Будни самогонщика Гоши

Глава 14

Обещав вернуться к вечеру в тот же день, как отправился в степь, я едва притащился к концу следующего. Посетив ставку вражеского главнокомандования, Биб растратил себя настолько, что я вынужден был забрести в рощу Веруна и просто лечь на землю, дабы помощник оклемался.

Интересно, что за полтора суток деревца еще чуть подросли. Слышал, так бурно всходит бамбук, но… Все равно – чудо.

– Ты пошто над помощником измываешься? – сурово вопросил возникший из ниоткуда Верун.

– Так не погиб. И людей спас. Кочевников и здешних от войны. Пришли бы степняки – рощу стоптали бы. Герой он, – я начал торопливо раскрывать рюкзак, чтобы дать божку угощение. Как раз кусок пирога из ржаной муки, что пожертвовал мне Кодай.

– Животных привел. Гадят они. Деревья портят.

На собакевича Верун возвел напраслину. Тот развалился на земле и увлеченно выгрызал что-то застрявшее в черной шерсти передней лапы. А вот кхар, на котором предводитель моих хрымов за ночь сгонял в замок и вернулся, принялся жевать молодой побег. Чтоб тебя!

Я бегом бросился к бычку и пинками отогнал прочь. Привязывать его к кустам или молодым деревцам бессмысленно, это все равно, что трактор: если поедет, вырвет с корнем. Когда вернулся, бог уже запустил зубы в пирог, останавливаясь, чтоб только забросить в обросшую седыми волосками пасть куски прошлогодних яблок. Смотрит на меня. Вижу – подобрел.

– Присаживайся, внук Ивана. За рощу – спасибо. Неуютно в ней. Но – пока. Вытянется, силу наберет. Верьи ее под охрану возьмут. Только скажи своим людям, чтоб угощенье не забывали и убирали сухостой.

– Обещаю.

– И на слугу своего непосильного не взваливай. Окрепнет за год, тогда. Как верьи не станет, но… Увидишь.

– А после моей смерти Биб получит свободу?

– Нет! – Верун даже развеселился. – Он же как часть тебя. Развеется и исчезнет.

Во дает! Значит, если сдохну, погублю не только себя, но и мишленовского человечка, существо не то чтобы живое, но вполне разумное. Не, правы были красные комиссары, что не любили богов. Вечно от них достается неожиданная пакость. Или я не справедлив к ним?

В таком расположении духа вернулся в Кирах. Там я застал картину, очень пригодившуюся бы тем самым красным комиссарам для плаката «пьянству – бой». Тиг слишком буквально понял мой наказ не жалеть нира и развлекать гостей. Гвардия Нирага в полном составе приняла участие в развлечениях. Понятно, до стрельбы из лука руки не дошли. Пропойцы горькие…

Читал, что где-то в пятом веке викинги окружили древнерусский Полоцк, но взять его не могли – стены высокие. Да и защитники держались стойко. Тогда вождь викингов велел отвести банду от города и… устроил собственные похороны! Полоцкий царь Веспасий с радости закатил пир по поводу победы. Хитрые викинги ворвались ночью и перебили пьяных горожан. На месте Киева тогда чаща шумела и лягушки в болотах квакали. Полторы тысячи лет прошло, история повторяется. Я и в самом деле победу одержал. А дружина моя так ее отпраздновала, что бери их тепленькими. И Кодай хорош. Когда послание мое Нирагу передавал, небось видел – тот в дым. А мне струсил сказать. Припомню…

Хуже всего, нигде не видно Мюи. Под пьяную лавочку с молодыми девицами всякое случается. Точнее – уже с молодыми женщинами.

Выскочив из пиршественной залы, я метнулся по замку и ее не обнаружил. Где еще искать? Выскочил во двор. Снаружи мне попался на глаза Пахол. От него тоже пахло – сегодня перепало и хрымам. Но держался прилично.

– Пахол! Видел молодую антку с рыжими косами, дочь брента?

