Бремя власти III

Глава 6

«Государь не должен иметь ни других помыслов, ни других забот, ни другого дела, кроме войны, военных установлений и военной науки, ибо война есть единственная обязанность, которую правитель не может возложить на другого.»

Никколо Макиавелли

Перед глазами стояла тьма… густая и вязкая, пропитанная запахами сырости, плесени и человеческого отчаяния… она обволакивала.

Игорь сидел на холодном бетонном полу подземного бункера, вбитого где-то в подмосковных лесах. Он находился глубже корней вековых дубов. Запястья мужчины горели под грубыми антимагическими ремнями.

Когда-то его золотая пуля, символ высшего ранга охотника, вызывала трепет у демонов княжеского уровня. А теперь… Теперь он был пленником тех, кого считал соратниками в борьбе за «светлое будущее».

Дверь скрипнула, впуская слабый луч света из коридора. Вошли двое надзирателей. Не солдаты, а чокнутые фанатики. Их глаза блестели нездоровым предвкушением и лихорадочной ненавистью ко всему, что не укладывалось в их убогую картину жизни. Один, тощий, нес ведро. Его лицо напоминало крысиную морду: такие же редкие и длинные усы, красный нос, большие передние зубы. Другой, крепкий и коренастый, держал пустой стакан. Его жирное брюхо вываливалось из-под ремня. Он больше походил на провинциального мясника, чем на революционера.

— Пить хочешь, предатель? — сипло спросил «Крыс», пнув Игоря сапогом в ребро. Боль пронзила бок, но охотник лишь стиснул зубы, не издав ни звука.

— Воды… — хрипло выдавил он. В горле пересохло до боли, язык казался куском наждака.

«Мясник» громко рассмеялся, опустил стакан в ведро и с хлюпающим звуком вытащил его полным мутной, желтоватой жидкости. Знакомый, тошнотворный запах ударил в ноздри.

— Вот твоя вода, Железный Ветер! — «Мясник» презрительно протянул стакан чуть ли не к самым губам пленника. — Пей, герой! Освежись перед тем, как палач вытрясет из тебя всю информацию! Поговаривают, он любит начинать с яиц! Ты послужишь хорошим примером для всех, кто задумает предать Республику!

Ненависть. Она полыхнула в Игоре красными углями. Она выжгла остатки сомнений, стыда, жалости. Он посмотрел на этих уродов, на их тупые, озверевшие лица, на стакан с их отходами, и увидел перед собой не людей, а нечто худшее… Даже в князьях Бездны чести было больше! Демоны убивали по своей природе, им было чуждо человеческое бытие… Эти же… творили зло с именем «свобода» на устах, с верой в свою праведность. И вот за таких ублюдков он всю жизнь проливал кровь? Защищал города, закрывал порталы, терял друзей? Мысль билась, как птица в клетке, полная ярости и горького осознания собственной слепоты. Надо было их всех перерезать тогда, на сходках, когда они еще только бредили своими республиками! Когда он еще мог… Некоторые люди — это чистое зло, которое может быть оправдано лишь пулей в лоб!

— Неблагодарная сволочь! — прошипел «Крыса», видя, что Игорь не шевелится. — Ты думал, твоя золотая пуля даст тебе право предать дело народа? Выбрать сторону этого коронованного урода, этого демона в человечьем обличье? Ты — гниль! Такая же, как и он!

Они плюнули почти одновременно. Густые плевки шлепнулись на грудь Игоря, рядом со следами старой, запекшейся крови. Стражники развернулись и ушли, хлопнув дверью. Стакан с мочой опрокинулся, зловонная лужа растеклась по бетону рядом с его ногами.

Игорь закрыл глаза. Он не чувствовал холода, голода, боли в ребрах. Он чувствовал только всепоглощающую, ледяную ярость. И желание выжить. Чтобы отплатить бывшим союзникам.

Охотник забился в дальний угол и попытался уснуть. Ведь сон был единственным лекарством от всего: от реальности, от слабости, от паршивых мыслей… И ему это почти удалось, как вдруг тишину подземелья разорвал грохот, от которого содрогнулись стены. Где-то сверху, очень близко. Звук был знакомым — взрыв направленного действия, разрывающий броню или укрепленную дверь. С потолка посыпалась штукатурка, пыль заволокла воздух серой пеленой. Игорь инстинктивно вжался в стену, натягивая ремни на руках.

