересовалась.

Правда выглядеть настоящим лондонцем мешала борода. Отказаться от неё на фронтире было практически невозможно, а сбривать всякий раз уже здесь означало бы привлекать внимание прохожих светлой полосой на щеках. По приезду я лишь подравнивал бороду и убирал опасной бритвой заросли с горла и скул. Так что скорее походил на шкипера или штурмана купеческого корабля, возможно, мелкого торговца, только что вернувшегося из дальнего путешествия. Этот имидж меня устраивал вполне.

Мой английский и в прежние (будущие) времена был далек от совершенства, в Лондоне же восемнадцатого века его вообще было трудно использовать. Однако акцентом здесь никого не удивишь. И улицы не зря назывались Польской, Ломбардской и прочими, указывающими на выходцев с континента. А если у вас были деньги, то у собеседника находилось терпение, чтобы выслушать вас столько раз, сколько нужно для понимания.

В моей комнате имелся небольшой камин. Топили его обычно углём (причём дешевым сортом и микроскопическими порциями, свойственными Марте Джеррард), что меня здорово раздражало. Но по крайней мере не торфом, как в Амстердаме. Не желая возиться с растопкой и вдыхать дым, напоминающий выбросы коксохимического завода, я всякий раз привозил с собой небольшую вязанку отличных березовых дров. Словно буржуй я растапливал ими камин, независимо от того, какая погода установилась в городе. Дрова разгорались быстро, давали отличный жар и тягу, которая быстро убирала из комнаты затхлый воздух и сырость. Кроме того, мне просто нравилось смотреть на горящее дерево.

Хозяйка вошла в комнату как раз в момент наибольшего разгула пламени, когда даже такая широкая труба начинала гудеть. Завидев огонь, она неодобрительно покачала головой.

— Может мне торговать дровами, а, миссис Джеррард? — спросил я её.

Но чувство юмора вдовы имело иное измерение.

— Ваши письма, мистер Эмонтай. — сказал она и положила на стол лакированный поднос с единственной запиской.

Миссис Джеррард предпочитала не лезть в дела постояльцев. Даже простая передача писем казалась ей обременительной работой. За утренний кофе с коричневым сахаром, поджаренный бекон с яйцом и бутерброды с сыром я доплачивал вдове ещё несколько шиллингов в неделю. Но обедать и ужинать предпочитал в таверне.

— Спасибо, миссис Джеррард.

Хозяйка развернулась и ушла.

Записка оказалась от знакомого шляпника. Прочесть написанное от руки письмо оказалось не просто. Вообще-то большинство лондонцев писали достаточно красивым каллиграфическим почерком. Но только не шляпник.

«Уехал в Бат», — разобрал я, наконец, главное.

Бат был курортом, само название которого означало купальню. А мистер Уильямс страдал частыми припадками. Не хотелось бы потерять такого ценного кадра. Так что пусть себе плещется в минеральных водах, хуже не будет.

Я познакомился с ним в первый же визит, желая продать шкуры и заработать на сделке немного местной валюты. Европа восемнадцатого века болела меркантилизмом, и это означало что она хотела продавать, а не покупать. Монополии и запреты на импорт чего бы то ни было — обычное явление времени. К счастью, меха оказались в конце длинного списка. Компания Гудзонова залива имела привилегию, но отобранные у Франции территории оказались свободны для промысла. Поэтому никакого контроля за оборотом мехов и быть не могло. А новичку, вроде меня, в этом мире чистогана лучше было лишний раз не светиться. По крайней мере до тех пор, пока он как следует не освоится.

Вообще привозить в Британию меха, это как ехать в Тулу со своим самоваром. Британия умудрялась экспортировать меха даже в Россию (потому что доставлять из Канады по морю легче чем из Сибири по суше). За исключением соболей, которые в Канаде не водились.

Дешевые цены могли бы стать проблемой, но как раз к моему появлению ресурсы Гудзонова залива истощились и цены уверенно поползли верх. Они поднимались от года к году, а временами возникал даже некоторый дефицит. Чем я и не преминул воспользоваться.

Очень быстро мне удалось свести знакомство с мистером Уильямсом одним из тех безумных шляпников, что позже вдохновили Кэрролла.

— Мне хотелось бы заказать у вас шляпу, — сказал я, принюхиваясь к знакомым запахам школьного кабинета химии.

— Выбирайте, — шляпник показал на образцы, которые походили на шляпы моряков из фильмов про Петра Первого. Что-то среднее между высоким цилиндром и конической шляпой чародеев. Усеченный конус, так будет, наверное, правильно.