– Как не видеть… Заперлась она. Никого не пускает. Тут парни раздухарились, говорят ей – давай, мол, потешимся, никому не скажем. А та сняла со спины арбалет, взвела и говорит: первому стрелу в лоб. Второго зарежу. Потом себя.

– Себя?!

– Нет, господин! До самогубства не дошло. Заперлась в доме для изгоев, чем-то подперла изнутри и сидит.

– Давно?

– Так со вчерашнего вечера.

То есть сутки без воды и без… Без доступа к отхожему месту.

– Показывай.

С ортопедическим сапожком Пахол топал на редкость быстро для колченогого, почти не хромал. Дверь, указанная им, носила отчетливые следы топора. Вычислю «ухажера», мало не покажется.

– Мюи!

– Убирайтесь! Буду стрелять через щель в ставне!

Отлегло. И правда – она.

– Мюи, это я – Гош.

Внутри загремело. Верно – не только засов. Крепкая девушка еще и какую-то мебель подтащила.

А потом я узнал, что ни хрена не разбираюсь в женской психологии. Вместо «спасибо» спасенная бросилась с когтями на освободителя. Оказывается, кинул ее одну на орду пьяных, сам пропал на два дня – ни слуху, ни духу. Что я посылал весть с Кодаем, и не моя вина, что сведенья о моих подвигах сгинули без вести в алкогольных парах, даже ввернуть не удалось. Виноват – и не спорь.

Чувствуя себя грушей для битья, отвел фурию оправиться и помыться. Потом пошли на кухню разведать – осталось ли там что. Да, еда для хрымов. Но, скажу не без гордости, мои хрымы едят здоровую пищу, не хуже подаваемой антам в богатых домах. Нужно знать только некоторые тонкости белорусской и русской кухни.

Показывал поварам сам. Сначала брал обрезь, что для глея, кмита и солдат-наемников есть зазорно, добавлял костей и варил бульон. А дальше шли совсем простые продукты, дармовые и даже дикорастущие. Та же крапива. Сначала готовил в бульоне мелко нарезанные морковь и лук, шинковал их. Туда же кидал перловую крупу, здесь она известна. Пока овощи варились, ошпарил кипятком крапиву. Как только крупа становится мягче, кидал крапиву.

После остывания надо добавить вареное яйцо. Хорошо бы и сметану, но в Мульде ее не знают. Пока. Мое упущение. Вырастет свекла, научу челядь варить борщ. Много чего знает и умеет сержант, начинавший с низов – со срочной службы, где наряд на кухню раз в две недели, а чуть провинился – и чаще. В варочном цехе прапорщик распоряжается. Но когда время есть, солдатики норовят что-то себе сготовить. Крапива – самый доступный продукт, не входящий в армейское меню. Там, где спецназ НАТО начнет голодать да вызывать по рации вертолет с сухими пайками, русский нарвет крапивы, найдет грибов и с сытым пузом развалится на солнышке.

Для овощного супа важно – его можно холодным есть. Поскольку пиршественный зал выглядел и пах неэстетично, мы с Мюи сели прямо в кухне. Она набросилась на суп, словно не ела неделю. Бульонную кость я швырнул собакину, и он начал ее смачно грызть.

– Как его зовут? – спросила Мюи, осушив вторую миску.

– Нет у него имени. И даже родословной для выставок. Пропали с прежним хозяином. Назови ты.

– А он мальчик или девочка?

Блин… Даже не подумал о таких разновидностях собак. Мужички задирают лапу, этот вроде только задницу опускал. Неужто он – девица? То есть она… После несправедливой отповеди от Мюи мне пока больше не хотелось женщин в окружении.

Я опустил руку и опрокинул щена на спину. Он принял мой жест за игру и радостно заворчал, размахивая крысиным хвостом. Кость из пасти не выпустил. От промежутка между задними лапами и до середины брюха тянулось доказательство, что мой трофей – ни разу не девочка.