Откуда-то сверху послышались крики, а затем — вопли ужаса и боли. Лязгнул металл. Резкие, сухие хлопки выстрелов, перекрываемые каким-то шипящим, свистящим звуком, отбивали незатейливый хаотичный ритм. Как будто кто-то кромсал лист железа раскаленными прутьями. Начался бой. Яростный и беспощадный.

Через минуту Игорь услышал шаги за дверью. Быстрые и уверенные. Не тяжелый топот стражников. Замок снаружи щелкнул, заскрипел. Дверь распахнулась, ворвавшись в камеру вместе с клубами дыма и запахом гари.

В проеме появилась та, кого он меньше всего ожидал тут встретить. Людмила Прекрасная. Казалось, сама ярость и грация материализовались в человеческом облике. Каштановые волосы, выбившиеся из-под строгого хвоста, обрамляли лицо с высокими скулами и хищно суженными зелеными глазами цвета таежного леса. На ней была практичная, но безупречно сидящая кожаная куртка охотника, на груди девушки гордо блестела золотая пуля — она тускло сияла в полумраке. Она была безоружна, но ее сжатые миниатюрные кулачки пламенели — от них исходило марево жара и тянулись тонкие струйки дыма. За ее спиной маячили силуэты еще троих охотников, их лица были напряжены, оружие держали наготове, взгляды метались по коридору.

Людмила окинула Игоря одним брезгливым взглядом — с ног до головы, задержавшись на перепачканной груди и опрокинутом стакане. Ее губы тронула ледяная усмешка.

— Ну, Железный Ветер, — ее голос звенел, как обнаженная сталь, — великий охотник, укротитель порталов… И как тебя, такого грозного, умудрились повязать и запихать в конуру какие-то жалкие, мятежные щенки, смердящие мочой и тупостью? Не слишком ли ты заигрался в свою революционную романтику?

Игорь огрызнулся, едва разжимая стиснутые челюсти. Его голос был хриплым, но ярость придавала ему сил:

— Заткнись, Людка. Или хочешь, чтобы я поблагодарил тебя поклоном? Помоги разрезать ремни.

Она фыркнула, но ее пальцы мелькнули, оставляя в воздухе короткий светящийся след: охотница перерезала кожаные ремни у запястий Игоря магическим лезвием жара. Он вдохнул полной грудью, почувствовав прилив крови в онемевшие руки. Боль в ребрах вспыхнула с новой силой.

— Спасибо, — проворчал мужчина, вставая и спотыкаясь от слабости. Зеленые глаза Людмилы смягчились на долю секунды, но тут же вновь стали жесткими.

— О благодарностях поговорим потом. Если выживешь. Ты влез в политику, Игорь. В самую гущу дерьма. А политика, как известно, грязное дело. Она всегда находит способ вывалять тебя с головой. Не надо было лезть. Охотники должны охотиться. На демонов. — Она резко кивнула на дверь. — Пошли. Надолго мы здесь не задержимся.

Игорь шагнул к дверям. Мимоходом он поднял опрокинутый стакан. Не глядя на растерянные лица охотников Людмилы, он медленно, демонстративно опорожнил свой мочевой пузырь прямо на трупы двух стражников, валявшихся в лужах крови в коридоре. Зловонная струя хлестко ударила по безжизненным лицам «Крысы» и «Мясника».

— Вот и вся моя благодарность революции, — процедил он сквозь зубы, разбивая о стену пустой стакан. — Идем.

Людмила брезгливо поморщилась, но ничего не сказала. Ее отряд рванул вперед по дымному коридору. Игорь, превозмогая боль и слабость, последовал за ними, чувствуя, как ярость и жажда мести дают ему силы, которых не было минуту назад. Прорыв из кишащего мятежниками лагеря был кровавым и быстрым. Охотники Людмилы работали слаженно и смертоносно. Игорь, подхватив клинок у павшего врага, рубил рядом, целиком отдаваясь знакомой ярости боя. Каждый удар — по тупой морде фанатика, по кричащему рту, изрыгающему лозунги «свободы» — был шагом к очищению. Они вырвались на холодный, предрассветный воздух, оставив за спиной хаос и пламя бункера. Лес принял их в свое темное лоно.

