Бремя власти III

Глава 3

Все революции кончались реакциями. Это — неотвратимо. Это — закон. И чем неистовее и яростнее бывали революции, тем сильнее были реакции. В чередованиях революций и реакций есть какой-то магический круг.

Бердяев Н. А.

Холодный, серый рассвет вскрыл московское небо, и из этого разреза хлынула насыщенная густая морось. Дождь забарабанил по крепкому булыжнику Соборной площади, пытаясь смыть алую россыпь брызг.

Сапог Софии Верейской скользнул по липкой луже крови. Вокруг выстроились стройные ряды «освободителей» ЛИР. Каждый из них щеголял в серой форме с кровавыми нашивками. Лица парней были напряжены, а глаза горели фанатичным блеском. Успех ночного штурма опьянял сильнее старого коньяка. Еще бы! София билась в первых рядах, многие озлобленные горожане, начитавшиеся «правильных» памфлетов и агиток, с остервенением бросились на стены замка вслед за ней. Многие поддержали истинных владетелей Московской земли — господ Верейских. Этот факт медом растекался по сознанию, наполняя сердце живительной силой! Вот она власть! И вот она — первая победа!

Сейчас перед девушкой дрожала шеренга пленных. Чиновники, мелкие дворянчики, пара офицеров гвардии, осмелившихся защищать прогнившие стены Кремля. Их лица являли собой гамму страха: от смертельной бледности до истеричного багрового пятна. Один, старый градоначальник Семенов, с орденом Юрия Соболева на груди, с презрением плюнул в ее сторону:

— Предатели! Узурпаторы! Император… — его противный голос впустую сотрясал воздух.

Императора здесь не было, но его тупая, жалкая физиономия рыжего ублюдка навсегда врезалась в память Софии после унизительного осмотра… совершенного по его приказу! Черная, сладкая ярость вскипела в ее груди.

— Император? — голос княжны рухнул на низкую кровожадную ноту. Солдаты замерли. Луначарский, тенью стоявший чуть поодаль едва заметно кивнул. Он одобрял ее злость.

— Ваш 'император — кровавый узурпатор! Гребанная марионетка Меньшиковой, растоптавшей честь России! Он и его прогнивший двор — гнойник на теле Империи! И сегодня мы начинаем очищение от этой заразы!

София резко взмахнула рукой. Солдат ЛИР шагнул вперед. Артефактный револьвер с глушителем уперся Семенову в висок. Старик зажмурился, шепча молитву. Последовал глухой хлопок. Тело шлепнулось наземь, как мешок. Алый веер брызг украсил белый камень. Один выстрел. За ним — следующий. И следующий. Хлопки слились в приятный, ритмичный стук. София смотрела, не отрываясь, вдыхая терпкий запах пороха и железа. Каждая капля крови была местью. Местью за позор, за отца, униженного сукой Ольгой, за себя, выставленную на посмешище перед всем двором!

Князь Олег Верейский, бледный как полотно, схватил дочь за рукав.

— София… Довольно! Это… это бесчеловечно! Мы добились цели, Кремль наш…

Она резко отдернула руку. Его трусливые, выцветшие глаза вызывали лишь презрение. — Бесчеловечно? Они защищали трон того, кто приказал меня… осмотреть! Как какую-то скотину! — прошипела она ему в лицо. — Это справедливость, отец. Лекарство должно быть горьким. Огонь очищает.

Последний выстрел прозвучал как точка в их споре. Тишину нарушал лишь предсмертный хрип и сдавленные рыдания одной из пленных женщин. Над Спасской башней медленно взвилось черное знамя ЛИР — ворон, рвущий клювом корону. Символ новой эры. Ее эры.

Луначарский бесшумно подкрался к Софии. Его зеленые глаза за пенсне были холодны и расчетливы:

— Мне нравится ваше рвение, княжна. Вы кровью доказали приверженность общему делу. Теперь эта сцена — ваша. — Магистр наклонился чуть ближе и перешел на шепот. — И сообщите Чарльзу. Начало положено. Москва взята под наш контроль.