– Мужик. Хоть и юный. Хрымы говорят – каросский волкодав.

– О…о! Какой славный! Дашь мне до лета?

Вот тут я был неумолим. Смена гнева на милость и даже умоляющие зеленые глаза не растопили сердце самогонщика. Дело даже не в том, что жалко. Хотя да – жалко. Сам успел к нему привязаться. Но много раз слышал, что собаки серьезных пород выбирают одного хозяина на всю жизнь. И даже погибнуть могут, если разлучить. А уж серьезнее кароссца пса не найти. Пока не примет меня как единственного босса, будет при мне. Даже если сжует все мои кроссовки.

– Придумал. Маленьких собак у нас зовут Бобик. Большой пусть будет Боб.

И с Бибом созвучно. Чтоб только не перепутать их… Какие-то здесь все имена короткие. «Дюлька» звучит до неприличия длинно.

– Бобьик! – упрямо произнесла Мюи и почесала мохнатого охламона по складочке между ляжкой и мужским достоинством.

Тот выпустил кость, заурчал и, извернувшись, лизнул ей руку.

– Но-но! Не надо миловаться с боевым кобелем. Он должен рвать врагов на куски, а не зализывать их до смерти.

Мою глянула с удивлением, потом прыснула. Она всегда догадывается, когда шучу. Вот мужики здесь прямые, как ручка лопаты. Им все надо говорить прямым текстом, без намеков и метафор. Лев Толстой здесь бы успеха не снискал – слишком сложный у него текст.

– А со мной миловаться хочешь? Я ведь не потому готова была из арбалета стрелять, чтоб ухажеров отбить. Подумаешь… Но как ты появился… Я хочу, чтоб первый раз – с тобой.

Чуть ложку с супом не выронил. Все так внутри потеплело… А кое-где и зашевелилось. Нежно взял ее за руку. И второй раз за час понял, что не смыслю в женщинах ничего. Мюи врезала мне по пальцам и как отрубила:

– До свадьбы – ни за что!

Хоть секунду назад говорила «подумаешь». Или чертов яндекс-переводчик ошибся?

Едва сдержался, чтоб не засунуть Биба ей в голову с вопросом – правда ли ей нравлюсь или так стремится замуж за глея, что дразнит койкой? Вроде и раньше благорасположение показывала, когда я был обычным хрымом и купцом. Нет, не пошлю Биба, иначе себя перестану уважать.

– О свадьбе. Знаешь, сколько у меня соперников?

Могла бы сказать «ни одного». Но только вопросительно приподняла бровь.

– Оказывается – много. Не только покойный сынок здешнего покойного глея. Еще и степняки. Самого рьяного звали Ай-Духар. Старший сын их вождя. Глея, чтоб тебе понятнее. Правда, твой кавалер набрел на меня в степи, и теперь у его отца младший сын стал старшим. С ними двумя я тоже… поработал. Прямо сейчас они не готовы вести орду на Мульд. Но потом – нападут. Их цель – не только грабить. Хотят еще первую красавицу этих мест – тебя.

– Ты был у колдунов один?! И смог их одолеть?

Лестно, что заботится. Или сомневается?

– Не веришь – поехали к судье. Повторю на камне. Не забывай, мне Верун помогает. Не хочет, чтоб его роща в моем глействе пропала.

– Ну, если Верун…

А вот это уже обидно. Видела меня в бою. Знает, что и купец Гош чего-то стоит. Особенно с ТТ против меча. Но богам больше уважухи и доверия, чем мне.

– Верун не будет твоим телохранителем. Пока со степняками не решим, тебе в Кирахе опасно. Даже ваш приезд – ненужный риск. Правда, был очень рад тебя видеть. И что поговорили, что друг друга поняли во всем.

Снова попробовал взять ее за руку. На секунду. Она больше не сопротивлялась. Сидела, напряженно думая. Если бы суп был горячий – остыл бы.

