Бремя власти III

Глава 9

«В настоящей трагедии гибнет не герой — гибнет хор»

Иосиф Бродский

Лес держал их в удушливой и болотной хватке. Воздух висел плотной, влажной тряпкой, пропитанной запахом прелых листьев, тины и чего-то кислого, звериного. Мошкара вилась плотными, зудящими тучами, лезла в глаза, нос, уши, за шиворот. Комары размером с горошину впивались в любое открытое место на коже, оставляя зудящие, кровавые бугры. А пиявки… Боги, эти отвратительные, жирные твари! Они цеплялись в руки, сочились из густого болота, цеплялись за сапоги, брюки, заползали под мундиры. Каждый шаг по зыбкой, хлюпающей жиже на дне отнимал силы.

Валерия шла во главе колонны, на ее лице застыла холодная маска беспристрастности. Но она слабо прикрывала адскую усталость и раздражение. Безупречный мундир из темно-синего бархата теперь был испачкан грязью и порван в нескольких местах о колючие ветки. Ее безупречные платиновые волосы, собранные в тугой шишак, выбивались прядями и слипались на висках от пота. Она чувствовала, как по спине струился ручей влаги под тяжелой тканью. Духота стояла невыносимая, воздух словно ватой забивал легкие.

«Тысяча душ, — пронеслось в ее голове, гневно и цинично. — Тысяча лучших!»

Големы громыхали позади, как пьяные медведи. Маги огня мрачно вышагивали вслед за паровыми чудовищами и вдыхали дым с болотными испарениями. Их лица зеленели от тошноты. Ветераны же выглядели бодрее. Но это и неудивительно. Они помнили множество битв и ад Запределья…

«И, возможно, им всем придется умереть тут… — раздраженно рассуждала Орловская. — Ради его гениального плана. Соломон… Генерал Брусилов… Чертов кукольник!»

Она резко отмахнулась от очередного роя мошкары, чувствуя, как капли пота смешиваются с кровью от расчесанных укусов на шее. Рядом пошатнулся молодой лейтенант, его лицо было покрыто красной сыпью. Валерия молча схватила его за локоть, не давая парню упасть в трясину. В ее ледяных глазах не было сочувствия — только приказ: «Держись и не останавливайся!»

Их путь длился несколько суток. Несколько проклятых дней пути сквозь непролазные чащобы, по колено в черной, вонючей жиже болот, под непрерывный аккомпанемент гнуса и проклятий солдат!

Периодически они натыкались на разведдозоры ЛИР. В основном их штат был укомплектован жалкими и плохо экипированными парнишками. И это было только на руку Орловской. Если бы мятежники выставили в разведку опытных бойцов, ее отряду пришлось бы несладко. А так… Юных и рьяных фанатиков революции устраняли быстро и беззвучно: щелчок криомагии — и человек замерзал на месте, а точные выстрелы из револьверов с глушителями быстро завершали его жизненный путь. По приказу генерала пленных не брали вовсе.

Было ли это жестокостью? Безусловно! Но время было роскошью, а скрытность — вопросом жизни и смерти тысячи человек.

И вот, наконец, лес начал редеть. Сквозь чащу проглянуло не серое небо, а зарево — тусклое, зловещее, но не природное. Запах болота и гнили стал смешиваться с другим — гарью, порохом, металлом. Москва. Они были в десяти километрах от нее. В тылу мятежников.

Валерия подняла руку. Колонна замерла. Грохот паровых големов стих. Только тяжелое дыхание людей, жужжание насекомых и далекий, приглушенный гул города нарушали тишину. Она окинула взглядом своих людей. Изможденные лица, грязные мундиры, пустые глаза. Но дисциплина держалась. Благодаря ее воле. И его имени — имени «Брусилова», которое он так эффективно использовал.

Она сняла с шеи переговорный амулет — холодный кусок черного обсидиана, испещренный рунами. Сжала его в ладони, вливая в него крохи своей силы. Камень замигал тусклым синим светом.

— Генерал, прием! Орёл-1 на точке Альфа. Повторяю, Орёл-1 на точке Альфа! — ее голос хрипел от усталости, но оставался твердым.

На другом конце «провода» какое-то время никто не отвечал. А затем грянул голос, который заставил ее непроизвольно выпрямиться, несмотря на усталость. Низкий, спокойный, с той самой неуловимой интонацией, которая отличала его от настоящего Брусилова. Соломон.

— Орёл-1, штаб на связи. Подтверждаю точку Альфа. Отлично проделали путь. Статус сил?