Дирижабль со скромным названием «Казачок» плыл над бескрайними лесами и болотами, направляясь прямиком к Валдаю. Снизу тянуло запахом хвои и нагретой в лучах солнца листвы. Я стоял на верхней палубе, у самого носа. Ветер трепал мои темные волосы, бил в лицо холодными струями. На далекой линии горизонта уже алела предрассветная полоса.

Перед отъездом из Петербурга я успел провести короткий инструктаж с нужными людьми. Песцу и ядру клана я передал четкие инструкции: охранять периметр вокруг Зимнего, патрулировать ключевые точки города, особенно магические академии и заводы. И главное — распространять слухи. В кабаках, на рынках, в портовых тавернах. Слухи о том, что Император — не демон и не слабак, а сильный правитель, который отменил губительные указы Меньшиковой, который лично выступил с Манифестом и обещает покончить с голодом и несправедливостью. Который борется с настоящим врагом — Скверной и мятежниками, сеющими хаос. «Император — молодец!» — эта простая фраза должна была стать вирусом, противоядием от пропаганды ЛИР.

Рядом со мной, в двух шагах, опершись на леер, стояла Орловская. Она смотрела вниз, на проплывающие под дирижаблем леса, и ее профиль казался мне напряженным и жестким. Синяя и практичная форма капитана особого ведомства сидела на ней как влитая. Серебряная пуля на ее груди холодно поблескивала. Рябоволов прикомандировал девушку ко мне «для подстраховки», ссылаясь на ее неплохие боевые навыки, о которых я знал не понаслышке.

Другие люди Тайного Отдела сновали по палубе и видели лишь это. Они не знали, кто стоял рядом с их капитаном. Валерия делала вид, что мы были едва знакомы. Ее хладнокровие было почти идеальным. Почти.

Я не повернул головы в ее сторону… Мой голос прозвучал тихо, но четко, разрывая шум ветра и гудение магических двигателей:

— Ты же понимаешь, что не сможешь вечно делать вид, будто тебе плевать на меня? Что я — просто еще один охотник, пусть и глава клана? Для дела, которое нас ждет, такая игра чревата. Микросекунда недоверия, сомнения в бою… и все. Ты знаешь, что стоит на кону.

Орловская вздрогнула почти незаметно. Она не сразу ответила, продолжая смотреть вниз.

— А что я должна делать, Соломон? — ее голос был ровным, но в нем слышалась стальная струна. — Обниматься? Целоваться на палубе у всех на виду? Или просто признаться всем, что я знаю, кто ты на самом деле? Я думаю, отстраненность — лучший вариант. Для всех. Для дела. Для… тебя.

Я наконец повернулся к ней. Мои глаза, скрытые маскировкой под серые, смотрели прямо, пронзительно.

— Я приказываю тебе ответить. Откровенно. Что ты думаешь обо мне? О том поцелуе в подсобке? — мой тон был спокоен, но я добавил в него капельку непререкаемой власти.

Орловская резко повернула голову, ее ледяные глаза вспыхнули гневом.

— Приказываешь? — она прошипела. — Интересно. Теперь ты приказываешь не как глава клана, а как Император? Прямо здесь, на палубе дирижабля?

Я не сдержался и усмехнулся:

— Получается, так. Я — Император. И я приказываю капитану Орловской ответить на вопрос.

Она замерла. Гнев сменился чем-то другим — замешательством, обидой, борьбой. Она сжала леер так, что костяшки пальцев побелели. Губы ее задрожали, она будто с трудом выталкивала слова:

— Я… не хотела целовать Императора. И не знала… не знала точно, хотела ли я целовать Соломона Козлова. Просто… это был внезапный порыв. Глупость. Все вокруг — Вадим, Васька, даже Иван Петрович с его вечным скепсисом — говорили мне, что я… что я влюблена в тебя. Вот я и… решила проверить. Раз и навсегда. Такой вот эксперимент!

— Ну и? — спросил я тихо. — Проверила. Какой вердикт?

Она отвела взгляд, снова уставившись в проплывающие леса.

— Я… еще не разобралась до конца. — голос девушки дрогнул. — Это сложно. Ты… сложный. Два в одном. Герой и преступник… Безвольная марионетка и самовластный правитель… Тот, кто играет в опасные игры с Рябоволовым. Кто… — Она оборвала себя, резко вдохнув. — Я еще не разобралась. Не знаю, какой ты на самом деле.

Я смотрел на нее несколько мгновений. Потом кивнул. Мне все было понятно.