Разумеется, для Мюи осталась главная недосказанность – я не позвал ее в жены. Вроде не отказался. Но не упал на колено. Не протянул кольцо… Что там еще? Не предложил руку-сердце-кошелек. Кстати, надо узнать местные обычаи сватовства.

На следующее утро обнаружилась пренеприятнейшая вещь – самогон кончился. Весь. Я-то и хранил немного, с последней партии главный объем ушел судье. Но должно было хватить на два-три банкета! Стоило отлучиться – выхлестали до дна. В Дымках не стал бы делать из этого проблему. Купил бы зерна, дрожжей. Сарай бы снова наполнился привычными ароматами. Но здесь…

В Мульде перегонку знали, я расспрашивал. Вместо змеевика испарения браги прогоняли через грубо склепанную медную трубку. Она проходила через каменный бак с водой. В нир шло все, из трубки капнувшее. И сивушные масла, и эфиро-альдегидная фракция. В Дымках даже до моих опытов подобную гадость не пили, отделяли лучшее, настаивали на травах и ягодах.

Эврика! Ягоды! В глействе есть несколько неплохих лесов. Как только ягоды начнутся, а я проверю – что из них выглядит привычно, как в России, введу хрымам ягодный налог. Настойки будут – Мюи из-за них одних замуж запросится.

Пока гости собирались к завтраку, в голове у меня крутились исключительно самогонные мысли. Цепочка простая – чтобы выжить и дать настойкам созреть, нужны воины против степняков. Много и дорого. Схема серебро-золото (с цыганами в знаменателе) не работает. Урожай вырастет лучше, чем у соседей, но пройдут месяцы. Мне нужен печатный станок для денег прямо здесь и сейчас. В стране, где нет акцизного налога, лучший станок – самогонный аппарат. Могу быстро сделать единственный, змеевик есть. Остальное с Пахолом сваяем быстро.

Считаем. Емкость для браги возьмем тридцатилитровую, здесь более крупную сложно сделать. Несколько металлических кегов есть, пойдут. До верху бак не залить, надо литров 20–25. Значит, из зерновой браги накапает концентрат (тело), его надо развести до сорокоградусной самогонки, отсекая хвосты – тяжелые и легкие примеси. 40 градусов на продажу самое то. Так в Дымках выходило. Не помешает и сухопарник, он ставится между сосудом с брагой и холодильником… Черт! Калькулятора не хватает.

Я вышел на улицу. Прутиком на земле вычертил расчеты. Складывал и умножал столбиком. Потом стер каракули подошвой.

Чтобы выгнать самогон в количестве, достаточном для продажи на серебро, и на него нанять солдат, потребуются месяцы. А чтобы выработка напитка постоянно приносила серебро для постоянных гарнизонов в фортах на границе, производительность надо повысить раз в двадцать… Тем более, сейчас, после посевной, пшеницы и ржи кот наплакал. Оставили только на хлеб до урожая.

Как утверждал в «Золотом теленке» Остап Бендер, даже из обыкновенной табуретки можно гнать самогон – некоторые любят табуретовку.

Но то была шутка юмора. Развод доверчивых американских туристов. Наверно, в тридцатые годы они были такими же, как сейчас в Москве, покупались на замануху: сэр, купите сувенир «медведь-балалайка-Горбачев-Ельцин-Путин». Мне же нужен промышленный объем. Но без ректификационной колонны. Получается, за оборудованием на все время и за сырьем на первое время придется снова лезть в переход. В холм за рощей Веруна. В объятия к цыганам. Ядрена кочерыжка… Как не хочется!

С тем и вернулся к гостям.

Клай ступил в пиршественный зал походной не слишком уверенной. Мой продукт чистый, жестокого похмелья не дает, но чтоб его выдержать в многолитровых количествах – никакого здоровья не хватит. Мюи с ним. Явно уже поговорила с отцом. И что пора сворачивать визит, и что с замужеством как бы да, а как бы и пока нет, тоже, наверно, объяснила. Хотя, анты – люди простые и прямые. «Свадьба завтра? – Нет… – Убью обманщика!»