— Без потерь. Люди измотаны, но боеспособны. Големы в порядке. Маги… — девушка окинула взглядом группу чахлых, зеленых огневиков. — Маги готовы. Скрытность соблюдена. Противник не знает, что мы здесь.

— Хорошо. Тогда готовьтесь к этапу «Призыва». Магический ритуал начнете строго по моему сигналу. Ориентировочно — завтра утром. Держите амулет при себе. И, Валерия… — в голосе Соломона на мгновение прозвучало что-то… почти человеческое. Нотки теплого уважения и признания. — Вы справились блестяще. Нетронутые жизни этой тысячи — целиком ваша заслуга!

Связь прервалась. Валерия опустила амулет, ощущая странное тепло в груди, вопреки ледяному контролю, который она всегда держала над чувствами.

«Эмоции мешают делу», — сурово напомнила она себе. Но проклятия в адрес «Брусилова» как-то сами собой утихли, сменившись холодной решимостью.

Она повернулась к замершим в ожидании офицерам и мастерам магии. Ее голос, усиленный легким морозным резонансом, прозвучал четко, срезая остатки усталости:

— Всем внимание! Мы на месте. Всем залечь на дно! Полная тишина и маскировка! Големоводы — заглушить котлы до минимума! Маги огня — ко мне! Готовимся к ритуалу по схеме «Призыв Феникса». Никто не высовывается, никто не шумит! Любое нарушение скрытности — расстрел на месте! К оружию и к гримуарам, господа!

Ее ледяные глаза окинули позицию. Тысяча теней растворилась в зелени и болотных испарениях, готовясь выпустить ад, который им приказал принести этот загадочный, страшный и невероятно эффективный человек в маске генерала. Ад, направленный на Москву.

Небольшой участок Кировского района Петербурга дышал запустением. Когда-то здесь кипела жизнь фабрик и доков, теперь же царили разбитые окна, облупившаяся штукатурка и запах нищеты, смешанный с речной сыростью. Выбранное Юсуповым здание — бывший склад льняной мануфактуры — возвышалось мрачным, почерневшим от времени и копоти монстром. Его окна были забиты досками, огромные чугунные двери скрипели на ржавых петлях.

Внутри царил полумрак, прорезаемый лучами пыльного света, пробивавшимися сквозь щели в крыше. Воздух был густым от пыли, плесени и страха. В центре огромного, пустого зала, на полу, выложенном из грубо отесанных гранитных плит, была вычерчена гигантская, сложнейшая пентаграмма. Ее линии сияли свежей, липкой кровью, еще не успевшей впитаться в камень. По углам пентаграммы горели жаровни с углями, в которых тлели странные вещества — сера, соли тяжелых металлов, высушенные органы существ Запределья, источавшие сладковато-гнилостный запах Скверны.

Внутри круга, за пределами пентаграммы, сбившись в жалкую, дрожащую кучку, стояли человек тридцать. Бездомные. Оборванцы, старики с пустыми глазами, падшие женщины и просто пьяный сброд. Их согнали сюда люди Юсупова — наемные головорезы из криминальных трущоб, лица которых скрывали темные балаклавы. Страх витал над ними плотной, осязаемой пеленой. Жертвы плакали, шептали молитвы, тупо смотрели перед собой.

Алексей Юсупов стоял на импровизированном возвышении из ящиков у края пентаграммы. Его аскетичное, изрезанное морщинами лицо было спокойно, почти отрешенно. Карие глаза, лишенные тепла, скользили по жертвам, как энтомолог — по коллекции насекомых. На нем плотно сидел черный фрак, безукоризненно чистый, резко контрастирующий с грязью и кровью вокруг. В руках мужчина держал древний фолиант с черной кожаной обложкой. Его тонкие, изрезанные ритуальными шрамами пальцы перелистывали страницы, испещренные кошмарными глифами Скверны.

— Начинаем! — резко бросил он, и его голос проскрипел, как ржавые петли ворот, ведущих в склеп. Этот звук тревогой разнесся по залу, заглушая редкие всхлипы.

Князь принялся за чтение. Слова были нечеловеческими, гортанными, режущими слух. Каждый слог отдавался болью в висках, заставлял кровь стыть в жилах. Воздух в зале сгустился, стал вязким, тяжелым для дыхания. Свежая кровь на пентаграмме закипела, пузырясь и шипя. Жаровни вспыхнули ярко-зеленым пламенем.

