Быстрее империй (Тихоокеанская сага-2)

Глава десятая. Торные тропы

Глава десятая. Торные тропы

Трюк с прыжком во времени не удался. Не в физическом смысле — я пробил континуум, как надо, и лодка мягко заскользила по гавани. Но вот с хитрой логистикой не преуспел. С лодки я увидел прежний дикий пейзаж, всё тот же недостроенный форт, к которому добавился лишь небольшой барак и несколько корякских шалашей. Всё тот же «Онисим» на рейде. Ветеран стал еще более потрепанным, но держался на воде, как положено. И только на северном берегу изменения оказались более весомыми — там поднимался остов строящегося баркаса, а рядом несколько верстаков и навесов.

— Во всяком случае корабль не сожгли, а крепость не взяли, — отметил я положительную сторону картины.

Остальные корабли, очевидно, ушли на промыслы. И вместе с ними большая часть народа. Это означало, что мир с индейцами не был нарушен, а если и произошла какая-нибудь заварушка, то победили в ней наши. И замирились, разумеется, иначе Комков не отпустил бы большую часть людей.

На «Онисиме» на бочонке с пресной водой, что стоял у входа в казенку, мирно дремал часовой — кто-то из коряков Ватагина. Туземцев я до сих пор путал. Кроме него на палубе не было никого.

— Все кто есть — там, — махнул коряк рукой в сторону берега. — А другие-то, те на охоте. Калагу промышляют.

Он помог мне перегрузить на корабль мешки с амстердамским товаром, вернулся к бочонку, поёрзал, устраиваясь поудобнее, и опять задремал.

А я отправился на берег, где лишь утвердился в мрачных предположениях. С таким старанием намеченные красные линии улиц исчезли, будто их стёрли ластиком. Дожди повалили колышки, ветра разметали верёвки и их обрывки висели кое-где на деревьях, точно новогодние гирлянды. Хотя большую часть зверобои, похоже, растащили на собственные нужды, а быть может, догадался собрать Комков. Ожидаемых груд камня и брёвен на строительных участках не оказалось вовсе.

— Глядь: опять перед ним землянка. На пороге сидит его старуха. А пред нею разбитое корыто, — бормотал я, направляясь к крепости.

С каждым шагом во мне поднимался гнев, и я готов был обрушить его на первого встречного. Но таковым оказался Лёшка, который сам набросился на меня.

— Ты где пропадал так долго? — возмущённо спросил он, с подозрением поглядывая на лодку у пристани и на одежду, хотя вряд ли помнил, в чём я был одет осенью.

Вот и ещё один прокол. Местные товарищи давно перестали удивляться отлучкам. Чудеса просто не укладывались в их головах, а раз так, то и не задерживались там надолго. Я уходил на одной лодке, а возвращался, подчас совсем на другой, доставляя нужные вещи, продукты, снаряжение. Если кто и задумывался над странной оказией, то по привычке фронтира молчал, самостоятельно придумывая удобное объяснение. Тем паче, что я был начальником, а у начальников свои пути. Но Тропинин имел иной склад ума и иной багаж знаний. Он не признавал чудес, скептически относился к начальникам и не умел держать язык за зубами.

Праведному гневу пришлось подождать.

— Тут дело такое, — шепнул я, отводя Лёшку в сторону, хотя рядом и так никого не было. — Я ходил в экспедицию.

— Один? — не поверил он.

— Один, — я вздохнул. — Дело в том, что я ищу золото.

— Золото? — глаза у Лёшки вспыхнули.

Как я и рассчитывал, одна причина для удивления вытеснила другую.

— Не хочу вызывать напрасный ажиотаж, — прошептал я. — С этими разбойниками хлопот не оберёшься. Потому ищу золото тайно и всячески путаю следы. О поисках знают только Окунев и Комков. Остальные пусть думают, что я за продуктами ухожу, за снаряжением или просто на разведку.

— Ну и как, нашёл что-нибудь? — спросил он недоверчиво.

— Пока нет, — я опять вздохнул.

— А разве тут вообще есть золото?

— Ещё как есть! Это же Америка!

— Америка, — согласился Тропинин. — Но уже не Юкон и ещё не Калифорния.

— Золото есть везде, — заверил я. — Пусть его здесь и меньше, чем на легендарных приисках, но нам, думаю, хватит на первое время. Чтобы найти место, нужно лишь изучить карту.

— Карту? С такими кружками, обозначающими золото? У тебя что, есть такая?