— Спасибо за искренность, Валерия. Искренность сейчас дорогого стоит. — я сделал шаг ближе. — Но хватит избегать меня. Физически или вот так, за ледяной стеной. Это сейчас не имеет смысла. Ты сама призналась, что даже не знаешь, что чувствуешь ко мне. Может, это действительно что-то большее. А может, просто восхищение силой и харизмой Соломона Козлова. Разберись. Но делай это, не убегая. Потому что сейчас, на Валдае, мне нужен рядом верный и сильный человек. Тот, кто не дрогнет в любой ситуации. Кто прикроет спину, случись чего. Неважно, что ты там чувствуешь или не чувствуешь. Мне нужна твоя сила. Твоя преданность Империи. Твои пули.

Она встретила мой взгляд. В ее глазах бушевала буря: гнев, смущение, страх, и упрямая решимость.

— В этом ты можешь не сомневаться, — сказала она твердо. — Всегда. Император или Соломон — Империя превыше всего!

— Хорошо, — кивнул я. — Тогда…

Я не договорил. Вместо этого я сделал еще один шаг, молниеносно схватил ее за руку выше локтя и резко притянул к себе. Девушка не успела даже вскрикнуть от неожиданности. Мои губы нашли ее, и мы соприкоснулись в страстном поцелуе: властно и требовательно, без намека на нежность. Поцелуй получился коротким, но горячим, как жерло вулкана. Я почувствовал, как она замерла, как ее тело напряглось. Я знал… она ощутила, как мое сердце бешено забилось под ее ладонью.

Затем я отпустил ее так же резко, как и схватил. Орловская отшатнулась, будто обожженная. Ее глаза были огромными, полными шока, ярости и… растерянности. Губы ее слегка приоткрылись.

— Что… что ты делаешь⁈ — вырвалось у нее хриплым шепотом.

Я горько усмехнулся. Наверное, в этой усмешке она увидела что-то хищное, древнее и бесконечно уставшее.

— Тоже хотел кое-что проверить, капитан, — сказал я. — Теперь ты можешь быть свободна от меня. Пока что…

Блондинка смотрела на меня несколько секунд, она прерывисто дышала. Потом ее лицо исказила гримаса чистейшей злобы. Она сделала резкий, отточенный, но нарочито-преувеличенный реверанс, полный язвительного презрения.

— Как скажете, Ваше Высочество, — прошипела она, растягивая титул. Охотница резко развернулась и зашагала прочь по палубе, спина ее была неестественно прямой, а плечи напряжены до предела.

Я остался один. Ветер теперь казался мне холоднее. Я еще пару мгновений глядел на удаляющуюся спину Орловской, а затем вновь повернулся лицом к ветру и алеющему горизонту. Губы все еще чувствовали прикосновение — теплое, отчаянное, полное внутренней бури. И невольно память подбросила другой поцелуй. С Анной. Ее губы, холодные от яда и ненависти, ее отчаянная попытка высосать яд, ее глаза, полные ужаса и… чего-то еще. Непримиримой вражды и странного, нежеланного влечения.

От них обеих веяло пожаром… Пожаром ненависти. Анна ненавидела меня за Глеба, за украденную жизнь, за вынужденную роль невесты. Валерия… ненавидела за силу, за манипуляции, за этот проклятый поцелуй-эксперимент и за только что случившееся. Но в этом пожаре, в самой его сердцевине, вылетали искорки чего-то иного. Искорки влечения, интереса, азарта перед опасностью, которую я, возможно, олицетворял. Сладкий яд, который они не хотели, но не могли не попробовать.

Я закрыл глаза. Тысячелетия. Океан времени, через который я прошел. Сколько таких искорок видели мои глаза? Сколько пожаров чувств — от чистого пламени первой любви до тлеющих углей страсти и горького пепла потерь — опалило мою душу? Я пережил стольких… Женщин, друзей, детей. Мысль о них до сих пор острой болью отзывалась где-то в глубине души. Сердце разбивалось не раз и не два. Оно знало все оттенки боли, которые может причинить любовь. Она мешала. Она отвлекала. Она делала уязвимым того, кто должен был быть непоколебим. Она приносила страдания.