По сигналу Юсупова головорезы в масках схватили первую жертву — тощего старика — и бросили его в центр пентаграммы, прямо на пересечение линий. Юсупов не прервал чтения. Он лишь махнул рукой. Из книги вырвался сгусток черного пламени, ударил в старика. Тот даже не успел вскрикнуть — его тело обратилось в пепел за мгновение, а душа — в клубящийся визжащий сгусток темной энергии, втянутый в пентаграмму.

Многие бы ринулись бежать сломя голову после увиденного, но собранные на заклание люди были парализованы его магией.

Так началась бойня. Жертв бросали одну за другой. Пожилых мужчин, молодых женщин. Юсупов методично уничтожал их силой книги или направляемыми лучами энергии, вырывавшимися из его жестов. Каждая смерть подпитывала пентаграмму, заставляя ее сиять все ярче, пульсировать багровым светом. Запах крови, гари и Скверны стал невыносимым. Бездомные метались, пытались ослабить путы заклинания. Некоторым даже удавалось сделать несколько шагов, но их тут же сбивали с ног и бросали в центр круга. Их крики сливались в один жуткий хор отчаяния.

Но крови «неверных» было недостаточно. Юсупов взглянул на своих головорезов. В их глазах читался ужас, но и ожидание оплаты. Они не понимали истинной цены ритуала.

— Верность… всегда требует жертвы. — прошептал Юсупов, и в его голосе впервые прозвучала какая-то странная нотка холодного, научного удовлетворения. Он поднял руку, не прерывая чтения. Книга в его другой руке вспыхнула.

Трое ближайших головорезов взвыли. Их тела вспыхнули изнутри черно-багровым пламенем. Они горели, как факелы, испуская нечеловеческие вопли, пока не превратились в груды обугленного мяса и костей. Их души, вырванные агонией и силой ритуала, рванули к пентаграмме. Остальные наемники в ужасе отпрянули, осознав проклятое предательство. Они открыли стрельбу, но все пули зависли в воздухе, в сантиметре от Юсупова. Затем патроны сжались и расплющенными упали на пол. Князь лишь холодно усмехнулся и ускорил чтение.

Последние жертвы были сожжены единым взмахом его руки. Их крики оборвались. В центре зала, где была пентаграмма, пространство начало сворачиваться. Камень пола треснул с оглушительным грохотом. Воздух завыл, как раненый зверь. Из трещины, расширяющейся с невероятной скоростью, повалил черный, маслянистый дым, исторгающий холод, от которого стыла кровь в жилах.

— Рррррррваааааааааасссссссс!

Звук рвущейся реальности оглушил все. Гигантский портал класса «D» — «Эпидемия Безмолвия» — разверзся во всю высоту склада. Он был похож на кроваво-черную рану в самой ткани мира, окаймленную пульсирующими багровыми жилами энергии. Сквозь него уже прорывались тени — огромные, многосоставные, с клешнями и щупальцами. Архидемоны. Пожиратели Душ. Эфирные чудища, чьи формы не поддавались описанию.

Здание не выдержало. Стены сложились, как карточный домик. Крыша рухнула внутрь, погребая под обломками остатки головорезов и пепел жертв. Облако пыли и дыма взметнулось в небо.

Алексей Юсупов, активировав магический щит и использовав заклинание ветра, вспорхнул на соседнее здание. Он остановился на безопасном расстоянии, наблюдая за рождением ада, который он создал. Его черный фрак был покрыт серой пылью, но лицо оставалось спокойным. В карих глазах горел холодный, фанатичный огонь.

— Жертвы необходимы, — прошептал он в грохот разрушения и демонических воплей. — Ради познания. Ради формулы. Ради спасения человечества от грядущей Тьмы. Его тело… его сила… станут ключом. — Он повернулся и зашагал по крыше прочь, в сторону своего убежища, оставляя за спиной эпицентр надвигающейся на Петербург катастрофы.

Усмешка, тонкая и безжалостная, тронула его губы. Ловушка для Солнца была поставлена.

Степан Песец наслаждался редким моментом мирной жизни. Солнце, пусть и бледное, питерское, пригревало спину. Воздух на Торговых рядах у Невского был наполнен гулом голосов, звоном монет, запахами свежего хлеба, копченой рыбы и дорогих духов.

Он шел неспешно, его массивная фигура в дорогом, хоть и слегка эксцентричном кафтане (бордовый бархат, золотое шитье) вызывала уважительные взгляды и быстрые поклоны торговцев.

По бокам, держась за его огромные руки, семенили его дочки — Настюша, шестнадцати лет, с косичками и малиновыми бантами, и Катенька, того же возраста, с новой книгой в обнимку. Их щебетанье о новых платьях и сладостях было для него лучшей музыкой.