В таких головных уборах ходило половина Лондонской буржуазии, но мне фасон показался не слишком практичным. При полной свободе выбора, я заказал бы что-то типа «стетсона». Однако ковбоям еще только предстояло появиться, как культурному феномену, а фасон, даже если бы я смог его описать, вряд ли выглядел бы уместно в Европе.

— Нет, меня интересует треуголка, — ответил я. — Но при условии, что вы сделаете её из моего материала.

— У вас собственные бобры?

— Представьте себе.

— Нужно пять-шесть шкур для хорошей шляпы. Тогда шерсть кролика не испортит войлок.

Мне тогда пришло в голову, а не шляпники ли изобрели гремучую ртуть? Добавьте алкоголь к их привычным ингредиентам — ртути и азотной кислоте — и вуаля! Ведь алкоголем эти ребята злоупотребляли не меньше чем наши сапожники. А если не изобрели до сих пор они, что это мешает сделать мне самому? Гениальная в своей простоте мысль была отложена на потом.

— Нет, я не хотел бы смешивать бобра с кроликом. Никакой ртути и прочего дерьма. У меня достаточно материала. Кстати, им же могу и расплатиться за работу.

Удочка была заброшена, мы сторговались. На первую треуголку ушло десять шкур, но, поскольку подшерсток брался только со спины, так как я заказал черную шляпу, всё с брюха и боков мастер взял за работу. Слово за слово мы подружились, а потом перешли к прямой торговле. Мистер Уильямс охотно брал контрабандных речных бобров по пятнадцать-двадцать шиллингов за штуку. И этим я окупал мои визиты в Лондон и покупку всевозможных полезных безделушек. Правда для серьезных закупок нужны были серьезные деньги. А бобровые меха не давали нужной прибыли. Мы добывали их не особенно много.

В компании крутились миллионы, но живые деньги редко ласкали слух малиновым звоном. Меха превращались в продовольствие или корабельные припасы, а те снова превращались в меха. Этим же скудным ассортиментом выплачивались зарплаты и паи зверобоев. Такой вот круговорот.

Может оно и к лучшему, потому что когда на руках вдруг появлялась свободная сумма, я не мог её толком потратить, и вынужден был попусту таскать за собой тяжеленные мешки с монетой. Это не было одной лишь моей проблемой. Империя вообще не особенно заботилась о потребительском рынке. Купцы и промышленники зарабатывали тысячи, но средства не на что было употребить. Возможно, отсюда происходит широта русского размаха в делах распутства и разгульства, хождению по кабакам, пляски с цыганскими хорами, а с другой стороны, склонность к меценатству, строительство церквушек да храмов. А на что ещё пустить прибыли, когда бизнес, упёршись в бюрократический предел, прекращает рост и перестаёт доставлять удовольствие?

Теперь у меня внезапно появилась серьёзная статья расходов. Пушки. На родине пушки и раньше выдавались промышленникам только под расписку, на время похода, и прикупить их в личное пользование удавалось редко. А теперь, когда империя ввязалась в войну с Турцией, влезла в Польские дела и всерьёз опасалась бунта, она выгребала всё что могла, и ни один частный или казённый завод не взялся бы за левый заказ.

В Англии же пушки продавались практически свободно. Редкий купец рисковал выходить на океанские просторы безоружным, а умные английские монархи и лорды знали, что торговый флот является необходимым условием для существования флота военного, если не сказать больше — смыслом существования флота военного. В любом случае, чем больше имелось в стране купеческих кораблей, тем большими были её мобилизационные возможности. Потому пушки там только что мальчишки по улицам не разносили.

Однако все это касалось лишь подданных короны. Экспорт был ограничен. Иностранец в принципе мог сделать заказ на заводе, но это обязательно сопровождалось бюрократическими проволочками, и что ещё хуже — документооборотом и оглаской. Чего я всячески пытался избегать. Привлекать внимание правительства, что своего, что чужого я не хотел, а значит мне, как чужаку, пришлось бы сильно переплачивать за анонимность.

Отсутствие в Лондоне шляпника резко сокращало возможность быстрого решения дела. Ведь шляпник вёл знакомства со многими богатыми людьми. Именно через него я прежде всего и рассчитывал выйти на торговцев тяжелым вооружением. И в этот раз у меня не оставалось времени дожидаться его возвращения. Испанцы вот-вот должны были ударить по нашей куцей колонии.

Поэтому я решил для начала зайти с другого конца. Пушки в Англии можно было купить не только у производителя. Существовал и вторичный рынок.

Им я и занялся.