И все же… — я прикоснулся пальцами к своим губам, еще хранившим отзвук поцелуя Валерии. Все же она никогда не надоедала. Эта странная, иррациональная сила. Эта способность заставить древнее сердце биться чаще, по-иному, не как механизм власти, а как живую плоть. Этот сладкий, опьяняющий яд, за которым всегда следовало горькое послевкусие страдания или разочарования, но который всегда манил снова. Сладкий яд… Все такой же желанный. Все такой же опасный.

Но от мыслей меня отвлекло холодное золото Кольца. Оно нагрелось и едва заметно дрогнуло. Знакомое ощущение связи потянулось к сознанию. Мак открыла канал.

— Господин? Николка тут… ну, очень нервничает. Говорит, срочно! — мысленный голосок джинна звучал взволнованно, без обычного озорства.

Я внутренне вздохнул, отсекая личные мысли и коснулся Кольца, открывая канал полностью. В моем сознании возник образ Николая, сидящего за императорским столом в Зимнем. Лицо Соболева-младшего светилось мертвенной бледностью, а глаза были широко раскрыты от паники.

— Соломон! — мысль Николая ворвалась резко и громко. — Кошмар! Рыльский… Лев Павлович… Он застрелился! В своих покоях! И Анна… Анна сбежала! Нашли записку няне… Она ушла! Куда — неизвестно! Что мне делать⁈ Я… я не знаю! Я пытался связаться с Рябоволовым, но его пока нет во дворце!

Эти вести ударили по мне тяжелой дубиной. Рыльский… сильный, верный, пусть и сломленный, но все же — Лев Империи. Он меня удивил… А Анна… исчезла в ночи, сбежала от меня и от всего этого жестокого фарса судьбы. Теперь она была в большой опасности.

Я мысленно сжался, мгновенно анализируя риски и последствия. Мой голос в канале связи прозвучал ледяной властью, без тени паники:

— Николай! Глубоко дыши. И слушай внимательно. Ты — Император. Видимость стабильности — твоя главная задача. Ничего не предпринимай самостоятельно. Ровно ничего. Сиди в кабинете. Подписывай то, что тебе дает Рябоволов или его доверенные лица. Юрий Викторович непременно появится. Он знает о тебе. Он со всем разберется. Найдет Анну. Разберется с Рыльским. Твоя основная задача — не дрогнуть. Не выдать себя. Понял?

— Понял… — мысль Николая была полна облегчения и остаточной дрожи. — Но как он… Рыльский… Почему?

— Потому что оказался слабее, чем я думал, — эта мысль была безжалостной, как скальпель. — Слабее перед лицом потерь и собственных демонов. Жаль. Он мог бы быть полезен.

Горечь примешалась к холодному анализу. Рыльский был инструментом, но инструментом ценным, с потенциалом. Теперь — лишь трупом и проблемой.

Я резко оборвал связь, не дав Николаю ничего добавить. Канал замолк. Я снова остался наедине с ветром и алеющим горизонтом.

— Анна… — тихо сказал я, будто впервые попробовал это имя на вкус. — Я пытался разглядеть в тебе достойную императрицу. Силу. Волю. Ум. Все это в тебе есть. Но ненависть и страх… они съели все. Сожгли мосты. И теперь ты где-то там, одна…

Я снова прикоснулся к губам, вспоминая ее холодный, отравленный поцелуй. Сладкий яд… Все такой же желанный. Все такой же разрушительный. С горьким послевкусием.

Через какое-то время «Казачок» начал плавное снижение. Внизу, среди холмов и озер Валдая, раскинулся огромный военный лагерь: палатки, землянки, ряды паровых тягачей, ощетинившиеся стволами артиллерийские батареи. Центром лагеря была большая, хорошо укрепленная усадьба — штаб генерала Брусилова.

Дирижабль приземлился на специально расчищенной площадке на окраине. К этому моменту я уже вернул себе спокойную маску Соломона Козлова и наблюдал за суетой разгрузки. Орловская держалась от меня на почтительном расстоянии, отдавая распоряжения людям Тайного Отдела. Ее лицо было каменной маской, но я видел, как она избегала смотреть в мою сторону.

Подождав, пока основная толпа схлынет, я подошел к ней.

— Капитан Орловская, мне нужно, чтобы вы немедленно доставили сюда генерала Брусилова. Прямиком на борт. Под предлогом получения крайне срочной и важной информации лично от главы Тайного Отдела. Скажите, что курьер с печатью ждет его здесь.

Красавица нахмурилась.

— Мы же это обсуждали… Он вряд ли бросит штаб перед возможным наступлением мятежников… — начала она.