— Нет. Такой карты у меня нет. Но даже обычные названия о многом могут поведать. Скажем, посёлок Алмазный в Якутии, или станция Платина на Урале. Думаешь, их так для красоты нарекли?

— А здесь?

— На карте есть речушка — сказал я. — Она называется Голдстрим.

— Может это фамилия такая, — возразил Лёшка. — Мало ли тут пионеров высаживалось? Может, потонул какой из них в той речушке?

— Может, и пионер потонул, — пожал я плечами. — Хотя надо быть сильно пьяным, чтобы в таком ручье утонуть. Нет, там точно золото где-то.

Я и правда ещё осенью пару раз украдкой пытался намыть золото на этой речке, но то ли навыков недоставало, то ли удачи, то ли место я выбрал не то… Так или иначе все поиски окончились без результата. Зато теперь эта тема пригодилась как прикрытие долгих отлучек. А если что, можно и Лёшку отправить на поиски. Он вполне способен увлечься поисками богатства. Заодно и докучать мне вопросами перестанет. Стоило, пожалуй, об этом подумать.

Пока же меня волновало не золото и не вопросы Тропинина, а разруха, которую я застал на месте столицы.

— Никто не хочет камни таскать, — пожаловался Комков.

Мы втроём уселись вокруг очага в пустом бараке крепости. Кусок оленины был нанизан на старую сломанную саблю. С мяса в огонь изредка капал жир, вызывая треск и брызги. Здесь же рядом грелся медный чайник.

— Даже слушать меня не стали, — продолжал приказчик. — Разбрелись по лесам и проливам, меха добывать, еду. Оленя вот давеча принесли. Другие, что на кораблях ушли, морского бобра на островках и камнях промышляют. Порядочно собрали, грех жаловаться.

Комков повернул саблю, подставив огню другую сторону оленины.

— Но бобёр ушёл, — вздохнул приказчик. — Может на зиму, а может и насовсем, кто его знает? Теперь парни дальше двинули, шхеры здешние обыскивают. Чуть корабль не потопили. Я до твоего возвращения не велел далеко отходить. Если нужда возникнет, мигом соберём.

— Правильно не велел, — буркнул я. — А как же город?

— Не хотят промышленные город строить, — развел руками Комков. — Они вообще жить здесь не собираются. Пришли сюда за пушниной, так подай им зверя. Склад или казарму быстро соорудили, и уговаривать не пришлось, а камень собирать, да дома ставить, тут им корысти нет. Зверя промышлять охотно идут, а нет, так бездельничают. Вот и вся перемена.

— Могу копать, могу не копать, — подытожил я. — И что совсем никто не проявил интереса?

— Кроме корабельщиков, что баркас строят, остальные все лодырничают, — заверил Комков. — Караулы по ночам выставлять и то морока. Считай, чукчи и коряки за всех отдуваются. Стерегут, харчи варят. Они же и с местными пытаются торговать. Принесли несколько дюжин бобров речных, медведя, барсука какого-то, белку.

Я и без объяснений Комкова догадывался, чем всё обернулось, но всё же разозлился. Десять лет я бил зверя и мыкался по островам вместе с этими босяками, таскал припасы и торговал шкурами, чтобы обеспечить им прибыль. И всё это ради того, чтобы однажды попасть в тихое место и построить город. А они, варнаки, не могут пойти навстречу моей мечте или хотя бы потерпеть годик-другой.

— Цены что ли им вздуть на хлеб, оборванцам неблагодарным? — подумал я вслух.

Но сам же и отмахнулся — не поможет. Люди потеряли заинтересованность в труде. Каждый из них имел в нашей компании полупай и, когда дело касалось промыслов, старался, как мог. Но строительство города не прибавляло в закромах ценных шкурок. А с другой стороны, и те парни, что трудились сейчас на северных островах, вполне могли поднять ропот. Кому хотелось горбатиться на толпу бездельников? Убегут к конкурентам и будут по-своему правы. Те, по крайней мере, ставят ясные цели и не дробят добычу по захребетникам.

Назрела необходимость в кое-каких реформах. Спекуляции мехами давали сверхприбыль, не учитываемую при распределении паёв. Кое-какая копеечка капала с хлебной торговли и других поставок «северного завоза». Людей для поддержания пушного бизнеса много не требовалось. Тем более, что в стране индейцев выгоднее было выменивать меха, а не добывать самим. Так что я решил понемногу избавляться от чистых промысловиков. Они свою историческую роль сыграли, поддержали волну экспансии и послужили гарантией безопасности. Пусть отрабатывают оговорённый срок и убираются восвояси. Пусть даже и к конкурентам уходят. Лучше так, чем постоянная буза.