Рядом, чуть позади, шла Маруся, его «жена», стройная, изящная женщина с добрыми, усталыми глазами и теплой улыбкой. Она несла корзинку с покупками. Он ловил ее взгляд, и в его единственном глазу, живом угле под черной повязкой, светилось глубинное, тихое счастье. Вот оно. Ради этого и стоит горбатиться и нарушать закон! Ради таких вот улыбок, ради этой обычной, человеческой жизни под солнцем!

Но именно в этот миг все изменилось.

Сначала последовал неестественный страшный звук. Не грохот взрыва — нет… Это был звук рвущегося полотна реальности. Глухой, протяжный, леденящий душу скрежет, шедший не с улицы, а из самой «основы вещей». Он прокатился по мостовой, заставив вибрировать витрины, остановив людей на месте. Песец мгновенно насторожился, его разбойничье чутье, притупленное бытом, взвыло тревогой. Он инстинктивно притянул дочерей ближе к себе.

Потом рванула волна: реальность зарябила, как водная гладь, потревоженная камнем. Она прошла сквозь все, как ледяной ветер сквозь марлю. Воздух над кварталом в районе Кировского завода — в паре верст отсюда — заколебался. Заструился, как вода. И окрасился в багрово-черный цвет. Гигантский столб этого искаженного марева взметнулся в небо, увенчанный клубящимися черными тучами, которых не было минуту назад.

— Пап?… — испуганно пискнула Настюша.

Песец не успел ответить. Земля под ногами дрогнула. Не сильно, но ощутимо. Где-то вдалеке, в направлении марева, рухнуло здание — послышался глухой удар, потом — крики. А потом… потом понеслось…

Сначала в ноздри ударил запах. Вонь гниющего мяса… Знакомая до тошноты любому охотнику. Запах Скверны. Концентрированной, неразбавленной, как из свежего портала класса «С» или выше. Он накрыл Торговые ряды, перебив все другие запахи.

Затем крики стали звучать громче и тревожнее. Они были хорошо разбавлены чистым, животным ужасом. Люди замерли, уставившись на восток. Песец повернул голову.

По улице, ведущей от эпицентра марева, покатилась стена искаженной реальности. Брусчатка поднималась волнами, как океан в шторм. Деревья скручивались в немыслимые спирали, их кора лопалась, обнажая черную, дымящуюся сердцевину. Каменные фасады зданий плавились, как воск, стекая вниз черными потоками. Воздух дрожал красноватой дымкой, в которой мелькали тени — слишком быстрые, слишком «неправильные».

— Маруся! Держи девчонок! К дому! Бегом! — рявкнул Песец, срываясь с места. Его голос, привыкший командовать в кабацких драках и на ночных стрелках, перекрыл панику. Он рванул к жене, толкая оцепеневших людей. Маруся, бледная как смерть, но собранная, схватила Катеньку за руку, крепче ухватила Настюшу.

— Степа…

— Не оглядывайтесь! Бегите! В Берлогу!– он буквально подтолкнул их в сторону своего укрепленного кабака, который находился в двух кварталах отсюда. Затем мужчина развернулся, выхватывая из-под кафтана массивный револьвер с рукоятью из черного дерева. Его единственный глаз лихорадочно сканировал нарастающий хаос.

— Портал. Класс «D» или выше. В черте города. Боже… Как это могло случиться⁈

Стена искажения продолжала катиться по улице, пожирая все на своем пути. Люди, накрытые ею, не умирали сразу. Они мутировали. Кости ломались и выпирали наружу под кожей, конечности удлинялись в чудовищные ходули, рты разрывались до ушей, заполняясь щупальцами или иглами. Они начинали визжать нечеловеческими голосами и бросаться на еще не затронутых безумием людей, разрывая их когтями и зубами. А из самой сердцевины багрового марева вырывались настоящие демоны. Архидемоны, похожие на гигантских, хитиновых скорпионов с человеческими лицами на брюшках. Пожиратели Душ — бестелесные тени с горящими глазницами, высасывающие жизнь одним прикосновением. Существа из кошмаров, чьи формы пульсировали и менялись, не подчиняясь законам физики.

Ад пришел в родной Питер. Торговые ряды превратились в бойню. Кровь захлестала фонтанами по стенам плавящихся лавок. Крики ужаса смешались с демоническими воплями и треском ломающихся зданий. Люди метались, давили друг друга, пытаясь бежать. Некоторые в отчаянии пытались стрелять в чудовищ, но пули либо не брали их, либо проходили сквозь.