Поэтому утащил брента от других гостей, как только выдалась минута.

– Не обижайся, что вынужден просить тебя уехать. Колдуны охотятся на Мюи. А она мне дорога. Увози дочь и береги пуще прежнего. Разберусь – приеду.

Он засопел, не зная, как трактовать мои слова.

– Или оставить тебе Фалька с людьми?

– Фальк в твоем в замке нужен. Степняки могут пройти в тыл и через другое глейство. К вам напрямую. Их много, они жестокие. Но все же не каросские наемники. Крепость штурмовать не приучены. Байк для Мюи не дам. И ты смотри, чтоб она одна нигде не каталась.

Он кивнул, потом обнял меня. Поверил. Пока поверил.

Когда их кхары скрылись вдали, я велел выстроиться своей микро-армии и спустил на нее Нирага. Тот, получивший фитиль размером с бревно за разложение личного состава, оторвался по полной.

Серьезность действа под конец испортил Боб. Он выскочил из замка и пристроился у моей ноги. На каждое обещание Нирага засунуть нерадивого солдата в задницу пырху, пес подверждающе гавкал.

Я взял его за шкирку и повел в замок. За проводами гостей совсем забыл, что на мне еще этот диванный боец. Хоть накормлен?

Встреченная Сая шарахнулась от Биба со страхом.

– Глей! Он стянул свиную ногу из кухни. Пробовали отобрать – укусил повариху.

– И где та нога?

– В нем…

Значит, кормить не нужно. Пес сам питается. Хоть и за мой счет.

Он радостно показал клыки длиной почти в мой мизинец. Это еще детские, молочные зубки.

Буду в городе, зайду к достопочтенному Клецу. Серебра в обмен на золото у меня нет, но пусть в память о прошлых сделках расскажет – как держать в квартире кароссокого волкодава и не быть съеденным.

Но пока я опасался оставить Кирах – из-за степняков.

Шатровый городок прожил на прежнем месте дня четыре после моего первого визита. В очередной раз я увидел начисто обглоданное кхарами пространство, навоз, золу от очагов и мусор. Все. Прибирать за собой кочевники не привыкли.

Признаться, велосипедные вояжи в степь утомили. Не, кататься на байке люблю. Но уж очень много времени потеряно.

Их уход дал гарантированную передышку. На сколько недель или месяцев – не знаю. Пока же приказал старейшинам деревень делать вылазки вглубь степи. Присмотра от пограничной реки – мало. Сам же занялся обустройством образцового капиталистического хозяйства. В Белоруссии такие называют «агрогородок» и организуют чуть ли не в каждом сельсовете.

Майское солнце припекало. Крестьяне снова видели меня в поле и на огородах. Часто – голого по пояс. На самом деле, хрымов у меня много. А выработка на пару рабочих рук ничтожная. Средневековье. Вот нагоню самогона и поставлю форты, и не вдоль реки, а глубже в степь. Насколько сможем прокопать каналы для полива. Земля здесь ничейная, но плодородная. Будет «Поднятая целина» как у Михаила Шолохова. Пока еще там просто «Целина», в честь другого великого литератора СССР – Леонида Брежнева[18].

При виде огромных пространств, обещающих сделать мое скромное глейство самым большим и богатым в королевстве, я чувствовал, что внутри меня живет не только Биб. Больше места заняла ненасытная жаба. Та, что вынудила ехать с брентом продавать ему нир и до сих пор не позволяющая остановиться.

Зато Мюи будет чем гордится, когда выйдет, наконец, за меня замуж. И Бобику найдется где побегать.

У рощи Веруна кхары остановились. Стояла теплая июньская ночь. В России декабрь и наверняка – дубак. Я взял одежду потеплее.

– Нил, Лакун! Несите угощение.