— Разошли людей и отзови артели с промыслов, — попросил я Комкова. — Скажи, разговор серьёзный будет со всеми. Коряков ватагинских пошли, к остальным у меня еще дело одно будет.

Утром я собрал всех, кто остался крепости, и задвинул пылкую речь о перспективах на урожай в благодатном климате Ванкувера. После чего спросил:

— Охотники есть?

Новое предложение вызвало, казалось, ещё меньше энтузиазма, чем строительство города. Кто-то посмотрел на меня с усмешкой, другие с недоумением, а большинство предпочло не встречаться взглядами.Огороды в Охотске или на Камчатке держали многие, но возделывание пашни большинство русских первопроходцев причисляло к разряду занятий холопских, недостойных свободного человека, а коряки, чукчи, алеуты земледелием и вовсе не увлекались. Вызвалось человек десять. Главным образом те мужики, которых завербовал в своё время Копыто.

— Дышло выходи тоже, — сказал я.

Тот вздохнул и под шутки дружков встал среди добровольцев. Изгнанный некогда зверобой вернулся недавно, перейдя к нам с «Захария» вместе с Тропининым. Он старался не попадаться мне на глаза, но я помнил старые грешки и ставил его на всякую непопулярную работу, угрожая в случае отказа расстаться без сожаления.

— Ещё охотники есть?

Люди молчали. Я посмотрел на Комкова, но тот только плечами пожал. За десять лет парни привыкли к тому, что продовольствие появляется в закромах само по себе. Они редко испытывали голод, разве только во время артельных промыслов. Забыли, как оно варить кожу? Наверное, стоило бы прекратить поставки на сезон-другой, чтобы вернуть их к реальности.

— Ладно, — буркнул я. — Которые охотники, за мной. Ватагин, возьми парней с мушкетами. Будете прикрывать.

— Зачем? — спросил Лёшка.

— На всякий случай. Вдруг местные не захотят, чтобы мы землю ковыряли.

По дороге нас догнал Расстрига, пожелавший, видимо, добавить к накопленному уже опыту и впечатление от крестьянской жизни.

— Дюжина землекопов и десять охранников, — буркнул я. — Лагерь, да и только.

— Вот видишь, — ухмыльнулся Лёшка. — Народ не собирается строить твою утопию.

— Равно как и расширять твою империю, — парировал я. — Поди, предложи им.

— Империя просто пригнала бы сюда пару сотен казаков и те волей-неволей вынуждены были бы пахать землю и строить.

— Однако не пригнала. Ничего, я придумаю, как заставить их шевелиться.

Поднимать целину — та ещё работёнка. Особенно если ощущается некоторая нехватка тягловой силы. До эпохи механизации ждать ещё долго, а пока у нас не было ни плугов, ни даже лошадей, которые могли бы их тянуть. Когда ещё Коврижка со своими лошадками доберётся до нас? К нынешней посевной он не поспевал точно. Оставалось разве что Дышло запрячь, кабы было во что.

Но выход я придумал. Найдётся на нашей планете и хлебу замена. Есть такой овощ! Вот только несмотря на все преимущества он ещё не проторил дорогу в Россию, да и в большей части Европы до сих пор считался экзотикой.

— Мы будем сажать картофель! — объявил я обозревая полянку присмотренную еще осенью.

Большинству название овоща ни о чем не говррило. Лишь коряк, что встретил меня на «Онисиме», догадался и спустил с плеча мешок.

— Картофель? — удивился Тропинин. — Да его никто есть не станет. Цари и те не смогли крестьян убедить.

— Это они не с того конца взялись за агитацию. Вот поджарю его с лучком, подам с соленым огурчиком, квашенной капусткой, да под водочку. Враз полюбят.

— У меня аж слюнки потекли, — признался Тропинин. — А тут, между прочим, и грибочки растут, только собирай. Мы лисичек на тюленьем жиру как-то жарили — милое дело. И белые есть. На зиму отошли правда, но сейчас тепло и влажно, могут и появиться. А с картофаном самый огонь будет!

В наше с Тропининым время ходило много анекдотичных историй про Петра или Екатерину, которые хотели заставить крестьян сажать картошку и придумывали разные замысловатые хитрости. В основном это были пересказы точно таких же басен, что ходили по всей Европе и про Прусского Фридриха, и про шведского Адольфа Фредерика, и про французского Людовика.

На самом деле европейские крестьяне отлично знали о качестве этого корнеплода, и с удовольствием сажали его. Но не на полях, а на огородах, которые облагали меньшими податями. По той же причине картофель не предлагали на продажу в товарных количествах.