Отступив, он растворился в толпе солдат, оставив Софию стоять среди трупов и алых луж под черным знаменем. Это была победа. Но внутри почему-то зияла пустота.

Мне было холодно. Но не от мраморных стен усыпальницы или майского ветра за витражами. Этот холод шел изнутри. Он леденил кости, сковывал лицо в непроницаемую маску.

Я стоял у края открытой могилы. На мне сидел черный императорский мундир, расшитый золотыми нитками — символом моего незримого гнева. Передо мной расположились ряды гробов, покрытых траурным пурпуром с золотым двуглавым орлом. Ольга Меньшикова. Знать. Гвардейцы. Пепел Царского Леса.

Дым ладана стелился тяжелыми клубками, не в силах перебить запах смерти и формалина. Монотонный голос патриарха бубнил о «вечном покое» и «жертве во имя Отечества».

Жертва. Слово, от которого сводило скулы. Они погибли из-за Анны, из-за ее отчаянного бегства, из-за Зверобога… из-за меня. Потому что я не смог предотвратить. Потому что играл в дурачка слишком долго. На регентшу моя жалость не распространялась. Она была политиком. А политика — это игра с предельными ставками… Она это знала.

Рядом со мной стояла Анна. Безжизненная статуя в черном. Ее рыжие волосы были скрыты траурной фатой. Лицо под ней выглядывало фарфоровой маской, лишенной всякого выражения. Глаза казались огромными, пустыми озерами, устремленными куда-то сквозь гроб матери. Она не плакала. Не шевелилась. Казалось, она даже не дышала. Единственным ее движением за время похоронной панихиды было, когда она бросила белую розу на бархат крышки гроба Ольги. Цветок упал беззвучно. Он будто был символом ее увядшей жизни и осиротевшей души.

Мне было искренне жаль ее… Больше всех… Так как причиной ее несчастий был именно я. Она мне понравилась при первом знакомстве… Но как говорится: произвести на человека впечатление не так уж и сложно, гораздо сложнее — удерживать человека под впечатлением всю жизнь… Меня не удержала.

Я перевел взгляд на Рыльского. Он стоял по стойке «смирно», отдавал последнюю честь, но его тело было напряжено, как натянутая струна, готовая вот-вот лопнуть. Лицо серое, изможденное, под глазами — синяки бессонницы и, возможно, слез. Его глаза, обычно холодные и жестокие, сейчас были красны и наполнены влагой. Он смотрел на гроб Ольги с такой немой, животной тоской и болью, что казалось, его сердце не выдержит и взорвется всеми клапанами. Его рука, тяжело лежала на эфесе меча: пальцы белели, как мрамор.

Рябоволов же, как и всегда, был воплощением самой безупречности. Он щеголял в темно-синем мундире Тайного Отдела. Его деревянно-механический протез с рубинами был неподвижен. Но холодные и внимательные синие глаза сканировали зал, оценивая каждое лицо, каждую слезу, каждый притворный вздох.

Спустя несколько минут, Патриарх наконец закончил, и наступила моя очередь говорить. Я сделал шаг вперед. Сотни глаз впились в мое лицо. Перепуганная знать была раздавлена горем. Гвардейцы потупили взоры. Я чувствовал тяжесть короны на висках, тяжесть лжи и необходимости.

— Они пали, — мой голос, низкий и звенящий, разрезал траурную тишину. — Не в пьяной драке, не во дворцовых интригах. Они пали на поле боя. Защищая своих близких. Защищая нас. Защищая Империю от тени, что подкрадывается к самым ее стенам. — я сделал многозначительную паузу. В зале послышался сдавленный всхлип. — А тень. Она уже не тень. Она — чудовище, захватившее некоторые регионы нашей страны. 'Платон говорил, что государство — это корабль, а правитель — его кормчий. В бурю кормчий должен быть тверд. Но корабль не устоит без крепких досок корпуса, без верных гребцов. Эти люди… — я кивнул на гробы — … были этими досками. Этими гребцами. Их жертва — напоминание. О долге. О цене бездействия. О том, что Империя стоит на костях своих героев. Вечная им память. Вечный покой!