Хрымы сняли корзинки с продуктами с телеги, но сами боялись даже шаг ступить к роще. На глея, своего господина, смотрели с ужасом и восхищением, насколько разобрать при свете звезд.

Я потащил вкусняшки в кусты.

– Биб! Зови Создателя.

– Так ночь, опочивает он.

– Ладно…

Корзины я все же расставил. Там пироги с капустой и с грибами. А также очень вкусные с первыми лесными ягодами. Здесь все рано созревает. Читал – в Израиле успевают снять два урожая, когда в России один. Посмотрим, что тут можно.

– С чем пожаловал, внук Ивана?

Сзади гавкнул Бобик, охнули хрымы. Мало того – пришли в логово грозного бога. Так еще сон его потревожили!

– Подношение принес тебе, Верун. Угощайся на здоровье. Прости, что ночью. Не знаю, что на той стороне.

– Эх, люди… Не цените простые радости: сесть на травку, преломить хлеб. Все спешите, толкаетесь. А то и убиваете друг дружку.

Прав он. На сто процентов.

– Верно говоришь, Верун. Но только мой дом – и там. Надо мне кое-что в нем. Да с родителями связаться, узнать – как у них, что. И пусть знают, живой их сын.

Божество сняло тряпицу с первой корзинки и принялось уписывать пирог. Запах жареных грибов и кислой капусты перебил ароматы цветения.

– Гладко говоришь. Ну ладно, проходи. Только помни, никаких животных!

А стоило бы привести жеребца и пяток кобыл. Ну, нет – так нет. Я вернулся к телегам. Трое хрымов и два воина ждали меня, и без ПНВ было заметно – им чертовски неуютно.

– Можете перегнать телеги на ту сторону дороги. Кхаров отпустите пастись. Ждать. Вернусь дня через три.

Знать бы заранее, что так не выйдет…

Я натянул свитер и куртку. Передвинул кобуру с ТТ на пузо. Накинул ремень ППС на шею, взял его наперевес. Нож на поясе. Рембо отдыхает! Хорошо – зеркала нет. А то бы на себя глянул и перепугался.

Чего, собственно, дергаюсь? Ну не станут чавелы держать засаду месяцами. Тем более, совсем не уверены они – я ли стал причиной исчезновения двух их бойцов.

Та-ак. Важно список не забыть. Баки – десять штук по 50-100 литров. Змеевики. Трубы, фитинги. Другие емкости. Термометры, манометры, весы. Рожь – центнера два пока, но лучше три. Дрожжи. Моющие средства. Спиртометр. И еще десяток пунктов. Ежа рожу, пока тачкой перетаскаю от прохода к возам.

Я попрощался с Веруном. Тот сложил в одну корзинку остатки еды и исчез. По прожорливости составит компанию Бобику. Нашел тележку, припаркованную у самого перехода.

Ну… пошли.

– Биб! Вперед на два шага и все осматривай. Люди, странные предметы.

– Какие предметы, хозяин?

– А я знаю? Такие, которых раньше в сарае и в доме не было. В наш с тобой первый поход.

– Ищу.

Ладонь на теплую землю холма. Проход открылся. За ним – стальная дверь. Открываю.

– Биб! Вперед!

– Да, хозяин.

В сарае темнотища – хоть глаз выколи. Мороз такой – будто в морозильную камеру лезу. Серо-белая картинка, которую видит призрак, для меня привычна. Стеллажи, верстак. Аппараты-кормильцы, инструменты. В маленькое окошко пробивается слабый ночной свет.

Что на полу? Капканы, мины? Нет, только пыль.

Делаю шаг, потом второй.

– Какой-то волосок, хозяи…

Подвал тонет в грохоте взрыва.

Исполинская кувалда лупит в голову и в грудь, отбрасывая назад. В лицо, в глаза впиваются тысячи осколков.

Мир исчезает, бросив меня в бездну невыразимой, невыносимой боли.

Потом исчезает и она.

Мрак.