Иногда мне казалось, что распространению тех или иных продуктов больше способствовали войны, чем усилия императоров и королей. Солдаты и маркитанты охотно перенимали чужие кулинарные привычки. первые с голодухи, вторые чтобы заработать.

Но в России все было как в исторических книжках — про кулинарное чудо действительно говорили лишь в высшем обществе, в которое я, разумеется, не был вхож. И поскольку на родине картофель не откуда было взять, я нашел его в Амстердаме. Я долго бродил по Новому Рынку, выбирая клубни посевные — проросшие, или с проклюнувшимся глазком, но еще полные силы, не сморщенные.

Теперь они пошли в землю.

— Можно сказать, что именно здесь картофель завершил свое кругосветное путешествие, — сказал я, прикапывая первый клубень.

— Аминь, — сказал Лёшка, берясь за лопату.

Впрочем, сельское хозяйство являлось не самой актуальной моей затеей. Скорее первый опыт, заявка на будущее. А главной мечтой оставалось строительство города.

Корабли вернулись. Вернулись группы, что охотились в лесах. Люди собрались на плацу, во дворе крепости. Конечно, они не построились подобно солдатам, а расселись, кто где. Старые знакомцы обменивались слухами, рассказывали о промысле, шутили. Пока я, вышагивая взад-вперед, не поставил их перед выбором. А тогда шутки мигом закончились.

— Отдохнули и хватит! — заявил я. — Здесь промысел сворачиваем, да и кончился зверь. Говорил же, не надо выбивать под корень. А теперь сами решайте, как дальше быть? Кто желает город строить, корабли и всё прочее, или, допустим, на земле осесть — милости просим. Мореходы тоже сгодятся. Нам много кораблей будет нужно.

Я сделал паузу и обвел собрание тяжелым взглядом. Народ безмолвствовал.

— Но про паи забудьте. Я слово держу, и за старое рассчитаемся сполна. Впредь, однако, платить буду за ту работу, что мне нужна. И платить буду куда больше, чем за плешивые шкуры. Но уйти сможете в любое время, если не понравится.

А в перспект… черт! Через несколько лет, если всё как надо пойдёт, каждый получит здесь собственный дом. Кто захочет завести своё дело — помогу деньгами, инструмент добуду.

Ну а кого не устраивает такой расклад, кто и дальше зверя желает бить, удерживать не стану. Грузитесь на корабль и валите обратно на севера. Там ещё годик промыслов и окончательный расчёт. Или в пополнение другим артелям. Так что думайте, совещайтесь, но решайте каждый за себя. Через неделю жду ответа.

Зверобои продолжали угрюмо молчать. Затем послышались едва слышные фразы, обращенные к товарищам. Кто-то ругнулся. Чихотка чихнул.

Трудно так вот сразу решиться на смену привычного образа жизни. Но и возвращаться на вольные хлеба тоже не простое решение. На то парням и дана была целая неделя, чтобы переварить предложение.

Пока народ раздумывал над новыми веяниями, мы с Тропининым и Чижом восстанавливали план города, хотя вышагивал я уже не с тем энтузиазмом, что прежде. Теперь меня вела не столько гордость, сколько упрямство и злость. Чёрта лысого я позволю этим уродам похоронить мечту!

Оказалось, что за время моего отсутствия в окрестностях протоптали довольно много тропинок. Одни углублялись в лес, где собирали грибы или охотились, другие вели к источникам пресной воды. Третьи к поселениям индейцев. И я задумался, а не сделать ли улицы на их месте. Ведь, если подумать, в городах главные улицы и возникали на месте дорог. И не надо мудрить с парками, которые никуда не денутся и обязательно найдут свое место на плане. Я сразу же поделился озарением с Тропининым.

— Как в Новосибирске, — заметил Лёшка, ничуть не удивившись.

— А что в Новосибирске?

— Известная же история. Там в Академгородке проектировщики не стали заранее планировать дорожки и тем более класть асфальт. Они подождали, пока люди сами протопчут такие и там, какие и где им нужны. И только тогда уже занесли в план по факту. Легализовали, так сказать.

— Верно, — кивнул я. — Дураков в академики не берут. Вот и мы так поступим.

Старые планы полетели в печь. От них остались лишь набережные и улица, что шла к каменной горке. Она совпала с одной из протоптанных троп.