Последние слова прозвучали как приговор. Не только им. Но и мне. Всем нам.

Я сделал шаг назад. Патриарх начал зачитывать последнюю молитву. Мои янтарные глаза скользили по рядам знати и фиксировали отсутствующих. Не было князя Голицына с сыновьями. И графа Оболенского. Это были мелкие фигуры, но…

От мыслей меня отвлек Рябоволов, подкравшийся со спины. Его едва слышный шепот аккуратно коснулся моего уха:

— Всех, кто не явился на похороны, мы ведем. Недовольные под колпаком. Только прикажите, и мы их быстро выведем на чистую воду…

— Пока не стоит. — прошептал я ему. — Не будем будить лихо, пока оно спит тихо.

Рябоволов кивнул и отошел в тень.

Похороны продлились недолго, и я был рад покинуть это кладбище несбывшихся надежд. Как говорится: время — живым, а мертвым… мертвым уже ничем не поможешь.

Примерно с такими мыслями я и вернулся во дворец. Блеск Тронного зала после мрака усыпальницы резанул глаза. Пурпур и золото вокруг показались кощунственно яркими на фоне только что пережитого горя. Но театр Империи требовал продолжения. Мне стоило вручить награды. Награды всем, кто выжил в том аду. Мне нужно было воодушевить людей.

Анну посадили на почетное место рядом с троном. Жизни в ней по-прежнему было не больше, чем в статуях во дворе. Ее взгляд скользил по позолоте, но ничего не видел. Рыльский стоял чуть поодаль и формально командовал почётным караулом. Он получил приказ присутствовать. Тень страшной внутренней бури читалась в каждом его мускуле. Он старался не смотреть на меня и Анну. И я понимал его…

Что до церемонии, то она обещала быть короткой. Я называл имена. Немногочисленные гвардейцы, выстоявшие у Купола, низко кланялись. Все остальные им вторили.

Дошла очередь и до Орловской. Она вышла вперед. На ней сидел парадный мундир Ордена Охотников — темно-синий бархат с серебряными галунами. Серебряная пуля, выглядывавшая из-под воротника, теперь блестела рядом с высшим орденом Империи, «Звездой Георгия», который я вручил ей лично. На ее лице бушевал коктейль эмоций: гордость и радость, а также глубокая и жгучая неловкость. Она не привыкла к орденам в тихих кабинетах. Ее стихией оставался бой с демоническими отродьями и горячий ветер Запределья. Она сжимала пустой футляр так, словно это была граната с выдернутой чекой. Непривычная роскошь и всеобщее внимание смущали ее.

— Служу Империи, Ваше Величество! — тихо бросила она. Ее сапфировые глаза сверкнули космической синевой.

Я кивнул и улыбнулся…

— Империя всегда будет помнить своих героев, Валерия!

Затем ко мне по регламенту подошел Рыльский. Он получил свой орден — «За Верность». За спасение Ольги. Ирония этого была горькой, как полынь. Лев Павлович взял коробку, его пальцы дрожали.

— Благодарю, Ваше Величество.

Старый медведь не мог поднять глаза на меня.

Каждый гвардеец также получил свою награду. В их суровых взглядах читалась горечь от потери товарищей и гордость вперемешку со страхом перед будущим. Вручая награду последнему — молодому ефрейтору с перевязанной головой — я на секунду положил руку ему на плечо. Это был редкий, почти человеческий жест в этой ледяной формальной пантомиме. Парень вздрогнул, его глаза расширились.