Песец, прижавшись спиной к углу каменного здания, отстреливался. Его пистолет грохотал, посылая тяжелые пули в ближайших мутантов. Один, с головой, превратившейся в шар из щупалец, рухнул. Другой, с клешнями вместо рук, отпрянул, истекая черной слизью. Но их было слишком много. Ад катился прямо на него.

— Степан! Помоги!

Ледяной ужас пронзил Песца. Это был голос Маруси. Он, отстреливаясь на бегу. рванул в сторону, откуда донесся крик. Он увидел их. Маруся, прижимающая к себе Катеньку, пыталась удержать Настюшу, которую мутант — бывший грузчик, теперь трехметровый урод с костяными шипами на спине — схватил за руку и тянул к себе. Маруся била тварь корзинкой по руке, кричала. Катенька ревела.

— Отдай ее, тварь! — заревел Песец, вскидывая револьвер. Бахнул выстрел. Пуля ударила мутанту в плечо, отколов кусок костяного нароста. Тот взревел, разжал клешню, но тут же рванулся на Марусю, подняв другую клешню, увенчанную костяным лезвием.

Все произошло за долю секунды. Песец выстрелил снова, но было поздно. Костяное лезвие с легкостью пронзило дорогой кафтан Маруси, вошло глубоко в бок. Ее глаза широко распахнулись от шока и невероятной боли. Она не закричала. Лишь ахнула, оттолкнув Настеньку в сторону. Кровь хлынула из раны.

— Мама! — хором завопили обе девочки.

Песец увидел красное пятно. Всепоглощающая, слепая ярость, смешанная с ледяным ужасом утраты, рванула виски. Он бросился вперед, забыв про револьвер, забыв про все. Его огромный кулак, привыкший крушить двери и челюсти, со всей силы врезал мутанту в голову. Кость хрустнула. Тварь рухнула. Песец подхватил падающую Марусю. Ее лицо было белым, губы — синими. Она смотрела на него, пытаясь что-то сказать, но изо рта хлынула алая пена. Ее глаза закатились.

— Нет! Держись, родная! — захрипел Песец, прижимая ее к себе, чувствуя, как жизнь уходит из ее тела. Горе, острое, как нож, пронзило его. Его скала. Его опора. Его Маруся…

— СТЕПАН! ДЕВЧОНКИ!

Знакомый сиплый голос вырвал его из мгновенного ступора. Песец поднял голову. Сквозь дым, кровь и бегущих в панике людей к нему пробивались трое. Васька «Кулак», его артефактная металло-деревянная рука с грохотом отшвыривала в сторону обезумевшего мутанта. Вадим Петрович щеголял в своем лиловом бархатном сюртуке. Правда, он теперь был порван и залит кровью. Мужчина стрелял из длинноствольного револьвера в летящего пожирателя душ. А рядом с ним, как тень, мелькал Мухтарыч, его желтые глаза горели адским светом, а короткие клинки оставляли кровавые росчерки на глотках мелких демонюг, пытавшихся направиться к его девочкам.

— Мужики! — хрипло крикнул Песец, чувствуя, как слезы смешиваются с грязью и потом на его лице. От горя и запоздалого спасения. — Жену… Марусю…

— Видим! — рявкнул Васька, подбегая. Его лицо было искажено яростью и болью. Он одним движением здоровой руки подхватил ревущую Катеньку на плечо. Вадим схватил Настюшу. Мухтарыч встал рядом с обнаженными клинками в руках. Его хищный нос вздрагивал, улавливая новые угрозы в воющем хаосе.

— Не время горевать, Степан! — крикнул Вадим, его голос был жестким, как сталь. — Весь Питер — в аду! Надо спасать тех, кого еще можно! Нужно отвести девчонок в укрытие!

Песец посмотрел на мертвое лицо жены, на перекошенные от ужаса лица дочерей в руках его новых приятелей. Ярость, холодная и всепоглощающая, сменила горе. Он аккуратно положил тело Маруси на землю, снял с руки массивное обручальное кольцо с черным камнем и сунул его в карман. Потом поднял свой револьвер.

— Да. Спасать. А потом… выжечь всю эту заразу. И разорвать гадов. В клочья. — Его единственный глаз горел обещанием мести, страшнее любой демонической тени. Он шагнул вперед, к своим союзникам, к своим дочерям, в самое пекло разверзшегося над Петербургом ада. Город горел. Реки крови стекали по Невскому проспекту. А демонический вой сливался с криками ужаса умирающего города.