Через неделю мы провожали Яшку. Он уходил на Кадьяк за новой партией колонистов и увозил тех, кто решил вновь заняться промыслами или вовсе вернуться в Охотск. Таких набралось с полсотни. Остальные пусть и не горели желанием строить город, всё же предпочли тёплый климат Ванкувера, а быть может, решили не спешить, переждать. Рассудили, что сбежать из рая успеют всегда или понадеялись, что мои планы останутся планами, перегорю, успокоюсь. На это я в основном и рассчитывал. Пусть тешат себя надеждой.

— Пора браться за дело, — сказал я, проводив взглядом парус.

— За какое? — спросил Тропинин. — Ты тут столько всего напланировал.

— А с чего начали персонажи «Таинственного острова»?

— Не припомню, давно смотрел. С нитроглицерина? Так я готов!

— Смотрел… — проворчал я. — Тоже мне, дети телевизора. Не считая мелочей, вроде дубинок, луков и добычи огня, герои Жуля Верна начали с производства кирпича!

Мне всегда нравилась застройка из красного кирпича. Неважно была ли то готика, или псевдоготика, викторианский или древнерусский стиль или даже их имитация. Мне нравились корпуса уральских заводов, массивные опоры мостов, крепости и тюрьмы, пожарные каланчи, торговые ряды и доходные дома. К выбору архитектурного стиля подталкивала и сама жизнь — ассортимент эпохи отличался скудностью, и другого кирпича кроме красного или на худой конец желтого, мне пока что не попадалось.

— Возможно, в детстве нам слишком долго внушали любовь к Красной Площади, — попытался я обосновать свои вкусы Тропинину. — Хотя как раз московский кремль и раздражал всегда своей нарочитой парадностью и пряничностью.

— Пряничность тебе точно не грозит, — возразил Лёшка. — Скорее наоборот выйдет. Это в отдельности такие здания выглядят оригинально. Ты просто привык к железобетонной застройке, вот и млеешь от всего необычного. А представь себе целый город из красного кирпича. Он будет смотреться несколько мрачновато.

— Пожалуй, — согласился я. — Во всяком случае, набережные хотелось бы видеть светлыми, чтобы отражались в воде белыми фасадами.

— Ну, с фасадами просто. Покроешь штукатуркой, побелишь и все дела.

Мне почему-то вспомнилась череда провинциальных вокзалов. Сколько повидал я их в прошлом, которое будущее. И почти всегда содрогался от ржавых подтёков, трещин и сколов.

— Облупленная штукатурка вызывает у меня депрессию, а облезать она начинает, похоже, ещё до окончания работ.

— Странные вопросы тебя волнуют, — засмеялся Тропинин. — Ты ещё не построил ни единого домика, а уже морщишься от облезлых фасадов.

— Тут две сотни мужиков! — воскликнул я. — Ну полторы. Неужели этого мало, чтобы поставить хотя бы набережную?

Оказалось что мало. Опытных каменщиков среди промышленников не нашлось. На фронтире кирпич не жаловали и даже печи сооружали из сырой глины, а обжигали уже в процессе эксплуатации. Самым крупным специалистом оказался Расстрига. В прежние времена он иногда наблюдал за работой монастырских строителей — «Сам не едал, но мой дядя видал, как его барин едал». Так что и этим делом пришлось заняться лично.

Рассказ Расстриги весьма кстати навел на идею, где искать концы. Правда это означало очередную отлучку.

Перед отъездом, дабы пресечь новое расползание тунеядства, мы с Комковым нагрузили людей, чем только могли. Составили список неотложных дел. Отрядили партии на рубку леса, промысел рыбы, на охоту. Отправили поисковые группы на розыск глины, строительного песка, известняка.

— Места, где взяли, запоминайте, образцы заворачивайте в тряпицу, напутствовал я. — Камень ищите белый. Там дальше к северо-востоку должны быть залежи хорошего известняка.

— Откуда ты знаешь? — спросил позже Тропинин.

— Я же говорил, что бывал уже здесь. Видел брошенный карьер. Вернее не совсем брошенный. Канадцы устроили из него что-то вроде гигантской клумбы. Не уверен, что нашим ребятам удастся наладить добычу в таких же масштабах, но пусть для начала хотя бы найдут. Заодно отдохну от их зубоскальства. И займусь изучением кирпичного производства.

— И как же ты им займёшься? — с подозрением спросил Лёшка.

Надо было и его отослать вместе с прочими, чтобы вопросов не задавал.

— Проведу кое-какие опыты, — уклонился я от ответа. — Ты сам-то за золотишком не хочешь сходить? А то мне-то теперь не до него будет.

Перед поисками сокровищ Лёшка устоять не смог.