— Держись, солдат. Ты молодец! — шепнул я ему, а потом обхватил взглядом всех собравшихся. — Единство! — мой голос загремел под сводами, заставил вздрогнуть придворных. — В час испытаний именно единство, верность долгу и мужество простых людей спасают Империю! Истинный государь должен опираться на тех, кто готов защищать его не из милости, а по долгу и вере. И сегодня… — я сделал многозначительную паузу, почуствовав, как нарастает напряжение. — … я хочу представить вам других верных сынов России. Тех, чья верность уже доказана кровью в тени, но чьи заслуги перед троном только начинают расти. Приведите их!

Двери распахнулись, как по волшебству. И в зал вошла… новая реальность. Грубая, воняющая порохом, потом и кровью.

Степан Песец шагнул первым через порог. Его единственный глаз сверлит зал, цепляясь за блеск и бархат, за бледные, перекошенные от ужаса и презрения лица придворных. Наверняка, в этот момент он подсчитывал прибыль при удачном чесе здешних господ. На нем висела старая потертая кожанка. Курительная резная трубка выглядывала из-за широкого пояса-кушака. Его борода топорщилась черной-белой гривой.

За ним твердым шагом гарцевал Вадим Петрович. Он был невозмутим, как скала. Его лиловый сюртук в этом зале выглядел, мягко говоря, не к месту. В синих глазах охотника пряталась аккуратная настороженность.

Мухтарыч скрывал свое лицо в капюшоне, — лишь желтые зрачки недовольно сверкали из тени. Его нос постоянно двигался, ноздри усиленно втягивали воздух, ловя запахи страха и роскоши.

Ну, а Васька Кулак, будучи исполином с артефактной рукой, выглядел потерянным великаном в кукольном домике.

Они посмотрели на бледный призрак Анны, увидели сломленного воина — Рыльского и уже затем перевели опасливый взгляд на меня, сидящего на троне.

Шепот придворных превратился в гул возмущения: «Сброд!», «Криминал!», «Как они посмели⁈».

Песец хрипло закашлял, явно сдержав более крепкие слова. Орловская, стоящая чуть в стороне, искренне улыбнулась, словно какая-то ее догадка окончательно подтвердилась. Она узнала… Девушка подбоченилась, ее взгляд метнулся ко мне — вопросительный, готовый к действию. Рябоволов оставался недвижим, лишь его живые глаза быстро скользили по лицам охотников, оценивая их реакцию.

Я медленно встал. Шум вокруг мгновенно стих. Все взгляды — кинжалы — устремились ко мне. Я также медленно спустился с подиума трона. Каждый мой шаг гулким эхом раздавался в гробовой тишине. Я остановился в метре от приглашенных гостей. Гвардейцы по периметру слегка занервничали. Я взглянул в глаза каждому из них, даже тем, кто стоял за их спинами. Вся банда Песца была в сборе, как и клан «Гнев Солнца».

— Степан, — мой голос зазвучал громко и четко. — Вадим. Семен, Василий. — Вы все знаете меня как Соломона Козлова. Охотника. Лидера клана «Гнев Солнца». Этим человеком я, в какой-то степени, и остаюсь. — я выдержал небольшую паузу. Воздух вокруг был наэлектризован до предела. — Но на мне всегда была и другая ноша. Бремя, от которого нельзя просто так отказаться. Корона этой Империи.

Я поднес руку к лицу. Легкое движение воли — и черты императора смазались, растворились, явив на миг перед всеми облик «Соломона Козлова». Затем я щелкнул пальцами, и все вернулось на круги своя: рыжие волосы, бледная кожа, пылающие янтарные зрачки Императора Николая III. Магия маскировки спала окончательно.

— Истинный факт в том, что Я — Николай Третий. — я не удержался и позволил себе хищную ухмылку. — Тот самый, которого вы очень любили ругать на досуге за кружкой пенного.