— Так убеди его, — перебил я. — Скажи, что информация может переломить ход всей кампании. Что речь идет о предательстве в высших эшелонах командования. Что минуты промедления могут стоить Империи всего.

Я протянул ей массивное золотое кольцо-печатку с резным знаком — стилизованным глазом в треугольнике. То был артефакт Рябоволова, который он мне лично передал перед отъездом. Кольцо излучало слабый, но отчетливый холодок и едва уловимый отзвук ауры своего владельца.

— Это кольцо носит слепок ауры Юрия Викторовича, — пояснил я. — Для посвященных оно — лучшее удостоверение. Покажите его генералу. Скажите, что курьер уполномочен действовать от имени Главы Тайного Отдела и передать информацию только лично.

Орловская взяла кольцо, ее пальцы сжали холодный металл. Она кивнула, без лишних слов.

— Будет сделано.

Она сошла по трапу и быстро зашагала в сторону штаба, ее прямая спина и серебряная пуля выделялись среди солдатской формы.

Я поднялся обратно на борт и прошел в просторную, но аскетичную каюту, отведенную мне как «важному курьеру». Ожидание было моей сильной стороной. Но сейчас минуты тянулись, как патока над кастрюлей. Наконец, на палубе послышались твердые, неторопливые шаги и сердитый голос:

— … абсурд! В разгар подготовки! Если это какая-то бюрократическая проволочка, капитан, я вас…

Дверь каюты распахнулась. На пороге появился генерал Брусилов, собственной персоной. Высокий, худощавый, с жестким, обветренным лицом и пронзительными синими глазами. Его шикарные седые усы сверкали серебром, а бритый череп — золотом. На нем был походный мундир без лишних регалий, но осанка выдавала привычку командовать. За его спиной тихо притаилась Орловская.

— Где этот курьер? — отрывисто спросил Брусилов, окидывая каюту недовольным взглядом. Его глаза остановились на мне. — Вы? И в чем срочность? Говорите быстро, у меня нет времени на…

— Прошу присесть, генерал, — вежливо, но твердо прервал я его, указывая на стул.

— Я не собираюсь… — начал Брусилов, но я уже подал взглядом едва заметный знак Орловской.

Все произошло мгновенно. Пока генерал был сосредоточен на «курьере», Валерия, стоявшая у него за спиной, с молниеносной скоростью охотника нанесла точный, сокрушительный удар ребром ладони в основание черепа. Глаза Брусилова закатились, его тело обмякло, не успев даже упасть — Орловская ловко подхватила его и уложила на пол. Она достала прочные магические наручники, блокирующие не только движения, но и источник магии, и быстро сковала ему руки за спиной. Рот пленнику она заклеила обычным пластырем.

Девушка поднялась, тяжело дыша. Ее глаза были широко раскрыты, в них читался шок от содеянного. Она только что оглушила и связала командующего армией!

— Что… что теперь? — прошептала она, глядя на меня.

Я встал над безжизненным телом генерала. Мое лицо было сосредоточенным, глаза горели холодным, хищным огнем. Я не сдержался и усмехнулся.

— Теперь, капитан Орловская, — сказал я тихо, — пришло время повоевать. По-настоящему.

С этими словами я поднял руки. Магия заструилась вокруг меня густыми, золотисто-янтарными волнами. Они обволакивали мою фигуру, сгущались, искрились на теле. Маска Соломона Козлова поплыла, как глина под руками скульптора. Рост увеличился, плечи стали шире, черты лица заострились, приобретая знакомую жесткость… Через несколько мгновений перед потрясенной Орловской стояла точная копия оглушенного генерала Брусилова. Вплоть до морщин у глаз и складки на мундире.

Я оттянул мундир вниз, поправил воротник. Мои глаза встретились с шокированным взглядом Валерии.

— Прикажите своим людям отвезти генерала в Петербург. — сказал я голосом Брусилова, идеально скопировав его интонации и хрипловатый тембр. — А мне пора в штаб. Армия ждет приказов. Пора вышибать дерьмо из бунтовщиков!

Я шагнул к двери, моя походка была теперь твердой, властной, походкой генерала, ведущего войска в бой. Орловская смотрела мне вслед, все еще не в силах прийти в себя от масштаба авантюры и мощи того, кто стоял за ней. Война только начиналась. И начиналась она с головокружительного обмана.