Кто-то из придворных ахнул. Другой схватился за сердце. Песец отшатнулся, как от удара, его рука инстинктивно потянулась к трубке на поясе, лицо побелело. Вадим замер, превратившись в изваяние мрачности, лишь его глаза сузились до щелочек. Мухтарыч пробормотал: «Батюшки светы… Вот это фокус…» Васька присвистнул, высоко и протяжно. Орловская торжествующе улыбнулась. А Рябоволов практически остался беспристрастен, но уголок его губ дрогнул в едва уловимой усмешке.

— Империи, — продолжил я, не давая шоку перерасти в хаос, — Как никогда, нужны сильные руки и верные сердца. Кто из вас готов служить мне? — я сделал акцент на последнем слове. — Не трону, не регалиям, не призраку власти. А лично мне? Императору, что вместе с вами проливал кровь в трущобах и Запределье. Императору, который тайно спасал эту страну от Скверны и хаоса еще до того, как надел эту корону?

На миг в зале повисла тишина. Гулкая и давящая. Казалось, было слышно, как падает пылинка.

Затем Вадим Петрович поднял руку и преклонил колено.

— Готов служить Вашему Величеству!

Его примеру последовали Мухтарыч, Васька да и многие другие.

Песец же тяжело вздохнул. Его единственный глаз сверлил мое лицо. В нем боролись недоверие и… понимание. Наконец, он кивнул, поклонился и хрипло выдал:

— Долг платежом красен. Ты — наш друг. Значит, и Корона — наша. Будем Служить!

Но, к моему сожалению, этот порыв не был единодушным. Трое охотников из клана, стоявших позади Вадима — молодой прыщавый парень, женщина с коротким ежиком волос и седовласый ветеран — остались неподвижны. Их руки были опущены. Взгляды потуплены. Они не поклонились. Все-таки идеи либерализма и демократии давно гуляли по стране и заражали самых отчаянных.

Я взглянул на них и добавил в голос немного льда:

— Я уважаю ваш выбор. Вы свободны. Никто не тронет вас сегодня. Никто не осудит. — Мой взгляд сделался жестче. — Но запомните — молчание о том, что вы узнали здесь, сегодня, будет вашей единственной защитой завтра. Слово, сказанное не в ту сторону… может стать последним для вас. Надеюсь, мы не встретимся с вами на поле боя…

Они молча, не поднимая глаз, быстро развернулись и вышли из зала под тяжелым, недобрым взглядом Песца и остальных. Рябоволов, не меняя выражения, скользнул взглядом по их спинам, запоминая каждую черточку несогласных с моим правлением.

После этого висящее вокруг напряжение схлынуло, как река — через дамбу. Воздух снова стал пригодным для дыхания. Придворные, бледные и перепуганные, были выдворены. Остались только свои. Ну, почти. Рябоволов остался стоять тенью у колонны.

Моя маска Абсолютного Монарха дала трещину, сквозь нее проглянул Соломон Козлов.

— Простите за маскарад, друзья! — подойдя к Ваське и похлопав его по здоровому плечу, воскликнул я. — Обстоятельства.

Песец хрипло рассмеялся, вытирая платком лоб.

— Ну ты даешь, Козлов… Ваше Величество блин! — в его голосе мелькала смесь восхищения и черного юмора. — Такого финта ушами я не ожидал. Даже от тебя.

— Ожидал чего-то меньшего? — парировал Мухтарыч, поправляя воротник рубахи. Его каменное лицо смягчилось едва заметной усмешкой. — Я, признаться, догадывался. Запах… слишком уж знакомый под разными личинами. И глаза… в гневе одинаково горят.

Семен протянул руку. Я пожал ее — крепко, по-боевому. Его хватка ответила с удвоенной силой.

— Главное, что теперь все карты на столе,' — проворчал Вадим Петрович, его цепкие глаза изучали меня с новым интересом. — Теперь понятно, почему наш общий друг говорил, что от тебя смердело властью. И дворцом.

— Значит, намечается знатная заварушка! — констатировал Васька, потирая артефактный кулак. — Раз ты открылся перед нами!

— Враги уже действуют. — мои слова вернули серьезность в разговор. Я всех обвел взглядом, а затем остановился на Степане. — Империи нужны ваши навыки здесь и сейчас. Что до тебя, Песец, то мне пригодятся твои криминальные связи в Москве, я хочу, чтобы ты стал моими глазами и ушами среди низов. Мне будет интересна любая мелочь. Любой слух. Любое упоминание о ЛИР и Верейских. Награда будет щедрой. За мной не заржавеет.

— Понял. Подергаю за ниточки. — Степан деловито кивнул.

— Что касается клана — я перевел взгляд охотников и немного задержался на Орловской, которая в этот раз, на удивление, притворилась тихой мышкой. — То он станет моим тайным кулаком в Петербурге и за его пределами. Я понимаю, что охотники — вне политики, но скоро этой традиции придет конец. Тяжелые времена требуют непопулярных решений! Приводите себя в полную боевую готовность. Набирайте новых людей, скупайте оружие, зелья и артефакты — все, что может пригодится! Казна покроет ваши расходы!

— Уже на низком старте! — оскалился Васька.

— Валерия, — я повернулся к девушке. Она выпрямилась. — Отныне вы — мой личный координатор. Обеспечьте связь между кланом, криминалом, Тайным Отделом и дворцом. Знание города, контакты в Ордене — используйте все ресурсы.

— Слушаюсь, Ваше Величество! — улыбнулась красавица, и в ее глазах пробежали игривые искорки. Небось думала про себя, что целовалась в подсобке с самим императором! Женщины…

Но мирная, почти братская атмосфера была хрупкой, как первый лед. Ее разорвал грохот распахнутых дверей. В зал ворвался гвардеец. Вестовой. Весь в грязи, пыли. Лицо перекошено от усталости и ужаса. Он споткнулся, упал на колени передо мной, едва переведя дух.

— Ваше… Ваше Величество! — его голос сорвался на визг. — Срочная… депеша! Из Смоленска… Москва… Восстание! Кремль… Кремль пал! Силы Верейских и ЛИР… Черные знамена! Казни… на площадях! Говорят… княжна Верейская… лично… — Парень задыхался.

Воздух сгустился, стал тяжелым, как свинец. Даже дыхание замерло. Все взгляды впились в меня. Песец выругался сквозь зубы. Вадим замер. Мухтарыч зашипел: «Чуял… пахнет бедой…». Васька сжал кулак. Орловская побледнела. Рябоволов остался внешне спокоен, но его протез чуть дрогнул.

Я шагнул к вестовому, вырвал из его дрожащих рук грязный, помятый конверт с черной сургучной печатью. Разорвал. Пробежал глазами лаконичные, леденящие кровь строки: «Москва пала. Кремль взят. Верейские и ЛИР провозгласили 'Народное Правительство».

Ярость. Холодная и ясная, она заполнила меня. Я поднял голову. Мои янтарные глаза, пылающие нечеловеческим огнем, обожгли зал. Весь мой облик переменился. Из «своего парня» Соломона я вновь стал Абсолютным Монархом. Сталь. Воля. Решимость.

— Пора вводить чрезвычайное положение. — мой голос, низкий и режущий, как скрежет стали, заполнил пространство. — Полная мобилизация всех сил Империи. Я немедленно подпишу указ о подавлении мятежа силой. — затем я повернулся к Рябоволову. — Магистр. Активируйте всю сеть Тайного Отдела. Нужны имена заговорщиков, их связи, планы, слабые места. Абсолютно всё!

Я подошел к высокому окну, выходящему на восток. Туда, где лежала Москва — город, испивший первую кровь гражданской войны. В отражении в стекле на меня смотрело лицо непреклонного владыки. Я понимал, что Петербург тоже в зоне риска. Щупальца революции, наверняка, уже были и здесь. В самом сердце моей новой опоры. Война началась. И второй удар мог прийти с самой неожиданной стороны.